Женщина в Древней Руси. Часть I. От скифских жен до Рогнеды (А. П. Торопцев, 2018)

Жены рабов

В VI веке до н. э. скифы из Причерноморских степей вторглись по проторенной киммерийцами дорожке в Малую Азию и буйствовали там, позабыв о своих женах и семьях, 28 лет. Жены, отчаявшись ждать своих мужей, создали новые семьи с теми, кто был под рукой, то есть с рабами. По предположению некоторых ученых, ими могли быть побежденные киммерийцы. Поступили они в этом вопросе чисто по-женски. Мужикам воевать, а женщинам рожать да кормить детей своих, то есть продолжать род человеческий. Не шуточное это занятие.

Вскоре в новых семьях появились дети, они выросли, стали обзаводиться своими семьями. Жизнь брала свое.

И вдруг, как нежданная зимняя гроза, явились старые вояки домой. Скифские женщины рассказали своим детям и даже внукам об их происхождении, и они, молодые, сильные, решили воевать с бывшими мужьями своих матерей. Война была упорная. Опытные воины-скифы долгое время проигрывали битвы, теряли людей, а с ними и надежду на победу.

Однажды один скиф сказал на собрании воинов: «Зачем мы воюем с оружием в руках против наших рабов? Их много. Они нас убивают, мы слабеем. Но если мы их всех убьем, то у нас не будет рабов!»

«Все верно, – ответили соратники, – но что же нам делать?»

«Нужно оставить луки и стрелы. Пока мы воюем с оружием, рабы считают себя равными нам. Мы должны взять в руки плетки и кнуты и показать рабам, кто есть кто. Они прекратят борьбу».

Скифы так и сделали, и вскоре они разгромили противника.

«Отец истории» ничего не пишет о том, как отнеслись победители к своим женам, но вряд ли скифы сделали их рабынями (хотя в степи и такое могло быть). Другое дело – женщины! С одной стороны, они в отсутствие мужей тоже постарались для общего дела, нарожали скифам рабов, но ведь рабы-то эти были их детьми…

Жаль, что ни один из романистов-историков не рискнул написать роман (а то и какую-нибудь многосерийную мыльную оперу) о жизни скифской семьи после победы скифов над рабами – над детьми своих жен.

Управляемые женщинами

В VII–IV веках до н. э. в поволжско-приуральских степях кочевали племена савроматов, близкие к скифам и сакам по происхождению, языку и культуре, но в корне отличавшиеся от них тем, что женщины у них занимали ключевые позиции в обществе. Об этом в своих произведениях писали древние греки: Геродот, Евдокс, Эфор и другие, а Псевдо-Скилак так и назвал их – «управляемые женщинами».

Геродот же напрямую связывает савроматов с амазонками. Рассказ «отца истории» заслуживает женского внимания еще и потому, что подобные события будут неоднократно повторяться в судьбах народов России и ее соседей, чехов в частности, и, естественно, отражаться в произведениях более поздних авторов.

В настоящее время существование странного сообщества людей женского пола, амазонок, наукой доказано почти с математической точностью. Более того, тяга к амазонству у женщин, в том числе и у прелестных россиянок, осталась по сей день, к великому сожалению для всех мужчин.

Согласно греческой мифологии, племена женщин-воительниц обитали в Малой Азии в долине реки Фермодонт. В определенное время года, когда воевать им было сложно, они с помощью разных хитростей заманивали чужестранцев в ласковые свои сети, играли с ними в страстные любовные игры, наигравшись, выпроваживали, рожали в положенный срок детей, оставляли себе девочек, а мальчиков либо раздавали кому ни попадя, либо убивали: так не любили они род мужской.

Сражались с амазонками лучшие греки: Беллерофонт, Геракл, Тесей, а во время Троянской войны амазонка Пенфесилая сражалась на стороне Приама и погибла от руки знаменитого Ахилла. Как уж удалось троянскому царю поладить с ней, сказать сейчас трудно, но борьба эллинов с «женщинами без мужчин» продолжалась и после взятия Трои.

Согласно переданному Геродотом сказанию, эллины одержали в сражении при Фермодонте крупную победу над амазонками, захватили много воительниц в плен и повезли их на трех кораблях на Балканский полуостров… не понятно зачем! Как известно, древних греков отличала, помимо других качеств, еще и житейская мудрость. Но в «женском вопросе» они явно допустили промашку, впрочем, вполне объяснимую, если вспомнить изречения Фалеса и Бианта из Приены, Солона и Питтака из Метилены, других мыслителей, входивших и не входивших в число семи мудрецов. О чем только они не говорили! Как прекрасно они знали человека, его душу. О женщине они, за редким исключением, вообще старались не говорить. У спартанцев, правда, женщина играла выдающуюся роль в обществе, о чем говорит хотя бы тот факт, что после сражений самые красивые женщины Лакедемона выбирали себе самых храбрых героев. А не наоборот, как было бы с мужской точки зрения логичней. И, выбрав себе настоящего мужчину, женщина вела его к себе, как барашка покорного, в дом. А не наоборот! И хозяином в доме была, естественно, спартанка… Этот случай для Эллады особый, но, видимо, и он повлиял на формирование этакого пренебрежительного отношения к женщине даже мудрейших из греков, даже лучших воинов Эллады.

