Жизнь как она есть. Хамство (Геннадий Демарев)

Хамство

– Не согласен, – отвечаю я. – Не трусость, а тупость и хамство!!!

Белое безмолвие… Сколько волнующих строк посвятил ему в своё время Джек Лондон! Время года, когда мир замирает в глубоком сне, успокоенный морозом, когда человеку – этому наиболее слабому звену природы – невозможно выжить без технических приспособлений, когда наступает царство холода, мрака и смерти… Днём человека убивает белизна снега, слепящая взор, а ночью – холод и неизвестность; всё это обретает утроенную силу из-за почти абсолютной тишины, не нарушаемой ни шумом ветра, ни чириканьем шаловливых птиц, ни отдаленным лаем собак. Даже никакая заблудшая ворона не потревожит воздух своим карканьем. Впрочем, в свое время В. Высоцкий отмечал, что вороньё просто не водится в подобных условиях. Если бы так было и с вороньём в человеческом облике…

… Ещё в детстве он заметил, что в морозную погоду окружающий мир кажется красивее и даже звезды излучают то очаровательное мерцание, которое способно поглотить воображение романтиков. Но в этот раз всё выглядело по-другому: судя по ощущениям, мороз достигал не менее восемнадцати градусов, дул северный ветер, небосвод исторгал из своих непостижимых глубин какую-то неописуемую жестокую антипатию; видимость была скверной из-за странной облачности, вследствие которой не было видно ни звёзд, ни Луны, ни блеска дороги – этих вечных спутников путешественников, затерявшихся в ночи. Идти было трудно, поскольку накануне, после обильного снегопада, автомобили разъездили шоссе настолько, что оно превратилось в вязкое крошево, после чего его намертво сковал мороз. Каждый шаг совершался наобум, угрожая падением, переломом рёбер, ног или сотрясением мозга.

«Какого чёрта ты очутился в этой глуши?» – уже не впервые спрашивал он себя, что, впрочем, не могло помочь исправить положение.

Он никогда не боялся пеших переходов: в его жизни случались периоды, когда приходилось ежедневно преодолевать расстояния, значительно превышающие то, которое предстояло пройти сегодня. Несомненно, окажись он в этот вечер посреди дороги один, он пошёл бы просто по снегу, накопившемуся по обе стороны полевой дороги, и в течение часов пяти или даже шести (принимая во внимание сложность передвижения) был бы на месте. В памяти возродились времена, когда он, будучи семнадцатилетним парнишкой, занимал вторые места по Украине в соревнованиях по ходьбе, а также первые – по военно-спортивному ориентированию… Увы, сегодня положение усложнялось тем, что его сопровождали двое маленьких детей – шестилетняя дочь Маша и четырехлетний сын Павлик…

Ещё каких-нибудь полгода тому назад об их семье можно было сказать самые лестные слова. Жена, молодая учительница музыки, трудилась в сельской школе; он, в прошлом учитель истории, по полмесяца пропадал в Киеве, стараясь заработать побольше денег. Но то ли по вине всемогущей зависти человеческой, то ли по воле судьбы три месяца назад Алексей вынужден был позабыть о работе и всецело посвятить себя заботам о супруге. Настя заболела неведомой хворью, которой не сумел дать определения ни один врач. Эта женщина составляла для него единственную радость в жизни, поэтому он отдал все, что имел, ради её спасения. Начались походы по врачам, которые в самый раз назвать рвачами из-за их неуемного аппетита к наживе за счет бед человеческих; впрочем, никому так и не удалось установить диагноз. Женщина увядала с каждым днем, а медицина оставалась бессильной. Однажды наступил тот момент, когда пришлось, скрепя сердце, увезти детей к двоюродной сестре, которая проживала в добротной трёхкомнатной квартире в Виннице. Несмотря на свои тридцать с лихвой лет, она продолжала вести одинокое существование, потому, казалось бы, дети не могли её особенно стеснить. А увезти их следовало хотя бы для того, чтобы избавить от созерцания маминых страданий. Нельзя допускать, чтобы ангелочки видели смерть и тлен, осознавали их всемогущество и теряли веру в справедливость и жизнь…

