Жизнь за президента. Тайны ХХ века. Пролог-1 (И. С. Тронина)

© Инна Сергеевна Тронина, 2016

ISBN 978-5-4483-1310-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Россиянка Елена Яблонская и украинец Артём Гримба обучаются в США. Они знакомятся с девяностолетней богатой женщиной, дворянкой. Её новорождённой вывезли из Петрограда в 1917 году

Предчувствуя скорый уход из жизни, Энн Осборн (в девичестве Анна Ильина) рассказывает соотечественникам о самом страшном и сокровенном – о трагической судьбе единственного сына – студента Гарварда, красавца, спортсмена и отличника. Александер был памятью об её первом муже -военном моряке, не вернувшемся со Второй мировой.

Потом вдова стала супругой богатого техасского промышленника. Отчим и ввёл Алекса в круг заговорщиков, причастных к подготовке покушения на президента США Джона Кеннеди. Алекс решил предотвратить злодеяние – пусть даже ценой собственной жизни.

Пользуясь доверием членов влиятельных техасских семейств, он внимательно наблюдал за окружающими, многое видел и слышал. Алекс сумел узнать не только день и час, но и название улицы в Далласе, где будет совершено покушение. Ему стали известны даже имена и клички трёх киллеров, ювелирную работу которых должен был прикрывать Ли Харви Освальд.

Александер всё это изложил в письме. Поскольку до часа «Х» оставалось очень мало времени, он выбрал исключительно дерзкий и оригинальный способ доставки письма до адресата, о котором вряд ли кто-то мог догадаться.

Но усилия Алекса оказались тщетными – президента убили. И молодой человек последовал за своим кумиром, симпатию к которому так долго и умело скрывал. Не желая более жить в своей стране, Алекс застрелился в тот же день, оставив мать и беременную невесту, большие деньги и блестящие перспективы…

Пролог-1

– Никак не могу привыкнуть к простоте здешних нравов!

Елена Яблонская, придерживая под острый сухой локоть древнюю старушку в трауре, обращалась к Артёму Гримбе, упитанному юноше в очках. Тот тоже помогал старушке передвигаться между надгробиями. Они втроём шли к могиле сына этой почтенной мэм, Молодые люди следили за тем, чтобы с ней ничего не стряслось в скорбном месте. Миссис Осборн сама не могла управлять автомобилем, и потому молодой человек сел за руль. Харьковчанин Артём и петербурженка Елена принадлежали к российским продвинутым семьям и уже четвёртый год обучались в Штатах.

– Возьмём, к примеру, жизнь и смерть. Ни фальшивой музыки, ни причитаний, ни пьянок с драками, ни песен с плясками нет на похоронах! Рассказали бы – не поверила…

– Согласен. Незачет. – Артём обожал изъясняться на ультрамодном «олбанском». – Похороны постные, а поминки скучные. Идёт вереница леди и джентльменов в чёрном – трезвые до мути. Нет бы повыть, по земле покататься, в могилу прыгнуть! Соберутся вокруг пастора, он им книжку почитает – и по домам. Какой там файтинг и бухло! Фиг тебе! А потом только камень на травку поставят, золотые буквы – и то редкость. На что им их лавандос? Где гробы как царская постель? Где золотые мобильники? Где орхидеи под колёсами катафалка? Свалю я отсюда – отстой сплошной! Бессолевая диета!

Артём тяжело вздохнул и замедлил шаг, потому что старушка не поспевала за полными сил студентами. Квартирная хозяйка Артёма попросила их присмотреть за этой древней миссис Осборн, которой вдруг потребовалось навестить родную могилку. Старушка, судя по всему, вскоре намеревалась встретиться со своим отпрыском на небесах, но всё-таки решила в последний раз навестить его земное пристанище.

У миссис Осборн была куча хворей, она уже давно не выходила из своего шикарного дома на берегу Мексиканского залива. Мать семейства, принявшего Артёма Гримбу на всё время учёбы, часто обсуждала богатство и привычки старушки, но обсуждала почтительно, по-доброму. Вчера миссис Осборн позвонила и попросила найти ей парочку сопровождающих для визита на кладбище – совсем ненадолго, часа на три-четыре. Хозяйка, миссис Уинстон, объяснила Артёму ситуацию и попросила помочь миссис Осборн, которой она, Марта, очень по жизни обязана. Не вникая в подробности их взаимоотношений, Артём проигнорировал поездку с компанией в бар. Более того, утащил с собой и рыжеволосую бестию Лену Яблонскую, с которой все эти годы просто платонически дружил.

Спал дневной зной, залив дохнул солёной влагой, и Елена с Артёмом по набережной, вдоль которой шуршали жёсткими листьями пальмы, проследовали к воротам дома миссис Осборн. Там их встретил старик в форме, напоминающий английского дворецкого. Он дал молодым волонтёрам кое-какие указания. В частности сообщил, что в браслете у миссис Осборн вмонтирована тревожная кнопка, и с её помощью, если что-то случится, можно вызвать врача.

– Почему-то эти полянки и камни не связываются в моём понимании со смертью и страданиями, – немного погодя призналась Лена, прищурив свои «керосиновые» глаза.

В следующую секунду она опустила очки, приглушив свет заходящего солнца. Артём между делом отметил, что к прозрачным желтоватым глазам Лены, к её огненным кудрям очень идут мелкие, едва заметные даже на белой коже веснушки.

– Обрати внимание на памятники – скромность и простота, надписи чёрным по светлому камню. Кладбище – не то место, где можно кичиться богатством. Мёртвые равны перед Богом, и здесь это видно. А у нас и после смерти никуда не уходит желание самоутвердиться. Даже в загробном мире богатые остаются богатыми, а бедные – бедными…

– Да здесь целые улицы заселены миллионерами, – буркнул Гримба. – Ты на «тачки», на виллы их посмотри! Наши по сравнению с ними – лузеры полные! А в мир иной уходят естественно и просто, не стараясь ни на кого произвести впечатление!..

