Глава 9
Итак, впереди двое суток жизни с этим незнакомцем в наколках, который сегодня представился Олегом, от чего туман и страх перед ним не рассеялись, а ближе и знакомей он не стал, двигала Суреном только надежда на благополучный исход круто замешанной авантюры. Страх перед его прошлым, как минимум пара ходок у него за плечами, а такое уже формирует положение человека в жизни. Непонятно, что он может сделать, как с ним себя вести, да и куда кидаться. Надежда, хотя и слабенькая заключалась в том, что если бы задача обобрать, проявлялся бы больший интерес к деньгам, в виде залога, обговаривались вопросы доступности к ним, проверка наличия. Правда, все это можно выколотить за пару дней, на зоне не таких обламывают. В общем, мысли в голове одна черней другой. Даже мысль о собственной машине либо исчезла совсем, либо забилась куда-то в уголок и не высовывалась.
Олег видимо уловил его состояние и понял необходимость разрядить обстановку, которая от такого напряжения могла закончиться бегством Сурена или любым другим непредсказуемым поступком.
– Не бойся, ничего не будет ни с тобой, ни с деньгами, – миролюбиво сказал он. – Я смотрю у тебя в голове, кроме ужастиков, не одной мысли не осталось. Ты сам получишь свой товар и сам отдашь деньги, после его получения, а дальше мы разойдемся, как в море корабли.
Чувствуя, что напряжение немного спало и для нормального сосуществования это состояние необходимо закрепить, Олег продолжил:
– Ты думаешь, что все кто побывал в тюрьме, бегают с пистолетами, ножами и отмычками наперевес, круша все и всех на своем пути и забирая все, что попадет под руку. Все в жизни не так категорично, там тоже люди всякие и за всякое. Я до тюрьмы окончил институт радиоэлектроники, учился неплохо, соображал, да и сейчас еще соображаю во всей этой технике. А сел по дури, за драку, которую не мы и начали, а сынки высокопоставленных родителей в погонах и без погон. В результате они на пару недель в больницу, а мы от пяти до семи лет в тюрьму. Там пять лет отбыл относительно нормально, специальность помогла. Вернулся, на работу не берут, оборонка с судимостью не совместима. Да и в ателье не берут, работа по квартирам, а тут потенциальная опасность налицо. В тоже время еще двое вернулись, история один к одному вот и объединились, Начали сами делать телевизоры. Тогда, как раз, начали появляться телевизоры с импортными трубками, их государство выдавало за лицензионные, хотя все остальные детали и сборка были наши. Иностранными были только самоклеящиеся наклейки с нерусскими названиями, без указания стран производителей. Вот мы это все покупали, проверяли, собирали, наклеивали и продавали по несколько заниженной цене на рынках, так как для магазина наша продукция, из-за отсутствия сопроводительных документов, не дотягивала, хотя по добросовестности сборки качество было выше. Потихоньку наши телевизоры нашли свой рынок сбыта, мы прибрали к рукам реализацию готовой продукции и начали расширяться. Отработанные связи с поставщиками, по звонку нам привозили детали. Качественная продукция, отсутствие нахлебников и руководителей, позволило очень хорошо зарабатывать. Но через два года, однажды, накрыли машину с корпусами, наклейками и трубками, то есть со всей импортной составляющей нашей продукции. Дальше, естественно, вышли на нас и с помощью доброжелательных соседей, раскрутили дело. Воровство доказать не удалось, ведь все покупалось. Дело было повернуто, как скупка ворованного, незаконное предпринимательство. Плюс судимости у каждого, сделали рецидивистами. На этом дружба и сотрудничество с государством были закончены навсегда. И таких людей, не дружащих с государством, становится все больше, из них многие с образованием, инициативой, энергией, а вот в обойму не пускают и все тут. Не только судимых, а сколько вечных инженеров буксуют на работе от беспартийности, никогда им не попасть в партию, потому что управлять бездарью проще. Так называемый уголовный мир, живет по понятиям, но они имеют силу закона и соблюдаются, а государство живет по законам, которые не имеют никакого понятия в жизни и никем не соблюдаются. Не скажу, что в тюрьмах сидят только святые, хватает там и неуправляемых отморозков и откровенного зверья генетического, воспитанного семьей, улицей и государством. Но кроме них, ой сколько севших по воле случая, а то и совсем невинных, просто надо было кого-то отправлять за решетку. Вот эти люди годами варятся в одном котле, набираясь другого жизненного опыта, а потом, их никому не нужных, выбрасывают на волю. Жизнь там не сахар, поэтому главное чему учатся бывшие зэки – это необходимость знать и чтить Уголовный кодекс. Уважать и соблюдать – часто не за что, а иногда невозможно, потому что любого человека можно при желании подвести под статью, а если не дотягивает, то чуть-чуть спровоцировать. Ладно, Студент, утомил я тебя своим разговором. Поживешь – сам все поймешь, а шишки набьешь, еще лучше усвоишь. Давай лучше обедать.
