Глава VII
– Что с тобой, дочь, моя? – гнусаво изрёк Филипп «Богатый».
Когда он начинал говорить, голос его звучал настолько громогласно – словно возглас из пустой бочки.
Он приехал навестить Изольду и своего внука, и был крайне удивлён, увидев её такой замкнутой и обескураженной. «Из» и раньше не слыла весёлкой, но такой подавленной он её не видел никогда.
– А, где внук?!! – радостно спросил он. Филипп не хотел поддаваться её хандре и сделал вид, что как будто ничего не происходит противоестественного и волноваться поводов, нет.
– Он с няней, – ответила она, но он не стал уточнять – где и почему. На все его последующие вопросы она молчала.
– Что с тобой происходит? – в очередной раз спросил отец. – Какой смысл во мне, если, ты, не можешь мне открыться?.. Где твой муж?
– Где-то на охоте? – ответила она.
– И, ты не знаешь где?
– Нет. Мне это не интересно.
– А, как давно, его нет?..
– Давно.
– Как давно, ты не видела его?
– Давно.
– Давно?! Это сколько времени? – отец начинал сердиться.
– Не знаю, сколько!.. Я за ним дни не считаю!
– Два?.. Три дня или десять?
– Два, три месяца!.. – негодуя заявила дочь.
– Два?!! Три?.. Месяца?!!
– А может даже и больше?!! А тебе что с того?!!
– Как, это, что с того?!!
– А так!.. Если мне всё равно, то тебе что за забота?!! Когда, ты успел, его так сильно полюбить?!!
– А, вот в эту самую минуту и успел полюбить!!! – хитровато улыбался тесть.
– А может он в походе???
– В каком, походе?!! Он уже давно не ходит в походы!.. Если только в пьяном – походе?!!
– В пьяном походе это было бы даже самое лучшее?!!
Так в непринуждённой беседе она поведала отцу о совместной жизни с мужем, которого она уже давно не видела.
– Ты, должна с ним развестись!.. – заявил Филипп после долгих размышлений.
– Зачем?.. Он мне совсем не мешает!..
– Надо!..
– Не надо!.. Я не для того за него выходила, чтобы разводиться?! Или, ты забыл?!!
– Я ничего не забыл?!! Но ситуация изменилась и складывается в нашу пользу как нельзя к стати.
– Это отчего вдруг?!! Что такого произошло?!!
– Для нас лучше, чтобы его не было вообще.
– Это как?..
– А, так?!! Нет его?!! Пропал… – перешёл на шёпот отец.
– Как?.. Продал… И зачем, ему пропадать?
– А, вот… зачем?.. – Филипп ехидно улыбался – в его голове играла музыка неимоверных афер. Но он решил не высказывать ей всего плана действий, вдруг, если, что-нибудь пойдёт не так, чтобы она не сболтнула чего-нибудь лишнего, за это можно было бы даже лишиться головы, а прежде угодить на кол.
– Как? – уточнила Изольда, после высказанных отцом предложений.
– А, вот… как?.. Садись и слушай дальше!
Затея по захвату власти к нему пришла не сразу. Изначально, планируя свадьбу дочери с сыном конунга, он намеривался – всего-навсего получить, титул своим потомкам и выход к внешним границам, что позволяло бы полученной территории, быть впоследствии самостоятельной и считаться суверенным государством. А ему быть – фактически государем – регентство при внуке, давало ему такие права. Заимка «Козла» была выбрана не случайно – она граничила по перевалам со шведами.
– И, где же мне взять рано утром трёх свободных людей в свидетели, подтверждающих отсутствие конунга ночью?.. Здесь же, нет никого!
– Тогда возьми в свидетели, трёх рабов! И ступай на тинг – пусть заседатели на «Холме Закона» решают твою судьбу.
– А где мне взять его рубашку, чтобы сделать на ней разрез на женский манер.
– А, что – в доме нет его рубах?
– Не знаю?.. Я не интересуюсь его одеждой.