– Ты заметил, что у кладбищ здесь нет ограды?.. – начала Лена и вдруг почувствовала, что старушка, о которой они совсем забыли и вели её машинально, вздрогнула, а потом остановилась.

Она вытянула шею, тонкую и дряблую, а её голова в широкополой шляпе с вуалью задрожала от напряжения. Правая рука в чёрной кружевной перчатке сжимала маленькую лакированную сумочку, левая, тоже в перчатке – рукоять изящной тросточки. Сухое маленькое тело было почти невесомым Но лицо, изуродованное морщинами, и сейчас сохраняло следы былой красоты. Горе и годы пригнули миссис Осборн к земле, и она существовала только как память о себе, прежней.

– Что с вами? Вам плохо? – всполошилась Елена.

Артём немедленно полез за рукав старушки искать тот самый браслет с кнопкой, чтобы поскорее приехал врач. Ещё того не хватало, чтобы старушка упала в обморок или вообще скончалась здесь, в их обществе, и пришлось бы давать властям долгие, нудные объяснения.

– Миссис Осборн, мы знаем, что нужно делать! Одну минуту!

Лена вертела головой в поисках скамейки, куда можно было посадить старушку. За всё то время, что они ехали в автомобиле и шли по аллее, та не произнесла ни слова, а сейчас вдруг разомкнула ярко накрашенные пожухлые губы. Блеснул ровный ряд искусственных зубов, и Елена с изумлением увидела, что старушка улыбается.

– Не нужно доктора, я в порядке! – произнесла она неожиданно звучным голосом, и это удивило Елену с Артёмом.

А в следующую секунду они оба почувствовали, как кровь прилила к их щекам. Старушка говорила по-русски, с лёгким акцентом, и дошло это до них почему-то не сразу. А когда дошло, Артём моментально взмок, а Елена закусила нижнюю губу, стараясь как можно скорее забыть об их разговорах. Студенты считали полоумную старуху чем-то вроде вещи, болтали при ней всё, что приходило в голову, а она оказывается, понимала…

– Простите, что я сразу не открылась!

Миссис Осборн смотрела на них смеющимися синими глазами – не мутными, ясными, и тоже красивыми. Лене на мгновение показалось, что сейчас она превратится в молодую женщину; но даже это не потрясло бы их так, как несколько русских слов.

– В таком случае вы бы стеснялись меня, не были бы столь искренни и откровенны… Ужасно было слушать про то, как провожают сейчас в России мёртвых! Раньше так не было. Люди умели уважать чужую смерть. А нынче… Нет ничего ужаснее раба, незаслуженно ставшего господином. Пойдёмте, милые, там есть скамья, – поторопила старушка своих остолбеневших спутников. – Я уже давно не могу подолгу стоять. В ноябре мне, если доживу, будет девяносто один…

– Вы великолепно говорите по-русски, миссис Осборн! – Елена первая обрела дар речи. – Позвольте узнать каким образом…

– Ничего удивительного.

Старушка пошла быстрее. Видимо, ей придал сил потрясающий эффект, вызванный неожиданным признанием.

– Я родилась в Петрограде за неделю до большевистского переворота. Меня звали Анна Ильина…

– Невероятно! Я тоже из Питера! – Лена даже взвизгнула от удивления. – А миссис Уинстон знает, что вы?..

– Нет-нет, Марта не знает, хотя мы давно знакомы. Для неё я – Энн Осборн. Это фамилия моего первого мужа Джона. Мы обвенчались в сорок третьем, перед его отъездом на фронт. Вот, пожалуйста, садитесь. Места хватит всем.

Старушка с облегчением опустилась на ещё тёплый мрамор скамьи, положила на колени ридикюль, а трость прислонила к скамье.

– А вы откуда, Артём? Тоже из России?

– Нет, с Украины. Родился в Харькове, но потом наша семья переехала в Киев. – Гримба тоже плюхнулся на скамью.

Лена устроилась слева от старушки, бессознательно стараясь поддержать её плечом.

– Теперь мне кажется, что именно этого дня я ждала долгие годы, – еле слышно сказала Анна.

Силы покинули её, но разум оставался кристально ясным и твёрдым. Давно уже не привычная речь не лилась так свободно, без запинок и пауз.

– Наверное, до осени мне не дотянуть. И я должна многое рассказать вам, своим землякам. Мне уже никогда не увидеть низкое пасмурное небо, не услышать плеск Невы. Меня похоронят вот здесь, видите? Рядом с могилой сына достаточно места. Завещание составлено, остаётся только ждать. Душа моя устремится в Петербург, а тело останется под вязами. Я так и не смогла привыкнуть к ярким, ненатуральным краскам юга. Обязательно переехала бы, к примеру, в Канаду. Но именно здесь погиб сын, и я не имею права предать его ещё раз. Моя семья жила в Петрограде на Александровском проспекте. Я узнала, что теперь он носит имя Добролюбова. Меня крестили в Князь-Владимирском соборе. Я считаю, что Марте пока ни к чему знать об этом. Но я специально попросила её дать мне вас в провожатые. Сказала, что отпустила прислугу на сегодня. Я поняла, что должна исповедаться как можно скорее. Не могу сказать, что здесь не бывает русских. Бывают, но они, несмотря, ни на что, чужие мне люди. Мне не хочется быть с ними откровенной. А вы мне понравились. Марта Уинстон рассказывала о своём госте. Оказалось, что и девушка у него прехорошенькая.

Анна чуть повернула голову, чтобы лучше рассмотреть Елену, и в её сморщенных ушах сверкнули бриллианты. Елена не стала объяснять ей, что она – вовсе не девушка Артёма, а просто однокашница, как выражались раньше. К делу это никакого отношения не имело.

