Жизнь и смерть величайшего биржевого спекулянта. Глава 3. Землетрясение в Сан-Франциско аукается в Нью-Йорке (Ричард Смиттен)

Ливермор объективно изучал свои ошибки. Позднее он часто говорил своим сыновьям, что «единственным способом получения настоящего образования на рынке является вложение денег, отслеживание своих операций и изучение собственных ошибок!»

С эмоциональной точки зрения очень сложно анализировать собственные ошибки, поскольку спекулянт должен разобраться в своих собственных неудачных операциях и промахах. А это не просто промахи, это промахи, которые стоят денег. Любой, кто терял деньги, неудачно их инвестировав, знает, как тяжело проанализировать то, что произошло.

Анализ проигранных торгов мучителен, но необходим, чтобы быть уверенным, что это больше не повторится. Ливермор в самоанализе был беспощаден. Он рассказал своим сыновьям о выводе, который сделал: «Успешные торги для спекулянта – это всегда эмоциональная, а не интеллектуальная битва. Только после того, как на акцию или товар была сделана ставка, когда деньги превратились из наличности в руках в биржевые сертификаты, только тогда оживают эмоции».

Ливермор приравнивал спекулянтов, которые занимаются торговлей воображаемыми биржевыми позициями, к человеку, который метко стреляет в тире. Как такой стрелок поведет себя на дуэли, лицом к лицу с заряженным пистолетом противника? Именно тогда страх поднимает свою зловещую голову, человек переживает, нервы его на пределе, решимость сдает позиции, а здравомыслие покидает владельца.

Чтобы спекулировать, трейдеру нужно было быть игроком, а не теоретиком, не экономистом и не аналитиком. Спекулянт должен быть игроком, у которого на кону стоят деньги. Не тренером и не владельцем команды, выигравшей игру, а игроком на поле – точно так же, как сражения выигрывают не генералы, а обычные солдаты и офицеры.

Для Ливермора самой богатой золотой жилой на земле был высокий гребень Манхэттена – Нью-йоркская фондовая биржа на углу Уолл-Стрит и Брод Стрит. Это казалось легко – не нужно никаких исследований, карт, не нужно столбить участок. Она открывалась в определенные часы и приглашала всех попытать счастья. Но очень немногие золотоискатели выходили из игры с бочонком золота.

То же самое было доступно и старателям в то же самое время. Поэтому неудачи при разработке жилы были личными неудачами, поскольку в основном все начинали на равных. Но проблемы в основном были такими же, как и при поиске золота. Были ложные подсказки, продажные партнеры, девушки из танцевального зала, вооруженные задиры и профессиональные игроки. А двумя самыми большими проблемами были люди, незаконно захватывающие участки, и прохвосты, которые хотели обжулить добытчиков и лишить их золота, путем попыток задешево купить их права на участки и продать им неверные карты.

Этими прохвостами, по мнению Ливермора, являлись на Уолл-Стрит «подсказчики». Они стояли на входе в большую золотую жилу и продавали свои товары. Эти посредники раздавали подсказки непосвященным до тех пор, пока у непосвященных не появлялась возможность самим добывать золото. Легкий путь к успеху – вот что они обещали – возможность быстро обнаружить материнскую жилу, не прикладывая никаких усилий.

Ливермор обратил внимание, что новички задавали простые вопросы:

Почему вы выбрали именно меня, чтобы дать бесценный совет?

Если вы владеете такой информацией, то почему вы не богаты?

Какие у вас причины для того, чтобы давать мне советы по покупке акций? Вы что, тайно продаете их мне по все более и более высоким ценам?

Если доход на капитал так просто получить, тогда почему вас интересуют только комиссионные?

На дороге к успешным спекуляциям было много ловушек, и Ливермор знал, что ему суждено в них попасть. Но его не очень беспокоила перспектива в них попасть, он боялся лишь снова наступить на те же грабли.

Ливермор, как и все, знал основные законы рынка:

Когда ты ошибся, есть единственное, чего нельзя отрицать – ты теряешь деньги.

Когда ты прав, ты зарабатываешь деньги.

Следовательно, ты прав только тогда, когда зарабатываешь деньги и ошибаешься, когда их теряешь. Этот закон нельзя оспорить и это настоящий закон спекуляции.

В течение своей карьеры Ливермор наблюдал, как многие люди злословили о рынке, как будто разговорами можно было вернуть свое состояние или унять боль от неспособности придерживаться основных законов спекуляции, если они сочувствовали другим людям. Это было одной из причин, по которой Ливермор никогда никому ничего не рассказывал о своих биржевых операциях. Если он выигрывал, что ж, значит, он правильно поступил. Если проигрывал, значит ошибся. Зачем жаловаться? Зачем объяснять?

Единственным объектом анализа своих торгов было обнаружение причины, по которой он получил или потерял деньги.

Для Ливермора, жизнь на рынке шла так, как написал поэт Омар Хайям в «Рубаи»:

Стоял 1899 год, два года до начала двадцатого века. Ливермору было 22 года, у него было 10 000 долларов для торговли и семь лет опыта, на который можно было опереться. Теперь он знал, что фондовый рынок отличается от брокерских контор, но он обыграл брокерские конторы. Поэтому не было причин сомневаться, почему у него не получилось бы обыграть и фондовый рынок.

Он вновь открыл свой счет у И.Эф. Хаттона, как он и обещал. Теперь он торговал более осторожно, но по-прежнему следовал старому принципу заключения краткосрочных сделок, следуя значениям телеграфной ленты почти ежечасно или ежедневно. У него начало получаться лучше. Он зажил лучше, у него появились друзья.