Сурен, который не говорил Олегу своего прозвища Студент, отметил, что он его знает. Наверняка он знает о нем больше, чем говорит. Ну, что есть, то и есть. А пока будем есть. Через час на столе все было готово: картошка с тушенкой, яичница, колбаса, лук, помидоры, хлеб. Сурен ожидал, дойдет дело до выпивки и обдумывал свою позицию в данном вопросе. Олег, глядя на него, спросил:
– Ты ждешь, что я выставлю бутылку мутного самогона или поллитровку, как на бандитской малине? Не будет этого, мы с тобой на деле, а на деле не пьют. Обойдемся соком или бутылкой пива. А-то в этой жизни по пьянке столько неприятностей – не перечесть.
Плотно пообедав, они расположились в изрядно потертых, но вполне удобных креслах продолжили разговор, так как в комнате ни телевизора, ни приемника не было.
Олег решил, что он уже порядочно рассказал о себе, о жизни и своих взглядах на неё, попытался втянуть в разговор Сурена.
– Ну ладно, Сурен, о своей жизни я тебе немного рассказал. – Закуривая, сказал он. – А теперь ты скажи, тебе твоя жизнь нравится? Ты доволен собой и жизнью?
– Честно говоря, – сказал Сурен, немного застенчиво, – я её до конца еще и не понял. Я только начинаю в неё входить. Ну а вообще-то она мне нравиться, только войти в неё не так просто.
– А что тебе нравится – возможность быстро заработать неплохие деньги, – втягивал его в разговор Олег, – но ведь ты не глупый и понимаешь, чтобы к тебе пришли деньги их надо у кого-то забрать. Даже, если забираешь их у своего собрата, он их тут же берет с покупателя.
– Так ведь на этом живут все, кто торгует, ворует, работает и руководит, – резонно ответил Сурен, – только возможности у всех разные и доходы тоже разные. Суть же у всех одна: откуда-то взять и положить себе в карман. Так что, работа не хуже других и тоже нужна. В чем по-твоему разница между тем кто работает и тем кто торгует и почему базарных торговцев не любят, а терпят.
– Да все элементарно, потому что вы наложили лапу на то, что не производите сами, захватили рынки и никого туда, кроме земляков, не пускаете. Притащили на рынки всех родственников, соседей, целыми аулами и гоните вверх цены, потому что всю эту команду нужно содержать, причем неплохо, а еще собрать и отдать деньги всем властным, контролирующим и силовым органам, за свое право на дальнейшее существование. И когда приходит к вам рабочий или пенсионерка покупать килограмм апельсинов, гранатов, винограда ребенку или в больницу, а то просто картошки или огурцов, вы берете с них столько, что ни о какой любви и взаимопонимании и речи быть не может. Ведь все прекрасно понимают, цена завышена как минимум в два раза, потому что вы хотите жить хорошо сами, платите другим за право быть у корыта. Где ты видел рынок из колхозников, только на вывеске.
– Тоже мне, представитель трудового народа, – не выдержав, вскипел Сурен, – да ваши деньги еще и на крови замешаны, а он рассуждает, любят – не любят? Чем уж вы лучше и кто вас любит?
– Нет, у нас с вами как бы все наоборот. Вас любит государство, а точнее власть, за то, что платите регулярно, но не любит народ, за то, что вы его обдираете и заняли по сути своей место, предназначенное для него. У нас, наоборот, к нам спокойно относится народ, а не любят жучки, денежные мешки и властные чиновники из государственных структур. Мы для них головная боль, потому что делится и светиться наворованным и незаконно полученным или взяткам, им очень не хочется. Страшно, что могут просто придти и отобрать, высветить реальный уровень жизни. Скажи, что можно взять у рабочего или колхозника, пенсионера или инженера? Ничего. Конечно, есть алкаши, наркоманы и прочая шваль, которая лезет в эти квартиры или карманы, вытаскивая последнее. Но эти люди изгои общества и они не принадлежат ни к трудящимся, ни к торгашам, ни к уголовникам. Это падшие люди – они ничьи. Точно также как и те, кто лупит на улицах, в подворотнях или подъездах, это не бандиты – это тоже бестолковая, безмозглая шантрапа.