Расслабились они после победы, ослабили бдительность, на свою беду. Амазонки напали на них и перебили всех до единого, позабыв в пылу воинственных страстей (это, кстати, свойственно всем женщинам земного шара – забывать о главном), что никто из них не умеет водить корабли.

И бросало их по морям по волнам долго. И забросило их на озеро Меотида, на Азовское море, прибило корабли к берегу. Амазонки сошли с кораблей, захватили табун лошадей, по всей вероятности, скифский, и продолжили любимое свое занятие: воевать с мужчинами и грабить.

Так это амазонское зло, согласно Геродоту, ветром занесло на просторы Восточной Европы.

Многие ученые считают, что у скифов тоже были «пережитки матриархата», и более того, они склонны называть этим термином явление амазонства в истории человечества. Но пережитое пережитку – рознь. И потом амазонская свирепость, по мнению автора данных строк, ничего общего с матриархатом не имеет!

Ситуацию в Спарте, например, можно назвать пережитком. Но это – нормальный пережиток! Ты хорошо повоевал, пришел домой, тебя выбирает самая красивая спартанка, ведет тебя, уставшего и радостного, в свой дом, а там, естественно, она тебя кормит, поит, ласкает, может быть, даже очень хорошо ласкает, чтобы дети ваши были такими же героями, как ты. Это действительно прекрасный пережиток матриархата. О такой жизни любой нормальный мужик мечтает.

На научном языке факт внедрения «женщин без мужей» в Восточноевропейскую степь звучит приблизительно так: «часть позднейших савроматов прибыла из области современной турецкой гавани Самсун морским путем в Северокубанскую область и здесь смешалась со скифскими племенами».

Заметьте: «смешалась»! Там-то, в заморской Малой Азии, она только сражалась и не смешивалась, а здесь с этой частью произошла некая качественная метаморфоза, причиною которой явилась мудрость местных вождей, оказавшихся в женском вопросе мудрее даже великих эллинов. А дело было так.

Некоторое время скифы не могли даже понять, с кем они воюют. После очередного сражения к ним попало несколько трупов противника, и тут только они узнали, кто является их врагом. На совете старейшин скифы разработали новый план ведения боевых действий и послали на фронт самых молодых юношей с особо ответственным заданием.

Молодой отряд приблизился к стану амазонок, но воевать с ними не стал. Юноши «вели одинаковый с ними образ жизни, занимаясь охотой и разбоем», и, выполняя наказ старейшины, старались обольстить женщин. Одному из них это удалось: влюбил он в себя амазонку. Той, видимо, так понравилось любить, что она тут же сагитировала на это дело двух подруг. Скифу в этом смысле было гораздо проще. Он пришел в свой отряд, приказал, взял двух соратников, и на следующий день еще две амазонки влюбились в скифов. Дальше – больше. Операция, точно просчитанная на совете старейшин, успешно завершилась: каждой амазонке досталось по скифу.

А когда дело от любви дошло до серьезных разговоров о создании семей, то амазонки честно сказали возлюбленным о том, что они не смогут поладить со скифскими женщинами-домохозяйками, что они привыкли воевать и ничего другого делать не умеют…

По предложению женщин, юноши получили свою долю наследства, вернулись к теперь уже бывшим амазонкам, откочевали с ними за Таношс (Дон) и образовали новый народ – савроматов. Мужчины и женщины здесь были равноправны. И те, и другие выполняли одну и ту же – воинскую – работу, носили одинаковую одежду, охотились верхом. То есть уже в те далекие времена савроматы успешно решили проблему равноправия между различными полами, и никаких вопросов, связанных с эмансипацией, у них не возникало.

Археологические исследования древних могил, в которых ученые обнаружили останки женщин с оружием, конским снаряжением и греческими атрибутами, подтверждают факт в истории Восточной Европы, в истории формирования образа россиянки.

К V–IV векам до н. э. савроматы окрепли, стали все чаще переходить Дон, грабить скифов. В IV–III веках до н. э. с востока в Восточноевропейскую степь пришли новые, родственные савроматам племена, здесь образовались новые союзы. С III века до н. э. их стали называть сарматами. С III века до н. э. по IV век н. э. они кочевали от Тобола до Дуная, играя важную роль в раскладе сил в этом регионе.

Более тысячи лет на огромных пространствах современной России женщина занимала в обществе важные, ключевые позиции. А это около 60 поколений.

Сунильда

Римский историк Иордан в 551 году написал исторический труд «Гетика, или О происхождении и деяниях гетов». В этом крупнейшем произведении эпохи раннего Средневековья автор проследил историю гетов от того момента, когда они покинули Скандинавию, до середины VI века.

Для темы нашего разговора эта работа имеет важное значение, и вот почему. Иордан сообщает о том, что геты воевали с царем египетским Весозисом, который до этого воевал со скифами, мужьями амазонок, а затем римский историк, желая, по мнению некоторых современных ученых, удлинить родословную выходцев из Скандинавии, приводит странную версию истории готских амазонок.