В октябре 1900 года он женился на Нэтти Джордан (Nettie Jordan), девушке из Индианаполиса, с которой он познакомился во времена торговли в брокерских конторах Среднего Запада. Они с Нэтти жили в высококлассной гостинице «Уинздор» на Пятой Авеню. Летом Ливермор арендовал коттедж в Лонг Брэнч, Нью-Джерси, на берегу океана. Он совершил свое первое путешествие с Нэтти именно в этот период, и тогда же приобрел для нее драгоценности на сумму 12 000 долларов.

А затем разразился 1901 год, сопровождавшийся бумом на рынке. Развился бычий рынок. Америка стала процветающей, и рынок начал закипать – старый рекорд в 250 000 акций, участвовавших в торгах за день, был побит, новый рекорд составил 3 миллиона акций в день. Миллионеры, заработавшие состояние на стали, финансах и железной дороге переехали в Нью-Йорк, чтобы быть в центре событий. Крупные игроки, готовые вложить свои деньги туда, где они кормились, тоже переехали. На рубеже веков жизнь стала захватывающей.

Уолл-Стрит изобиловала легендами, и некоторые из них были великими персонажами, которые навсегда останутся в истории Улицы: Джон Гейтс по прозвищу «Ставлю миллион», Джон Дрейк, Лойял Смит Пейдж и знаменитая Хетти Грин, возглавлявшая первую женскую контору на Уолл-Стрит.

Хетти Грин стояла особняком. Как отмечено в книге Кеннета Фишера «100 умов, которые создали рынок», она была очень хитрой, и превратила свое 6-ти миллионное наследство в 100-миллионное. Она также на всем экономила, носила плохо пахнувшие, никогда не стиравшиеся, черные, старомодные платья с биржевыми сертификатами, зашитыми в подол. Каждый день она появлялась, как черный призрак, выплывающий из трущоб, которыми она владела, по направлению к Химическому Национальному Банку. Она плюхалась на стул, скрещивала ноги на полу, а затем скрепляла купоны и складывала их в подол своего платья, все время жевала бутерброды и крекеры, которыми она набивала карманы.

Ее инвестиционная стратегия была проста: делай много хороших прочных инвестиций, которые приносили бы около 6 процентов, и как можно дешевле. Она сказала: «Когда я вижу, что хорошая вещь дешевеет потому, что никто ее не хочет, я покупаю ее в больших количествах и припрятываю». Потом она объяснила: «Если инвестируешь 6 миллионов долларов на 51 год под 6 процентов годовых и не потратишь ни гроша из этой суммы, то по истечении срока у тебя будет 117 миллионов. Что здесь не так?»

Во время финансовой паники она много покупала – закладные на недвижимость, муниципальные облигации, облигации железной дороги. Фонды обеспечивали ей дополнительную прибыль. Она хорошо знала рынок, но также действовала инстинктивно и полагаясь на здравый смысл. Ей удалось избежать провала с «Никербокер траст» во время паники 1907 года. Как? Она зашла в банк и вышла, говоря: «Мужчины, управляющие банком, выглядят слишком зажиточными, новые костюмы, новые ботинки, новые галстуки. Мне это не нравится». Она забрала свои деньги всего за несколько дней до обрушения.

Хетти Грин была единственной женщиной, игравшей на рынке в то время. Она сказала: «Было бы лучше, если бы у женщин было больше прав в бизнесе и вообще везде, чем сейчас! Мужчины всячески пользуются женщинами в бизнесе, как они никогда не позволили бы себе вести по отношению к мужчине. Всю жизнь я воюю с мужчинами в суде».

Хетти была способна на все и обладала навыками добиваться своего. Если ей не удавалось получить то, что хотелось, ворчанием и настойчивостью, она могла расплакаться. Если и слезы не помогали, она начинала судебные иски. После этого она неизменно отказывалась оплачивать услуги адвокатов, и часто нанимала дополнительных юристов, чтобы те защитили ее от первых. Однажды она заплатила 50 долларов за лицензию на ношение оружия, чтобы иметь возможность носить с собой револьвер. Когда ее спросили, зачем, она сказала: «В основном для того, чтобы защитить себя от моих чертовых юристов!» Ее боялись все, кто ее знал.

Хетти любила только деньги. Она видела в своем сыне Неде продолжателя своего дела. Она заплатила за его обучение в колледже в обмен на обещание, что он не женится до 20 лет. Нед согласился. Нед любил свою мать. Он был одноног. Когда ему было 14 лет, Нед, катаясь на санках, повредил колено. Хетти отказалась отправить его к врачу. Она обработала поврежденную ногу домашними средствами и уложила его в кровать. Когда его отец пришел домой и узнал, что произошло, он был вне себя от ярости и немедленно отвез мальчика к врачу. Врач был вынужден отрезать мальчику ногу, потому что уже началась гангрена.

Это была эпоха сильных характеров.

Ливермор знал о подходе Хетти Грин к рынку, комбинации экономии и сложных процентов, и он знал, что для некоторых людей это была разумная стратегия. Но не для него. Он не верил, что годовая прибыль в 6 процентов была всем, что можно выжать из фондового рынка. И ему, безусловно, было не интересно жить так же скромно, как Хетти.

В 1901 году рынок неистовствовал. Это был первый неистовый рынок, свидетелем которого Ливермор бы в качестве трейдера на Уолл-Стрит. В результате у него в голове закрепилось правило: на рынке никогда ничто не меняется. Меняются игроки, карманы, воспоминания. Новые игроки не помнят предшествовавшие циклы, потому что они их не испытали.

Ливермор играл на стороне быков[3] на рынке 1901 года и осуществил одну исключительно долгую операцию с «Нортен Пасифик» со ставкой в 10 000 долларов. Он получил 50 000 долларов. Но Ливермор рассматривал ее только как большую ставку, по которой можно играть. Он ждал внезапного большого падения цен на рынке, серьезной корректировки или изменения в течение одного дня, а затем оживления.