– Тогда повесь свою распашонку, – посоветовал ей отец.
Скандинавские рубашки были длинные и широкие по покрою и отличались – мужская рубашка от рубашки женской, лишь разрезом. На женской распашке был длинный разрез, а мужская разреза не имела. Чтобы известить окружающих о разводе и своей свободе, надо было взять мужскую рубашку и сделать на ней длинный разрез – по аналогии с женской прорехой. После чего повесить её у входа в дом на все обозрение это и служило извещением мужу, домашним и всей округе о предстоящем расторжении брака.
– Повесь у входа в дом, – наставлял отец, – но чуть на отдалении, чтобы видно было.
Изольда, до конца не посвящённая в курс действий, молчала, не понимая, зачем вся эта катавасия.
– А через четырнадцать дней, после оглашения Законоговорителем решения, ты будешь считаться разведённой!.. Оставаясь при этом княгиней и с половиной имущества.
– Да?.. – глаза Изольды засияли.
– Во!! Я, узнаю свою Из!!
– А если тоди не вынесет нужного нам решения? – княгиня вновь погрустнела.
– Не имеет права!.. Ни кто, не может лишить женщину счастья! Муж, не желающий видеть свою жену, уже не муж?.. Тоди не может вынести другого решения – на то он и Законоговоритель, чтобы судить по справедливости!
Лицо правительницы ожило и повеселело.
Но, отец не договорил – о своих дальнейших планах. А планы были таковы – свести со света Инга Ирвинга. Смерть отца Хальва позволяла после развода владеть половиной государства, а не каким-то клочком в горах, а фактически иметь полный контроль над всей территорией Ирвингов – отсутствие Ирвинга Младшего давало Филиппу «Богатому» такое право и возможность.
Рабу, смотрящему за свиньями, он, под угрозами, велел убить конунга старшего и ни где-нибудь, а в свинарнике, чтобы получив такую позорную смерть – от рук раба, да ещё и в свинарнике, предать её молчанию и полному забвению. Раб должен был убить правителя вечером, чтобы он за ночь истёк в хлеву кровью, но исполнитель – напившись, для храбрости, перебрал с выпитой мерой и совершил задуманное под утро – конунга почти, что сразу нашли, и остановили кровь. План сорвался, но не таков был Филипп «Скряга», чтобы отступать и сдаться на половине пути – дав конунгу большую дозу обезболивающего средства, от которой Старший Ирвинг впал в спячку и замер, точно усопший, выкатив остекленевшие глаза.
Через четырнадцать дней, после развода, Филипп велел Изольде отправить все корабли – и торговые, и военные в море, за исключением флагмана конунга – главный корабль страны надо было готовить к траурной процессии.
«Скряга» жил понятием – капитал должен работать, а имеющиеся простои кораблей считал грехом неимоверной тяжести.
Отец Филиппа «Скряги» был бесерком. Но не тем бесстрашным воином, который для своего бесстрашия принимает перед боем взбадривающих настоев, из разных трав и грибов. Он и в поход то ни когда, ни ходил, а ратным занятиям нашёл достойную замену – промышлял раскапыванием могил погребённых конунгов и богатых ярлов.
Подкрепившись для храбрости воинственным, сильнодействующим настоем он хватал кирку и принимался ломиться в погребение усопших.
На этом он и сколотил своё состояние, приобщив к этому делу и сына. Вскрывая могилы, отец всегда напоминал отпрыску своему: «Не класть при своём захоронении в могилу, ни каких сопутствующих предметов!!!»
– Откуда у них такие богатство?!! – задавали себе вопрос соседи. Но не находили ответа. За жадность старшего звали – «Хап», ни кто не помнил его настоящего имени, а младшего, не особо-то уступающего в жадности старшему – «Скрягой». Но однажды отец Филиппа пропал, точнее сын оставил его в могиле очередного погребённого, которого они раскопали. Он испугался и обронил в яму верёвку, по которой ничего не боящийся папаша должен был выбираться обратно.