Согласно этой версии, после смерти готского короля Танаузиса, успешно воевавшего с египтянами, войско готов продолжало далекие походы из Северного Причерноморья по разным странам. «Некое соседнее племя» попыталось воспользоваться этим и пленить готских женщин. Но обученные мужьями готские женщины дали достойный отпор врагу, затем, воодушевленные победой, они выбрали двух вождей, Лампето и Марпезию, первая осталась охранять родные края, а вторая отправилась в азиатский долгий поход. По версии Иордана выходит, что и царица массагетов Томирис, сокрушившая Кира Великого, была готкой, а не массагеткой, и Дарий-то воевал в Северном Причерноморье не со скифами, а с готами, не пожелавшими отдать ему в жены дочь Антира, короля готов. В общем, куда не кинь, всюду готы и амазонки, естественно, полуготского происхождения, и нехорошие разные персы и другие народы, обижающие готов и их гордых женщин-красавиц-воительниц.

О том, состоятельны ли некоторые версии Иордана с точки зрения современной исторической науки, говорить нужно в других работах. Для темы нашей книги важно этакое подобострастное отношение римского историка к женскому вопросу. В самом деле, почему столь серьезному автору, жившему и писавшему в VI веке н. э., так нужны были готские амазонки, царица Томирис как вождь гетов, а не скифского племени массагетов? Неужели он не мог обойтись без женщин? Чем объяснить явно неравнодушное отношение Иордана к женщинам? Может быть, в VI веке н. э. они вновь заговорили о себе во весь голос? Стали воевать? Бить мужиков на полях сражений? Да вроде бы не было этого как массового явления в VI веке на просторах современной России и ее восточноевропейских областей, хотя, конечно же, некоторые особи женского рода воевали в те времена. В чем тут дело, понять сложно.

Если верить ученым, равнодушным к женщине, то можно прийти к выводу о том, что сила ее амазонская к IV веку н. э. пошла на убыль, если не сказать больше, и судьба Сунильды из племени росомонов является ярким тому подтверждением. Коротенькое сообщение Иордана и, главное, название племени – росомоны – явились ареной для серьезных битв ученых. Некоторые из них считают и то, и другое вымыслом, кто-то пытается построить на слове росомоны логические цепочки, укрепляющие версии о существовании племени росов уже в VI веке. И так далее.

Нас же волнует в том эпизоде лишь Сунильда, жена Германариха (Эрманариха), стодесятилетнего вождя племенного обширного союза, стержневой опорой которого были готские племена. Согласно сведениям Иордана, жена короля «за изменнический уход» от него была по приказу повелителя, движимою гневом, привязана к диким коням и разорвана на части. Столь страшная казнь женщины, видимо, еще не преклонного возраста, говорит о многом и о многом же умалчивает! Трудно поверить, что стодесятилетний король готов, взявший в жены Сунильду, надеялся на супружескую верность. В его-то годы можно было и помудреть, и подобреть. Другая версия измены выглядит предпочтительнее для дикой злобы старика – измена государству, сколоченному им. Так или иначе, но братья разорванной в клочья Сунильды сумели подобраться к королю готов и поразить его в бок мечом. От этого удара Германарих не умер, но «влачил жизнь больного», и организовать достойный отпор гунам, которые во главе со своим королем Баламбером вторглись в пределы сколоченной им державы, готский вождь не смог. Страдая от раны и от поражений, он скончался, и его государство рассыпалось в одночасье.

Мы не хотим сказать, что восточноевропейские племена, откалываясь от союза с готами, тем самым проявляли свое отношение к эпизоду, связанному с гибелью Сунильды, но этот случай говорит еще и о том, на каких правах могли «входить» в государство Германариха восточноевропейские племена и народы и как с ними могли обращаться, если они вели себя не так, как хотелось бы готам. Конечно, изменять мужу, да еще королю, грешно. Но жениться в 110 лет на молоденьких… зачем? Чтобы любоваться ими втихомолку на царском ложе да вспоминать былые времена, буйную молодость?

Тут политика и высшие интересы племен и народов, входивших в государственное объединение Германариха, – какие могут быть ласки? А те самые, нежные, за которыми бегала от дряхлого старца жена его Сунильда!

Изменилась жизнь в Восточной Европе с приходом сюда суровых готов и диковатых, свирепых гуннов, сильно изменилась!

Неравный брак Сунильды и Германариха, по всей вероятности, первый подобный брак в истории Восточной Европы, положил начало новой, для молоденьких женщин не совсем радостной эры, которая продолжалась ни много ни мало более 1,5 тысяч лет, вплоть до ХХ века, когда после долгой и упорной борьбы славных представительниц женского пола, в сердцах и душах которых не угасла еще воля к свободе, к амазонству, к сарматскому равноправию, они наконец-то повернули вектор истории в свою сторону и получили возможность занять хотя бы уж равные с мужчинами права в обществе.

Не стоит думать, что эти 15–16 столетий женщины Восточной Европы и России в целом были этакими прелестными овечками, скорее наоборот! Их гибкий практичный ум сумел очень быстро приспособиться к изменившейся в корне ситуации. Они, то есть женщины, никогда не ощущали себя этакими пришибленными дурочками, красивыми, однако. И в дальнейших новеллах мы попытаемся обосновать историческими примерами данное утверждение.