В начале мая Ливермор сделал ход.

«Продайте тысячу акций «Стил» без покрытия по 100 долларов», – рявкнул он клерку за несколько секунд до открытия рынка. – «И продайте тысячу акций «Санта Фе» по 80 долларов».

Клерк исчез с бланком заказа в руке, чтобы отдать указание трейдеру в зале. Ливермор встал, когда открылся рынок и начал наблюдать как акции, которые он продал без покрытия, падают, падают как камень. Он почувствовал себя уверенно, его суждение было правильным. По мере того как цены падали, воцарился хаос. Но его улыбка быстро исчезла, когда он увидел объемы падения. Внезапно его обуял страх. Объемы были огромны. Активность по открытию рынка в зале переходила все границы, с которыми трейдеры могли справиться. Это был быстрый рынок. Темп выполнения заказов запаздывал – 15 минут, 30 минут, час, два часа, и когда они выполнялись, то выполнялись по ценам, далеким от тех, что хотели клиенты.

В конце концов, Ливермор получил отчет о выполнении своих заказов, сделанных по открытию рынка. Он в недоумении смотрел на выполненные заказы. Несмотря на то, что его брокеры были не хуже любых других на Уолл-Стрит, отчет по его заказам был просто ужасным. Актив, который он хотел продать без покрытия за 100 долларов, был продан за 85 долларов. Актив, который он хотел продать без покрытия за 80 долларов, был продан за 65. Это были цены, по которым он хотел их выкупить, чтобы закрыть свои короткие позиции, когда на рынке наступит оживление, которое, как он рассчитывал, должно было наступить, но позднее сегодня же. Он мгновенно принял решение выкупить фонды назад и немедленно закрыть свои короткие позиции.

Он закричал клерку: «Купи тысячу «Стил» и тысячу «Санта Фе» на рынке».

Клерк убежал с билетом, чтобы сообщить о заказе в биржевом зале. Он наблюдал, как растут значения на телеграфной ленте. Он знал, что его короткие позиции будут закрыты сейчас с большими потерями, так как оживление нарастало. Он сделал самое худшее, что только мог сделать спекулянт: невольно он продал на низшей точке, а купил на высшей. Клерк вернулся с билетами. Ливермор медленно открыл их в ладони. Он продал свои короткие позиции на уровне 85 долларов по стали и закрыл их по 110 долларов, потери составили 25 000 долларов. Вторые 25 000 долларов он потерял на «Санта Фе». Он был прав, рынок пошел в том направлении, которое он предсказывал, но теперь он разорился. Он торговал, руководствуясь значениями на телеграфной ленте вместо того, чтобы торговать исходя из реальных котировок, которые слишком быстро поступали в зал, чтобы быть точно отраженными запаздывающим телеграфным аппаратом. В условиях столь быстрого рынка телеграф запаздывал на срок не менее двух часов.

Этот день научил Ливермора самому главному. Он заключал сделки в реальном времени в краткосрочном периоде также, как он делал это, торгуя в брокерских конторах. Но телеграфный аппарат не передавал значения в реальном времени – он застревал в замедленном времени, отставая в течение дня все больше и больше. Лента выплевывала давно изменившуюся цену, а не настоящую. Наконец Ливермор понял: на Уолл-Стрит очень сложно заключать краткосрочные сделки.

Тем не менее, он был прав в своем основном суждении. Рынок повел себя именно так, как он предсказывал: единственным недостатком было исполнение. Он не уложился в срок потому, что его заказы не выполнялись так быстро, как ему хотелось бы. В результате он опоздал с покупкой и с продажей.

Ливермор снова разорился, в мгновение ока. Это событие заставило его снять розовые очки, оставило его в подавленном настроении, в депрессии и абсолютно измотанным. Вчера у него было 50 000 долларов и твердая уверенность в себе. Сегодня он был потрясен до глубины души. Единственное утешение состояло в том, что он вычислил, когда повел себя неправильно.

Он уехал из Нью-Йорка и направился в Бостон в брокерские конторы, чтобы начать все заново и восстановить свою ставку. Ему также предстояло пересмотреть свой стиль жизни. Он вел образ жизни, который для подпитки требовал денег, а теперь у него их не было.

Это, безусловно, оказало влияние на его семейную жизнь. Дела на семейном фронте между двумя молодоженами шли хорошо, пока в мае 1901 года Ливермор опять не разорился. Он попросил Нэтти заложить ее ювелирные украшения стоимостью 12 000 долларов, которые он ей купил в Европе – в качестве ставки, чтобы он смог вернуться в игру в брокерские конторы.

Она отказалась. После этого в его отношениях с Нетти возникла трещина, ей не нравилась идея закладывания своих ювелирных украшений. В конце концов, пара рассталась. Теперь он был не только разорен, но и разошелся со своей молодой женой.

Рынок был единственным, что он знал. Тогда он набрал воздуха в легкие и решил, что ему нужно получить ставку, чтобы вернуться на Уолл-Стрит. Он отдал все свои силы достижению этой цели: достать денег.

Он снова вернулся в брокерские конторы – но, к сожалению, в Бостоне его все еще помнили. Никто не принимал его заказов. Он подсылал людей, чтобы те делали за него ставки и размещали его заказы, но их быстро раскрывали. Вскоре у Ливермора не осталось больше мест для торгов.

К счастью для Ливермора появился новый гибрид брокерской конторы. Эта новая брокерская контора выглядела скорее как офис уважаемой брокерской фирмы и рекламировала свою связь с реальным брокерским домом, зарегистрированным на бирже. На самом деле в редких случаях подобные брокерские конторы действительно размещали заказы клиента через биржу, но гораздо чаще они спекулировали заказом. То есть они удерживали заказ в конторе невыполненным и играли против своего клиента, отменяя, таким образом, операцию с помощью внутренней бухгалтерии, когда клиент хотел ликвидировать сделку, или, что более вероятно, разорялся на резких колебаниях маржи.