– Милые дети мои! – Голос старушки снова зазвучал торжественно, печально. – Мне мало осталось жить, а я хочу оставить миру свою правду. Хоть кто-то должен знать, что произошло почти сорок пять лет назад. По сравнению с трагедией целого государства остаётся незамеченной боль одного человека. Взгляните… – Анна попыталась приподняться, но не сумела, и потому указала на камень концом своей тросточки. – Моему сыну Александру было девятнадцать. Наверное, вы с ним ровесники…

– Мы чуть старше, – дрогнувшим голосом сказала Елена.

Круглое лицо Артёма похудело, и он зачем-то одёрнул короткие рукава рубашки-поло.

Надпись на белом мраморе гласила, что здесь покоится несчастный Александер Джон Осборн, погибший 22 ноября 1963 года.

– Нам за двадцать.

– Это ничего. – Анна смотрела на них мокрыми синими глазами, шарила рукой в сумочке и никак не могла найти платок. – Ничего… – Она всхлипнула. – Мой первый муж, чью фамилию я приняла после развода со вторым, погиб на Второй мировой. Это случилось в Тихом океане, в сорок четвёртом, Я осталась на седьмом месяце беременности. Восемнадцатого сентября родила двойню, сына и дочь. Девочка умерла сразу же, а мальчик был со мной девятнадцать лет и два месяца…

– Какая жалость!

Елена не знала, что должна говорить сейчас, и надо ли вообще бросать реплики. Артём, привыкший выражаться на жаргоне, про себя, наверное, произнёс: «Аффтар жжёт!», но вслух, разумеется, ничего не сказал и только пошевелил толстыми губами.

– Сейчас бы ему было шестьдесят четыре, – пробормотал Гримба и прикусил язык, не зная, как прореагирует безутешная мать. Но всё-таки не утерпел и осведомился: – А что конкретно случилось с вашим сыном?

– Он застрелился. Так поступали офицеры, будучи не в силах пережить позор, бесчестье. Не одно поколение Ильиных посвятило себя военной службе. Видимо, характер и воля деда, полковника царской армии, перешли и Алексу. И его отец, Джон… Он ведь героически погиб в морском бою с японцами. Сын не мог быть другим. И вышло так, что он проиграл неравный, безнадёжный бой. Его дух был мёртв, а тело ещё жило. В таком состоянии Алекс существовать не мог и поэтому убил себя. Уехал в Техас-Сити, это совсем недалеко отсюда. В порту, зайдя предварительно по грудь в воду, спустил курок. А накануне мне приснился ужасный сон. Как будто я сбежала из госпиталя, где родила его. Во сне я несла на руках новорожденного сына, его босые ножки торчали из пелёнок, а головка была обмотана белым. И я, как ни старалась, не смогла стащить ткань с личика и натянуть на ножки…

Лена Яблонская, вытащив платочек из кармашка клетчатой ковбойки, вытирала слёзы. Артём Гримба крепился, сжимая крупные кулаки на коленях. Анна Осборн, приглядевшись, схватила их за руки.

– Вы жалеете его?! Плачете по моему сыну, Елена? Пошли вам обоим судьба долгие и счастливые годы жизни, пошли счастье! Алекс, Саша, как я его мысленно называла, не захотел жить, так проживите за него! Моих слёз и слёз невесты Терезы ему мало, он требует ещё. Мне кажется, что сын не хочет встречаться со мной и вынуждает прозябать вот так – в тоске, в одиночестве. Он жаждет покаяния. Да, я виновата больше других – не сберегла, не уследила. Он оставил мне вот эту записку.

Анна открыла сумочку, достала истёртый до лохмотьев листок бумаги.

– Почти сорок пять лет я читаю её и не могу понять… Зачем всё же он так поступил, не подумал о нас? Как когда-то его предки умирали за царя, сын пожелал умереть за своего президента. А тот был уже мёртв. Это ужасно! Ничего не исправить… Моя жизнь с тех пор – ад. Не знаю, обрету ли я покой после смерти. Казалось, чаша страданий испита до дна. Ведь моя жизнь складывалась не очень счастливо. Моего дядю, Павла Ильина, тоже офицера, убили ещё во время Февральской революции. В те же дни папа, рано овдовевший и очень виноватый перед покойной супругой, женился на англичанке, гувернантке своих детей. Она уже была беременна мною. Первая папина жена была француженка, принявшая православие. Маме перед венчанием пришлось сделать то же самое. Сразу же после взятия Зимнего дворца отец принял решение. Спустя две недели он вывез семью через Белоостров в Финляндию. Далее мы перебрались на мамину родину в Ковентри. Я училась говорить сразу на трёх языках – английском, русском и французском. Уже после, в Америке, меня все считали англичанкой. Кстати, я гостила в Петербурге, когда он ещё назывался Ленинградом. Лет восемнадцать назад, при Горбачёве. Побывала, кроме обычных экскурсий, и у нашего дома, побродила по улицам. Несмотря на то, что практически не жила в России, поняла, что люблю её. Слёзы подступали к горлу, когда я видела свой родной город и понимала, что уже никогда не смогу вернуться. А вот Алекс даже не подозревал о том, что имеет русские корни. О греческих корнях знал, да… В той атмосфере страха и подозрительности, что царила здесь, мальчику не следовало переживать ещё и из-за этого. Он и без того был чересчур ранимым. Американкой я стала в сороковом. Уехала вместе с Владимиром, сводным братом. Сначала мы жили в Айове, у деда миссис Уинстон. Это потомственные фермеры. Разводили коров, выращивали кукурузу. Они – очень дальние мамины родственники. Когда мой отец скончался от осложнённого воспаления лёгких, мама собралась замуж за своего друга детства, владельца нескольких небольших магазинчиков. Мы, дети, начали самостоятельную жизнь. Красавице Натали повезло больше всех. Она во Франции, у родственников по матери, встретила настоящего аристократа по фамилии де Лаваль. Вышла за него замуж, поселилась в роскошном замке близ Парижа. Владимир остался в Айове, занялся торговлей автомобилями. Жил то лучше, то хуже. Завёл четверых детей, которым оставил весьма скромное наследство. Умер двадцать лет назад от инфаркта. Поскольку у меня нет наследников, моё немалое имущество должно перейти к племянникам и их потомкам. Впрямую они об этом не говорят, соблюдают приличия. Но я чувствую – ждут…