На каждого Аттилу найдется своя Ильдико.

Аттила на территории современной Российской державы не жил и, видимо, и родиться здесь никак не мог. Но корни этого «бича Божьего», деды его и прадеды наверняка вышли из войска Баламбера, сокрушившего готов. В 433 году он вместе с братом Бледою принял верховную власть в гуннском племени, расположившемся в Венгерской долине. В 445 году убил Бледу, взял всю полноту власти в свои руки, создал сильнейший союз племен, осуществил несколько грабительских походов, отличался не только выдающимся полководческим даром, но и государственной хваткой, хитростью, а также, если верить историкам тех времен, потрясающей сексуальной распущенностью.

Жен и наложниц у него было очень много. Некоторым из них это дело нравилось. Но не всем.

После катастрофы в битвах на Каталаумских полях в 451 году и в битве в верховьях Лауры в 452 году (здесь готский король Торисмунд нанес ему второе поражение) Аттила решил в очередной раз жениться. На свадьбе он перепил, тоже по обычаю, и ночью захлебнулся в собственной крови, «которая обыкновенно шла у него из ноздрей», а по иной версии, его задушила невеста, «девушка замечательной красоты по имени Ильдико», бургундка, отомстившая за поражение своего народа.

Какая смерть была предпочтительней для самого Аттилы, сейчас уже и не скажешь, но, думается, что, зная свой недуг, вождь гуннов держал бы в своей опочивальне специального слугу. Мы все-таки склонны считать верной вторую версию. Хоть и силен был Аттила в поединках, в битвах и в сексуальных делах, а может быть, он и красив был, и любили его жены – женщины из разных племен – пламенно и страстно, но одна патриотка из Бургундии нашлась и если не самолично прикончила «бича Божьего», то и «не догадалась» перевернуть его на бок либо позвать королевских прислужников.

Красавица Ильдико мстила за свой народ, но, думается, и среди обитательниц Восточной Европы желающие убить Аттилу были.

А по Великой Степи шли и шли с Востока гонимые злыми ветрами так называемого Великого переселения народов все новые и новые племена. В VI веке самыми сильными из них были, пожалуй, авары. Вот уж от них-то женщинам досталось!

За что били дулебок

Авары, тюркские племена, впервые упомянуты в отчете Приска Панийского о посольстве к гуннам в V веке. Существует предположение, что их потеснили тюрки из Южного Приуралья, где, как мы уже говорили, несколько веков назад заканчивалась с восточной стороны область кочевий сарматов, «управляемых женщинами». Аварами женщины управлять не могли. В середине VI века эти кочевники форсировали Волгу, одно время воевали за Византию, затем ворвались в Паннонию, разгромили гепидов и осели здесь, основав Аварский каганат во главе с прекрасным полководцем каганом Баяном.

Авары укрепили центр своей державы системой крепостей, «хрингов», и стали совершать опустошительные набеги на племена и страны Европы от Закавказья до Эльбы и от Адриатики до Дона. К женщинам они относились с жестокой непочтительностью, о чем говорят их походы на племенной союз славян-дулебов, обитавших в Западной Волыни. Степняки сначала грабили и убивали непокорных, затем издевались над женщинами. Откормленные сильные воины садились в повозки, три-четыре женщины тащили их из последних сил, а здоровенные мужики били их плетками по спинам, по бокам, по рукам и ногам.

Женщины-дулебки молча переносили побои, мечтая только об одном: чтобы озверевшее мужичье им лица не испортили. Эти катания дулебки запомнили на всю жизнь. А жизнь в «аварском ареале» с VI по VIII века проходила под знаком великого страха: а вдруг опять налет, вдруг опять грабеж и насилие… и плетками по лицам женщин?!

Лишь в конце VIII века народы Европы одолели аваров. Карл Великий в очередном своем походе ворвался в Паннонию, захватил и уничтожил самые главные «хринги».

История бандитствующих аваров, заменивших на этой «должности» таких же бандитов-хуннов, хранит много пока не разгаданных тайн. Одна из них – злобное отношение к женщинам, которое одним лишь степным происхождением женоненавистников не объяснишь.

Вероятнее всего, авары когда-то, еще до своего вторжения в Восточноевропейскую степь, крепко получили от женщин-воительниц либо от племен, «управляемых женщинами». Для воина победа есть смысл жизни. Терпеть поражения от любого противника тяжело. От женщины – тяжелее всего на свете.

Впрочем, это всего лишь авторская попытка объяснить чрезмерную даже для аваров дикость по отношению к женщине.

Завершая главу и выходя за пределы так называемого Великого переселения народов, необходимо напомнить читателю о том, что рассказы о своих отечественных воительницах приводят такие историки, как, например, Козьма Пражский («Чешский Геродот»). Легенды о них существуют у чувашей, других народов России. Археологи находят могилы с телами вооруженных женщин по всей территории Великой Степи.