В этих заведениях Ливермора не узнавали, и он быстро подцепил на крючок пять из них. Они пообещали ему, что будут оставаться в пределах одной процентной точки от значений, поступавших по телеграфу. Другими словами, они обеспечивали ему фактически мгновенное выполнение заказов.

Таким образом, Ливермор вернулся к своему старому методу торгов с ленты, получая небольшие доходы от большого количества ежедневных торгов. Ему нужно было заработать на ставку прежде, чем он сможет вернуться на Уолл-Стрит. Он открыл маленький офис с пятью прямыми линиями, соединяющими его с этими новыми квази-брокерскими конторами. Он торговал под вымышленным именем, поскольку по-прежнему опасался быть узнанным. Он также установил еще одну линию прямо к законному брокеру в Нью-Йорке, а также свой первый биржевой телеграфный аппарат, как только его прибыль оказалась достаточной для этого. Большую часть года он торговал таким образом и заработал достаточно, чтобы купить машину. Он начал обновлять свою ставку для будущих торгов на бирже. Но по мере того, как объем его торгов и количество побед увеличивались, ему становилось все труднее убедить конторы позволить ему вести торги, особенно с того момента, когда деньги начинали в основном идти в одном направлении – из их казны в сундуки Ливермора.

По мере того, как сумма контрактов Ливермора по сделкам росла, конторы начали играть с ним в игры. Если Ливермор приобретал крупную длинную позицию с большой маржей, брокерская контора начинала продавать короткие позиции, выигрывая у него несколько пунктов, когда ему нужно было закрывать позицию. Когда им удавалось удачно сыграть в эту игру, он терял деньги.

Но обычно он выигрывал. В конце концов, когда его ставка для заключения сделок была достаточно велика, он стал играть с ними в ту же игру. Он находил акцию, которая какое-то время была очень активна, но затем интерес на нее упал и торги по ней почти совсем не шли, дремлющую акцию.

Он связывался со всеми пятью брокерскими конторами и говорил: «Купите мне сто акций «Экм» за 81 доллар, согласно последних котировок». Когда все пять брокеров подтверждали ему закупочную цену в 81 доллар, он телеграфировал своему настоящему брокеру в Нью-Йорк, И.Эф. Хаттону.

Теперь он знал, что его закупочная цена составляла 81 доллар. «Купите мне 100 акций «Экм» по цене 85 долларов», – говорил он Хаттону. Он ждал, когда эта продажа пройдет по ленте и немедленно продавал свои позиции в брокерских конторах по цене 85 долларов, получая чистый доход в 4 пункта, или 2000 долларов. Затем он в Нью-Йорке закрывал позицию на 100 акций по 85 долларов.

Ливермор обошелся так с пятью конторами несколько раз. Затем неожиданно на него обрушалась удача: акции, с которыми он работал, в результате его закупочных действий выросли на 10 пунктов. Он вывел 600 акций из игры, с прибылью в 6000 долларов. После этих торгов, однако, квази-брокерские конторы наконец-то разгадали трюк Ливермора. В одной из фирм он попал в неприятное положение, когда пришел забирать свои деньги.

«Ливермор, мы не будем тебе платить. Ты искусственно завысил цены! И ты торговал под вымышленным именем».

«Не обвиняйте меня в том, что делаете сами».

«Ты взвинтил цену покупками в Нью-Йорке. Ты стал взвинчивать цену сразу после того, как мы взяли твою позицию в работу. Ты сам способствовал росту цены».

«Вы слишком в меня верите. Ваш извращенный ум присваивает мне совершение действий, на которые способны только вы, но не я».

«Пошел вон отсюда. Я о тебе слышал – Мальчик-Игрок, да? Ну что ж, здесь это не сработает, и у тебя будут неприятности, большие неприятности. Ты со своими дружками взвинтил цену».

«Я никогда не беру партнеров. Я торгую только в одиночку и вы это знаете! У вас нет ни единого шанса доказать свои голословные утверждения!» – сказал Ливермор.

«Для меня это доказано, этого достаточно. Ты нас надул».

«У вас большая фирма, много офисов. Я торгую один. Как я мог вас надуть?»

«Я точно не знаю, как ты это сделал, но ты это сделал».

«Вы только что сказали, что не знаете. У вас нет доказательств. Вы просто не хотите отдавать мне то, что мне причитается», – Ливермор вновь говорил на повышенных тонах.

«Ублюдок!»

«Оскорблениями меня не испугаешь. У меня в руках бланк, подтверждающий мои заказы на покупку и продажу за мой счет. Сделка завершена. Вы должны мне деньги, две тысячи долларов. Вы пытаетесь уйти от оплаты?»

Теперь Ливермор кричал, а вокруг него собралась толпа. Единственным, чего не могли допустить все эти заведения, было не заплатить по завершенной сделке. Поскольку они занимались темными делами, то слухи тут же распространились бы, и клиенты ринулись бы обналичивать свои счета – а затем хаос, как в банке.

Воцарилась тишина. Управляющий, в конце концов, полез в кассу и вытащил деньги. Он отсчитал необходимую сумму на глазах у клиентов. Отсчитывая последнюю сотню, он прошептал Ливермору: «Не возвращайся сюда! Никогда больше сюда не приходи, Мальчик-Игрок!» – Ливермор положил деньги в карман и ушел.

Он сыграл с ними такую же шутку, что и они с сотнями своих клиентов, торговавших с мизерной маржой, которых автоматически вышибало из игры, когда рынок двигался против них.