Лена вспомнила прекрасную трёхэтажную виллу под черепичной крышей, с пальмами и папоротниками во дворе с видом на изумрудно-лазурный Мексиканский залив. Приёмную, где они с Артёмом сегодня дожидались появления миссис Осборн. Там были диваны и кресла, обтянутые чёрной кожей, чёрный же камин, настоящий персидский ковёр на полу. В этой вилле, кроме чёрной, были бежевая, красная, зелёная и голубая комнаты. И в каждой – не только обои с мебелью, но и камин соответствующего цвета. Вилла имела при себе лужайку, сад, пруд. Судя по тому, в каком образцовом порядке содержались дом и сад, а также парк автомобилей, миссис Осборн тратила на это немалые деньги. Племянников можно было понять – куш на кону стоял нехилый…

– Мы с Натали были очень похожи. Но сестра излучала какую-то особую ауру. Не ходила по земле, а будто по воздуху ступала. Я была лишена этой возвышенной, поэтической прелести. Сестра никогда не польстилась бы на деньги, не пошла бы за преступника. Она следовала раз заявленным принципам до последнего. Всего год они с Пьером-Анри наслаждались своим счастьем в родовом замке, Потом пришли немцы, боши, как их называли во Франции. Супруги де Лаваль влились в ряды Сопротивления. Спустя два года их выследили, бросили в подвалы гестапо. Потом судили, приговорили к смертной казни. Наверное, семья де Лаваль задействовала какие-то свои возможности, не знаю. Вместо того, чтобы отправить сестру и зятя на гильотину, их развезли по концлагерям. Правда, результат оказался тем же самым. Пьер-Анри был застрелен охранником вскоре после прибытия в лагерь, а вот следы Натали затерялись. Я так и не смогла разыскать её. Сестра, скорее всего, погибла, иначе непременно связалась бы со мной, Я уже лет шестьдесят рассылаю запросы. В ответ – молчание. Отклики сумасшедших и авантюристок – не в счёт. – Анна тяжело вздохнула. – Счастье, оказывается, улыбнулось именно мне. Когда закончилась война, я была молодой вдовой с грудным ребёнком на руках. Оставалось только одно – искать нового мужа. Свёкор помогал нам, но этого не хватало.

Анна плакала и вытирала глаза кружевным платочком с серебряной монограммой. Перед этим она вспрыснула себе в рот из баллончика какое-то сердечное средство.

– Мой второй муж, его брат… Они давно мертвы. Я прокляла их после гибели сына. Немедленно развелась с мистером Гелбрейтом, вернула прежнюю фамилию и уехала сюда. Получилось так, что Марта, внучка фермера, принявшего нас с братом в сороковом году, жила здесь. Это была радостная и одновременно трагическая встреча. Ведь я явилась со страшным багажом – с гробом Алекса. Похоронила его здесь, оставила место и для себя. Тогда казалось, что я вскоре лягу в эту землю. Но до сих пор жива, как Летучий Голландец, которому никак не опуститься на дно. И Марта, и её муж, добрейший Дональд, верят в чудеса. Когда глава семьи заболел, Марта возила его в Иерусалим, в купель Вифезда. Ездили они и во Францию, в Лурде, где были явления Богоматери. Конечно, Дональд долго лечился в самых лучших клиниках. И рак отступил…

– Вы на это давали деньги? – догадался Артём. – Марта говорила…

– Какое это имеет значение? – махнула рукой Анна. – Впрочем, так я и должна была сделать. В своё время, дед Марты поддерживал нас с братом. Да, я отнюдь не хочу оставить у вас неприятное впечатление о своих племянниках, о двоюродных внуках. Они навещают меня, одинокую, несчастную старуху. И я не имею права осуждать их за прагматические мысли. Они, по крайней мере, не продают себя государственному преступнику, грязному мафиозо. Когда человек небогат, но может получить наследство, он должен попытаться сделать это. Я ведь тоже не заработала своё имущество в поте лица. Приняла причитающуюся мне долю от проклятого мною же мужа. Когда Джозеф Гелбрейт умирал в муках, и просил меня приехать к нему, я отказалась. Его брат давно уже к тому времени погиб, разбился на спортивном самолёте. Ходили даже слухи, что братьев устранили. Они знали слишком много. Но, по-моему, это была заслуженная кара. Их родовой склеп я никогда не посещала, несмотря на просьбы дочери и сына Джозефа Гелбрейта. И Алекса им не оставила. Все эти годы мы с ним были рядом. Кстати, называйте меня, как положено в России – Анна Александровна.

– Да, конечно, – кивнула Лена. Артём тоже наклонил голову.

– Прочтите записку, прошу вас!

Анна Александровна протянула затрёпанный листок Елене. Та взяла записку дрожащими пальцами и едва не уронила ее – так боялась порвать.

«Мама, ты дала мне жизнь. Возьми её обратно. И не дари больше никому. Ты не можешь быть матерью…»

– Это ужасно!

