4
Ритка, в полной боевой готовности, уже нетерпеливо подпрыгивала на крыльце. Ее тоненькая подростковая фигурка в длинном черном пальто, на фоне деревянной стены с облупившейся серой краской, так и просилась в объектив. Рита торопливо клюнула меня в щеку, сообщила своим детским голоском, что еда в холодильнике (горячий морс для Туси в кухне на столе – температура невысокая, но лучше еще потом проверить – будь как дома – вернусь около шести – если что звони – и спасибо тебе огромное), запрыгнула в свою старенькую восьмерку и исчезла.
Я вошла в дом. Туся сидела на диване в гостиной и рассматривала картинки в «Сказках Братьев Гримм». Увидев меня, она радостно помахала рукой, улыбнулась и снова уставилась в книжку.
Туся очень странный ребенок. Не знаю, может быть, у нее еще культурный шок не прошел, все-таки она родилась и выросла в Японии. Туся очень сдержанна, но не замкнута. И у нее часто бывает такой вид, как будто она не здесь, с тобой, а где-то далеко-далеко. Рита уверена, что у Туси литературный талант. По-японски ребенок говорит хокку (это поэтические трехстишья). Не каждый раз, но часто.
По-русски Туся разговаривает прозой, как все, только раз в десять меньше, чем любая знакомая мне девочка пяти с половиной лет. Читать она умеет только по-японски. Тем не менее, с большим удовольствием берет в руки русскую книжку. Картинки, что ли, у нас лучше?
– Морс будешь? – спросила я. Туся посмотрела на меня и кивнула. Ее темные глаза (папино наследство) слишком блестели. Видимо, температура все-таки была. Мы выпили морс и съели по паре блинчиков. Потом я стала читать Тусе вслух «Сказки Братьев Гримм». Лично меня эти сказки всегда приводили в ужас. Даже в адаптированном для детей варианте, в них слишком много убийств и крови. Кого-то постоянно варили живьем, расчленяли топором или бросали в темном лесу на съеденье разбойникам. Но Туся не боялась. Она просила меня читать еще и еще. После полутора часов, заканчивая очередную душераздирающую сказку, я решила, что попрошу перерыв. Но тут ребенок, устав от переживаний, заснул. Я укрыла Тусю клетчатым пледом и потрогала лоб. Температуры не было. Ну вот, теперь можно и расслабиться.
В доме стояла непривычная тишина. В городе, даже в моей тихой, с окнами во двор, квартире, постоянно стоит низкий гул. Этот звук, почти на пределе слышимости, живет в городе всегда, и днем, и ночью. Здесь же основой была тишина. Звуки были, но они не сливались в одну ноту. Каждый звук жил своей, отдельной жизнью на фоне тишины. Где-то наверху поскрипывал старый деревянный пол, слегка булькало в батареях парового отопления, капал кран в ванной комнате. Засвистела птичка, проехало несколько легковых машин и один грузовик с бренчащей тарой в кузове.
Была середина ноября, за окном уже почти стемнело, хотя часы показывали четыре часа дня. Я зажгла настольную лампу с выцветшим абажуром. Теплый оранжевый круг света лег на стол. В окне появилась еще одна, отраженная лампа. Прозрачный стакан с морсом малиново засветился. И неправдоподобно ярко вспыхнули всеми цветами радуги толстые граненые стекла буфета.
Следующие пол часа пролетели для меня, как одно мгновение. Я снова была маленькой девочкой, а буфет был огромным, волшебным миром. Меня одурманивал запах ванили.
Я выдвигала ящики и ящички, изучала полки, открывала дверцы и маленькие секретные отделения. Снаружи буфет не был точной копией того, первого, но внутреннее строение его было очень похожим. Поэтому я была удивлена, не обнаружив полок за левой нижней боковой дверцей. Вместо них была стенка. Но память подсказывала, что между этой и задней стенкой буфета должно быть еще пространство, примерно 20 сантиметров в глубину. Зачем понадобилось закрывать дополнительное отделение глухой перегородкой, мне было непонятно. Я аккуратно постучала по стенке. Похоже, это не дерево, а просто фанера. И там точно было еще одно отделение. Постучала посильней, оглядываясь на Тусю. Она повернулась носом к стенке и сладко засопела.