В тот вечер он сел к себе в машину и с товарищем по торгам направился в Нью-Йорк. По дороге он обдумывал новые фокусы, а эти мысли неизменно приводили его к любимым воспоминаниям о том, как однажды он чуть не поступил в Йельский Университет.

Ливермор и его приятель остановились в Нью-Хейвене и поселились в гостинице. Пока они были в гостинице, они узнали о действующей в городе брокерской конторе. Соблазн был слишком велик, и на следующий день они отправились туда. Управляющий конторы бурно их приветствовал. На Ливерморе был светло-коричневый костюм. На его друге – синий блейзер и брюки цвета хаки. Поскольку Нью-Хейвен был университетским городком, управляющий принял их за студентов Йеля. А управляющий привык до нитки обдирать таких типов.

В первый день Ливермор играл консервативно, и его приятель последовал его примеру. Они остались еще на ночь и пришли в контору на следующее утро, как только открылся рынок в Нью-Йорке. Они играли весь день, и прибыли Ливермора составили около 1500 долларов. На третий день, облаченные в свою лучшую академическую одежду, они вновь вернулись туда. Ливермор открыл день тем, что продал без покрытия 500 акций. Бумага рухнула и Ливермор немедленно закрыл свои короткие позиции. Управляющий медленно выплачивал деньги – 500 долларов маржи и 500 долларов прибыли.

После этого управляющий взглянул в голубые глаза Ливермора, на его юное улыбающееся лицо, его светлые волосы. Он наблюдал за вежливыми манерами Ливермора, его спокойным поведением. Управляющий перестал быть тем же радушным человеком, жаждущим разбогатеть за счет богатых и беспечных студентов.

Ливермор вернулся с деньгами в руке и сказал: «Я хочу продать двести «Стила» без покрытия».

Управляющий взглянул на деньги в кулаке Ливермора и не отреагировал. Он просто уставился на него и, наконец, заговорил: «Ребята, вы же не студенты, да?»

«А мы и не говорили, что мы студенты. Это вы так подумали», – ответил Ливермор.

«Вы мошенники!»

«Как мы можем быть мошенниками? Если бы мы были такими, как вы говорите, тогда нам пришлось бы обманным путем добиться, чтобы рынок двигался в нашу пользу. Вы же видели, что мы просто сидели здесь, никому не звонили, не вели себя загадочно, не устраивали никаких фокусов».

«У вас есть какая-то система, чтобы выигрывать, вот что у вас есть».

«У вас тоже есть система, чтобы ваши клиенты проигрывали. Их вышибает каждый раз, когда они теряют свою маржу. Мы играем по этим правилам. Примите заказ на двести «Стил»».

«Никогда в жизни, никогда меня не торопите. Вы, два мерзавца, меня вынудили!»

«Послушайте…» – продолжил Ливермор.

«Нет, не буду я слушать! Просто проваливайте отсюда прямо сейчас, пока я не вышел из себя!»

«Похоже, что вы уже вышли из себя», – сказал Ливермор, наблюдая как лицо управляющего из красного становится пурпурным. «Хорошо, мы уйдем».

«И никогда не возвращайтесь!» – услышал Ливермор крик управляющего и дверь за ним захлопнулась. Управляющий не совсем ошибался в своих оценках. Ливермор мог бы учиться в колледже, например, в Йеле. Но Ливермора интересовал только один колледж – Уолл-Стрит.

Он уже дважды все потерял к настоящему моменту, но он знал, что это был единственный путь для человека научиться торговать. Нужно было потерять, потому что это учило тебя тому, чего делать нельзя, и если ты снова это сделаешь, что ж, это значит, что до тебя медленно доходит смысл и ты снова проиграешь. Его не было большую часть года, достаточно долго, чтобы обдумать ошибки, которые совершил.

Он считал, что теперь готов вернуться в Нью-Йорк, назад на Уолл-Стрит.

В течение 10 лет работы на рынке Ливермор наблюдал за методами специалистов по технике, по составлению графиков и по математической части, за всеми теориями и методами заключения сделок, разработанными выпускниками лучших инженерно-технических школ Америки. Он верил, что у всех них были достоинства, но выводы он делал из реальных торгов, из торгов, в которых лично участвовал и из постоянного анализа. В его голове начал формироваться конечный метод.

Он уже верил в некоторые основные показатели:

Всегда сначала оцени и численно вырази общие условия, определи линию наименьшего сопротивления. Какой это рынок: растущий или пдающий? Или же он раскачивающийся – движущийся в разных направлениях, еще не знающий, куда ему пойти?

Если общая тенденция, наблюдаемая на рынке не в Вашу пользу, Вы играете в крайне невыгодном положении. Плывите по течению, не плюйте против ветра, не выходите в море в бурю.

Ливермор искал различие между азартной игрой на бирже и спекуляцией. И он никогда не пользовался терминами «бычий рынок[4]» и «медвежий рынок[5]» потому что эти термины были склонны оказывать слишком постоянный психологический настрой.

Теперь он играл в месте, очень отличающемся от брокерских контор, и он осознавал это – так как его дважды выбрасывало с рынка. Игра была крупнее, и, следовательно, рискованнее. Прежде чем Ливермор смог решить задачу, ему пришлось ее поставить и честно определить для себя.

Во-первых, он теперь анализировал такой показатель, как время – и он будет делать это всю свою жизнь. Он сделал вывод, что в своей прежней жизни в брокерских конторах время для него было мгновенным; то есть он жил одним моментом. Он мог играть на резких колебаниях по мере их развития, реагируя на текущий момент, на секунду.

Если ему суждено выигрывать на Уолл-Стрит, ему придется изменить свою стратегию и приноровиться к долгосрочной перспективе, научиться реагировать на будущее. Ему придется сохранять спокойствие и предчувствовать неизбежный рост и снижения, а, сделав ход, спокойно ждать.