Лена подняла глаза на Анну. Она не могла судить парня, давно покончившего с собой, и о проступках его матери ничего не знала. Но если Анна позволила им, совершенно незнакомым людям, прочесть сокровенное послание от порога небытия, значит, испытывала в этом потребность. Стало быть, она не откажется ответить на вопрос, который задал бы любой нормальный человек.

– Но что, что с ним случилось? Была же какая-то причина! Такие решения не принимаются между прочим! Или он внезапно сошёл с ума?

– Расскажите, – неожиданно хриплым голосом попросил Артём. – Вам, наверное, легче станет. Чувствуется, что вам это нужно.

– Да, мне это нужно.

Анна ещё раз прыснула себе в рот из баллончика, с трудом передвинула ногу, обутую в лакированную туфлю с двумя перекидными ремешками. Чёрная вуаль на её шляпке шевелилась от вечернего бриза.

– В присутствии двух свидетелей я беру всю вину на себя. Ничего не говорите, только послушайте. Думаю, вам будет интересно. Волею судьбы мы оказались втянуты в трагические события, о которых знает весь мир. Но никто и никогда не называет в этой связи имя Алекса Осборна – самоубийцы, нераскаявшегося грешника. А ведь это я ввела его в дом Гелбрейтов. Они были богаты, а мы слишком бедны. Джон Осборн был красавец, наполовину грек, с льдисто-зелёными глазами и копной густых пепельно-каштановых волос и потрясающей кожей цвета слоновой кости Он оставил после себя лишь несколько наград, обручальное кольцо и светлую память. А сам ушёл на дно вместе с линкором. Я не видела мужа мёртвым. Мне казалось, что он вернется, и я ждала его целых двенадцать лет. А потом перестала ждать, потому что нужно было подумать о будущем сына – такого же красавца, каким был муж. Вдова может существовать, лишь получив хорошее наследство, а у нас с сыном этого не было. Пришлось подумать о новом браке. Моя мама Мэри Кэйт тоже не получила от полковника русской армии никаких денег и вышла за простого галантерейщика. Я не могла растить сына так, как хотела. Это звучит банально, но я польстилась на деньги. И эти проклятые деньги погубили моего мальчика.

– Но каким образом? – Елена наморщила гладкий лоб, не в силах понять главное. – Они не поладили с отчимом? И ваш сын застрелился?

– Это не совсем так. Гелбрейт не желал пасынку зла. Всё было гораздо сложнее. Посмотрите ещё раз, – старушка опять указала тростью на надгробие. – Алекс погиб в один день с президентом Кеннеди!

– Ах, вот оно что! Кеннеди был его кумиром? – догадался Артём.

– Да, конечно. Бог простит мне… хуже уже не станет. Братья Гелбрейты очень хотели втянуть Алекса в свою грязную игру. Мой муж Джозеф и деверь Эндрю нуждались в помощнике, молодом и толковом. Сыну Джозефа от предыдущего брака было тогда двенадцать – ещё слишком мал. Остальные родственники – женщины и старики. Выбор пал на Алекса. Он был сильным парнем, занимался спортом, прекрасно танцевал. Жаждал романтики, как все молодые. Джо из кожи вон лез, чтобы понравиться пасынку, потому что тот сперва был резко против нашего брака. Муж бросался выполнять каждое желание Алекса, засыпал его деньгами и подарками. Наконец Алекс поверил, что новый папа ему не враг. Я так была рада что они подружились! Я стала матерью большого богатого семейства, о чём мечтала в самые трудные свои годы. Пыталась собственным телом прикрыть родное гнездо от бурь и невзгод. Клялась себе и другим, что отнять своё счастье не позволю никому. Поначалу и впрямь всё складывалось удачно. Временами я даже не верила, что это не сон, и я действительно оказалась на той вечеринке, где приглянулась недавно овдовевшему Гелбрейту. Меня представили как миссис Энн Осборн, вдову героя-моряка. Нас как-то сразу потянуло друг к другу. Но Джо так и не узнал, что я из России. Жаль, что мы не выяснили отношения сразу. Сын был бы сейчас живой… Но тогда я так боялась потерять Джозефа!..

Елена покосилась на свои часики и увидела, что истекает четвёртый час их общего времени. И тут же пожалела об этом, потому что Анна встрепенулась. И до этого она говорила с трудом, голос её то и дело срывался. Поняв, что злоупотребляет терпением своих спутников, она заспешила.

– Мы скоро вернёмся домой… Приглашаю вас к себе. Если кто-то ждёт вас или ищет, предупредите… Это всего на один вечер! У вас много вечеров впереди. Вы успеете переделать свои дела. Это мне уже торопиться некуда. Конечно, мы не здесь будем беседовать. Ещё немного отдохну, и мы пойдём… Простите меня! Мне очень тяжко…

– Разумеется, мы примем ваше приглашение! – Елена переглянулась с Артёмом. – Лично у меня на сегодняшний вечер важных планов нет. А у тебя?

– У меня тоже. Кабак подождёт.

Артёму стало по-настоящему интересно, и он не пожалел об упущенных возможностях в очередной раз посидеть в ресторанчике с приятелями.

– Благодарю вас. – Анна Александровна облегчённо вздохнула. – Помогите мне подняться, пожалуйста.

Она, опираясь на свою тросточку, пыталась в сгустившейся вечерней темноте рассмотреть буквы и цифры на надгробии сына. Потом просто сказала, обращаясь к покойному:

– Пока, Алекс… Скоро увидимся!..

Елена и Артём вздрогнули от этих жутких в своём смысле слов. Их миссис Осборн произнесла по-английски. Затем снова перешла на русский.