– И вообще, чтоб ты знал, – продолжил Олег, – так называемый преступный мир с его законами и дисциплиной цивилизуется, расставляет своих людей во всех структурах и пользуется тем, что власть увлечена собственными меркантильными проблемами, немного подыгрывает ей. Теперь большинство проблем решается без насилия и жестокости, просто в пределах разумного, обкладываются данью все левые и правые доходы, если человек загребает двумя руками. Ведь если он не делится с государством и Богом, с кем-то он должен делиться? И только в крайнем случае, если человек этого не понимает и считает, что ему одному все дозволено, приходится объяснять, иногда жестковато, а отдельных случаях жестоко. Простому народу от этого не жарко, не холодно. Даже можно сказать от этого лучше, потому что наиболее свирепые хапуги обламываются, вынуждены, становится скромнее, да глядя на них и другие начинают притормаживать. Идет постепенный переход из криминального развитого социализма с человеческим лицом, к криминальному, недоразвитому капитализму с теми же правящими лицами. Такие антиобщественные лица, к которым относится криминал, были у всех государств и всегда. Начиная с Тиля Уленшпигеля, Робин Гуда и других, в каждой стране свой. Все они отбирали у богатых, а вот отдавали бедным или делили между собой, это разбирательство из области легенд. Были банды грабившие помещиков, князей, банкиров, ювелиров они тоже были не в ладу с государством, которое представляло и защищало в первую очередь их интересы. А вот ты мне ответь, что при царе рынки тоже были представлены вашим собратьям?
– Откуда я знаю, – сказал Сурен, – по истории в школе нам об этом не говорили, а сам я тогда еще не жил.
– Так вот знай, на царских рынках торговали, исключительно крестьяне, если не хотели или не могли это делать сдавали товар лавочникам и перекупщикам. В такой вид рынки стали переходить после войны с Германией. Сталин дал немного больше свободы Кавказу, а остальное уже стало делом техники. В колхозах население жило на рабских условиях, без документов, без денег и работало за трудодни и палочки, хитроумная и бесполезная система учета крестьянского труда. Плюс грамота и отрез на штаны или платье, тем, кто больше всех их набрал. А чтобы выживали, всем по небольшому огороду и скотина, вот и пахали на всех трудовых фронтах. Тут уж не до торговли и не до рынков.
Аналогичное положение было и у жителей рабочих поселков и небольших городков, работа на предприятиях огород и мелкая живность. Вот рынки и утратили истинный смысл своего названия колхозные. Оттеснить разобщенных колхозников, которых еще одолевали заботы о своем подворье и обязанность трудится в колхозе, не составило никакого труда. Так вашими собратьями ниша была занята и приватизирована. Когда вас стало много, власть научилась и повадилась брать с вас дань сначала продуктами, а потом и продуктами, и деньгами за ваш промысел, а вы научились их давать, после чего ваши отношения окончательно сложились.
– Давай расскажу тебе одну сельскохозяйственную быль, поужинаем и отдыхать, – сказал Олег и не дожидаясь ответа продолжил, – ты знаешь, что такое тля, такие маленькие букашки, живущие в фруктовых садах. Садоводы с ней борются и не очень успешно, потому что ей помогают муравьи. Эти славные труженики разносят яйца тли по деревьям и кустам со страшным усердием. Дело в том, что когда она пожирает нежные кончики кустов и деревьев, она выделяет сладкое молочко, которое очень нравится муравьям, ради чего они и занимаются ее разведением. Вот так же и власти развели вас для своего благополучия, тем более что со своими дело иметь боятся, а вы люди пришлые и ушлые. А то, что от этой тли пропадает урожай, гибнут кусты и деревья, это власть уже не волнует, лишь бы ей было хорошо. И все это, тоже к вопросу к вопросу о любви. Остальное завтра.
Олег, немного помолчал и что-то очень сосредоточенно обдумал:
– Тем более, что у нас с тобой есть еще одна очень щекотливая тема, как предстоящая ночь. – Сказал Олег, сделав небольшую паузу. – Что? Небось, опять в голове, какие-то бестолковые мысли, вперемежку со страхами? Не бойся, все гораздо проще и безопаснее. Я просто думаю, как нам провести ночь, чтобы ты никуда не драпанул. Способов много, но мне как-то не хочется унижать тебя и причинять неудобства друг другу. Есть у меня наручники, вот они, далее чистейший ментовский прием один браслет тебе, один мне, но это рядом надо ложиться, да и мешать будут обоим. Пристегнуть тебя к кровати, тоже не совсем по-человечески. Наверно давай договоримся так. Спим каждый по себе, но если тебе ночью что-то понадобится, сначала скажешь об этом мне, потом начнешь делать и ни в коем случае не наоборот, иначе я за себя не отвечаю. Обращаться можешь независимо от важности вопроса и от того что тебе кажется, сплю я или нет, в любое время. Иначе нормальным отношениям будет конец, будешь сидеть, как собака на браслете, до прихода машины. Ты понял меня? У тебя есть какие-то вопросы и предложения?