Окончательный вывод Ливермора был ясен: чтобы предчувствовать движения рынка, нужно играть; сохранять спокойствие и реагировать только тогда, когда рынок даст знак к началу спекуляции.

Он считал, что единственным способом проверить этот вывод было апробирование этой стратегии на Уолл-Стрит при помощи денег. Ливермор делал правильные ходы, но неправильно выбирал время. Теперь он пришел на рынок с новым подходом и методологией.

Он делал все правильно – но не так хорошо, как ожидал, по двум причинам: его система торгов все еще была не совсем тем, к чему он стремился, он прислушивался к другим трейдерам вокруг себя. Вместо того чтобы держаться за прибыльную позицию, он продавал ее, получая несколько пунктов прибыли. Он усвоил следующий принцип: «невозможно разориться, получая прибыль» и принял его в качестве собственной философии. На него также влияли прежние методы торговли, еще той поры, когда он быстро заключал сделки и сворачивал их, получая свои прибыли до того, как рынок оборачивался против него. Но сначала именно обилие информации от других трейдеров влияло на его суждения; непрекращающиеся подсказки, особенно от тех, кого он считал здравомыслящими, опытными трейдерами.

Был даже один трейдер, основной игрок, которым он особенно восхищался. Этот трейдер не давал советов, а интересующимся всегда отвечал односложно: «Это бычий рынок», или «Это медвежий рынок» или «Это колеблющийся рынок, еще не решивший, куда пойти». Именно этим советом позднее стал дорожить Ливермор.

Теперь он учился тому, что прежде, чем начать игру, нужно определить общее направление рынка. Также, когда игра сделана, следует отслеживать ее до конца. Императивом стало правило не продавать до тех пор, пока для этого нет серьезных причин – и если общая тенденция рынка идет с тобой в ногу, и нет других смягчающих обстоятельств, тогда нужно доиграть до конца.

Он также изучал проигравших. Он разделил этих простофиль на три категории:

Невежественные новички, которые ничего не знают, и знают, что ничего не знают, но все равно хотят играть на рынке. Срок жизни на рынке от 3 до 30 месяцев.

Простофили второй категории или, как Ливермор называл их, полупростофили, которые получали информацию от простофиль еще большей степени. Они прошли первую стадию и теперь перешли во вторую. Они цитируют рыночные афоризмы и слова рыночных мудрецов. Они достаточно умны, чтобы играть на рынке в течение более длительного времени, чем основная масса простофиль. Срок жизни на рынке до 42 месяцев.

Простофили третьей категории, ищущие выгодные сделки, покупают, когда рынок на нижней точке, и ждут оживления. У них все хорошо получается до тех пор, пока они не сталкиваются с активом, который так и не оживляется или продолжает снижаться.

Единственное правило, которое не могут усвоить простофили – а также большинство игроков на рынке – не надо быть простофилей!

Ливермор в этой точке своей карьеры почувствовал, что он по-прежнему был простофилей – но он относился к особой категории простофиль. Он был тем, кого он называл осторожными простофилями. Осторожные простофили слушали других и получали свои прибыли от игры на коротких позициях. В своем стремлении избегать риска они видели, как большая часть колебаний цены происходит без них. Они ждали падений, которые так никогда и не наступали, или падения наступали слишком быстро для того, чтобы они смогли сделать ход, или же актив просто становился, по их мнению, слишком дорогим, чтобы снова его купить.

Ливермор решил, что именно во время больших колебаний делаются по-настоящему большие деньги. И если он будет вести себя правильно и сохранять спокойствие, и переждет неблагоприятную обстановку на рынке, со всеми отрицательными колебаниями и корректировками, то он одержит победу. Это, конечно, не означало, что он будет упрямо пережидать сильные падения на рынке. Его 10-процентное правило из брокерских контор оставалось с ним всю оставшуюся жизнь: если он терял больше 10 процентов изначальной закупочной цены, то он закрывал свои позиции.

Медленно, путем долгого и глубокого анализа, постоянных корректировок и опыта по покупке и продаже активов, Ливермор эволюционировал, разрабатывал правила – свою основную теорию спекуляций на фондовых и товарных рынках.

Затем он нарушил все свои правила и заработал состояние.

Он называл это ужасной историей. Он любил рассказывать ее своим сыновьям и близким друзьям.

Это произошло весной 1906 года, Ливермору было 29 лет и он отдыхал в Атлантик Сити. Он закрыл все свои позиции на фондовом рынке и расслаблялся на берегу океана вместе со своим другом, таким же трейдером. Конечно, у него по-прежнему был счет у И.Эф. Хаттона. На нем была сосредоточена его покупательная способность – около 3–4 тысяч акций на марже, по средней цене в 100 долларов. Это значило, что он обладал покупательной способностью в 400 000 долларов. Это происходило в условиях средне-растущего рынка, когда фонды стабильно росли.

Однажды утром Ливермор с другом, слегка заскучав, зашли в отделение И.Эф. Хаттона в Атлантик Сити, чтобы праздно полюбопытствовать, что происходит на рынке. Рынок был силен, а у друга Ливермора была хорошая позиция на бычьей стороне рынке.

«Видишь, рынок силен, прямо как я говорил. Купи что-нибудь, Джей Эл», – сказал его друг.

Ливермор стоял и молча наблюдал за лентой, скользившей у него между пальцами.

«Ты здесь, Джей Эл? Ты слышишь, что я говорю?»