Усевшись на пол напротив буфета, я задумалась. С одной стороны, мне очень хотелось взломать перегородку и посмотреть, что за ней. С другой стороны, никто не давал мне права портить чужую, пусть даже и приготовленную в перспективе к выбросу, мебель. Единственное, что могло очистить совесть, это звонок Ритке. Но я представила себе, как она, сидя на официальном приеме японской делегации, поднимет трубку, увидит мой номер, услышит хрюканье и решит, что с Тусей что-то не так – и отказалась от этой идеи. Подождать, пока она приедет, в голову не пришло. Перегородку надо взломать немедленно. Честно говоря, для такого уравновешенного и ответственного человека, каким я тогда себе представлялась, желание было странным и даже диким.
Тем не менее, я вскочила и бросилась на поиски инструмента. Пронеслась, как вихрь, по кухне, схватила большой нож, какую-то штуку с треугольным железным наконечником и молоток для отбивания мяса. Когда я вернулась в гостиную (в руке нож, остальной арсенал прижат к груди), мне пришло в голову, что если Туся сейчас проснется и увидит меня, она решит, что персонаж из сказки Братьев Гримм материализовался прямо у нее в доме. Но, к счастью, девочка спала крепко.
Я опять села на пол, прямо напротив перегородки. Взяла в руки нож и попробовала аккуратно подцепить край фанеры. Бесполезно. Потом настала очередь неизвестного мне инструмента с острым концом. После долгой борьбы, мне удалось проделать в фанере несколько дырок. Попробовала заглянуть внутрь. Ничего не видно. Искать фонарь было слишком долго. Меня трясло от нетерпения.
В конце концов, у меня получилось. Помог молоток для отбивания мяса. Удивительно, что, несмотря на грохот, Туся не проснулась.
Отрывая обломки фанеры, я несколько раз оцарапала себе руки, но боли не почувствовала. И вот передо мной открылось спрятанное отделение. На какое – то мгновение мне показалось, что там ничего нет. От разочарования я чуть не расплакалась. Но, присмотревшись внимательно, увидела в глубине какой-то небольшой предмет, тщательно завернутый в пожелтевшую от времени газету.
Я вытащила его и подползла на коленках поближе к окну, из которого падал на пол тусклый ноябрьский свет. Руки у меня были исцарапаны и почему-то дрожали. Начала медленно разворачивать газету. Мне вспомнилось, что так мой дед разворачивал Новогодние елочные украшения. За неделю до праздника он доставал большую картонную коробку и бережно ставил ее на стол. Мы поднимали крышку, а там, в вате, перемешанной с остатками прошлогоднего золотого елочного дождя, лежали вот такие же, завернутые в старую газету, круглые и продолговатые предметы.
Странно. Взламывая буфет, пытаясь добраться до тайника, я, тем не менее, не строила совершенно никаких предположений о том, что спрятано за фанерой. Не думала, что найду драгоценности или деньги. Хотя ожидать этого было бы логично. Поэтому, когда, развернув последний желтоватый слой, я увидела у себя в руках чашку, я почти не удивилась.
Чашка была чайная, явно старинная, из бледно голубого, довольно толстого фарфора. Она была не круглая, а граненая. Восемь граней, по верхнему краю бледно синий узор из листьев и завитушек. Около основания – почти такой же узор, но с добавлением охры. По чашке шла небольшая трещина, начинаясь у самого верха, она заканчивалась примерно на уровне ручки, угловатой и тоже бледно – голубой. Я принюхалась. Из чашки доносился довольно сильный запах ванили и корицы. Нафталином не пахло.
Я сидела на полу и внимательно осматривала чашку, как вдруг почувствовала, что вокруг меня что-то изменилось. В комнате стало светло, все предметы вырисовывались четко и празднично ярко. За окном шел снег. Белые шарики мягко падали на ветки дерева. Земли мне видно не было, но, судя по сиянию в комнате, снег укрыл весь двор в считанные минуты. Не знаю, что именно было тому причиной – первый ли в этом году снег, добытая ли не очень праведным путем чашка в руках, – но на меня вдруг опустился нежданный покой. Несколько минут, сидя на полу перед порушенным буфетом, я испытывала чувство абсолютного единения с окружающим миром.
Через некоторое время я неторопливо встала, аккуратно поставила чашку на стол и принялась за уборку. К тому моменту, как Туся проснулась, все признаки разрушения были ликвидированы. Туся увидела снег за окном и очень обрадовалась. Что-то почти пропела по-японски, может быть хокку в честь первого снега? Я попросила перевести, но она сказала мне с важным видом, что это невозможно повторить по-русски.