А дело было так?!
Похоронили бесстрашного воина бессерка по прозванию «Бесстрашный и Неуязвимый». Настоящего воина, который прошёл ни одно сражение и всегда выходивший из всех баталий победителем. Для бесстрашия своего он принимал, какой-то сильнодействующий отвар, рецепт которого готовил сам и ни кому состава того снадобья не открывал. Благодаря этой тайне ни у кого такого снадобья не было и превзойти его доблесть ни кто не мог. Слыл «Бесстрашный и Неуязвимый» знатным воином и почитался в округе. О нём даже слагали песни. Готовил он снадобье всегда про запас и хранил его у себя в подвале, куда всем строго-настрого вход был запрещён, даже домочадцам. Он настолько пристрастился к своему напитку, что принимал его, уже не только перед боем, но и в обыденной ситуации – закрывшись у себе в подвале и возливая не малое количество этого самого универсального приготовления из трав сильнодействующих и не меньшего количество грибов галлюциногенных. Одурманенный он принимался громить всё, что попадалось под руку в его специально отведённом зальчике для пиров, потом затихал и мирно спал на лавке, уставившись остолбенелыми глазами в потолок. На одном из таких пиров, он спал дольше обычного. Родственники приняли его за умершего и, похоронили, положив с ним в могилу, кроме богатств, украшений и оружия, ещё и эти самые сильнодействующие снадобья, которые он любил больше жизни.
В эту же самую ночь, чёрные старатели раскопали могилу и, как только «Хап» смахнул с гроба последнюю погребальную земельку, изнутри послышался стук. Филипп онемел. Мало того, что он испугался и нечаянно уронил верёвку вниз, он ещё и убежал.
Будучи по природе своей не только интриганом, но и человеком осторожным и предусмотрительным, Филипп, в своё оправдание: «Куда пропал отец?», созвал тинг и сообщил на собрании: «Якобы погребённый и отец были давними друзьями, но держали это втайне от всех и, вот теперь, когда его не стало, отец не может перенести эту утрату и ушёл к нему в заупокойный мир и будут они там теперь неразлучны».
Данная новость – «Дружба «Бесстрашный и Неуязвимый» и «Хапа» на сходе всех удивила, но уход отца Филиппа ни кого не расстроил. Ни кто в селе «Хапа» не любил. Они даже всем собранием, перешёптываясь, попытались вспомнить его настоящее имя, чтобы помянуть усопшего, но не могли вспомнить, как его зовут, а спросить у сына постеснялись – дабы не огорчать его дополнительно.
– Поминки справить надо бы, – предложили селяне Филиппу, но сын решил сэкономить и не праздновать погребальной тризны. Чтобы избежать дополнительных вымогательств селян, он сослался на горе и покинул собрание.
После ухода Филипа кто-то предложил провести расследование, уж больно сомнительной ему казалась версия дружбы «Хапа» с «Бесстрашным», предлагаемого одёрнули и предложение дознания не поддержали. Зато все как один были едины во мнении: «Поминки надо справить».
– Не по человечески это?!! – все как один, выразили своё мнение, оставшиеся на тинге жители. – Может, соберём общую тризну и своими силами проводим ушедшего?!!
Все были не против и даже считали это обязательным и необходимым, но конкретных организаторов не нашлось и данное предложение, само по себе, сошло на нет. Мало то, что «Хапа» никто в селении не любил, все ещё и побаивались этого скрытного семейства живущего на самом отшибе – на заимки.
А Филипп, как ни в чём небывало стал продолжать, жить поживать, как будто ничего и не произошло.
Но как то, его очень сильно заколотило. Затрясло всего-всего, и он услышал голос отца. От этого страшного ведения, ему стало холодно, несмотря на то, что изба было очень даже сильно протоплена и ещё тлели в печи последние угли, но в помещении стало вдруг зябко и что-то завыло, загудело и загуляло по дому. Подобно, как гуляет по двору завывая, разбушевавшаяся метель.
