Глава 3
«Горничная» Алена в кружевной наколке, или Подробности убийства
«Закусочная» на Измайловском бульваре – это вам не ресторация под названием «Жбан» на Измайловском шоссе, больше похожая на плацкартный вагон, где и шаурма, и шашлыки, и небритая черноволосая обслуга, с трудом разговаривающая по-русски или просто не желающая этого делать. Это и не бар «Гурман-сити» на Первомайской, со стейком из тунца, который надо ждать минут сорок-пятьдесят, армянским салатом, яблочным штруделем, ванильной панакоттой и глинтвейном, по вкусу весьма напоминающим азербайджанскую краску-бормотуху кондовых советских времен под названием «Алабашлы». И хочешь не хочешь, а полторы штуки – выложи!
Не-ет, господа, «Закусочная» на Измайловском бульваре – это две минуты ходьбы от метро «Первомайская», «водяра» по шестьдесят рублей за сто грамм, бочковое пиво, холодное и неразбавленное (это вам не советские времена!), которое можно тянуть бесконечно, удобно расположившись на диванах из кожзаменителя или на стульях с высокими спинками.
«Закусочная» на Измайловском бульваре – это русский обед за три сотни с небольшим (если берете еще и салат), душевный разговор с приятелем и милая приветливая официантка Алена в белом фартучке и с белой кружевной заколкой в волосах, которые носили раньше горничные в дворянских и лучших купеческих домах. Она-то и поведала мне, что да, знает она Пашу Кочеткова, поскольку тот не единожды в их заведение хаживал, да и продолжает хаживать. И что видела она его в субботу шестого декабря вечером вместе с его закадычным дружком…
– Они с приятелем вон за тем столиком сидели, – указала она на небольшой квадратный стол в уголке и мило улыбнулась. – Пиво пили, разговаривали.
– И когда они пришли? – поинтересовался я.
– Где-то в девять. Может, чуть в десятом часу, – ответила Алена.
– А когда ушли?
– Мы уже закрываться надумали, клиентов потихоньку начали выпроваживать… По субботам мы ведь работаем только до двенадцати… Значит, было где-то без десяти двенадцать или около того. Это все видели, могут подтвердить.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я доброжелательную и милую девушку в белом фартучке и кружевной заколке. Все бы такими были. Не в смысле фартучков и заколочек, а в смысле человеческого тепла и душевной доброты.
Что ж, это алиби Кочета. Полное и неотвратимое. Железное. Что означало: к убийству Аиды Крохиной и ограблению ее квартиры он не имеет ровным счетом никакого отношения.
Почему следователь Михеев не сделал то же самое, что я сделал только что: не побеседовал с милой официанткой Аленой? Остается только гадать. Он что, действительно хочет предъявить обвинение в убийстве человеку, у которого железобетонное алиби? Или, как думает сам Паша, держит его про запас и в случае неудачи с настоящим убийцей отыграется на нем? Но ведь есть суд, которому потребуются настоящие, реальные улики, а не версия следователя Михеева. Он что, не понимает этого?
Паша не убивал, это факт. И весьма жиденькая версия, что вор-«домушник» Паша Кочетков врет и что это он убил Крохину, когда застал ее в квартире, отпала, как созревшая короста.
Теперь мне надлежало узнать, кто такой Крохин и где он находился на момент совершения убийства. И вообще, неплохо было бы посмотреть материалы этого дела. Но кто мне их даст? Следователь Михеев? Это, как говорит Паша Кочет, «ни в жисть».
Может, поможет Володька?
– Привет.
– Привет, – услышал я голос майора юстиции Владимира Ивановича Коробова. – Давненько тебя не было слышно.
– Был в застое.
– А теперь застой кончился?
– Вроде того.
– Новое дело?
– Ага.
– И какое?
– Убийство замужней гражданки Аиды Крохиной шестого декабря, вечером, в ее собственной квартире на втором этаже элитного разноэтажного дома под номером пятьдесят пять, строение два, на Измайловском бульваре, – отрапортовал я как по писаному.
Володька молчал. Когда молчание затянулось, я спросил:
– Чего молчишь?
– Думаю, – ответил он.
– О чем?
– О том, на каком этапе расследования ты сломаешь себе башку.