Да, строгие ученые утверждают, что все рассказы позднейших историков являются слегка переделанными слепками с рассказов Геродота. Не вдаваясь в полемику с видными профессионалами, можно лишь вспомнить о том, что как бы женщины разных стран мира не отличались друг от друга физически, физиологически, психически и психологически, они имеют одно объединяющее их всех качество, хорошо известное им самим и всем мужчинам земного шара. Именно это «женское, слишком женское» (слегка перефразируя Ницше) и является доминирующим движителем, первопричиной всех ее поступков.

А значит, где бы ей не захотелось взять в руки оружие и пойти войной на ненавистный ей род мужской, она с разными вариациями закончит тем же, чем закончили все амазонки планеты Земля всех времен.

И не Козьма Пражский, и не другие авторы-хронисты и «передатчики» народных преданий повинны в том, что их истории чем-то напоминают Геродотовы, а то самое «женское, слишком женское», которое из обыкновенного существа женского пола и создало женщину.

На перепутье

В VI–VII веках славянские племена оказались перед сложнейшей проблемой выбора стратегии жизни. Теснимые могучими потоками кочевых племен, надвигавшихся из-за Волги упругими волнами, часть их, как говорится, поплыла по течению, приняв активное участие в частых, повторяющихся миграциях на земли Балканского полуострова и даже в Малую Азию. Другая часть стала активно осваивать лесные массивы Восточной Европы, где обитали финно-угорские племена и куда самые дерзкие из великих переселенцев ходить не решались. Зачем? Чтобы работать в поте лица, добывая хлеб насущный? Не-ет! Воинам мирный труд противопоказан. Они тянулись ближе к теплым, давно обихоженным странам, побеждали их и грабили. Были среди таких и славяне, и, странно, они заметно отличались от своих соплеменников, осваивавших лесную зону, в том числе и по отношению к женщинам.

Например, еще в 626 году славянки участвовали в осаде Константинополя в составе войска аварского хакана. Не дождавшись своего союзника, персидского полководца Шахраваза, хакан 7 августа послал воинов на штурм великолепной крепости. Он разделил свои силы на две части и атаковал столицу Византийской империи с моря и с суши. Защитники Константинополя нанесли нападающим сокрушительное поражение. Авары и их союзники славяне поспешно бежали, оставив у крепостных стен горы трупов. Среди них победители нашли много женщин. Шахраваз, естественно, увел свое войско в Персию.

Это были одни славяне. О них Н.М. Карамзин пишет:

«Древние писатели хвалят целомудрие не только жен, но и мужей славянских. Требуя от невест доказательства их девственной непорочности, они считали за святую для себя обязанность быть верными супругам. Славянки не хотели переживать мужей и добровольно сжигались на костре с их трупами. Вдова живая бесчестила семейство. Думают, что сие варварское обыкновение, истребленное только благодетельным учением христианской веры, введено было славянами (равно как и в Индии) для отвращения тайных мужеубийств: осторожность, ужасная не менее самого злодеяния! Они считали жен совершенными рабами, во всяком случае безответными; не дозволяли им ни противоречить себе, ни жаловаться; обременяли их трудами, заботами хозяйственными и воображали, что супруга, умирая вместе с мужем, должна служить ему и на том свете. Сие рабство жен происходило, кажется, от того, что мужья обыкновенно покупали их: обычай, доныне соблюдаемый в Иллирии. Удаленные от дел народных, славянки ходили иногда на войну с отцами и супругами, не боясь смерти…»[1].

У этих славян процветала кровная месть, мать имела право умертвить дочь, если семья была многочисленной, но только не сына – будущего воина.

Вдумчивый читатель уже заметил некое несоответствие, если не сказать противоречивость, обычаев славян даже по отношению к женщинам, что легко объясняется многообразием и множеством самих славянских племен даже в отдельных регионах Восточной Европы.

Н.М. Карамзин приводит слова Нестора «о нравах славян российских», которые лучшим образом иллюстрируют данную мысль. «Поляне были образованнее других, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшала их жен; брак издревле считался святою обязанностью между ними; мир и целомудрие господствовали в семействах. Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с коими они жили среди лесов темных, питаясь всякою нечистотою; в распрях и ссорах убивали друг друга; не знали браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, но уводили и похищали девиц. Северяне, радимичи и вятичи уподоблялись нравами древлянам; также не ведали ни целомудрия, ни союзов брачных; но молодые люди обоего пола сходились на игрища между селениями: женихи выбирали невест и без всяких обрядов соглашались жить с ними вместе; многоженство было у них в обыкновении»[2].

Такими разными были славяне, осваивавшие разные регионы Европы и Малой Азии (куда, например, в начале VII века мигрировали в результате одного лишь похода около 200 тысяч славян). А если учесть, что обихаживали они земли, на которых (далее речь пойдет о славянах, сотворивших в Восточной Европе Русское государство) жили столь же разные племена, что заметную роль в становлении всего русского на том этапе истории сыграли самые разные великие переселения, а чуть позже – варяги, то можно представить, в каком котле «работал миксер истории», создавая основы не только государства, но и интересующего нас в данной книге образа прелестной россиянки.