– Понял. – Сказал Сурен, – понял, что и других вариантов у меня нет. Договорились.
В оставшиеся до темноты два часа они приготовили еду, поели и не включая свет, легли. Олег объяснил ранний отход ко сну тем, что свет привлекает случайных вечерних посетителей, прохожих и очень редко бывающих, но иногда проезжающих патрульно-постовых машин милиции. Принимать же тех и других и третьих, в их планы не входит.
Ночь прошла спокойно без осложнений. Утром, вместо зарядки, Олег предложил съездить в город и позвонить по поводу отгрузки, прохождения и ожидаемого времени прибытия машины. Эта операция займет не более двух часов, за это время окончательно рассветет, все проснется и оживет. Мы тоже будем знать, что у нас на сегодня впереди.
Они так и поступили. Позвонив, Олег узнал, что машина вышла вчера в первой половине дня около одиннадцати. К десяти вечера прошла около пятисот километров. Ожидаемое время прибытия в семь – восемь вечера сегодня. Место встречи Олег и сопровождающий машину знают, так как это было решено заранее.
Нормально проведенная ночь и результаты переговоров, подняли настроение Сурена и почти полностью развеяли его страхи. Он ожил. После завтрака, чтобы как-то скоротать время, они опять ударились в полемику. На сей раз, больше говорил Сурен:
– Вот вчера ты говорил, как мы неправильно живем, как обираем народ и что нас только терпят, так почему же нас терпят?
– Да потому что открытого конфликта с бойней не хотят. А без хирургического вмешательства, только терапией, с вами не справишься. Кроме того, нет такой организованной силы, которая бы поставила за цель избавиться от вас, без условий и компромиссов. Так что, те, кто представляют для вас какую-то опасность, немедленно получают от вас регулярную дань, и убирать вас отпадает смысл. А остальным это не по зубам. – Ответил Олег.
– А почему не по зубам, ведь их же миллионы? А нас сотни, тысячи, ну пусть десятки тысяч? Все знают, как мы живем, за счет кого и чего мы живем. Живем за счет народа и государства. – Сказал Сурен.
– Я тебе объяснил почему. – Лениво отмахнулся Олег. – Не думай, что это будет длиться вечно. Конечно, может быть пройдет не один десяток лет. Не считайте, что вы взяли Бога за бороду. Бог он на то и Бог, чтобы смотреть за всем происходящим и оценивать действия людей и когда он сочтет, что вы зарвались, он сотрет вас с лица земли, и не помогут вам ни деньги, ни связи, ни ваша объединенная сила. Тем более, что перед реальной силой вы складываете перья очень быстро и превращаетесь из горных орлов в ворон. Вы орлы пока вы в стае. Уж поверь моему жизненному опыту, а он у меня есть.