Алексей прилагал всевозможные старания, стремясь облегчить положение жены: он возил её в Киев к лучшим светилам медицины, обращался даже к экстрасенсам и Богу, создал для больной наилучшие условия, вкладывая в свои поступки не только всё сердце, но и деньги. Наступил момент, когда ресурсы семьи истощились: не мог же он предполагать случившееся и заблаговременно накопить полмиллиона… Ничто так не съедает средств, как адвокаты, цыганки и врачи. Дожидаясь под кабинетами некоего медицинского заведения, он, впервые в жизни столкнувшись с врачами, был поражён их чёрствостью. Сиди под кабинетом, стони, ори от боли, а для людей в белых халатах твои проблемы совершенно безразличны. Дашь денег – обратят внимание, а не дашь – хоть умирай… Он обратился к всевозможным приятелям и друзьям, к предпринимателям и благотворительным фондам, продал кое-какое нехитрое хозяйство и стройматериалы. Наверное, где-то глубоко в подсознании каждый человек – ростовщик. Видя, что у ближнего случилась беда, окружающие стремились на этом нажиться. Стройматериалы, купленные за пятнадцать тысяч, ушли за пять, двое свиней, которым цена не менее четырех тысяч, скупщики приняли за три; что касается друзей и прочих, те, в общем, собрали всего две тысячи. Обследования и анализы, процедуры неизвестно от чего и уколы, прописываемые невесть зачем, поглотили эти деньги с такой же лёгкостью, с какой сухая губка поглощает каплю воды. Алексей так хотел, чтобы Настя выжила! Пусть бы врачи нажились, пусть она осталась бы недвижимой и слабой, – лишь бы только жила!.. Он влез в кредиты. Стремясь получить побольше средств, он обошёл знакомых и с их помощью раздобыл подложные справки о своих якобы высоких доходах. Интересно получается: банки с готовностью предоставляют ссуды и одолжения на чепуху, без которой человек мог бы обойтись – на покупку машин, суперовой кухонной мебели, ковров и прочего, а вот на лечение – ни в коем случае. Это должно означать лишь то, что для них, как и для государства, человеческая жизнь не значит ровным счётом ничего.

Проценты, нарастающие с каждым днём, давят на Алексея, как в старые времена небосвод давил на плечи титана Атланта. Не имея возможности «догонять» их своими доходами, он оказался в такой кабале, которой хватит на всю оставшуюся жизнь. Объявление о помощи, размещённое в Интернете, не принесло ожидаемых результатов, поскольку народ, наученный несколькими поколениями мошенников, доверял ему не более, чем «жёлтой» прессе.

Настя ушла из жизни тихо, словно птичка, исчезающая из общего круговорота бытия, – незаметно для человеческого общества. Рассказывать о треволнениях и страданиях новоиспечённого вдовца не приходится, поскольку это было бы слишком длинно для данного повествования да и непонятно для большинства из вас, господа. Похороны и прочие церемонии высосали из него остатки ресурсов. Невозмутимые банки и «друзья» теперь требуют от него возвращения денег. Что касается друзей – вот уж правы были древние, утверждавшие, что лучше иметь дело с врагами, потому что друг есть не что иное, как потенциальный предатель, и что не зря в Древней Ассирии словом «Друг» называли бога обмана.

… После похорон напомнила о себе сестра:

– Забери своих охламонов, потому что они мешают мне жить.

Алексею этот тон кое-что напомнил. В лучшие времена им с покойной женой пришла в голову идея создать детский дом семейного типа. Дом для этой цели вполне годился, но требовалось кое-что в нём дополнить, и такое дополнение обошлось бы примерно в десять тысяч гривен. Алексей обратился за помощью к власть имущим, но как же он был ошеломлён ответом высокопоставленного чинуши!

– Районный совет не имеет средств. И вообще выращивать детей нерентабельно…

Свинья, хам, быдло! Как можно так говорить, словно дети – не человеческие создания, а скотина!

Вот и сестрица дорогая… Типичное создание эпохи украинского капитализма, привыкшее думать лишь о себе. Он, конечно, имел полно оснований упрекнуть старую деву тем, что живёт она в квартире, которая пока принадлежит ему, но Алексей не имел привычки спорить даже в тех случаях, когда был прав.

Поездка автобусом «Винница-Монастырище» проходила неплохо, если подразумевать стандартные условия, когда водитель останавливается у каждого столба, стремясь побольше заработать.