На распутье оказался Кий, старший брат Щека, Хорива и сестры их Лыбеди. Не все ясно и однозначно в истории этого семейства. Сидел Кий на горе, возле перевоза Боричев через Днепр; Щек сидел на горе Щековица, Хорив на третьей горе – Хоривице. Четвертой горы не было. Где сидела сестра их Лыбедь – не понятно.

Согласно одной из версий, Кий был княжеского рода. Некоторые летописцы сравнивают его с Александром Македонским. Другие, правда, называют Кия с некоторым пренебрежением перевозчиком, забывая, что далеко не все, в том числе и славянские, монархи и основатели великих городов и даже династий обязательно были выходцами древних и знатных родов. Так или иначе (Кию видней), но, согласно народному историческому преданию, колянский князь Кий посетил, заложив Киев, самого византийского императора (либо Анастасия, правившего в 491–518 годах, либо Юстиниана I, возглавлявшего великую державу в 527–565 годах). Некоторые ученые считают сей акт выдающимся достижением Кия, с гордостью за него напоминая всем, что сразу после посещения императора полянский князь основал новый город Киев на Дунае, решив перенести сюда свою столицу. Странная какая-то гордость!

Опасаясь за свои северные границы, византийский монарх вполне мог предложить Кию построить на Дунае крепость для отражения налетов на Византию тех же аваров, например. И Кий, князь он был или перевозчик, безразлично, согласился с этим, но вовремя одумался, вернулся в Киев на Днепре. И вдруг все три брата и сестра их Лыбедь умирают. Почему же вдруг? Да потому, что умерли они в один день! Иначе у летописцев обязательно появились бы какие-то сведения о том, как развивались события после смерти того или иного брата и сестры их Лыбеди. А умереть они в один день могли по самым разным причинам.

Существует критикуемая многими учеными версия о том, что знаменитая «киевская четверка» являлась разбойничьей шайкой в великом Новгороде. Храбрая и весьма красивая Лыбедь участвовала во всех разбоях. Но однажды новгородцам удалось захватить трех братьев, сестру и всю их банду. Много лет их держали в темнице, а хотели повесить, но новгородский князь Олег помиловал их и отпустил с миром. Они отправились на юг по Днепру и остановились у трех известных уже читателю холмов, чтобы основать город Киев.

«Разбойный» вариант сразу же отметается добропорядочными специалистами, позабывшими, что тот же Рим основали обыкновенные бродяги, бомжи, говоря современным языком, но какой бы из приведенных и неприведенных вариантов мы не взяли за основу, везде фигурирует на равных правах, хотя и на последнем месте, Лыбедь, сестра основателей Киева, судьба которой могла бы прояснить некоторые моменты из жизни, например, княгини Ольги. К сожалению, источники ничего не говорят о жизни Лыбеди, о ее роли в жизни братьев.

Ольга

В судьбе киевской княгини Ольги переплелись две линии: женская, не совсем благополучная, и государственная, не всеми историками до сих пор оцененная по достоинству. Не так много в ее жизни было тайн, хотя секреты, и женские, и государственные, конечно же, были; и одна из тайн – о происхождении будущей жены Игоря, матери Святослава, регентши во времена его малолетства, а по сути – крупнейшего политического и государственного деятеля Восточной Европы своего времени, – не поддается рассекречиванию даже мудрейшим аналитикам. Такая это была женщина!

Согласно многим памятникам древнерусской литературы, Ольга родилась в Псковской земле в селении (веси) Выбуто в незнатной семье. В Иоакимовской летописи, дошедшей до нас в изложении В.Н. Татищева, историка, жившего в XVII–XVIII веках, Ольга принадлежала к знатному роду новгородского князя Гостомысла, пригласившего в свое время варягов в Восточную Европу. В других литературных памятниках говорится о якобы болгарском происхождении Ольги. Многие ученые выводят род княгини от варягов…

Знатная – не знатная. Псковитянка – варяжка – болгарка. Почему так много версий? Так уж ли это важно, где и в какой семье родилась Ольга? Да, очень важно. История Восточной Европы, Киевской Руси, Русского государства и России сложна в своем продвижении от века к веку. Каждое столетие вносило коррективы в жизнь великих и простых людей, меняло социальные и политические приоритеты… Князьям-Рюриковичам, например, не очень мог понравиться тот факт, что Ольга была псковитянкой, да еще и безродной, а не знатной варяжкой.

Но мы не будем спорить с учеными и тем более предлагать свои версии о происхождении Ольги, а лишь поведаем одну из них, на наш взгляд, самую романтичную.

На родине, в селении Выбуты, эту женщину звали по-славянски Прескрасой за красоту, доброе сердце и чуткую душу. И за трудолюбие. Согласно включенному в «Степенную книгу» житию св. Ольги, до замужества она работала гребцом на переправе и была физически очень сильной. Что ж, если верить преданиям, князь Кий тоже трудился на переправе. А первый чешский князь Пржемысл долгое время пахал в лаптях землю. То же самое делал Осман I, основатель династии турецких султанов. И таких примеров в истории человечества много.