– Пойдёмте… Потихоньку, иначе мне трудно будет говорить. А я хочу терять время, его и так слишком мало…

Они повели старушку по аллее, в ту сторону, где утопала в море огней набережная, где сигналили автомобили и перекликались люди, где гремела музыка и гудели судёнышки. Пока ещё Анна Осборн могла уйти из мира мёртвых в мир живых – на последнюю побывку. Это понимала и она сама, и её спутники, а потому минуту-две все молчали. Анна заговорила первая.

– Сначала все мои мужчины отлично ладили. Алекс любил и отчима и его сына, да и к дяде Эндрю относился неплохо. Постепенно Джо начал доверять Алексу свои секреты, а ведь он отказывал в праве много знать даже мне. И, наконец, совершил главное…

Анна Александровна буквально повисла на руках у Лены и Артёма. Потом собралась с духом и продолжала, увлекая их в сторону парковки.

– Муж, деверь и сын часто ходили на яхте под парусом, поднимались в горы, гоняли на мотоциклах и автомобилях. Я утратила бдительность и не заметила, когда Джо затащил Алекса в кабаре «Карусель», познакомил с Джеком Руби и прочим сбродом. Джо сыграл на юношеской страсти к приключениям – Алексу было восемнадцать. Джо слыл отличным психологом, ловцом душ в самом жутком смысле. Интеллигентный с виду, в очках с золотой оправой, улыбчивый, расторопный, невероятно эрудированный, очень умный… Таким, наверное, и должен быть Сатана. Джо всегда знал, что кому нужно. Я оказалась одной из его многочисленных жертв. Он просто купил меня, и всё. А Алекса соблазнил иначе. Вообще-то именно Джозеф нажил состояние, которое не снилось их с Эндрю отцу. Брат был у него на подхвате, но служил истово, верно. На невероятной проницательности и полнейшей беспринципности Джо строил своё благополучие и в дальнейшем. Только рак поджелудочной железы ему не удалось обмануть.

Анна грустно усмехнулась, будто осознав ненужность слёз и проклятий.

– Штат Техас не любил Кеннеди. Джозефа просто выворачивало при одном упоминании о президенте. А Алекс был склонен к риску и этим обратил на себя внимание. Он даже в полиции побывал из-за драки. Двое богатых оболтусов пристали к Терезе. Впрочем, и в школе жаловались на повышенную активность сына. Сама я в политику принципиально не вмешивалась. Верная жена, я всегда держала сторону мужа. У нас с Джо, признаться, была любовь. Муж обожал драчёну – белорусский омлет с сыром, обязательно приготовленный мною. А мне передала рецепт няня, уехавшая с нами в Англию. Джо считал экзотическими те блюда, к которым не привык. Таким оказалась и драчёна. Царствие небесное моей няне Поле…

На парковке Артём оглядел «Крайслер» Анны Александровны и решил, что с управлением справится. Дома, в Киеве, у него осталась практически такая же «тачка».

– Сейчас поедем.

Анна жадно дышала солёным морским воздухом. Мимо пробежала молодёжная компания, но друзей или знакомых Елены и Артёма среди них не было. Вокруг многочисленных фонарей яркими точками роилась мошкара. Под вечер заблагоухали какие-то экзотические цветы, высаженные за оградой у въезда на парковку. Похоже, их аромат очень нравился старушке.

– Алекс в присутствии Гелбрейтов никогда не высказывал своих истинных взглядов. —

Анна проводила глазами смеющихся парней и девчонок. Потом ообернулась к тем двоим, что были сегодня с ней.

– Джо и мысли не допускал, что мальчишка имеет собственное мнение. Мне-то полагалось знать своего ребёнка лучше. Помнить, что он привык всегда идти вопреки, противостоять нажиму. В детстве я не могла заставить его есть кашу…

Анна улыбнулась сквозь слёзы. Она смотрела в чёрное южное небо, где мириады звёзд роились подобно тем мошкам, и куда, как ей казалось, отлетела душа сына.

– Хоть режь его, а не проглотит, всё выплюнет на стол. А оставишь в покое, поест за милую душу. Всегда упрямый был, настырный. Любое дело доводил до конца. И принимал сторону меньшинства, защищал слабых. Если все вокруг настроены против президента, Алекс обязательно вознесёт его на пьедестал. Тогда мы об этом не знали. Алекс день ото дня становился всё более чужим, жил своей жизнью. – Анна сняла перчатки и потёрла одну сухую ладошку о другую. – Джо решил его поскорее женить, чтобы не вышло каких-нибудь не приятностей. Тереза Льюис, блондинка с роскошными волосами до пояса и сапфировыми глазами, самая завидная невеста в округе, богатая и образованная девушка, влюбилась в Алекса и настояла на своём. Единственная дочь Ральфа Льюиса – о нём я ещё расскажу, это будет интересно. Джо мечтал породниться с этим влиятельнейшим мерзавцем. Правда, тогда и я против этого не возражала. Свадьба была назначена на Рождественские каникулы, и в ноябре мы к ней уже готовились. Тереза заказала дюжину платьев, маленькие девочки наперебой напрашивались к ней в свиту – нести шлейф. Белое, главное платье спереди было облито бриллиантами. В свадебное путешествие собирались уехать сразу же. Предполагалось роскошное турне по Европе, начиная с Парижа. Тереза потом туда и уехала. Там и родила мою внучку, которую я никогда не видела. Впрочем, я её понимаю. Она возненавидела меня так же, как всех прочих Гелбрейтов. Тереза забрала с собой их обручальные кольца, чтобы носить на одном пальце, как часто делают вдовы.

Анна показала свой узловатый скрюченный палец с идеальным блестящим ноготком. Одно из колец буквально впивалось в кожу, другое было немного великовато.

