Седые волосы
Кулинария
Звонил тебе, родная, звонил,
исчерпал запас СМС,
нет ответа.
допустим, что пригласил,
на свиданье тебя, принцесса.
Хожу и радостно улыбаюсь,
друзья замечают – истерика.
Я жив, пока качается маятник,
пока стучит и-стер-и-ка.
Перебинтованною рукой
приготовлю салат,
я накрою на стол…
Я тебя буду ждать.
Ты не приедешь, конечно же нет.
Ну и ладно, понятно.
Крис-крис-крис, вот твой обед.
Иди кушать, сладкая!
Стынет истерика, – нечему там стучать.
для любимой готовил салат,
но доедят его крысы местные,
ты же не будешь его жрать —
салат из любви, руки и сердца.
Птенцы отношений
В детстве я держал птенца в руках. Его нежное, горячее тельце трепетало в моих сухих руках.
Я понял – это любовь.
Потом этот птенец умер.
Я взял его за лапки, вынес и похоронил. Я рыдал.
До сих пор тепло этого слегка оперенного птенца сидит у меня на руках.
Ты мне прислала ссылку. Эта ссылка суха, как мои руки. Зайду я на неё или нет – она умрёт, как птенец. Что за ерундень с этой ссылкой! Ми-ми-милые картинки с надписями. «Лав из» ей Богу!
Картинка первая гласит «Обниматься просто так». Двое на ней обнимаются, предметы быта кругом.
Ты не помнишь, когда я обнимал тебя просто… Для тебя непросто.
Мои руки сухи. Я чувствую – ты птица. Мне тебя не удержать.
Теплое тело твоё – магия. Я сдохну, если ты умрёшь.
Играет Дорз и ночь кругом. Такая темнота, что закрытые глаза можно считать открытыми. Я люблю тебя, птица. Но сейчас я открою дверь и выйду вон. Какие странные выходы: из смерти – в смерть. Из любви – в любовь.
Птица, птица, что с тобой!
Мне хватит сил дочитать следующий пункт? Ты прислала эту ссылку, чтобы посмотреть, как я буду умирать у тебя на руках.
Я поклюю червяков, я выживу! Ты спрашиваешь: «Что ты сделал по ссылке этой?»
Клевал червяков. Жил там.
Тебя я не спрашиваю. Ни о чем. Сил нет. Умираю.
Горячие руки. Птенец.
«Укрывать одеялом»…
Я укрывал тебя сотни и тысячи раз. Был в восторге от этого.
Что? Что там птенец?!
Мой жив! Смотри!
Тогда он умер, а сегодня выжил, вырос, окреп. Взлетел!
А твой? Как он? Я снова вспоминаю детство.
«Лети! Лети!» Покормил тебя червяками, зерном.
Птенец не хочет. Умер.
Над пропастью расставания
Вишу над пропастью расставания
устали руки, ноет спина,
глаза слезятся отчаянно,
болит голова.
Вишу над пропастью расставания,
желаю тебе: доброе утро!
Моё доброе с тобой растаяло,
утро моё – лахудра.
Вишу над пропастью расставания,
силы есть подтянуться,
но ТАМ все изменилось за краем,
в ТОТ мир не вернуться.
Вишу над пропастью расставания,
аукаю тебе «добрый день»
да, какой он к черту добрый! —
пня обгорелого тень.
Вишу над пропастью расставания,
и думаю пальцы разжать,
Но долбаная моя мания
велит держать.
Вишу над пропастью расставания.
Недавно кричал, что мол расстаемся!
Кричал, потому что не ожидал согласия,
не думал, что так обернётся.
Вишу над пропастью расставания,
шлю текст: милая, доброй ночи!
Мысленно за текстом бегу расстояния, —
ночь рожи корчит.
Вишу над пропастью расставания,
мог бы тогда сообразить,
когда кричал про расставание, —
я не могу без тебя жить…
Вишу над пропастью расставания…
На волю
Я танцую на углях счастья,
белый зверь неизвестной масти.
Я из плоти и кожи, виден,
невидны только иглы-нити,
что бегут от меня к тебе,
разрушая болью хребет.
Мир тревожит иголок сеточку,
танцую бешено, марионеточно.
Продиктован танец люболью,
никто не увидит, что клоуну больно.
Говоришь: «В тебе не хватает соли!»
Посыпаю себя белой солью,
посыпаю себя черным перцем,
звучу по всем мегагерцам,
посыпаю себя серым пеплом, —
становлюсь незаметным.
Спектакль закончен, кончилась сказка,
из себя вырезаю привязки.
Скальпель разума остро наточен,
ампутирует верно и точно
неудобное, несвершенное,
то, что может взорваться стоном.
Обезболенный контур паяц,
с тишиною пускается в пляс.
Только в контуре не пустота,
плещется радость, она
от того, что было, что будет,
от того, что мир прост и труден.
В угли падает белая нитка,
тает абрис, становится зыбким,
я паяц, клоун, скоморохо-гений
танцевальным последним движеньем
взвешенным и спокойным
выпускаю радость на волю.
Человек
За печенинку ласки,
сахар доброго слова
давать лапы согласна,
ходить змейкой готова.
Я был для тебя собакой,
вылизывал с пяток до носа,
носил с удовольствием тапки,
скулил,
осознав, – брошен.
Я был для тебя змеёй,
шипел, и тряс погремушкой,
когда наступала на хвост
кусал,
был раздавлен тут же.
Был и твоим крокодилом,
отгрызал многозубо ноги,
чтобы ты никуда не ходила
и погрязла в моей утробе.
Был я твоим муравьем,
каждодневных свершений добычу
тащил непременно в дом,
оказалось, —
говно коричневое.
Любил. Люблю.
Гранича с бредом
менял личины, фазы,
огонь – на снег,
а надо было быть человеком!
А я и есть – человек.