При наличии хорошей дороги до конечной цели оставался бы всего час езды. После деревушки, носящей странное название Леухи предстояло преодолеть ненаселённый промежуток пути, протяжённостью километров в пятнадцать (окрестные деревни находились далеко в стороне), затем – станция Монастырище и село с красноречивым названием Сатановка; за ней – ещё несколько километров пути и, наконец, само Монастырище. Как раз после десяти минут езды после пресловутых Леух автобус, который то и дело носило из стороны в сторону по оледеневшей трассе, безнадёжно заглох. Пассажиров в салоне оставалось всего ничего: какая-то тяжеловесная тётка и Алексей с детьми. Водитель вышел, немного померз, созерцая двигатель, после чего вернулся в салон и заявил:

– Приехали… Кума, вернемся-ка в Леухи, там живет моя сваха. Поедим, выпьем, переночуем… Сама понимаешь…

– Хи – хи… – с деланной застенчивостью посмеялась тетка.

– Погодите, а куда деваться нам? – возмущенно воскликнул Алексей.

Шоферюга взглянул на него так, словно увидел впервые.

– А я что – обязан организовывать для вас гостиницу?!

– И то верно! – поддакнула ему кумушка.

Физиономия водителя, как это характерно для существ со слабым духом, исполнилась угрозой.

«Драться готов, что ли? – удивился злосчастный пассажир. – Неужели решится при детях?»

Но, присмотревшись при тусклом мерцании лампочки в эту наглую рожу внимательнее, он отбросил всякие сомнения: «Да, этот сможет… даже при детях…»

– Может, вы оставите нас в салоне, включите печку… Я знаю, как обращаться с ней…

– Да ты чё, мужик?!

– Ясно, мы уйдем… – кивнул Алексей, поняв бессмысленность всяких споров.

Странное дело: он почему-то не хотел спорить даже сейчас…

Наспех укутав малышей шарфами и захватив сумку с нехитрыми детскими пожитками, он ретировался, глубоко в мыслях желая человеческому созданию с чёрствой душонкой «всего наилучшего».

Как мы уже упоминали, дорога представляла собою замерзшее крошево, поэтому идти было чрезвычайно трудно и опасно. Особенно для детских ног.

Периодически ему приходилось брать на руки то одного то другого ребёнка, стремясь облегчить их мучения и дать маленьким ножкам хотя бы минутное отдохновение. То и дело он посматривал на часы в мобильном телефоне, и всякий раз при этом недовольно морщился. Спустя час трудного пути оказалось, что пройден всего километр пути, если не меньше. Дети то и дело падали; впрочем, благодаря их невысокому росту падения не могли причинить им особенных неудобств. Иногда со стороны Леух небосвод озарялся призрачным светом – так сквозь метель пробивалось сияние автомобильных фар. Алексей, ходок бывалый, чувствовал, что на сей раз может не достичь цели. Этот страх превращался в нечто ужасное, стоило лишь ему представить, какова судьба ожидает детей в случае его смерти. Что с ними будет?..

Обувь, стоившая немалых денег, могла не выдержать, ведь лёд – все равно, что лезвие бритвы; он кромсал подошвы, и сколько они могли ещё вынести испытаний, оставалось лишь гадать.

Поэтому он неистово махал руками перед всяким транспортом, который двигался в сторону Монастырища. Мимо проехал «Жигуль», в котором удобно разместились три человека. Они взирали на путников с видом умников, вдруг узревших перед собой трёх придурков. Спустя минут десять проехал «УАЗ», совершенно пустой, если не считать водителя. Дядька, наверняка тоже отец, взглянул на съёжившихся от холода детей тупыми свиными глазёнками, в которых отражалось полнейшее безразличие, и поехал дальше. Минут через пятнадцать мимо прокатил микроавтобус с двумя тётками «на борту». Они взирали на затерявшихся в ночи с тупыми улыбками, которые красноречиво говорили: «Гляди, какой дуралей – идёт на своих двоих да ещё с детьми!» Но тётки, каждая из которых, по всей вероятности, любит корчить из себя хорошую и заботливую мать, не велели водителю подобрать путников…

Эти тупые улыбающиеся гримасы не выходили у Алексея из головы: по мере продолжительности пути он уставал всё больше, в соответствии с чем всё более обижался и раздражался.

