Отрывки из мемуаров доктора медицины Шамс аль-Шукри, названных ею «Ид аль-Адха» /День жертвоприношения/
– «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…» Я произношу бисмиллу, слова, которыми открывается каждая сура Корана и предваряется всякое важное дело. Эта магическая фраза, Фатиха, пишется на талисманах и архитектурных сооружениях Древнего Востока. И раз я, приступая к рассказу о своей жизни, начинаю с нее, значит, придаю своим действиям огромное значение.
Да, я принимала участие во второй иракской войне, но была только врачом, то есть исполняла свой долг. Своими руками я никого не убила, а спасла и выходила очень многих, и никто не вправе порицать меня за это. Знания, полученные в Гарварде, я применяла, спасая жизни повстанцев и мирных жителей, горожан и крестьян, взрослых и детей, мужчин и женщин. Я осознавала важность своей миссии, так как квалифицированных врачей в те дни рядом с ранеными было мало, и уж тем более мало кто из медиков хотел служить низвергнутому президенту.
Многие, дотоле уважаемые доктора-усташи, предпочли побыстрее отречься от законного главы государства и взять сторону оккупантов, обрушивших бомбы и ракеты па древнюю землю их родины. Видимо, они тогда считали себя мудрыми, благоразумными, преданными свободе и демократии. Они в открытую называли себя жертвами тирана и заложниками исламских террористов.
Теперь же сами американцы назвали ошибкой, а некоторые даже и преступлением, решение тогдашнего своего лидера начать войну. Конечно, за океаном и поныне существуют непреклонные сторонники агрессии. Но всё же большинство нормальных людей полагают, что война слишком дорого обошлась их стране. Мне трудно ненавидеть землю, на которой прошла моя молодость, где живут мои друзья.
Я ведь общалась в Гарварде не только с медиками, но и с юристами, экономистами, инженерами, с управляющими и многими другими тогдашними студентами. Ни один из которых ничем не обидел пеня. Сколько ни пыталась, не могла воспринять их как врагов, пусть даже кто-то из них поверил официальной пропаганде и решил, что война может быть добрым делом. Я знаю, что американцы всерьёз боялись якобы создаваемого в Ираке нового оружия и ратовали за нанесение превентивного удара, дабы избежать худшего.
Они не потрудились осмыслять эти россказни и представить, каким образом маленькая, измученная блокадой и голодом страна, может угрожать далекому всесильному гиганту. В те годы я не приезжала в Штаты, не встречалась с бывшими друзьями, ни о чем их не опрашивала и не имела возможности повлиять на сложившееся мнение. Но я точно знаю, что они сказали бы мне, а я только рассмеялась бы в ответ, потому что жила тогда в Ираке.
Вряд ли могло случиться так, что государство, граждане которого в подавляющем большинстве пищу готовили на керосинках, а печи топили кизяком, было способно создать суперсовременное оружие. И, кроме того, запустить его в массовое производство! Люди в Ираке передвигались на старых, чиненных-перечиненных автомобилях с живописными заплатами на кузовах, а очень часто и просто на ослах. Экономили каждое зёрнышко риса, каждую щепоть муки, каждую ложку растительного масла, полученные по нормам, которые позволяли всего лишь выживать.
Я видела умирающих от недоедания и болезней, истощённых, безучастных ко всему детей. Их молодых матерей, которые выглядели старухами. Влачащих невыносимое существование инвалидов войны с Ираном и «Бури в пустыне», которые не нашли для себя дела в мирной жизни. Тяжёлую работу выполнять не могли, а учиться не имели никакой возможности.
И эти дистрофики, живые трупы, согласно заявлениям американского Госдепа, угрожали сытым, здоровым, пользующимся всеми благами цивилизации гражданам! И как бы доставили то мифическое оружие до их берегов? И сколько таких бомб или ракет могла произвести страна-узница, закованная, как в кандалы, в запреты санкций и эмбарго? Из Ирака, уже двенадцать лет находящегося в заточении, еле дышащего, не опасного даже для ближайших своих соседей, сотворили настоящего монстра, чтобы оправдать вторую войну.