– Не слишком ли ты однозначен в оценках, – не унимался, на сей раз Сурен, – все, что касается нас и исходит от нас плохо, да и сами мы каждый в отдельности ничто. Сильны мы только тем, что сбиваемся в стаи. А кто мешает вам быть дружными, активными и тоже быть в своей стае? Тем более, что государство ваше, города ваши, численное превосходство ваше, что еще надо? Что ты изображаешь нас, как орлов выклевывающих печень у прикованного к скале какого-то греческого то ли бога, то ли героя? Кто его приковал, за что приковал, тем самым позволив клевать? Кто виноват больше, кто приковал, или те кто клюют? Вывод простой, вы позволили – мы использовали. А если бы не прилетели орлы, прилетели бы другие хищные птицы падальщики или пришли звери, которые живут этим и чувствуют жертву. Не надо отдавать своих в жертву – это главней. Все у вас идет от того, что вы не уважаете и не любите друг друга, потому что вас много. В лучшем случае вы равнодушны друг другу, вы очень трудно раскачиваетесь на поддержку и помощь. Вы равнодушны к беде, если она не ваша и не всеобщая, а просто чужая. Как вы здороваетесь, кивнул, в лучшем случае подал руку. А ты видел, как здороваются южные и азиатские народности, прикладывают руку к сердцу, касаются щекой друг друга и обнимаются. Не расходятся, не сказав друг другу несколько фраз и не спросив о жизни. А у вас кивнул и пролетел мимо, так это знакомому, а незнакомый вам вообще сто лет не нужен и не интересен. Мы же здороваемся со всеми земляками, хоть и видим его первый и последний раз в жизни. А как относятся к старикам, старшим, родителям у вас и у нас, говорить об этом лучше не будем. В каком послушании воспитываются дети у нас и как вы балуете, не уделяете им внимания, залюбливаете до того, что получаете моральных, эгоцентричных уродов, которым всё и все по боку. Да, у нас не прививается любовь к вам, потому что вы являетесь для нас негативным примером, как нельзя жить, как нельзя относиться друг к другу. Нельзя жить с растопыренными пальцами на руке, такой рукой ни себя не защитишь, ничего полезного для себя не сделаешь, даже денег не возьмешь. Вот поэтому мы и помогаем друг другу, вытаскиваем из аулов и не дай Бог сделать земляку плохое, нанести вред, отказать в помощи. Вы же завистливы, недоброжелательны к ближнему, если он успешнее вас и гораздо легче отказываете в помощи. А если вы кому-то и помогли, то нет никакой гарантии в том, что если вам понадобится помощь, то вы ее получите. Что я сказал – это все наговоры? Да все это правда, за редким, редким исключением.
Да во многом из того, что ты сказал, ты прав. И действительно, устройство вашего общества на первый взгляд намного совершеннее нашего, более близкого к европейскому. – Сказал Олег, выслушав аргументы Сурена. – Но ты мне скажи, почему в национальной одежде кавказцев – кинжал, только лишь от большой любви к шашлыкам? А кровную месть приняли и применяют до сих пор украинцы или русские. Постоянные межродовые столкновения – это тоже от большой любви к собратьям своим? А бесконечные конфликты между республиками, автономиями и кланами? Какое оружие входит в национальный русский костюм? Пока никакого, после такого активного внедрения, внутреннего и завозного бардака, наглости, беспредела, скоро может войти автомат Калашникова. И на вопрос: «Сколько стоит?» увидев на груди эту штуку, скажешь: «Слушай дорогой, ты мне очень нравишься, возьми даром и приходи, пожалуйста, еще». Да и внутренние проблемы решались бы проще. А пока все наоборот, вы и ваши опекуны охраняетесь, оружие молчит и направлено не туда. Все это выдается за интернационализм и демократию, На самом деле интернационализм не вызывает раздражения только тогда, когда ты живешь и трудишься по тем же законам, что и основное население. Платишь государству налоги, как остальные жители. Смотришь на жителей, не как на потенциальный источник своего благополучия, а как на представителей коренного населения, обычаи и законы которого обязан уважать, если ты приехал сюда жить и работать. Не можешь, не хочешь, не нравится, никто тебя тут не держит, семь футов тебе под килем. А приносить с собой желание паразитировать на других, используя пороки других людей, тащить сюда наркоманию, проституцию, взяточничество и распространять все это, нет, это даром не обойдется и народной любви здесь не будет.
– Так, а где же твоя хваленая мораль? – продолжал Олег. – Она оказывается, только для внутреннего употребления, внутри одной семьи, внутри одной национальности, одной стаи. Это не мораль – это законы выживания малочисленной группы, внутри другой более сильной. Это нечто подобное понятиям, господствующим в криминальном мире. Можно спорить об их правильности и справедливости, но держаться они на насилии, а точнее праве на насилие. В отличие от Заповедей Библии, это право принадлежит не Богу, а людям. Народ же, есть судья не объективный, применяет их как понимает или как кому захочется.
– И последнее. О коварстве кавказцев и азиатов не зря ходят легенды. Они способны улыбаться, заискивать, подстраиваться, набиваться в близкое окружение, одновременно плетя сети и козни, против человека, которого они обхаживают, и расположения которого добиваются. – Сказал Олег. – Так что неизвестно, что хуже наше равнодушие или ваши радушные штучки. Не зря говорят Восток – дело тонкое, а я бы еще добавил и темное.
Так во взаимных, пусть и не очень лицеприятных, но зато очень поучительных пикировках, пришло время, надо было идти встречать машину. Место встречи было назначено на шоссе, проходящим недалеко от дачи с расчетом, чтобы приехавшие на машине второй водитель второй водитель и сопровождающий могли отдохнуть, пока товар довезут до места и выгрузят. Сурен отметил, как хорошо было продумано и организовано дело.