Сойти с дороги не представлялось возможным, поскольку она была ограничена с обеих сторон высокими стенами из оледеневшего снега, который нагребли грейдеры. На этом участке она представляла собой грунтовку, совершенно покрытую льдом. Возможно, дальше – километра через три, где начинается асфальт, – дорога станет чище за счёт того, что лучше продувалась ветром во время снегопада. А может, удастся перенести детей на поле, где идти будет значительно легче (если там толщина снежного покрова слабая и оно не вспахано)…

Возможно… Но вьюга из ледяной крупы обжигает глаза и лицо, а обувка на детских ногах довольно хлипкая…

И наступил момент, когда опасения отца начали сбываться. Примерно через полчаса мальчик, в очередной раз споткнувшись, заплакал:

– Папа, у меня топик…

«Топик» – этим словечком дети привыкли называть обувь. Присмотревшись, Алексей обнаружил, что левый башмачок Павлика «захотел кушать»: подошва отклеилась более, чем наполовину. Всё произошло не постепенно, а вдруг, и в самый неподходящий момент. Кого винить: делка, производящего брак в каком-нибудь Жмеринском погребе, или государственного чиновника, позволяющего этот брак реализовывать? Будь это нормальное государство, можно было бы обратиться в суд и основательно наказать производителя, но это – всего лишь Украина…

Увы, помощи или защиты от государства ожидать не приходится, – невольно ухмыльнулся Алексей. Оно слишком слабое, а для всех слабых характерна трусливость. Эти качества, сочетаемые вместе, непременно порождают жестокость к существам ещё более слабым. Государство не нашло ни копейки, чтобы спасти Настю, государство прогнало его самого, хорошего историка, из школы на стройку, государство не желает выплачивать помощь на детей. Те копейки, которые люди получают «якобы на детей», в действительности являются не чем иным, как своеобразным вознаграждением за нищету, до которой это самое государство и довело. Даже выборы Президента оно умудрилось провести не за собственный счёт, а за скудные средства наименее обеспеченных слоев населения. К примеру, кто участвовал в избирательных комиссиях – разве бизнесмены, политики, адвокаты, экономисты с пухлыми кошельками? Нет, конечно. Так было задумано, чтобы им попросту было невыгодно этим заниматься. Комиссии формировались из нищих учителей, которых в украинском мире испокон веков принято презирать, безработных, конюхов, а также тех полууголовных элементов, которые не прочь продать душу за тридцать сребреников кому угодно. (Между прочим, во времена Христа на тридцать тетрадрахм-сребреников среднеарифметическая бедняцкая семья могла неплохо прожить почти год.) Им пришлось пережить изрядную нервотрёпку за ничтожную зарплату. Взамен смехотворных выплат, получаемых из центров занятости, безработным пообещали хороший заработок, что и послужило основной причиной их согласия на участие в работе комиссий на должностях председателей, заместителей и секретарей. Но им довелось по десять и более раз ездить в окружные комиссии, промерзать в очередях, ожидая выдачи бюллетеней или их принятия; ради этих поездок люди были вынуждены одалживать деньги у знакомых, но впоследствии оказалось, что проезды оплачиваться не будут. Для многих из них стало невозможным заключение договора с водителем, потому что предлагаемые сто восемьдесят гривен за пять выездов оказались слишком малой платой для того, чтобы более или менее здравомыслящий человек согласился на такую работу. В результате председатель комиссии получил на руки восемьсот гривен, и никому не было дела до того, что четыреста, а то и пятьсот из них уже истрачены на пресловутые поездки «ради государства». Вот, что такое «украинское государство» и вот какого «добра» приходится от него ожидать…

Алексей был вынужден сделать краткий привал. Отбросив сумку с вещами, он в течение минуты туповато взирал на испорченный башмак, не находя никакого выхода из положения. Мозг, насквозь провеянный свирепым Бореем, отказывался служить. Наконец, некая мысль осенила его, следствием чего послужило неуклюжее движение окоченевших рук к сумке. Порывшись среди её содержимого, он извлёк из её недр моток скотча. Он купил его почти случайно на винницком автовокзале, когда дочь настояла на этом ради своих детских фантазий. Он долго не мог надорвать конец мотка, потому что окоченевшие руки не слушались, но осознание того, что дети молча мерзнут в ожидании, пробудило в нём злость. Он рванул моток зубами и тот, словно испугавшись, послушно издал неприятный звук, означающий, что процесс пошёл. Долго ли скотч сможет удерживать подошву? Клейкая поверхность не терпит влаги; тепло, которое выделяется от ноги, будет прогревать снег, в изобилии набивающийся в щель, что вскоре приведёт к потере липкости и скотч попросту отвалится.

Завершив операцию, Алексей занялся лицом и руками, которые переставал ощущать. Усиленно растирая их, он едва не завыл от боли, но вскоре всё прошло.

Нехорошо в такую погоду ходить без перчаток, а он забыл их в автобусе.