– Это почему? Неужели так серьезно? – поинтересовался я, догадываясь уже, что заключает в себе последняя фраза моего друга. Вернее, кого заключает. Поэтому, чтобы не ходить вокруг да около, добавил: – Уж не потому ли, что это дело ведет ваш следователь Михеев?
– И поэтому тоже, – немного подумав, согласился Володька.
– А что, он такой страшный?
– Он не страшный, майор Михеев – отъявленный карьерист. И папа у него – генерал-лейтенант эмвэдэ. А это значит: что бы ни делал майор Михеев, это правильно. Понимаешь меня?
– Как никогда. То есть подглядеть в материалы дела мне не удастся никак.
– Никоим образом, – твердо ответил Коробов.
– И на тебя мне не приходится рассчитывать, – сказал я без малейшей вопросительной нотки в голосе.
– Не приходится. Совсем.
– Что ж, такая информация – тоже информация, – раздумчиво произнес я, и бодрости духа во мне заметно поубавилось.
– Слушай, а в этом деле ты не можешь дать задний ход? – неожиданно спросил Володька.
– Уже нет. Втянулся.
– Хорошо. Что тебе еще хотелось бы знать по этому делу?
– Всего-то пару деталей, – немного взбодрился я.
– А именно?
– Кто такой господин Крохин и где он находился во время убийства его супруги, – произнес я скороговоркой, боясь, что Коробов перебьет меня и наотрез откажется мне помогать. – Ну, и что пропало из квартиры убитой во время ограбления. Если оно, конечно, имело место быть. – Я чуть помолчал и добавил: – Сможешь, Володь?
– Постараюсь, хотя это будет непросто.
– Когда?
– Не раньше четверга, – подумав, ответил Володька.
– То есть восемнадцатого декабря? – задал я уточняющий вопрос.
– Именно.
– Спасибо.
– Ну что, отбой?
– Отбой.
Восемнадцатое не за горами. Подожду…
Есть такие дома, в которых хочется жить. Конечно, это не «хрущевки» с обшарпанными фасадами, заколоченными фанерой окнами подъездов и сонмом вечно недовольных старух (стариков нет, поскольку они все умерли, ибо мужики у нас долго не живут), несших бдительную вахту на лавочках возле подъездов. Но это и не высотные и продуваемые всеми ветрами монолитные башни с одним подъездом, где никто никого не знает и знать не желает…
Дом № 55 на Измайловском бульваре был красив и ухожен, что оказалось приятной неожиданностью. Небольшой чистый дворик, один из тех, что закладываются сегодня в проекты домов, «обслуживал» аж четыре дома, окружавших его с разных сторон. Оно и понятно: детей нынче рождается мало, и одного двора с парой горок и песочниц вполне хватает, чтобы было где погулять и порезвиться детям из четырех-пяти домов.
Пятьдесят пятый дом и правда был разноэтажный. Его левый край, завернутый на 10-ю Парковую улицу, имел сначала четыре, потом пять, а потом девять этажей. Затем дом поворачивал и шел параллельно Измайловскому бульвару, также меняя этажность: девять-пять-четыре. Вот такая математика. Дом со стороны бульвара окружал кованый заборчик с будкой охранника, который спокойно можно было обойти со стороны 10-й и 11-й Парковых улиц или со стороны Верхней Первомайской.
Я приехал на автобусе. Вышел. Зашел во двор со стороны 11-й Парковой, обойдя 16-этажную панельку. Ни квартиры, где произошло убийство, ни даже подъезда, где находилась эта квартира, я не знал, поэтому решил наладить контакт с местными аборигеншами в образе бабушек и теток, что сгруппировались на одной из лавочек во дворе.
Я подошел к ним и, напрягая все свое мужское обаяние, энергично поздоровался.
– И вам не хворать, – бойко ответила одна из молодящихся дам в большом мохеровом берете, остро и колюче оглядев меня с ног до головы. – Что, гражданин, невесту выбираете? Так мы и не прочь.
Бабульки дружно рассмеялись. Для них это было забавой, глядишь, и день весело пролетит.
– Увы, обручен, – вполне искренне пожалел я. – Я по другому делу…
– Это по какому же? – подозрительно спросила женщина. – Может, вы из тех самых… Высматриваете, какую бы еще квартирку, как у вас говорят, подломить?
– Подломить в смысле украсть? – недоуменно спросил я, с удивлением посмотрев на нее.