Сейчас вашингтонский истэблишмент обвиняет во всём разведку, якобы предоставившую неверные данные о работе над иракским новым оружием. Это ложь. Никто и не думал, что исследования действительно ведутся, да ещё находятся в такой стадии, которая требует немедленного вмешательства! По всем правилам пропагандистской науки состряпали боевик об очередном прибежище мирового зла, с которым непременно должны сразиться светлые силы под звёздно-полосатым флагом. Уничтожить первопричину всех бед современного мира в целом, а также Ближнего Востока в частности.
Ну а после, как водится, будет хэппи-энд, получение в неограниченное пользование гигантских запасов высококачественной нефти, причём фантастически дешёвой по себестоимости. Игра стоит свеч, не так ли?! Представьте себе, что старый, больной, беспомощный человек владеет богатством, которым вряд ли уже сможет воспользоваться. Но всё-таки самим фактом своего существования он мешает завладеть этим имуществом и поделить его между собой.
Банда молодых лоботрясов, которые тратят намного больше, чем получают, положила глаз на состояние больного и ждёт, когда тот умрёт, чтобы наконец-то сделать решающий рывок. Но старик не умирает, и бандиты, которые уже не могут больше ждать, начинают распускать о владельце сокровищ самые невероятные, самые подлые и кошмарные слухи. Этого человека обвиняют в убийствах, воровстве, колдовстве, каннибализме и всех прочих смертных грехах.
И, дождавшись, когда хозяина сокровищ возненавидит вся округа, когда люди, охваченные паникой, слёзно попросят защитить их от злого кудесника. В противном случае, он непременно сожрёт своих соседей. Бандиты врываются в дом несчастного и убивают его! И чувствуют себя при этом не преступниками, а героями. Точно так же называют их благодарные соседи. Теперь имущество принадлежит им по праву, как награда за опасную, кровавую, титаническую работу, которую ради всеобщего блага эти выродки непременно должны были сделать!
К главарю банды начинают приходить на поклон добропорядочные обыватели. Слёзно просят допустить их к дележу добычи, обещая за это свою преданность. И в числе этих просителей можно заметить друзей и родственников жертвы. Они, конечно же, осуждают разбой, но делать нечего, назад отыграть нельзя. И потому надо как-то договариваться с хозяевами сокровищ. То есть, говоря по-нынешнему, «быть реалистами»».
Ну, а то обстоятельство, что друзья эти не вступились за несчастного, пока его ещё можно было спасти, с лёгкостью оправдывается следующими доводами. Да, он – жертва. Но ведь имел же какие-то грехи, не всегда поступал правильно и справедливо. Ссорился с женой, давал подзатыльники непослушным детям. Его овцы двадцать лет назад потоптали чей-то сад, а его дальние предки когда-то разбойничали на большой дороге.
Он не был святым, а, значит, его можно убить, особенно если откуда-то появились такие жуткие слухи. На всякий случай пусть его не будет. Так спокойнее для всех, потому что не станут же приличные люди публично лгать насчёт злодейств убитого…
Вот так я вижу то, что произошло шесть лет назад на моих глазах, чему я была свидетелем. Вы можете упрекнуть меня в предвзятости – ну а кто из людей беспристрастен? Справедлив только Аллах. Но вряд ли найдётся маньяк, который станет спорить с утверждением о том, что Соединённые Штаты Америки расходуют нефти во много раз больше, чем производят. А, значит, им потребовалось захватить вторые по размерам разведанные её запасы. И пусть меня убеждают по-доброму, пусть бьют, пусть даже казнят, но я никогда не поверю, что у той, второй войны были другие причины.
Поводов оказалось гораздо больше, по крайней мере несколько – то самое оружие, свирепая диктатура, от которой к началу войны уже и следа не осталось, кувейтский кризис многолетней давности, проблемы с Израилем и так далее. Но причина, повторяю, одна – НЕФТЬ! А, значит, сверхдоходы, получаемые, в том числе и членами клана, к которому принадлежит тогдашний президент США.
Он решил завершить дело, мудро не доконченное его отцом, и тем самым обессмертить своё имя в истории. Надо сказать, Джорджу Бушу-младшему это удалось. Только вряд ли кто-либо захотел бы такой славы! Быть ненавистным для собственного народа – страшнее всего, намного хуже гибели. И этот позор останется с ним навечно.