Изначальная должность будущей правительницы огромного государства располагала к мудрым беседам с разными людьми, к накоплению житейского опыта, который впоследствии так ей пригодится. И это очень хорошо, что однажды на переправе оказался по случаю Игорь, сын Рюрика. Он увидел удалого гребца и поначалу даже не догадался, что это – девушка. А как подошел поближе к лодке да увидел бойкую и сильную Прекрасу, так и обомлел.

Вполне может быть, что молодые люди в тот миг полюбили друг друга самой счастливой в жизни любого смертного любовью с первого взгляда. В сухих летописных сводах составителям было не до лирики, и любовных романов в те века в Восточной Европе еще не писали, но семейная линия жизни Прекрасы-Ольги-Елены говорит о том, что любить она могла не хуже Пенелопы.

По другим сведениям, жену Игорю нашел Олег, который долгие годы управлял страной после смерти Рюрика, передавшего ему на смертном одре государство и сына.

После свадьбы в 905 году Прекраса стала называться Ольгой, в честь Олега, а этот факт говорит о высоком авторитете регента, об уважении к нему. Так или иначе, но Игорь в последующие годы не домогался власти, а жена не торопила его. Страной правил мудрый Олег. Умер он в 912 году.

Князь Игорь правил большой страной до 945 года. Боевой был князь. Водил дружину на юг, в Южнорусскую степь, два раза – в Константинополь, заключал выгодные договоры, привозил в Киев богатую добычу. Жена-красавица радовалась подаркам. Об участии Ольги в управлении, о влиянии этой женщины на политику мужа до рокового 945 года летописцы говорят очень мало, и в этом, быть может, повинна сама Ольга – зачем, в самом деле, мешать мужу из знатного варяжского рода своими подсказками. Вот и копила Ольга тихо-мирно до поры до времени государственный опыт для будущих великих дел. Хорошо известно, что теоретически научиться кататься на лошади, или на велосипеде, или на автомобиле невозможно, нужна практика.

В 945 году пришли к Игорю воины его и сказали, что пора за данью к древлянам идти, обносились совсем, одеться не во что. Бедные такие воины. Год назад всего вернулись они с богатой добычей из роскошной Византии. Целый год прошел, двенадцать месяцев. Кончилась добыча, одежда истрепалась, есть не на что.

«Пойдем, князь, за данью, и себе добудешь, и нам», – упрямые, изголодавшиеся дружинники надоели Игорю. Да и Ольга по дарам истосковалась, не стала она отговаривать мужа.

И он пошел с дружиной в город Искоростень.

Древляне выложили дань беспрекословно. Дружина у князя была большая. Он вспомнил о том, как трепетали перед ним византийцы, соглашаясь почти на все требования, и прибавил к прежней новую дань. Древляне покорно исполнили повеление Игоря.

На обратном пути, на поляне густого леса, Игорь сказал воинам: «Ступайте домой, я пособираю еще».

Узнав об этом, древляне собрались у своего князя Мала на совет. Тот сказал: «Если повадится волк к овцам, то перетаскает все стадо, пока не убьют его». Не сразу решились на отчаянный шаг жители Искоростеня, пытались они миром договориться с Игорем, но тот был упрям: дань ему новую подавай! Опытные люди пытались убедить молодых древлян не убивать князя киевского, но молодые не прислушались к голосу разума, убили Игоря, похоронили его в Деревской земле.

И началась история Ольги. Было ей в тот год далеко за пятьдесят. Но красу свою она сберегла, да опыт житейский накопила. Самое время великие дела вершить.

Гордые древляне отправили послов в Киев сватать Ольгу за князя Мала. Этот ход может показаться странным: победители идут на поклон к побежденным. Этот ход дает целый веер версий о происхождении Ольги, о внутриполитической ситуации в Восточной Европе, о силе славянских племен, о сложнейшем положении, в котором оказалась вдова Игоря. Как же поведет она себя со сватьями?

Княгиня встретила гостей с доброй улыбкой. «Любезна мне речь ваша, – ответила она на предложение сватов, – мужа моего мне не воскресить, но хочу воздать вам завтра честь перед людьми: идите к своей ладье и ложитесь спать, а утром придут люди, вы им говорите: “Не едем на конях, не пеши не пойдем, но понесите нас в ладье”».

Древляне доверились красивой женщине – странные они были люди. Или действительно силу за собой чувствовали? Проснулись они утром, умылись в днепровской воде, сели в ладью. Слуги Ольгины облепили со всех сторон судно и понесли его по городу. Гости подбоченились, грудь колесом, знай наших, древлянских. Ольга стояла на высоком крыльце с сыном Святославом. Хороша будет жена Малу. Мальчонку можно не бояться. Если станет гонор показывать, то и за отцом его можно отправить.

Поднесли слуги ладью в центр двора и по команде старшего бросили ее в глубокую яму, которую за ночь выкопали киевляне. Подошла княгиня к яме, где стонали от ушибов гости, спросила: «Хороша ли вам честь?» И услышала грустные голоса: «Пуще Игоревой смерти». Ольга приказала закопать пленных живьем, а в землю древлянскую отправила опытного человека, который передал им, что княгиня просит прислать к ней лучших мужей – иначе киевляне не пустят ее. Такой свадебный обычай в Киеве. Древляне даже не поинтересовались, куда запропастились послы, прибыли в Киев. Ольга – обольстительная женщина! – встретила их у ворот города и сказала, что по обычаю гостям надо сначала в баню сходить. Зашли древляне радостные в баню, но не успели раздеться, как услышали скрип закрываемой снаружи двери и тихий стон засова. А затем услышали они треск и шум огня. Вырваться из огненной душегубки никому из лучших древлян не удалось.