Ливермор не обращал внимания на своего друга. Он продолжал молча наблюдать за лентой. В течение всей своей жизни, пока Ливермор работал на рынке, он иногда чувствовал импульсы, у него бывали предчувствия, интуитивные побуждения, которых он не понимал. В большинстве случаев он им не подчинялся, но отслеживал их, и чаще всего они срабатывали. Он не знал, возможно, это его подсознание делало выбор, основанный на накопленном опыте торгов с миллионами акций, или же это был телепатический толчок иного рода. Возможно, это был просто инстинкт азартного игрока. Он знал, что это открыто попирает все его тщательно изученные и проверенные опытным путем правила. Эти чувства бросали вызов логике и объяснению, но они всегда приносили ему деньги. Действительно, он не знал, что это было, но он получил четкий импульс сделать ход. И таким образом, этим весенним днем 1906 года, он сделал ход.

Он подошел к клерку: «Продайте тысячу «Юнион Пасифик» без покрытия».

К нему подошел его друг. «Джей Эл, почему ты решил продавать без покрытия? Рынок идет вверх».

Ливермор взял свой бланк заказа и оглядел своего друга, прежде чем ответить ему. «Я точно не знаю, почему. Я просто думаю, что это правильно».

«Тебе что-то известно, да?» – спросил его друг. Теперь за ними наблюдал клерк.

Ливермор знал, что если он скажет другу, что у него есть внутренняя информация, то его друг ринется делать то же, что и он. «Слушай, я же сказал тебе, у меня нет четкой причины поступать именно так».

«Я знаю, что ты никогда не делаешь ничего беспричинно. На самом деле, ты сам говорил мне, что любой, кто торгует без плана, без последовательного плана, просто дурак. А теперь ты же мне говоришь, что у тебя нет причин продавать «Юнион Пасифик» без покрытия», – сказал его друг. – «Ты нарушаешь свои собственные правила, и заявляешь об этом во всеуслышание».

Ливермор ничего не сказал. Он повернулся и снова подошел к клерку: «Продайте без покрытия еще одну тысячу «Юнион Пасифик».

«Ты сошел с ума, Ливермор. Три дня полежал на солнце, подышал морским воздухом и сошел с ума».

Ливермор сунул ордер в карман.

«Мы уходим, пока ты не наделал новых глупостей». Его друг взял его за руку.

«Минуту», – сказал Ливермор. Он вернулся и продал без покрытия третью тысячу акций. Он положил в карман форму заказа, а затем проследовал за своим другом на улицу, нежиться на солнышке.

Позже, в тот же день, незадолго до закрытия рынка он вернулся в брокерскую контору, чтобы проверить цену на фонды «Юнион Пасифик».

Фонд вырос почти на два пункта по сравнению с ценой, по которой он продал без покрытия.

«Вот видишь, Джей Эл, я тебе говорил – рынок идет вверх, а ты потерял из-за собственной глупости 6000 долларов».

Ливермор ничего не сказал. Он просто улыбнулся и вышел на улицу, смотреть на закатное солнце.

На следующий день он вернулся в начале дня. Акции слегка выросли вместе с рынком, но незадолго до закрытия их начали распродавать. Ливермор продал еще 2000 акций.

«Ты просто сумасшедший, Джей Эл», – сказал его друг.

«Я думаю, ты прав, потому что теперь мне нужно вернуться в Нью-Йорк. Я превысил свою маржу и мне нужно пересмотреть свои инвестиции. Мой отпуск окончен».

В тот же вечер Ливермор вернулся в Нью-Йорк.

Вечером того же дня, 18 апреля 1906 года, в 5 утра, пока Ливермор крепко спал в Нью-Йорке, земля под Сан-Франциско зашевелилась, сначала медленно, грохоча, а затем затряслась, закачалась, зашаталась, и волна землетрясения начала сотрясать город. Разлом Сан-Андреас зашевелился, повел своими могучими плечами. Большая часть города была разрушена, несколько несчастных попали в ловушку открывшейся и снова захлопнувшейся утробы того, что совсем недавно было твердой почвой. Высотные здания пошатнулись, упали и разрушились. Финансовый район был весь усеян огненными булыжниками; вокзал сравнялся с землей, рельсы были перекручены и погнуты, как легкие крендельки. Толчки чувствовались даже в Пало Альто. Студенческий городок Стенфордского университета был уничтожен землетрясением. Десятки людей погибли.

На следующее утро Ливермор прочитал в заголовках газет: «Ужасное землетрясение в Сан-Франциско». Он продолжил читать: «Из-за этой новости рынок снизился всего на несколько пунктов».

Ливермор знал, что плохим новостям в условиях бычьего рынка требуется несколько больше времени, чтобы дойти до людей, нежели чем в условиях медвежьего рынка, когда общая атмосфера уже отрицательная. И действительно перед закрытием рынка фонды вернулись на свои прежние уровни. У Ливермора была короткая позиция на 5000 акций, но сделка не принесла ему прибыли. Он не заработал денег.

Его друг тоже вернулся в Нью-Йорк. «Ты был прав насчет грядущих плохих вестей, но я же тебе говорил, что нельзя плевать против ветра. А ветер положительный. Лучше бы ты меня послушался, Джей Эл», – сказал он.

«Ветры переменчивы», – сказал Ливермор, читая телеграфную ленту и не поднимая глаз.

Ливермор вычислил, что даже если, в конце концов, оказывается, что бедствие не так уж велико, как изначально считалось, акции железнодорожных компаний не будут расти.

На следующий день просочились новости из Сан-Франциско и рынок стал сползать вниз, но не слишком сильно. Ливермор был убежден в своей правоте. Он пошел к своему брокеру, получил особую кредитную линию и продал еще 5000 акций «Юнион Пасифик» без покрытия.

На следующий день, третий день после землетрясения, рынок упал. «Юнион Пасифик» падал как камень с горы, а Ливермор вышел из переделки с прибылью в 250 000 долларов. Он так и не понял точно, почему он поступил именно так, а не иначе, прислушавшись к своему внутреннему голосу. Это единственное, что он не анализировал очень глубоко. Он тихо перевел наличность на свой счет. Теперь он мог вести торги с намного большей линией – дополнительные 250 000 долларов – и именно об этом он больше всего думал.