– Семь дней же сегодня минуло, – подумал с ужасом хозяин и понял, что отец видно, в самом деле погиб – его должно быть задрал усопший бессерк, ибо слыл он воином бесстрашным и кровожадным.
– Надо было тризну справит? – расстроенно подумал он, как в дверь постучали и голосом отца велели открыть. Но Филипп решил не отвечать, на всякий случай он ещё для пущей надёжности подпёр ломом массивную дверь.
Но привидение постучало вновь и после этого, не останавливаясь, гремело и гремело. Требования впустить его звучали всё интенсивней. Звучали они невнятно, но Филипп, по какому-то интуитивному пониманию улавливал их суть. Прислонившись к дверному глазку, он наблюдал, что происходит снаружи.
– Я сильно замёрз и больше не может сидеть в могиле, – расслышал он. При этом оборотень усиленно тряс головой, работал желваками и строил разного рода рожи, скорее, из желания согреться, нежели напугать кого-то. Филипп видел, как в свете луны и под завывание разгулявшейся на ночь метели заиндевелое аморфное существо покачивалось, испуская еле уловимое фразы, наполненные возмущением и негодованием.
– У нас с бессерком закончился настой, – опять изрекло приведение, но на этот раз более членораздельно.
До этого речь ночного гостя была не внятной, что нагоняло дополнительного страха, от своей неясности. За дверью, опять принялись переговариваться на должно быть понятном, только им языке, потому, что Филипп из услышанного не понял ничего. Гости, видя, что на предложения открыть ответа не следует, принялись ломиться. Эти требовательные действия всё нарастали и нарастали, что ещё больше приводили сына в ужас – тяжеленая дверь, на крепких кованых засовах, вот-вот должна была сорваться с петель. Когда действия за дверью стихли, и привидения исчезли, хозяин отошёл от глазка и направился к окну – посмотреть, что же происходит во дворе. Он прислонился к матовой плёнке бычьего пузыря, в желании прояснить происходящую ситуацию, как какие-то холодные, цепкие руки сжали его за горло и начали душить. Сквозь прорванное отверстие окна на него дунуло холодом и пронизывающим ветром, а закоченевшие руки нападавшего всё сильнее и сильнее сдавливали его шею. Нападавший оборотень хрипел и что-то требовал, но закоченевший от мороза и от обильных возливай, сильно воздействующих препаратов, не мог выразить ничего вразумительного. Недельное пьянство сказались на его нервной системе, речь его была наполнена одними не членораздельными междометиями и негодованием, которого не мог уловить потерпевший, но накал возмущения чувствовал на своей глотке.
– Где, мой настой, – наконец то выговорил нападавший, – мы с бессерком пришли за добавкой. За спиною ночного гостя Филипп отчётливо увидел лицо похороненного. Того самого бессерка, который должен был лежать в могиле.
Усопший, услышав, что речь идёт о нем, решил поздороваться с сыном своего нового приятеля и принялся кивать и улыбаться, своим опухшим лицом, больше похожим на злую, разбойничью рожу. И чем больше он таял в любезности, выглядывая из-за туловища своего нового друга, тем ужаснее становилось у Филиппа внутри. Когда его лицо приблизилось совсем близко «Скряга» отстранился от него с такой силой, что втащил за собой в дом, через узкое окно отца и невероятно вежливого бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого» и заорал с такой силой, что испугался сам.
Это он, наконец, то вырвался из оцепеневших рук папаши и издал такой душераздирающий вопль, что горшки, стоящие на полках закачались и рухнули на пол, рассыпавшись на множество осколков.
Гости тут же куда-то скрылись, давая возможность ему отдышаться.