А в этот момент шоферюга сидит в теплой хате в компании с кумой и бутылкой самогона…

Вынужденная остановка привела к окончательному выветриванию драгоценного тепла из-под одёжек детей, которые теперь дрожали от холода. Следовало ускорить шаг, чтобы предохранить малышей не столько от возможной простуды, но и от элементарного обмораживания конечностей.

Пройдя около трёхсот шагов, он обратил внимание на то, что Машенька дрожит, приняв «морозоустойчивую» позу.

«Нет, не могу я на это смотреть!» – мысленно воскликнул Алексей.

Сняв с себя куртку, он набросил её на дочь.

– Папа, ты же замёрзнешь! – попыталась возмутиться она, но отец уже продолжил путь, исключив таким образом возможность пререканий.

– На мне тёплый свитер с подкладкой, – самоуверенным тоном заявил он.

Толку от свитера при таком ветре было немного, в чём совсем скоро ему пришлось убедиться. Но дети волновали его больше. Чтобы как-то отвлечься от собственных страданий, он попытался заговаривать ребятишек, неумело напевая им песенки из мультфильмов и рассказывая смешные истории. По реакции детей он понимал, что всё это мало их занимает, потому что в экстремальных условиях каждое живое существо склонно сосредотачиваться на проблемах собственной плоти. Впрочем, вскоре силы его иссякли и он замолчал. Каждое слово давалось с трудом, каждое усилие над своим голосом стоило расхода лишней энергии. Мозг, всецело зависимый от тела, ибо сам был частью его, отказывался думать над чем – то иным, кроме потребностей этого тела. Дети пока ведут себя весьма достойно, но только бы осознание усталости не вонзилось в их мысли слишком рано! Ибо всему существует известный предел, а тем более, детской выносливости.

При очередном мелькании пучков света сзади он уже не оборачивался в надежде, что некто сердобольный может остановиться. Надежда куда-то улетучилась.

Сколько раз в течение жизни приходилось слышать выражение «щырый украинец» в смысле «искренний», «радушный». Однако на деле оказалось, что эти качества соотечественникам вовсе не присущи, а придуманы несколькими допотопными идеалистами-писателями вроде Нечуя-Левицкого или Сковороды. Их «щырость» касается исключительно личных интересов, в поиске выгоды и ущемлении слабых. А чему удивляться: этот народ всегда чувствовал себя ущемлённым, – причём, не столько со стороны иностранцев, сколько со стороны таких же украинцев. В ДНК намертво отпечаталось: «Ущемляй тех, кто послабее тебя – ради собственного выживания!» Сейчас любят доказывать, что, дескать, во времена голодомора 33 года западные украинцы «охотно и щыро» помогали бедствующим восточным украинцам. На самом деле всё обстояло далеко не так гладко. Тем «схиднякам», которым посчастливилось преодолеть границу, приходилось быть весьма осторожными, оказавшись в толпе «западняков», потому что, чувствуя беззащитность первых, вторые могли их ограбить или «сдать» полиции. Персидский ковёр обменивался на пригоршню муки, золотое кольцо – на ведро зерна. Вот она, истинная цена «щырости»… А поскольку типичный украинский крестьянин способен заботиться о свиньях больше, нежели о собственных детях, как можно от него требовать сочувствия к чужакам? Разве что попадётся некто хорошо воспитанный…

Такие мысли проносились в сознании Алексея в те моменты, когда воспалённые от снежной крупы глаза в очередной раз провожали чью-то «тачку» как средство спасения. Да, не достижения цели, а именно спасения. Этот тезис сформировался в сознании Алексея, когда он поймал себя на том, что перестал ощущать пальцы рук, а обмороженные веки не пожелали открываться.

«Дети… Что с ними будет?» – вздрогнул он. Эта страшная мысль привела его в чувство и помогла собрать остатки энергии. Поставив дочь на ноги, он бросился к обочине и наскреб задубевшими пальцами немного снега. Это был не тот пушистый снежок, на который приятно взирать из окна теплого и уютного помещения, это не был даже мелкий примерзший снег; это было замерзшее крошево, состоящее из оледеневшей крупы и снежной корки. С трудом преодолевая невыносимую боль, он принудил себя растереть лицо и руки.

– Па, что ты делаешь? – не без удивления поинтересовалась Маша.

«Дитя, наверное, думает, что я тронулся умом… – мысленно посмеялся над собой Алексей. – Ничего, поймёт… когда-нибудь…»

– Это, милая, самое верное средство от обморожения, – объяснил он вслух.

– Папа, мне холодно в ножки, – пролепетал Павлик.