Вы можете мне возразить, и будете правы. Например, вспомните войну с Ираном, кувейтскую эпопею, обстрелы СКАДами территории Израиля. Да, это было, к сожалению. Но теперь, когда в Ираке сидит якобы невероятно демократическое, справедливое и свободно избранное правительство с ранее угнетаемым шиитом во главе, и другим страдальцем, курдом, на посту президента, я спрашиваю: а стало ли в том регионе спокойнее? И отвечаю: нет, нет и ещё раз нет!
Боестолкновения, большие и малые, следуют одно за другим, периодически переходя в войсковые операции. Теперь намерение изготовить атомную бомбу приписывают Ирану, который если и не станет следующей мишенью «белого орлана», то только потому, что его прикрыл собой бывший противник в восьмилетней войне. Никто уже не считает битву в песках лёгкой прогулкой. И я, в числе прочих, внесла собственную малую лепту в общее великое дело. Кровавого тирана на Ближнем Востоке больше нет, а напряжённость не спадает, ибо вовсе не в нём суть проблемы…
Во все времена завоеватели прикрывались благими намерениями, которыми, как говорят христиане, вымощена дорога в ад. Полчища агрессоров, накатываясь на ту или иную вожделенную землю, меньше всего думали о благополучии её коренного населения. Уничтожая людей тысячами, а потом и миллионами, убийцы не переставая говорили о каком-то благословенном «новом порядке», об избавлении подвергшихся нападению жителей от рабства, диктатуры, неправильной веры и прочих вселенских зол, дотоле мешавших им нормально существовать. Правители внушали своим народам, что те должны идти в дальние края умирать сами и убивать других во славу истинного бога, свободы, демократии или бредовых идей фюрера.
Кое-кто верил, но большая часть войска захватчиков шла, повинуясь приказу. А. самое главное, из желания взять трофеи. Истинная цель любой войны, от древних до нынешних, – нажива, большая и малая. Плюс, правда, не всегда, – расширение жизненного пространства. Не думаю, что американцы собирались строить свои поселения в Ираке, но напитать экономику дармовой нефтью им было необходимо. Глобальный экономический кризис смердяще дышал им в спину. И нужно было каким-то образом, сохраняя привычный для населения высокий жизненный уровень, удержаться на плаву, спасти сверхдержаву от всех тех ужасных явлений, которые порождает финансовый и экономический обвал.
И кризис разразился спустя несколько лет. Он захватил не только Америку, но и практически всю планету. Распространился, как заразная болезнь. В условиях глобализации, когда многие государства составляют как бы единый организм, когда они срослись, будто сиамские близнецы, сосудами, внутренними органами, мышцами и костями, подобную эпидемию предотвратить невозможно. Но начало было положено именно тогда. Не утруждая себя поисками и раздумьями, научными исследованиями и непопулярными действиями, неоконсервативная администрация нашла, как показалось, невероятно простое и феерически эффективное решение всех сложных задач разом.
Эти выпускники элитарных университетов, считающие себя рафинированными и цивилизованными, ни на шаг не отошли от психологии ковбоев и гангстеров. Если тем, в чём ты нуждаешься, владеет другой, ты должен взять у него это силой! А победителей, как известно, не судят. Остальным придётся смириться.
В первую очередь испанских завоевателей на земли ацтеков манило именно золото, как, впрочем, и англосаксов – в Северную Америку. И многие аборигены проклинали богатство своей земли, считая, что, будь они бедными, никакие грабители не позарились бы на их жилища. Точно такие же проклятия и стенания я слышала сквозь разрывы бомб и ракет, сквозь стоны раненых и хрипение умирающих. «Будь проклята нефть, из-за которой мы так страдаем!»
Вы, конечно же, знаете, что Ирак богат и газом, а это ничуть не менее важно в наше время. Очень многие люда, и я в том числе, считают, что Куба и Северная Корея уцелели лишь потому, что в их недрах не было нефти и газа, а уже на втором месте – всех прочих природных богатств. Значит, современные конкистадоры не нашли достаточно стимулов для того, чтобы послать туда войска и спасти тамошние народы от власти диктаторов.
Конечно, желающие возразить мне нашли бы множество аргументов, опровергающих эти выводы. Но, еще раз повторяю, никто и никогда не сумеет переубедить меня. Тот, кто не был там во время второго вторжения, кто не прожил в Ираке несколько предшествующих лет, вообще не имеет права рассуждать на эти темы и хоть чем-то оправдывать негодяев, отдавших приказ о начале чудовищной бойни! Мне мучительно слышать разглагольствования мнящих себя гуманными господ, которые допускают зверское уничтожение десятков тысяч людей ради того, чтобы избавиться от неугодного режима!
