5
Я не видел Лидию пару дней, хотя удалось позвонить ей за это время раз 6–7. Потом наступили выходные. Ее бывший муж, Джералд, на выходные всегда забирал детей.
Я подъехал к ее двору в ту субботу около 11 утра и постучался. Лидия была в узких джинсах, сапогах, оранжевой блузке. Ее карие глаза казались темнее обычного, и на солнце, когда она открыла мне дверь, я заметил естественную рыжину в ее темных волосах. Поразительно. Она позволила себя поцеловать, заперла за нами дверь, и мы пошли к моей машине. Мы выбрали пляж – не купаться, стояла середина зимы, – а просто заняться чем-нибудь.
Мы поехали. Мне было хорошо от того, что Лидия – в машине со мной.
– Ну и пьянка же была, – сказала она. – И вы называете это брошюровочной вечеринкой? Да это прямо какая-то брюхатовочная вечеринка была, во какая. Сплошь ебля!
Я вел машину одной рукой, а другую держал у нее между бедер. Я ничего не мог с собой сделать. Лидия вроде бы не замечала. Пока мы ехали, моя рука вползла ей совсем между ног. Она продолжала говорить. Как вдруг сказала:
– Убери руку. Это моя пизда!
– Извини, – ответил я.
Никто из нас не произнес ни слова, пока не доехали до стоянки на пляже в Венеции.
– Хочешь сэндвича с колой или еще чего? – спросил я.
– Давай, – ответила она.
Мы зашли в маленькую еврейскую закусочную взять еды и потащили все на поросший травой бугорок, откуда хорошо смотрелось море. У нас были сэндвичи, соленые огурчики, чипсы и газировка. На пляже почти никто не сидел, и еда была прекрасна и вкусна. Лидия не разговаривала. Я поразился, насколько быстро она ела. Она вгрызалась в сэндвич с дикостью, делала огромные глотки колы, съела пол-огурца одним махом и потянулась за горстью картофельных чипсов. Я же, напротив, – едок очень неторопливый.
Страсть, подумал я, в ней есть страсть.
– Как сэндвич? – спросил я.
– Ничего. Я проголодалась.
– Они тут хорошие сэндвичи готовят. Еще чего-нибудь хочешь?
– Да, шоколадку.
– Какую?
– О, все равно. Какую-нибудь вкусную.
Я откусил от сэндвича, отхлебнул колы, поставил все на землю и пошел к магазину. Купил две шоколадки, чтоб у нее был выбор. Когда я шел обратно, к бугорку двигался высокий негр. День стоял прохладный, но рубашки на негре не было, и тело перекатывалось сплошными мускулами. Лет двадцать с хвостом, пожалуй. Он шел очень медленно и прямо. У него была длинная гибкая шея, а в левом ухе болталась золотая серьга. Он прошествовал перед Лидией по песку, между бугорком и океаном. Я подошел и сел рядом.
– Ты видел этого парня? – спросила она.
– Да.
– Господи боже, вот сижу я с тобой, ты на двадцать лет меня старше. Мне могло бы достаться вот такое. Черт, ну что со мной не так, а?
– Смотри. Вот пара шоколадок. Выбирай.
Она взяла одну, содрала бумажку, откусила и загляделась на молодого и черного, уходившего вдаль по песку.
– Я устала от этого пляжа, – сказала она, – поехали ко мне.
Мы не встречались неделю. Потом как-то днем я оказался у Лидии – мы лежали на кровати и целовались. Лидия отстранилась.
– Ты ничего не знаешь о женщинах, правда?
– Ты о чем?
– Я имею в виду – прочитав твои стихи и рассказы, я могу сказать, что ты ничего не знаешь о женщинах.
– Еще чего скажешь?
– Ну, в смысле, для того, чтобы мужчина меня заинтересовал, он должен съесть мне пизду. Ты когда-нибудь ел пизду?
– Нет.
– Тебе за пятьдесят и ты ни разу не ел пизду?
– Нет.
– Слишком поздно.
– Почему?
– Старого пса новым трюкам не научишь.
– Научишь.
– Нет, тебе уже слишком поздно.
– У меня всегда было замедленное развитие.
Лидия встала и вышла в другую комнату. Потом вернулась с карандашом и листком бумаги.
– Вот смотри, я хочу тебе показать кое-что. – Она принялась рисовать. – Вот, это пизда, а вот то, о чем ты, вероятно, не имеешь понятия, – секель. Вот где самое чувство. Секель прячется, видишь, он выходит время от времени, он розовый и очень чувствительный. Иногда он от тебя прячется, и ты должен его найти, только тронь его кончиком языка…
– Ладно, – сказал я. – Понял.
– Мне кажется, ты не сможешь. Говорю же, старого пса новым трюкам не научишь.
– Давай разденемся и ляжем.
Мы сняли все и растянулись. Я начал целовать Лидию. От губ – к шее, затем к грудям. Потом дошел до пупка. Передвинулся ниже.
– Нет, не сможешь, – сказала она. – Оттуда выходят кровь и ссаки, только подумай, кровь и ссаки…
Я дошел дотуда и начал лизать. Она нарисовала мне точную схему. Все было там, где и должно быть. Я слышал, как она тяжело дышит, потом стонет. Это меня подстегнуло. У меня встал. Секель вышел наружу, но был он не совсем розовым, он был лиловато-розовым. Я начал его мучить. Выступили соки и смешались с волосами. Лидия все стонала и стонала. Потом я услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Раздались шаги, и я поднял голову. У кровати стоял маленький черный мальчик лет пяти.
– Какого дьявола тебе надо? – спросил я его.
– Пустые бутылки есть? – спросил он меня.
– Нет, нету у меня никаких пустых бутылок, – ответил ему я.
Он вышел из спальни в переднюю комнату и ушел через входную дверь.
– Боже, – произнесла Лидия, – я думала, передняя дверь закрыта. Это был малыш Бонни.
Лидия встала и заперла входную дверь. Потом вернулась и вытянулась на кровати. Было около 4 часов дня, суббота.
Я занырнул обратно.