Возвращаясь к тому самому трагическому дню погребения «Бесстрашного и Неуязвимого» надо добавить, что когда «Хап» сметал комья погребальной земли с гроба, то уже находился под воздействием своих препаратов и не слышал стука изнутри усыпальницы, в его душе играла другая музыка. Не знал он и что сын, испугавшись, уронил верёвку, и убежал, бросив его. Он вскрыл богатую крышку последнего пристанища покойного и оттуда, выскочило не понятное существо с всклоченными, торчащими в разные стороны волосами и интенсивно дыша, отбросило спасителя в сторону и принялось выбираться из могилы наверх. Но как, оно не старалось ничего из его действий спасательного не выходило, а наоборот – могила осыпалась, грозя их обоих погрести под завалами осыпающейся почвы. «Хап» врезал неугомонному старателю лопатой по голове, и усопший тут же замер, распластавшись на обвалившейся насыпи широко, раскинув руки. «Хап» принялся осматривать погребение и обнаружил бутылку и ещё большое количество ей же подобных. Он решил попробовать содержимое внутри этой посуды и остался, очень доволен.
Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии, мирясь и обнимаясь после и дружно засыпая на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас, после чего песни и драки их прекратились, они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх и пошли по селению в желании подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого», но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но везде, куда бы они ни приходили, им ни кто не хотел открывать. Но, все как один, сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь, он пришёл мстить им и привёл с собой ещё и в самом деле своего друга бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого» о чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп. Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли, и тут «Хап» вспомнил, что у него дома, есть же запас, пусть и не такого изумительного зелья как у «Бесстрашного», но всё же какого-никакого, но напитка и они направились на заимку.
Выпив из запасов «Хапа», ночные гуляки стали плясать и насильственно заставили Филиппа присоединиться к их веселью. Но скоро они почувствовали слабость настоек. «Хап», сидя в могиле настолько сильно привык к угощениям покойного, что свои приготовления для него теперь были, как капля в море. Они, не сговариваясь, схватили Филиппа и потащили его, в одной ночной рубахе и босиком в бушующую метель. Они поспешили в дом погребённого бессерка. В его сокровенный подвал – к настойкам из мухомора. Филипп мелко, по-бесовски семенил лапками, ибо его ноги и превратились в порхающие лапки и скорёхонько-скорёхонько спешили оторваться от обжигающего холодящего снега, чтобы пока они пребывали в воздухе, могли, хоть чуть-чуть согреться. Дружки, держа Филиппа под руки, продолжали себя гнать в неугомонном беге. Там их ждала, вожделенная настойка и компаньону поневоле приходилось, просто лететь по воздуху.
Вломившись во двор умершего, весёлая ватага принялась стучать в дверь, но ни кто им не хотел открывать. Надо было предпринимать какие то другие действия. Они схватили Филиппа за руки-за ноги и принялись им биться в ставень окна. Филипп неистово орал, но и этой активности было недостаточно.
Но, это – человеческое страдание обречённого – вызвало в рядах осаждённых желание прийти на помощь – они все выбежали во двор вооружённые мечами и топорами. И в этот самый момент прыткие дружки бросили окровавленного с разбитой головой Филиппа и незаметно юркнули в распахнутую настежь дверь и тут же в подвал и через какое то время там началось веселье – гости уединённо плясали не подымаясь наверх.
Хозяева занесли побитого Филиппа в дом. У него были обморожены ноги. Они выслушали его подробный рассказ, не перебивая, после чего у них взыграла совесть, что они так мало положили в могилу умершего, такого им любимого напитка.
Время от времени из подвала доносилось громкое – «Хай». Бульканье, наполнявшейся жидкости, чоканье кружек, кряканье и не смолкающие пляски. Когда же, дурманящая основа напитка их клонила в сон – наступала относительная тишина, если не считать храпа и сопения спящих. За время сидения в подвале и могиле они опухли. Они и до этого не слыли красавцами, а теперь и подавно. Они беспрестанно улыбались. Что-то шептали. Сердились. Хмурили брови. Кривили рты. Добавляя к своим и без того пугающим лицам ужасающие, грозные оскалы. Бурное веселье и забытьё с завидной чередой меняли друг друга.