Он урезал свой отпуск в Атлантик Сити. После неожиданной удачи с землетрясением, он поехал на бега в Сарагота Спрингс, чтобы отдохнуть. Ему нравился весь антураж Сараготы: красота местности, королевская обстановка, лоск, красивые лошади. Большинство элегантно одетых, влиятельных людей города Нью-Йорка каждое лето собирались здесь, чтобы посмотреть на бега.

И снова Ливермор зашел в брокерскую контору Хаттона, чтобы посмотреть, как дела в Нью-Йорке. Он тихо сидел, изучая телеграфную ленту, посматривая на доску по мере нанесения на нее цен ведущих акций. Люди проходили мимо и нашептывали свои советы в ухо Мальчика-Игрока. Приближаясь к тридцатилетнему возрасту, он по-прежнему выглядел как хорошо одетый студент. Управляющий подошел к нему и дал взглянуть на бланки заказов, отражающие ордера некоторых самых крупных игроков, присутствовавших в Сараготе. Ливермор лишь улыбнулся и ничего не сказал.

Его внимание привлекал «Юнион Пасифик», его старый приятель. Ливермор не знал, что делать – покупать длинные или продавать короткие позиции по этому активу. Это не имело значения, поскольку, как он уже знал, рынок поднимался так же часто, как и опускался. Он терпеливо ждал, когда нанести удар. Объемы и колебания цен «Юнион Пасифик», как узнал Ливермор из телеграфной ленты, сильно изменились и сейчас находились в фазе накопления. Он три дня не играл на рынке, наблюдал за фондом, не ходил на бега. В конце концов, основываясь на показаниях телеграфной ленты, он пришел к выводу, что эти фонды накапливаются группой профессиональных игроков.

Акции котировались на уровне 160, когда на третий день он стал их покупать. Он покупал партиями по 500 штук до тех пор, пока не получил 5 000 акций. Он получил взволнованный звонок от Эда Хаттона, своего старого, уважаемого друга, друга, который был хорошо информирован и у которого были друзья в высших кругах. Мало что происходило на Уолл-Стрит, о чем не знал Хаттон.

«Джей Эл, ты сумасшедший», – сказал Хаттон.

«О чем ты?»

«Они тебе их сбывают. Пул, управляющий акцией, сбывает их тебе настолько быстро, насколько ты хочешь. Они собираются отказаться от этого актива на какое-то время, а затем выкупить его назад по меньшей цене. Ты окажешься козлом отпущения. Ты простофиля в игре для простофиль».

«Ты уверен?»

«На сто процентов. Информация из очень надежного источника, из самого надежного».

«Не могу с тобой согласиться», – сказал Ливермор. – «Думаю, что его накапливают».

«Да, и накапливаешь его ты! Он упадет. Слушай, мне нравится получать комиссионные, и я желаю тебе стать самым большим трейдером в Нью-Йорке. Я просто пытаюсь спасти тебя от неприятностей!»

«Хорошо, Эд», – Ливермор сделал паузу, обдумывая сказанное. Он знал, что Хаттон – настоящий друг, друг, который часто помогал ему в прошлом.

«Спасибо, Эд. Я закрою позицию».

«Правильно. Невозможно всегда выигрывать, Джей Эл», – сказал Хаттон и повесил трубку.

Ливермор сел и посмотрел на бланки заказов и отчеты по их выполнению в своих руках. Через несколько минут он встал и приказал клерку продать их. Позиция «Юнион Пасифик» была ликвидирована по 162 доллара за акцию. После выплаты комиссий это была непроигрышная сделка. На следующий день «Юнион Пасифик» объявил о 10-процентном дивиденде и его акции выросли на 10 пунктов. Ливермор мог бы заработать 50 000 долларов.

Ливермор находился в офисе Хаттона в Сараготе, когда было объявлено о дивиденде. Он спокойно сидел там, когда акции стремительно росли. Управляющий офиса посмотрел на него и пожал плечами. Он знал, что произошло день назад. Он знал, что сказал ему Эд Хаттон. Ливермор улыбнулся и кивнул головой.

Ливермор не разозлился и не разочаровался в Хаттоне. Он смотрел на этот опыт как на часть своего образования. Как он мог злиться, когда он понимал, что рынок не зависит от чувств? Рынок был чистым действием, холодным и преданным только себе. Он верил, что рынок всегда поступает правильно, даже тогда, когда он в какой-то конкретный момент не видит этого.

Теперь Ливермор принял решение следовать только своему собственному методу заключения сделок. Теперь он знал, что советчики разных сортов и мастей были везде и носили разные маски – даже маски близких друзей, ведомых лучшими намерениями. Следовало избегать этого любой ценой.

За последние 15 лет Ливермор выучил несколько основных уроков. До 30 лет ему оставался еще год. У него была хорошая ставка и солидная линия у своих брокеров. Он смог избавиться от методов торговли, которые применял в брокерских конторах. Теперь, после Сараготы он собирался перейти еще на один уровень выше. Вместо того, чтобы фокусироваться на отдельных акциях, он собирался сосредоточиться на общем состоянии рынка. «Да», – подумал он про себя. – «Прежде чем я выберу актив, я изучу общую обстановку на рынке».

Ему нравилась эта игра, игра в спекуляцию. Она нравилась ему тем, что постоянно ставила перед ним новые задачи. Эта была игра, в которой было невозможно окончательно победить. Но ему и не нужно было все время выигрывать, чтобы заработать много денег. Если в среднем он будет выигрывать, он мог очень хорошо жить и веселиться.

Он был готов.