Так ведь и Гитлер, насколько я помню, тоже собирался кого-то там от чего-то освободить! И многие завоеватели, задолго до него, считали себя миссионерами, призванными приобщить дикие народы к единственно верному учению Христа. Любой преступник нуждается в оправдании. Очень часто он жаждет снисхождения и прощения. Так бывает в тех случаях, когда задуманное ему не удаётся, или же приходится приносить слишком большие, пугающие его жертвы.
Вот тут уже вспоминают и о слезинке ребёнка, и о праве других кидать в них камни, и о невозможности всегда быть справедливым, и о недопустимости жизни по ветхозаветному принципу «око за око». Увы, одни и те же люди по-разному оценивают похожие события, только лишь в зависимости от того, как им выгодно подать происходящее! А согласились бы эти добрые самаритяне сами стать теми «необходимыми жертвами», которые приносятся на алтарь свободы? Да ещё непременно прихватить с собой детей, родителей, супругов, братьев и сестер?!
Нет, эту большую честь они великодушно дарят другим, далёким и незнакомым. А к себе по каждому пустяковому поводу вызывают психологов, чтобы оправиться с депрессией! Стоит ли спасение от диктатора этих смертей? Вероятно, стоит, потому что слишком уж мучилась страна под лютой, сатанинской властью! Мучилась не от санкций, введённых просвещённым «мировым сообществом», а именно от режима, который, уж поверьте мне, был для Ближнего Востока весьма либеральным. В Ираке не побивали людей камнями, не сжигали, облив нефтью, не рубили публично головы, и руки за воровство тоже не отсекали.
А ведь в соседних государствах такое в порядке вещей, но у «мирового сообщества» нет к ним никаких претензий! Это, дескать, их внутренние дела! И только у одной страны никаких внутренних дел быть не могло. Создавалась как раз та ситуация, когда, куда бы ты ни повернулся, тебе скажут, что повернулся ты не в ту сторону.
Но, например, все без исключения дамы должны оценить то, что этот самый деспот-людоед, любимым занятием которого, оказывается, было растворение живых людей в серной кислоте, невероятно уважительно, что вовсе не свойственно восточным мужчинам, относился к женщинам и девочкам. Возможно, вы не до конца понимаете, что такое получить равные права и возможность учиться, а также разводиться даже в том случае, если муж с этим не согласен. А после развода ещё и сохранять свои юридические права!
Но поверьте мне, которой в семье первого мужа довелось через всё это пройти, – такие законы буквально освободили, подняли многих из праха! Если даже среди либерально настроенной родни то и дело возникали конфликты, ожесточенные опоры относительно того, можно ли получать высшее образование на Западе мне и моей сестре Зейн, то что творилось в низах? В насквозь религиозном обществе, находящемся в полновластии шейхов и мулл, которые были, мягко говоря, очень недовольны этими нововведениями? Они бурно протестовали всё то время, что говорились и обсуждались эти законы, но все же реформы были проведены.
Это случилось в начале девяностых годов, когда я училась в Гарварде. К тому времени я уже вышла замуж, но с каждым месяцем мы все хуже понимали друг друга. Отчуждение и гнев нарастали. Однако, мой первый муж не торопился подавать на развод. Он только каждый день упрекал меня в холодности и неблагодарности по отношению к нему, который, представьте себе, позволил мне учиться на врача в то время как мог бы ежедневно избивать тростью. Впрочем, были ещё варианты – кулаком или раскрытой ладонью. Последний способ – самый гуманный.
Людям западной цивилизации трудно вообразить, что значит годами находиться взаперти, лишь изредка видеть солнце и небо, да и то через чачван. Это – чёрная сетка, которой женщина закрывает лицо; сверху набрасывается чадра. А какая пытка для разумной, любознательной девочке оставаться неграмотной, даже превратившись в зрелую женщину! Если отец или супруг против, она не смеет противиться их воле! Представьте себя на месте такой девочки и поймите, что значил для неё принятый ещё в семидесятые годы закон, по которому среднее образование объявлялось обязательным для лиц обоих полов!