– И сейчас во всех подробностях помню предрождественские дни сорок третьего, когда мы с Джонни обвенчались в Сан-Франциско. Тогда я работала в одном из музеев. А корабль Джона зашёл в тамошний порт, и сам он родился в Окленде. Наши места оказались в кино, рядом. Так мы и познакомились. Джон сделал мне предложение через неделю…

Лена и Артём, слушая историю далёкой и страстной любви, грустно смотрели друг на друга. Они знали, что Анна Александровна случайно оказалась в курсе их сердечных дел. Переговариваясь через голову старушки по-русски, они даже представить себе не могли, что она всё понимает, И поражается, наверное, какие дурацкие проблемы решает нынешняя молодёжь.

– С точки зрения Алекса я была изменницей. Предала его родного отца… Ну, всё, поехали. Простите старческую назойливость, дети мои дорогие. Но потом, уверяю, вы неоднократно вспомните этот вечер. Вряд ли я ошибаюсь – имею слишком богатый жизненный опыт. Кроме того, я слишком много в своей жизни совершила ошибок…

– Ошибок и у нас хватает, – проворчал Артём, садясь за руль.

По правде говоря, он был невероятно рад, что нынешним вечером не придётся отвечать на шуточки приятелей. Они на все лады обсуждали разрыв мистера Артёма Гримбы с мисс Юлией Касатых, дочерью богатого сибирского нефтяника. Юлия была красавицей с ореховыми глазами, а свои от природы чёрные волосы щедро подкрашивала вишнёвым.

Высокая, худая и длинноногая, помешанная на всевозможных диетах и мечтающая о карьере топ-модели, Юлия так и не смогла перевоспитать своего пухлощёкого бой-френда. Артём Гримба обожал готовить, особенно – всевозможные блюда из макарон и баранину с маслинами в вине. Просторная кухня в доме Марты Уинстон была самым любимым местом украинского гостя. Там, на гранитных столешницах миссис Уинстон, Артём создавал свои шедевры, которые потом поедались всем дружным семейством Уинстонов.

Отчаявшись, Юлия составила русское слово «конец» из сухих макарон, для чего специально заехала к Марте, а потом отбыла в неизвестном направлении. Приятели сообщили Артёму, что видели Юлию в ресторане, за одним столиком с седым благообразным джентльменом, который, должно быть, надавал красотке слишком много авансов. Так или иначе, но на сегодняшний день Гримба остался один и пребывал по этому поводу далеко не в лучшем настроении.

«Рыжее солнышко» Лена Яблонская, пережившая крушение основ незадолго до Артёма, подталкивала его к обычной в этих краях мести. Нужно было только зайти на соответствующий сайт в Интернете, поместить там портрет изменницы и выругать её, как следует, чтобы другие мужики поостереглись с ней связываться. Сама Лена так и разделалась со своим возлюбленным, тоже выходцем из СНГовии, молдаванином Ромой Найдуном. Тот, в отличие от Юлии Касатых, очень любил поесть, а у Лены то переваривался рис, то разваливалась рыба, то в супе-пюре появлялись комки. Неплохо готовила Елена только салат «Парадный» микс. Но питаться только этим блюдом из чипсов, кукурузы, перца и шампиньон Рома не смог и прислал Лене на недавний день рождения плюшевого мишку, который при нажатии на живот заявил: «Прощай, мы не пара!»

После этого Лена ославила Найдуна на упомянутом сайте и между прочим выяснила, что он уехал в путешествие по стране с какой-то девицей, прибывшей из Краснодара для работы официанткой. Сейчас они перемещались от восточного побережья к Калифорнии, занимаясь любовью в мотелях, и Лена, как ни старалась, не могла перестать думать о своём фиаско. Рассказ Анны Александровны наконец-то отвлёк обоих обманутых страдальцев от грустных воспоминаний, за что они мысленно благодарили Марту Уинстон. Возможно, квартирная хозяйка Артёма таким образом хотела показать молодёжи, что такое настоящая душевная боль.

Лена устроилась на заднем сидении рядом с Анной. Рассматривая себя в зеркало, она, между прочим, подумала, что стала похожа на настоящую американку. Перестала мучиться на идиотских «шпильках», носить длинные острые ногти. Стёрла с лица яркую косметику и сняла ворох золотых цепочек и колец, оставив только подвеску-птичку из чернёного серебра. Артём тоже здорово изменился – из киевского арсенала с ним остался лишь перстень, служивший заодно и личной печатью.

Супердорогие костюмы и мобильники выглядели тут как-то неуместно и вместо уважения вызывали откровенные насмешки. И богатые, и бедные одевались примерно одинаково, поэтому Артём с Леной в джинсах и ковбойках отлично вписывались в толпу. Теперь же, слушая Анну Александровну, Лена внезапно ощутила, что сильно изменилась за сегодняшний вечер. Она почувствовала себя стоящей на пороге великой тайны.

– Получается, что я сделала верную ставку. Но живу, как в склепе, среди всей этой роскоши, сама себе не нужная. Поделом мне, поделом. Я не замечаю вкуса пищи, не ощущаю ни радости, ни страха. Только одна каменная тоска. Ветер, океан, вино – всё пресно, нежеланно. Алекс чувствовал всё пронзительно, видел мир по-особому. Я внушала ему уважение к покойному отцу, давала подержать коробочку с орденом. Культивировала память о Джоне. Уверяла, что лучше него не было на земле человека.

Анна понаблюдала за мелькающими по сторонам шоссе огнями, потом устало опустила веки.