Днём, когда все были заняты делами, в горенке оставался лежать, лишь один больной Филипп. Однажды они выкрали его – утащили к себе в подвал, стараясь, как можно энергичнее вовлечь его в своё веселье.
– Не буду я больше пить, – отнекивался от них Филипп.
– Не… – тянул хозяин, лукаво посмеиваясь и щуря побитым заплывшим глазом, – препирательств мы не приемлем.
– Не приемлем, Хап?!! – обратился он к другу.
– Верно… Неприемлем…
– Давай!!! Давай!!! – и они принялись так кружить Филиппа, что голова у него закружилась, и он рухнул, как подкошенный. Когда он пришёл в себя, то осторожно осмотрелся вокруг. Также осторожно, чтобы не разбудить отдыхающую братию, он по разбросанным вещам и бутылкам выбрался из подвала и пустился домой, ни кому не сообщив об этом.
Дни беспрестанного и беспутного хохота и плясок менялись на часы умилённого забвения и тишины. Проснувшись, обитатели подвала вновь начинали пить, веселиться, гоготать и невнятно бормотать. Хозяева дома, уже стали даже сомневаться – их ли это родственник, но памятные события говорили сами за себя, что их.
Но однажды, веселье в подвале стихло, и долгое время не возобновлялось. Хозяева осторожно спустились и обнаружили окоченевшее и посиневшее тело бессерка и рядом сидящего с ним в забытые «Хапа». Родственника в тот же день похоронили, а «Хапа» отвели домой на заимку.
Через какое то время «Хап» и Филипп возобновили своё ремесло, благо за время их бездействия могил накопилось предостаточно. Идя на промысел, отец не доверял сыну – он был твёрдо убеждён: «Кто тебя предал однажды, предаст и второй раз и третий, сколько бы ты ему шансов не давал исправиться?..», но других вариантов у него не было. Так оно и произошло.
Спустившись в очередную могилу по верёвке, он попал к медведю в лапы, который обосновал себе там берлогу, опередив загулявшихся старателей. Косолапый забрался в погребение с другого хода, со стороны лога. Взревевший медведь в ночной тишине, так напугал их обоих, что Филипп, опять уронил в яму верёвку и убежал.
«Скряга» получил в свои руки семейный промысел и достояние отца. Но, разрытые Филипом клады и погребения встречали старателя скудостью, истлевшей одеждой и ехидной усмешкой на перекосившихся черепах погребённых.
– Трясти надо живых?!! – решил «Скряга». Он решил имитировать смерть сильнодействующими отварами на живых и решил применить его на Ирвинге Старшем, это и был его тайный план действий о котором Из не знала.
– Если всё получиться, как задумано, – рассуждал Филипп «Богатый» можно будет применить его и на Хальве.
Филипп смотрел, в остекленевшие глаза конунга и видел своё прибывающее, растущее благосостояние… Инг Ирвинг, не моргая уставился в потолок.
– Надо позаботиться о своём алиби, – подумал Филипп. – Удалюсь я наверное подальше от сюда, чтобы не возникало ни-каких подозрения в мой адрес.
– Сегодня же инкогнито извещу всех ярлов о погребальной тризне, – решил он, – а сам с Изольдой уеду.
– Из, ты, куда отправила корабли? – спросил Филипп.
– На закупку меха, – ответила она.
– Это правильно, – похвалил её отец. – Мех как никогда подскочил в цене?!!
– А, куда?
– Часть в Гардарику!.. Часть к лопарям!
– О!!! – «Скряга» выразил явный восторг. – Дивная будет торговля?!! Там надо съездить проверить, как идёт закупка?.. Завтра же, наверное, и отправимся?! Ты, как?!!
– Я, за!.. – обрадовалась она возможности сменить обстановку.
– Вот и хорошо!.. Славный у нас вояж получится!!! Я прикажу готовить корабль, – сказал он и вышел.