Родители, запирающие девочек дома, с тех пор подлежали наказанию. На них можно было пожаловаться и тем самым спасти себя от дикости и невежества. И уж тем более ни один отец не помышлял лишить свою дочь жизни только за то, что она, с его точки зрения, вела себя слишком фривольно…
Видимо, я утомила, вас столь длинным вступлением, дорогой мой читатель, но без него нельзя обойтись. Вы слышали, должно быть, столько дурного об Ираке и его бывшем президенте, что не можете быстро перестроиться и проникнуться моими чувствами. Я рассказываю только о том, что видела сама, не доверяя сомнительным источникам.
Может быть, вы помните, как в девяностом году какая-то холёная дама с экранов телевизоров вещала на весь мир о том, что иракские солдаты в Эль-Кувейте убили в роддоме всех новорожденных младенцев, а недоношенных выкинули из кювезов? А после ещё натворили невероятное количество зверств.
Потом выяснилось, что исступлённую женшину-медика сыграла дочь кувейтского дипломата. Она никогда не находилась на оккупированной территории и ни в каком роддоме не работала. Это был один из самых мощных залпов пропагандистской войны, и именно он произвёл на меня шокирующее впечатление.
Семнадцатилетняя девушка, уже сосватанная за почтенного партийного функционера, я сперва ужаснулась от того, как солдаты поступили с детьми,. А после была потрясена до глубины души ещё раз, узнав, что всё сказанное оказалось неправдой! Зачем потребовалось врать, когда и так тогдашние действия иракского руководства подлежали осуждению, поскольку была совершена агрессия в отношении суверенного государства? Почему так произошло, я узнала гораздо позже, и потом несколько изменила свой взгляд на проблему. Но тогда я думала, что средства массовой информации по определению правдивы. И эта ложь стала первым толчком, покачнувшим дотоле незыблемую веру в печатное и сказанное с экрана слово.
В дальнейшем я узнала, что не только в Кувейте, но и в других, «горячих точках» снимают «фильмы ужасов»; и заняты в них, как правило, одни и те же актёры. Если не хватает реальных свидетельств военных преступлений, телевизионщики подменяют хроникальные кадры, выдавая картинку одного конфликта за свидетельства другого. Или просто, как в случае с той дамой, нанимают подставных лиц, которые должны поведать миру о леденящих кровь фактах.
Так вот, клянусь Аллахом, я этого не делала и не сделаю. Мне нет нужны, обращаться к кому-то за подтверждением своих слов; я всё подтверждаю сама. И уже никто никогда не скажет, что ужасающая трагедия в бомбоубежище района аль-Амария, грянувшая в феврале девяносто первого года, являлась инсценировкой. Случись такое в какой-то другой стране, убийц заклеймили бы сразу и навек.
Тогда я не жила в Ираке, но точно знаю, что две «умные» бомбы с лазерным наведением, сброшенные «Стелсом» на укрытие, уничтожили несколько сотен мирных жителей. Бункер подготовили для вождей, но буквально накануне его статус поменялся. Для населения не хватало убежищ, а это считалось самым надёжным. И многие отправили туда свои семьи. Я часто воображала себя и своих детей в том аду, в аль-Амарин. Пусть каждая мать представит там себя с ребёнком!
Налёты следовали один за другим – волнами, без просвета, без перерыва. Люди думали, что хоть внизу, за хорошо укреплёнными перекрытиями, им удастся поспать. Забывшимся повезло, они не успели понять, что случилось. Одна бомба влетела в вентиляционное отверстие и проделала проход для другой. Та взорвалась уже внутри. Люди сгорели заживо, и силуэты некоторых из них отпечатались на бетонных стенах. Я побывала там не единожды, много лет спустя, но мне чудился запах горелой человеческой плоти.
И это только один символ, а их было множество. Но тогда кричали об устаревших ракетах СКАД, возможности которых несравнимы с возможностями «умных» бомб! И, узнав об этом, я поняла, что «мировое сообщество», не таясь, объявляет жителей нашей планеты не равными перед Богом и законами. Одних можно истреблять десятками тысяч. Даже если их пожалеют, то, между прочим, наравне с птицами, погибшими в загрязнённых нефтью водах Персидского залива. А других нельзя не то что уничтожить, а даже напугать, побеспокоить, просто уличить во лжи…
Я поняла это раз и навсегда, а после уже не знала ни сомнений, ни слабости. Наверное, не мне казнить и миловать, тем более что врач должен быть гуманным и сострадать даже противнику. Но я хотела бы увидеть такого человека, который действительно способен пожалеть врага! Не перед телекамерой, не перед газетным репортёром, не в обыденном, ни к чему не обязывающем разговоре! Нет! Пусть он потеряет семью, как в аль-Амарии, или вынесет то, что выпало на мою долю, или как-то ещё жестоко пострадает. А потом простит убийц, имея возможность им отомстить, а не из трусости или лени.