– В ножки? – словно в полудрёме переспросил отец, с трудом наклоняясь над башмачками ребёнка.

Скотч, как и опасался Алексей, не выдержал и отстал от поверхности обувки. Теперь ножка оказалась залеплена снегом, что причиняло малышу немалые страдания. Что касается подошвы, та едва держалась у каблука. Не было смысла перевязывать её снова, но если скотч прослужит даже десять-пятнадцать минут, было бы уже хорошо. Потому, нисколько не сомневаясь в правоте своего решения, Алексей старательно отчистил снежно-ледяную массу от башмака и снова перевязал его скотчем, истратив почти весь моток.

Если бы дорога пролегала через лес, лучше хвойный, он мог бы наломать ельника, соорудить шалаш, разжечь костер и обогреть детей, но, к вящему сожалению, на несколько километров в окружности простиралось голое поле. Лишь изредка попадались хилые деревца, которые кто-то посадил вдоль шоссе. Но и слово «деревья» звучало бы для этих слабеньких побегов слишком громко. Из них костёр не развести… И вокруг – ни одного стога сена или соломы, как это бывало в старые времена. Да уж, нынешние хозяева-фермеры сеют лишь кукурузу или рапс вместо пшеницы или овса. Откуда же взяться соломе?..

Провожая тоскливым взглядом очередную машину, он поймал себя на том, что плачет. Горячие слёзы текли из воспалённых глазниц то ли под влиянием ветра, то ли осознания собственного бессилия и обиды. На что? На людей, которых с раннего детства школа и религия учат помогать ближнему, а они поступают наоборот? Или же на безымянного автора притчи «О добром самаритянине», который, по всей вероятности, просто придумал её? Состояние Алексея мог бы в полной мере понять лишь тот, кто однажды побывал в подобной ситуации. «Почему никто не останавливается? – навязчиво и беспокойно билась в его сознании одна и та же мысль. – Если бы я шёл один или находился рядом с какими-то кустами, это было бы неудивительно: в последние годы слишком часто встречаются разбойники и жульё. Но здесь – голое поле, всякий водитель издали видит двух детей и раздетого мужика, которые едва плетутся и у которых от холода зуб на зуб не попадает… Увы, из-за стёкол кабин смотрят только тупые, безразличные лица с самодовольными минами…»

Сколько времени они уже находятся в этой глуши – час, два или три? Кто знает… Алексей утратил возможность отсчёта времени, а извлечь из кармана куртки мобильник с часами уже не мог. На сколько времени и шагов хватит сил у детей?..

– Ай!.. – вдруг вскрикнул он, падая.

На какой-то момент его сознание помутилось – настолько невыносимой оказалась резкая боль в рёбрах и затылке. Кое-как оклемавшись, он попытался встать на ноги, но левая конечность отказалась слушаться. Ощупав её, Алексей понял, что та сломалась в лодыжке. Превозмогая жестокую боль, он лихорадочно размышлял над вопросом: «Что делать?» Обыкновенно люди с подобными переломами могут самостоятельно передвигаться даже в течение суток; почему же не может он?

– Тебе очень больно? – склонились над ним дети.

Усилием воли он сконцентрировал всю волю.

– Почти не больно, милые. Только нога не хочет слушаться.

Встретившись взглядом с глазами малышей, он вдруг почувствовал в себе желание жить.

– Мы должны идти, детки. Вперёд, вперёд! – почти выкрикнул он. – Останавливаться ни в коем случае нельзя.

Этот порыв на какое-то время помог ему превозмочь боль. Когда очередная машина намеревалась пронестись мимо, он бросился на середину дороги, преграждая путь. Хозяин вроде притормозил, но в следующий момент резко свернул вправо и пронёсся мимо, едва не задавив детей.

– А чтоб ты не доехал! – в сердцах крикнул Алексей ему вслед.