– Подломить в смысле ограбить, – поправила меня женщина в мохеровом берете, весьма осведомленная в воровском сленге. – И не прикидывайтесь тут эдакой непонятливой овечкой. Видали мы таких…
– Да я никем и не прикидываюсь, – с некоторой долей обиды произнес я. – Тем более овечкой… А что, в вашем доме такое уже случалось, что грабили квартиры?
– А почему это вас так живо интересует? – задала мне вопрос другая пожилая женщина с ярко-красными губами и искусственным румянцем на пожелтелых сморщенных щечках.
– Видите ли… – начал было я, но договорить мне не дали.
– Да ты, вообще-то, кто такой? – заговорила самая молодая из стайки пожилых женщин, которой едва перевалило за шестьдесят. – Чего ты здесь всё вынюхиваешь?
– Я – телевизионный журналист, – ответил я.
– А где твоя телекамера, господин телевизионный журналист? – ехидно поинтересовалась «молодка». – Видали мы таких!
– Я пока без камеры пришел. Разведать кое-что…
– А чего разведать? – снова подала голос женщина в мохеровом берете. – Кто в нашем доме живет, чтобы побогаче? Ну-ка я вот сейчас мили… полицию вызову… – С этими словами она полезла в карман и достала довольно навороченный смартфон.
– Да погодите вы, Амалия Сигизмундовна, полицию вызывать, – остановила ее старушка с ярко-красными губами и искусственным румянцем на щечках и повернулась ко мне: – При вас, молодой человек, документики какие-нибудь имеются?
– А как же без них, – ответил я, доставая удостоверение телекомпании «Авокадо», и протянул его старушке с красными губами.
– Фальшивое небось, – произнесла «молодка». – Сейчас такими в каждом подземном переходе торгуют.
– Да непохоже, – произнесла старушка и, взяв мое удостоверение, принялась его тщательно рассматривать. – Телеканал «Авокадо», говорите?
– Да.
– Точно, «Авокадо»! – воскликнула еще одна старушка из стайки, которая во все время моего разговора с аборигеншами молчала и не отводила от меня пристального взора. – Я его узнала! Он еще в прошлом годе передачу про актера Игоря Санина вел. Ну, как Санина убили, и все такое… Интересная передача. А актер-то был какой хороший! Я была в него даже немного влюблена.
– Вы совершенно уверены в этом, Зинаида Степановна? – спросила старушка с красными губами.
– В том, что была влюблена? А то как же! Сердце, оно не обманывает!
– Да ну тебя, Зинаида Степановна! Ты все о том же. Я спрашиваю, действительно ли он передачу вел?
– Абсолютно уверена, Гортензия Никитична, – заверила красногубую аборигеншу Зинаида Степановна. – Русаков его фамилия.
– Даже фамилию запомнила?
– А чего тут не запомнить? У моего парня, с которым я в юности встречалась, такая же фамилия была.
– Совершенно верно, Русаков он, – удовлетворенно произнесла старушка, возвращая мне удостоверение. – Ну, и что вас интересует, господин Русаков?
– Меня интересует недавнее убийство в вашем доме, – уже без всяких выкрутасов произнес я.
– Это у Крохиных, что ли?
– Ага. Кто вообще эти Крохины?
– Сам работает в правительстве Москвы, главным инспектором по недвижимости, а Аида была домохозяйкой, – ответила «молодка». – Ох, как не повезло людям. Не дай бог!
– Если быть точнее, – поправила ее Гортензия Никитична, – то Юрий Сергеевич Крохин служит начальником Государственной инспекции по надзору за московскими объектами недвижимости. Должность весьма ответственная и, сами понимаете, доходная. А потому Аида Владимировна не работала, была домохозяйкой и сидела дома…
– Как же, сидела она дома, – с сарказмом заметила женщина в мохеровом берете, которую Гортензия Никитична назвала Амалией Сигизмундовной. – Она все по бутикам да фитнес-клубам шастала. И любовник у нее имелся… Молодой!
– Не слушайте вы ее, – тронула меня за рукав пальто Гортензия Никитична. – Не было у нее никакого любовника… Это она от зависти!
– А что они лаялись тогда каженный день? – не согласилась с ней «молодка». – В последнее время дня не проходило, чтобы они не скандалили.
– Вы это сами слышали?
– А то! Я, чай, за стенкой живу. Мне все слышно.