Да, я хотела бы взглянуть на него, прежде всего как врач, и всесторонне изучить мотивы его поведения. С моей точки зрения его поведение неадекватно. Человек просто болен. Я не могла бы исповедовать христианство, и благодарю Аллаха за то, что мне выпало быть Его рабой. Существуют преступления, не подлежащие забвению и прощению. Жертва должна отомстить или умереть, дабы избежать позора.
Я – обыкновенная женщина. Умею любить и жалеть, смеяться и плакать. Чувствую боль своих пациентов и от души сострадаю им. Но это вовсе не значит, что я лишена права ненавидеть врагов.
В начале две тысячи четвёртого года по европейскому календарю я оказалась в плену у шиитской банды, услугами которой пользовались американцы. Если нужно было выполнить грязную работу, похитить каких-то людей, допросить их с применением зверских пыток, а после убить, но самим остаться чистыми, оккупанты обращались к своим формальным противникам, а на самом деле – подручным.
Все, кто видел в Интернете кадры с записью казни бывшего президента Ирака, наверное, запомнили, как собравшиеся вокруг эшафота выкрикивали одно слово, вернее имя, – Муктада. Муктада ас-Садр, который, по слухам, и приводил приговор в исполнение, скрываясь под маской, на людях громогласно проклинал захватчиков, а сам служил у них палачом. Если бы те бандиты узнали, кто я на самом деле, не пощадили бы меня ни за что. Более того, предали бы самой ужасающей казни из тех, которые практиковали в отношении своих врагов.
Но люди, захваченные вместе со мной той январской ночью, не выдали меня даже ради того, чтобы спастись самим. Им отрезали головы у меня на глазах. Насчёт меня долго решали, как поступить, – побить камнями, повесить на автомобильном кране или попросту расстрелять. Мы нарвались на засаду в доме одного из повстанцев, которому требовалась срочная операция; он был ранен в ногу.
Но шиитские боевики опередили нас, вырезали всю семью раненого, самого его разорвали между двумя джипами, а в доме оставили своих людей. Их было десять человек, а нас всего пять. При мне был саквояж с хирургическими инструментами. Боевики Армии Махди сообразили, что я собиралась оказывать помощь повстанцу-сунниту, а, значит, связана с ними.
Я уже готовилась в последний раз произнести шахаду и мысленно просила прощения у остающихся сиротами детей. А убийцы веселились, кидая жребий, потому что никак не могли выбрать вид казни. К их неудовольствию, выпал расстрел, и меня немедленно потащили за дом, швырнули к стенке. В тот момент я больше всего боялась, что убийцам захочется ещё со мной и поразвлечься…
Бородатый громила уже совершал намаз, прежде чем прошить меня из автомата. Я, стоя у глинобитной стены, молилась тоже. Тела четверых моих спутников, два часа назад живых и сильных, остывали рядом с хозяйственной утварью в лужах высыхающей крови, под навесом.
Но вдруг к воротам подъехала машина, и из кабины выпрыгнул другой бородач. Он махнул рукой моему палачу, и тот нехотя опустил оружие. Оказалось, что одному из вождей «Армии Махди» срочно требуется врач-женщина. У его жены внезапно осложнились роды, и ребёнок пошёл спинкой. Будущий отец воззвал к Аллаху, и Он услышал молитву.
Мне пришлось, едва избегнув расстрела, выбросив на какое-то время из памяти ужасные сцены казни моих друзей, производить поворот и извлекать младенца из чрева четырнадцатилетней девочки. Когда на женской половине раздался плач его сына, боевик приказал не только отпустить меня, но и доставить под охраной туда, куда я захочу.