Чем может быть вызвано такое поведение владельцев автомобилей? Разве страхом перед бандитами? Вряд ли, ведь те не орудуют в такую погоду, да ещё используя в виде приманки детей. Бездушием? Опасением, что за услугу не заплатят? В кармане у Алексея находятся триста гривен, а этой суммы хватило бы даже на поездку в любом такси. «Это – его величество хамство!» – подсказал внутренний голос, с которым было трудно спорить. Хамство порождается тупостью. Значит, самым страшным грехом следует считать не поклонение идолам, как учит церковь, а тупость? И это истина, потому что Бог с какой-то целью даёт всем людям одинаковое количество разума и сообразительности. Почему же этот дар не все используют? Ведь если это не использовать, человек оказывается ограниченным, жадным, наглым. Пытаясь добиться высокого положения и денег, он способен не только проталкиваться с помощью локтей, но и запросто ступать по головам ближних и их трупам. Так появляются богачи и политики. И худшее состоит в том, что они плодятся!.. Страной управляет её величество Тупость. С нею невозможно бороться, поскольку она не способна ничего понимать и с лёгкостью попирает писанные и неписанные законы человечности, некогда придуманные для более или менее интеллектуальных и чувствительных особей. Тупость возможно только пережить. Именно пережить, ибо рано или поздно должен наступить тот час, когда она пожрёт себя самоё…

Прыгать на одной ноге вообще – то возможно, но всего несколько десятков, пусть даже сто-двести шагов, но уж никак не несколько километров. Алексей осмотрелся по сторонам в поисках какой-нибудь опоры. И действительно, он заметил шагах в пятидесяти чахлое деревце. Кое-как доковыляв до него, он согнул тонкий ствол, пытаясь сломать. К сожалению, это с виду хлипкое растение оказалось ясенем, потому сломать его было не так уж просто. Однако, промучившись минут десять, человек таки победил, и в руках его оказалась неплохая палка, которая могла в течение некоторого времени служить в качестве опоры. Дети наблюдали за его действиями молча. Им больше не хотелось разговаривать.

Проковыляв метров сто, Алексей с сомнением посмотрел вначале на ногу, затем на сумку, которая при неуклюжей ходьбе болталась и мешала идти. Он уже снял её, чтобы выбросить прочь, но тут ему на ум пришла странная идея.

– Солнышки мои, сейчас будем согреваться! – неожиданно воскликнул он.

– Ты нашёл печку, папа? – спросил Павлуша.

– Вроде того, – усмехнулся он, распаковывая сумку. – У нас дома есть много-много разных вещей, и мы не станем беднее, если сожжём несколько одёжек ради собственного спасения. Правда, милые?

– Мы будем жечь наши вещи? – испуганно спросила Маша, как истинная женщина.

– Да. Ты не бойся, дочка, папа не сдурел. Просто я не могу всё это нести, а выбросить жалко.

– Сейчас будет костёр! – воскликнул малыш и в его глазёнках засветились озорные искорки.

Алексей извлёк из кармана спичечный коробок, но самих спичек в нём оказалось всего несколько штук. «Почему было не купить ещё?» – пожал он плечами. В кармане куртки, в которой Маша стала похожа на чучело, находилась зажигалка. Эта мысль обрадовала его.

Спички оказались некачественными: при трении о коробок сера на них рассыпалась. Так было испорчено пять штук. «Что ж, произведено в Украине…» – констатировал он, глядя на коробку. Оставалось три, которые могли произвести тот же эффект. Что будет, если спички закончатся? У детей пропадет надежда и вера в папу. Этого нельзя допустить ни в коем случае.

Алексей начал чиркать зажигалкой, но тщетно: онемевшие пальцы не могли её держать, как следует. Опасаясь, что вещь может испортиться, он подышал на пальцы, пытаясь вернуть им гибкость и чувствительность, после чего снова зачиркал. Наконец из-под кремня родился долгожданный огонь и Алексей тотчас же поднёс его к сумке. Кое-как, с горем пополам пламя увеличивалось и набирало силу, а спустя ещё минуту в глазах детей появилось выражение заинтересованности. Это должно было означать, что они почувствовали прикосновение тепла.

– Подойдите, согрейтесь! – пригласил их отец. – Наклоняйтесь, милые, старайтесь «поймать» тепла как можно больше.

Во время этой остановки он попытался дозвониться по телефону кому-нибудь из знакомых, но тщетно. Несмотря на обилие антенн различных операторов связи по всей стране, иногда бывает невозможно куда-нибудь дозвониться.

…Запаса «пойманного» тепла хватило совсем ненадолго. Уже спустя минут пять дети ощутили, как промерзают руки и лица. А когда вдали показался размытый силуэт металлической «бабы», у путников не слушались ни руки, ни губы.