– Небось ухо к стенке прикладывала, чтобы лучше было слышно, как они там бранятся? – заметила ей не без ехидства Амалия Сигизмундовна. – Так, что ли?
– И прикладывала, так что с того? – огрызнулась в ответ «молодка». – Да и прикладываться не нужно было, и так все хорошо слышно.
– А в тот день, в субботу шестого декабря, Крохины тоже ругались? – осторожно поинтересовался я.
– Ругались! – ответила «молодка». – И еще как! Когда полицейский майор меня допрашивал, я так ему и сказала.
– А в какое время они ругались?
– Начали около восьми, а закончили уже в девятом часу. Они долго ругались… На совесть…
– А потом?
– А потом все разом стихло, вроде бы помирились.
– Так может, этот начальник Государственной инспекции сам ее и убил? – спросил я как бы мимоходом.
– Нет, – не сразу ответила «молодка». – Он в половине девятого ушел, а она телевизор громко включила, я слышала.
– Она телевизор включила сразу, как ушел Крохин, или еще до его ухода?
– До ухода, кажись, чтоб его не слышать, наверное. Так телевизор у них и работал, покуда полиция не приехала.
– А когда приехала полиция?
– В первом часу уже.
– А кто ее вызвал?
– Я и вызвала… А что, если в квартире большой начальник проживает, значит, и законы не надо соблюдать, что ли? И телевизор пусть работает на полную катушку, когда время уже после одиннадцати? Есть закон о тишине, так там черным по белому прописано, что с одиннадцати и до семи шуметь нельзя, потому что люди спят, им отдыхать надо, а не слушать работающий у соседей на всю мощность телевизор.
– Не закон о тишине, а раздел о тишине в законе, который называется «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения», – поправила «молодку» Гортензия Никитична.
– Не важно, как называется этот закон, главное, что он есть. И в нем написано, что шуметь после одиннадцати вечера – нельзя! – «Молодка» победно посмотрела на меня и замолчала.
– Вы совершенно правы, – сказал я. – Громко шуметь после одиннадцати запрещено.
– Ну вот! Я терпела, терпела… Но ведь любому терпению приходит конец. Вот я и вызвала полицию, чтобы урезонили эту Аиду.
– А они приехали и обнаружили труп, так?
– Так, – выдохнула «молодка». – Дверь-то в квартиру Крохиных незапертая оказалась. А потом и еще наряд приехал.
– Вы имеете в виду следственно-оперативную группу?
– Я не знаю, как они там все прозываются.
– Ну а судмедэксперт среди них был?
– В смысле доктор?
– Да, доктор.
– Доктор был. Женщина.
– Ясно, – констатировал я. – И когда они приехали?
– Да через четверть часа после первых полицейских, – последовал ответ.
– А где в это время был сам Крохин?
– Почем же мне знать? Но он вскоре приехал, потому что его вызвала полиция.
– Каким образом?
– Они позвонили ему по сотовому его жены и попросили приехать.
– Вы что, в это время были в квартире Крохиных? – догадался я.
– Была, – ответила «молодка». – Меня пригласили как понятую.
– Вот как… И что вы там увидели?
– В квартире все было перевернуто вверх дном, вещи валялись на полу, в спальне вообще был полный бедлам. Грабитель явно торопился…
– Откуда вы это знаете? – заинтересованно спросил я.
– Так сказали полицейские.
– Ясно. И что унес грабитель? Ну, что у Крохиных пропало? Вы, как понятая, должны это знать.
– Это выяснилось только тогда, когда приехал сам Крохин, – ответила женщина.
– А когда он приехал?
– Около часу ночи, – последовал ответ.
– И что пропало из вещей? – задал я новый вопрос.
– Это я запомнила точно, – произнесла «молодка».
– Еще бы, – перебила ее Амалия Сигизмундовна. – Вам-то уж как это не запомнить…
– Да, запомнила! Вор унес жемчужные бусы, вернее, ожерелье из жемчуга, бриллиантовое колье с сапфирами, золотое кольцо с крупным бриллиантом и золотые сережки с сапфирами. И еще деньги: семьдесят тысяч евро, тридцать пять тысяч долларов и один миллион семьсот пятьдесят тысяч рублей пятитысячными купюрами.
– Не хило, – покачал я головой.