Каким-то чудом мне удалось удержать сознание до тех пор, пока тот же грузовик не высадил меня в двух кварталах от больницы, где я раньше работала. Идти на явку я не хотела из-за возможной слежки, а потому постучалась в знакомые двери и попросила о помощи. В тот момент у меня была температура под сорок, озноб, а дальше начался бред. Я боялась лишиться рассудка после того, что увидела этой ночью, но через неделю прошёл кризис.
Я смогла покинуть госпиталь, где меня выходили бывшие коллеги, предусмотрительно спрятав в подвале, и вернулась к Абу-Валиду с его ребятами. Там и узнала, что меня уже успели оплакать, считая погибшей. Вскоре я навсегда покинула Ирак. Больше я не имела права испытывать судьбу. Мы с Абу-Валидом, ещё не оправившимся от тяжелейшего ранения в шею, через Иорданию выехали из страны, за которую сражались, не щадя своих жизней.
Меня уже слишком хорошо знали – и американцы, и местные их прислужники. Я более не могла свободно передвигаться по Багдаду и его окрестностям, чтобы прооперировать того или иного раненого. Раньше я делала это часто, и всякий раз удачно. Но дважды мне пришлось сильно поволноваться. О том, что произошло со мной шестью месяцами раньше, летом две тысячи третьего года, я расскажу позднее.
Наверное, кое-кого удивляет, что я откровенно говорю о своём тяжком прошлом. Но то, о чём вы читаете сейчас, давно известно моим недругам. Они имеют все основания опасаться меня, и потому украсили моё запястье серым пластмассовым браслетом. Вряд ли он может обрадовать женщину, но я горжусь им больше, чем всеми своими драгоценностями. Электронный наручник постоянно напоминает мне о страхе, который испытывают передо мной противники.
Они пометили меня, как скотину. Постоянно следят за мной и в Египте, и в России, куда я приезжаю к брату и детям, а перед тем мучительно долго согласовывают формальности. Меня круглосуточно стерегут, и будут стеречь ещё долго. Без суда я приговорена к унизительному, тяжкому наказанию. Те, чьей волей я когда-то оказалась в Ираке, спустя много лет объявили виновной именно меня. Объявили шпионкой, а после наказали за экстремизм.
Это называется «ограничение свободы». Человек находится на воле, но возможность его передвижения существенно сужена. Только с этим «подарком» я имела возможность покинуть американскую тюрьму, куда была заключена в начале две тысячи шестого года как предполагаемая сообщница исламских фанатиков-террористов. Через тринадцать месяцев после бегства из Ирака меня всё-таки арестовали. Абу-Валид, к счастью, остался на свободе. В противном случае его ждала бы тюрьма на базе Гуантанамо.
Я же теперь в виде красной точки постоянно перемещаюсь по монитору дежурного. Эти «часики» снять нетрудно – достаточно перерезать браслет ножницами. В таком случае сработает сигнал тревоги, и мне придётся досиживать срок в тюрьме. Но это не входит в мои планы. Мне дарована возможность видеть детей, пользоваться относительной свободой, даже на время покидать Египет.
Мой отец поручился за меня перед людьми, от которых зависела моя судьба. У него была такая возможность. Он оказывал услуги парням из спецслужб, а кое с кем из них даже дружил. Родители достаточно слёз пролили за те годы, что я провела вдали от них, от всей семьи, и потому я стараюсь вести себя примерно.
С браслетом я не расстаюсь ни днём, ни ночью. Надевать и снимать его могут только полицейские. На поясе у меня висит передатчик, и ещё одно устройство устанавливается в том доме, где я в данный момент проживаю. Как правило, это наш особняк в Александрии, а также дома в Каире или Луксоре. Реже – вилла моего брата под Москвой. Ни при каких обстоятельствах я не должна появляться в Штатах, в том числе с чужими документами.
Разумеется, не жаждут встречи со мной и нынешние иракские власти. Более никому я не опасна, и ни у кого в том нет сомнений. Из жертвы сделали преступницу, перед которой сами теперь цепенеют в ужасе и тратят громадные средства на слежку. Но даже если бы они упрятали меня в камеру, связали по рукам и ногам, я всё равно оставалась бы свободной.
Теперь я способна выйти из-под любой власти и в то же время получить безграничную власть над людьми и обстоятельствами. Там, в Ираке, и здесь, в Египте, меня научили многому, и благотворная древность ныне даёт мне силы жить. Они думают, что победили меня. На самом деле я победила их.