– Когда японский камикадзе потопил их линкор, я почувствовала, что умираю. А ведь ещё ничего не знала. Потом оказалось, что атака смертника и приступ какого-то слепящего безумия совпали по времени. Но я ждала ребёнка и поэтому должна была жить. Оказалось, что детей было двое. Во мне билось два сердечка. Одно остановилось почти сразу же. А другое… У сына были с младенчества взрослые глаза. Ребёнком в привычном смысле слова, глупым и шумным, я его не помню. Алекса с детства интересовали мировые проблемы… Есть такие люди, которые считают себя ответственными за всё, происходящее рядом. Алекс отвечал за всё. Когда ему исполнилось двенадцать, я решила, что можно быть откровенной. Кроме слёз и забот одиночество ничего мне не приносило. Разбитая, опустошённая, потерявшая работу в дамском ателье, я приняла предложение подруги, тоже одевавшейся у нас. На вечеринке ожидался Джозеф Гелбрейт, недавно похоронивший супругу. А я была высокой, стройной, синеглазой блондинкой с чёрными бровями. Во мне сразу чувствовалась порода. Сейчас вам смешно, конечно, но тогда Гелбрейт тотчас же обратил на меня внимание. Бирюзовое шёлковое платье так шло к моим глазам! Джо танцевал только со мной. Это было чудо! Ведь его внимания домогались даже молодые девушки, не обременённые детьми! А Джо выбрал именно меня. Через месяц прислал помолвочное кольцо с крупным бриллиантом. Помню, я смотрела на камень, как дурочка, не веря своему счастью. Думала, что это – розыгрыш. Правда, я была прелестной женщиной – с ямочками на щеках, с улыбкой как бы сквозь слёзы… А после мне довелось столкнуться с протестом Алекса. И я, и другие принимали его чувства за ревность, за желание избалованного отличника показать характер. А мой бедный сыночек, видимо, сердцем почувствовал надвигающуюся грозу! Ему было так плохо – ночами не спал, похудел, даже учиться стал хуже. Я нанесла Алексу первую травму, представ перед ним, чего греха таить, проституткой. Мальчик рыдал в голос, умоляя меня отказать Гелбрейту. «Ма, ну зачем тебе это? Разве нам плохо было вдвоём? Мы не голодали, нам дедушка помогал. Ты сама говорила! Ты ведь обещала папу никогда не забывать. Меня просила не посрамить его память, а сама другого нашла! Только потому, что у него куча денег, а не по любви! Дедушка обещал никогда больше не приезжать, если ты обвенчаешься с ним…» Старик Осборн не пожелал после свадьбы даже одно слово мне сказать. Более того, стал избегать встреч и с внуком, который вообще ни в чём не был виноват. Мальчик тяжело переживал разрыв с дедом, но после нашёл плюсы в новом положении. Поверните здесь! – Анна тронула Артёма за плечо. – Так будет быстрее, Я вам устрою роскошный ужин. Все говорили, что Энн умеет принимать гостей. Я слишком долго встречала очень важных визитёров. Положение обязывало. Так вот, первый удар Алексу нанесла я. И последний – тоже. В тот день я должна была не отсиживаться в бунгало на побережье, ожидая, пока всё закончится. Я, вернись этот день, прижала бы Алекса к своей груди, согрела, приласкала! Доказала бы, что люблю его! Мы ведь и дом уже купили для них с Терезой, хотели подарить на свадьбу. Годом раньше Джо преподнёс пасынку «Ягуар» белого цвета. И всё-таки Алекс не ощущал так нужного ему тепла. Я ведь не знала, что проживу долго. Считала, что у сына многое впереди, а мне больше ждать нечего. У мальчика было то, о чём другие не могли и мечтать. Но не было человека, которому он мог бы довериться. Мы все взаимно подозревали друг друга. Алекс всего лишь соблюдал этикет, непринуждённо общаясь с нами, с гостями, в которых никогда не было недостатка. И развязка пришла в тот памятный всему миру день, хотя могла случиться и в любой другой. Джо и в страшном сне не приснилась бы такая преданность Алекса кумиру! И я ни о чём не подозревала. Он был выдержан и настойчив, любую работу выполнял с ювелирной точностью. У него был трезвый, холодный ум. А сердце – страстное, горячее. Такому человеку трудно жить на свете. Алекс понял, что убить можно кого угодно, даже президента. И не пережил крушение идеалов. А, может, он просто испугался жить рядом с негодяями…

Анна достала зеркальце и зачем-то проверила макияж на морщинистом, тёмном, как древесная кора, лице.

Совсем рядом шумел Мексиканский залив. Лена с Артёмом, прислушиваясь к ровному гулу, подумали об одном и том же. Залив они видели всяким – лазурным, под знойным небом, с белопенной линией прибоя, и бешеным, густо-зелёным, вздыбившимся огромными волнами. Тогда, три года назад, ураган «Катрина» атаковал Нью-Орлеан, и в доме Марты Уинстон сорвало крышу. Лена как раз накануне покинула город, который вскоре был затоплен прорвавшей плотину водой…

– Приехали! – сказала Анна Александровна.

Мощные фары «Крайслера» выхватили из чернильной темноты ажурную изгородь, высокие ворота, и вдали, в саду, трёхэтажную виллу, увитую ползучими розами.

– Просигнальте трижды, Артём. Ричард, мой водитель, так и поступает. Чтобы знали – это я! – Старушка закашлялась и рассмеялась одновременно. – Только об одном попрошу – ничего никому здесь не рассказывать. Ни до моей кончины, ни после. Не желаю, чтобы у могилы сына толпились праздные зеваки. Наплыв репортёров и пересуды соседей мне тоже ни к чему. Довольно того, что вы сейчас поможете мне освободиться…

Анна Александровна втянула воздух тонкими ноздрями и замолчала. Из-под опущенных её век. не переставая, текли слёзы.

– Освободиться от чего? – Артём почему-то медлил.

– От тяжести. От жизни. Я столько лет боялась, что правда выплывет на свет! А теперь внезапно захотелось рассказать обо всём людям. Тогда, наверное, сын простит меня и примет. Что вы медлите?

Анна вскинулась, села прямо. Около дома она почувствовала себя полновластной хозяйкой.

– Нажмите клаксон трижды, и ворота тотчас же откроются…