– И я говорю: за какие такие заслуги у них невиданное богачество? – возмутилась «молодка». – Мы все здесь не бедствуем, но жемчужных ожерелий и бриллиантовых колье у нас отродясь не водилось.
– У меня есть бриллиантовое колье, – объявила Амалия Сигизмундовна. – Муж купил в девяносто втором. Когда еще был жив и работал в МИДе.
– Я бы на вашем месте об этом не стала во дворе распространяться, – заметила Гортензия Никитична. – Не ровен час, до чужих ушей дойдет.
– А что, были еще случаи подобных краж? – спросил я, обращаясь скорее к Гортензии Никитичне.
– Были, и целых три! – ответила женщина с ярко-красными губами. – Ограбили квартиру на Верхней Первомайской и две «сталинки» на Пятнадцатой Парковой. И это только за два последних месяца!
– А что он за человек, Крохин? – поинтересовался я у Гортензии Никитичны. Но вместо нее ответила «молодка»:
– Да нормальный он мужик. Терпеливый. Все выкрутасы Аиды поначалу сносил молча и спокойно. Это только последние года два-три они стали лаяться.
– А какой была Аида?
– Вертихвостка, – поморщившись, коротко ответила «молодка».
– И вовсе не вертихвостка, – не согласилась с ней женщина в мохеровом берете. – Вполне порядочная женщина.
– Вертихвостка! – продолжала настаивать на своем «молодка». – И любовник у нее имелся.
– А вы что, свечку держали, когда они любились? – не очень вежливо поинтересовалась у нее Амалия Сигизмундовна.
– И правда, – примирительно заметила Гортензия Никитична. – О покойных или хорошо, или ничего.
– Свечку не держала, но знаю наверняка! – повернулась к Амалии Сигизмундовне «молодка».
– Да откуда вы это можете знать? – усмехнулась та. – Аида женщиной была не очень открытой и аккуратной во всех жизненных вопросах…
– А вы можете передачу сделать, как мы тут мерзнем? – вдруг спросила меня Зинаида Степановна, та самая молчаливая женщина, что узнала во мне Аристарха Русакова и тем самым сняла с меня подозрения, что я грабитель, проводящий рекогносцировку на местности.
– Тут – это на улице? – спросил я шутливо.
– Да нет, в наших квартирах. Понимаете, в доме установили какой-то регулятор, который тормозит подачу тепла в наши квартиры…
– «Контроллер погодного регулирования» называется, – поправила ее всезнающая Гортензия Никитична.
– Ну да, контроллер, – охотно поправилась Зинаида Степановна. – Так вот: когда на улице холодно, бывает еще терпимо – батареи горячие, дома тепло, но когда температура около нуля, холодина в квартире несусветная. Восемнадцать градусов, а когда и шестнадцать. Батареи едва-едва теплые. Этот контроллер автоматически, как только уличная погода теплеет, отрубает подачу тепла в квартиры…
– Ограничивает, – снова поправила Зинаиду Степановну пожилая женщина с ярко-красными губами. Кажется, она знала все и была в курсе всего.
– Ну, ограничивает, – согласилась та. – В квартирах становится холодно. И мы мерзнем…
– Я вас понял, – заверил я Зинаиду Степановну. – Хорошо, я выйду с таким предложением к своему начальству.
– Да уж, выйдите, пожалуйста, – улыбнулась она. – Мы очень на вас надеемся.
– Выйду, выйду, – пообещал я.
– Только это ничего не даст, даже если такая передача и будет показана, – заметила Амалия Сигизмундовна.
– Это почему?
– Решение по установке этих контроллеров принимал сам мэр, и он его только потому, что вам иногда бывает прохладно, менять не станет.
– Так, чай, я не одна мерзну, – оглядела товарок Зинаида Степановна. – Сколько нас таких наберется-то? Пол-Москвы будет!
– А это не важно, что пол-Москвы мерзнет, – перебила ее безапелляционным тоном Амалия Сигизмундовна. – Экономия тепла важнее. Это ведь все деньги! Чего же их по ветру пускать.
Затеялся спор, участия в котором я принимать не хотел, поэтому вежливо попрощался с дамами и пошел восвояси, вполне удовлетворенный разговором с аборигеншами. Вот только выяснить, где был во время убийства начальник Государственной инспекции по надзору за московскими объектами недвижимости Юрий Крохин, мне пока не удалось…