«Бабой» её в шутку называли пассажиры автобусов и водители. Это была большая вывеска в виде радушно улыбающейся женщины, державшей в руках плакат со словами: «Счастливого пути!» Именно «бабой» заканчивалась область Винницкая и начиналась Черкасская. Это было утешительно, поскольку до Сатановки оставалось не более десяти километров пути, и где-то недалеко начинается асфальтированная дорога. Её заметало меньше, чем грунтовую, потому идти по ней должно быть значительно легче. Где-то здесь, в стороне, в нескольких километрах справа находится деревня Тарнава, жителям которой в этот час должно быть неплохо спится…

Проковыляв ещё полкилометра, Алексей обрёл нечто вроде второго дыхания, но если в иное время это означало бы готовность к продолжительной борьбе за выживание, то сегодня оно выглядело как признак истощения сил физических и духовных.

Далеко впереди сквозь снежную мглу мелькнул несмелый, размытый, словно пьяный, пучок света – это мог быть только прожектор ретрансляционной вышки.

Вскоре и вправду начался асфальт. Стены, в которые превратились обочины дороги, ставали заметно ниже, на дороге виднелась чёткая колея, оставленная колёсами машин, да и ледяная корка здесь не была такой скользкой, как раньше. В самый раз было бы продолжить путь бодреньким шагом, но взрослый человек уже не мог себе этого позволить.

– Папа, у меня снова топик… – виноватым тоном объявил Паша, уставившись на башмак с растерянным видом.

Подошва отлетела вовсе, оставив ребенка практически босым. Не теряя времени на размышления, Алексей велел Маше снять свой сапожок для брата, а ей отдал собственный. Детям будет неудобно, зато обувка не слетит с их ног. Несмотря на несоответствие размеров, она не даст детским ногам замерзнуть.

Для надёжности он крепко обвязал сапожки вокруг ног и теперь дети их не потеряют. Сам же он остался босой. Ощущения были далеко не из приятных, но минут через десять, когда ноги начали неметь, ему стало всё безразлично.

Между тем идти было всё ещё тяжело. Он заметил, что дети устали настолько, что готовы сдаться или уснуть на ходу. Он и сам едва плёлся. Если раньше он периодически нёс одного из наследников, то после перелома ноги делать этого не мог.

Малыш, конечно, оказался слабее и свалился первым. Именно в этот момент сердце Алексея ёкнуло в предчувствии чего – то ужасного, именно в тот миг он испытал прилив неведомого доселе страха перед обречённостью. «Судьба!..» – словно выстрелило в сознании.

Передав палку дочке, он взял Павлика на руки и, едва выпрямившись, попытался нести на руках. Это оказалось чрезвычайно трудоёмкой задачей. Одна нога – босая, занемевшая – скользила по льду, а другая, увечная, не могла выдерживать его вес и норовила подогнуться в любой неподходящий момент. При очередном приступе боли, Алексей не выдержал и выругался. Его охватило чувство непередаваемой злости – злости на обстоятельства, на самого себя, водителей, дороги, государство, – и он, на зло самой боли, ступая на больную ногу изо всех сил, заставил себя идти быстрее. До поры до времени это получалось, – пока боль не сделалась настолько нестерпимой, что упрямец вынужден был остановиться и сесть на обочине.

Когда ощущения позволили ему уравновесить мышление, он посмотрел на Машу и заплакал.

– Простишь ли ты меня, девочка?

– За что, папа?

С выражением покорности судьбе она присела рядом и со слезами в глазах прижалась к нему. Павлик, утомлённый дорогой, сопел, забывшись в тревожном сне. Эти беззащитные создания преподали ему яркий пример того, что почему-то принято называть мужеством – именно так, безропотно и спокойно, следует принимать всё то, что предлагает судьба.

Вскоре девочка уснула на его груди. Его самого убаюкивала странная, всемогущая сила, противиться которой он не находил сил. Веки давно слепились столь крепко, что не было мочи заставить их раскрыться. Плоть уже пребывала в том состоянии, когда перестаёт ощущать холод и ей почему-то становится тепло и уютно. Её охватило странное оцепенение, взгляд замутился непонятной дымкой, как это происходит в те минуты, когда забываешься во сне.

Алексей так и уснул, прислонившись в ледяной стене дорожного туннеля, не желая более ничего. Его полузакрытые глаза неподвижным взглядом смотрели вдаль. Сквозь пелену, застилавшую взор, ему показалось на какой-то миг, будто вьюга прекратилась и в одном месте небосвода в толще облаков образовалась трещина, сквозь которую пробивается мерцание какой – то звезды. Этот слабый лучик далекого холодного света согревал его теплом до тех пор, пока удивительным образом не раздвоился. Это видение увеличивалось, расплывалось в уходящем сознании, пока не исчезло вместе с ним совершенно…