А Ольга, как ни в чем не бывало, послала в Искоростень письмо, в котором просила приготовить на могиле мужа «меды многия», чтобы сотворить «тризну по муже своем», и с небольшим отрядом телохранителей отправилась в Искоростень.

Древляне встретили ее как невесту своего князя, не догадываясь о невиданном в этих краях коварстве. Она прибыла на могилу, повелела насыпать над ней большой холм, и пока работали воины, княгиня стояла рядом и о чем-то сурово думала. Вырос могильный холм, совершили по Игорю тризну, сели люди за сколоченные тут же столы. Ольга улыбалась, потчевала всех медом да пивом, и никто из древлян не замечал, что гости почти не пьют, а Ольгино лицо хоть и улыбчивое, но напряженное, и холодом могильным веет от него.

Лишь спросил один воин сметливый: «Где дружина наша?» Ольга мило ответила ему: «Идет за мной дружина вместе с дружиной Игоря». Поверил воин и обрадовался, что сильнее теперь будет войско у древлян.

Под вечер хозяева, видно зельем опоенные, уснули крепким сном, а киевляне по знаку княгини перерезали всех до единого числом пять тысяч человек. Без боя княгиня нанесла противнику огромный ущерб! Древляне потеряли лучших людей, лучших воинов, но были они еще очень сильны.

Ольга не успокоилась на достигнутом и весной 946 года пришла в Деревскую землю с большой дружиной. Древляне встретили ее в чистом поле, но проиграли битву, рассыпались по Деревской земле, по городам и крепостям. Ольга подошла к Искоростеню. Несколько раз воины пытались овладеть крепостью штурмом, но защитники сражались отчаянно, понимая, что сделает с ними коварная мстительница.

Осада тоже не удалась. Настало время переговоров.

«Больше уже не хочу мстить вам», – сказала Ольга послам.

«Что хочешь от нас? – спросили они. – Дадим тебе мед и меха».

Ни меда, ни мехов не потребовала Ольга, а лишь по три голубя и по три воробья со двора. Удивились древляне, обрадовались, собрали по три голубя со двора да по три воробья. Ольга поблагодарила их, пошла в Киев. Но вечером остановила она своих воинов, раздала им птиц, повелела привязать к лапкам трут, обернутый платочками, поджечь его и пустить живые факелы в небо.

Голуби и воробьи устремились к своим жилищам и под стрехи домов. Город вспыхнул сразу во многих местах. Люди выбегали из крепости, Ольгины воины хватали всех. Город сгорел. Старейшин взяли в плен, многих воинов убили. Кого-то отдали в рабство дружинникам Ольги.

После разгрома древлян Ольга стала, по сути дела, регентшей при малолетнем сыне, хотя править в Киеве до совершеннолетия Святослава могли, согласно обычаям, только мужчины.

Начало государственной деятельности княгини было суровым. Жестоко расправившись с древлянами, Ольга напугала всех, кто мечтал отколоться от Киева. Это был верный ход, хотя и жестокий. Так поступали в разные времена и в разных странах многие правители, на долю которых выпадала необходимость бороться со смутой. Но не все из них добивались полной прочной победы, потому что, как правило, успех зависел не столько от суровых мер, сколько от следующих за ними ходов повелителей.

Запугать людей можно. Но редко кому удавалось долгое время править запуганными, тем более на стадии становления государства. Каким же был следующий ход Ольги?

Вскоре после усмирения Искоростеня она с дружиной и с четырехлетним сыном отправилась в поход по своим владениям. Но не воевать и жечь селения хотела она, а устанавливать порядок. Рюрик, Олег, Игорь по разным причинам не сделали то, зачем призвали их, согласно летописным сведениям, вожди Новгородской земли. Гибель Игоря показала всем, что положение варягов не столь уж и прочное, что не такие уж они и сильные. Огонь войны мог вспыхнуть в любую минуту. Оказавшись в подобном положении, какой-нибудь любитель помахать мечом и пострелять из лука продолжил бы боевые действия, не ожидая ответного хода побежденной стороны.

Ольга тоже не стала ждать. В том походе она, конечно же, показала силу княжеской дружины, но главное было в том, что грозная правительница провела первую на Руси государственную реформу. Она установила приемлемый для всех размер ежегодной дани, «урок», и точный порядок сборов. Кроме этого, Ольга приказала строить неподалеку от городов и крупных поселений становища и погосты для воинов, сопровождавших сборщиков налогов. Эти небольшие крепости со временем разрослись в города, которые стали центрами Русского государства. Страной городов – Гардарикой – станут называть Киевскую Русь иностранцы. Эту страну начала создавать Ольга.

Нововведения вдовы Игоря понравились славянам и другим племенам и народам Восточной Европы. Положение в стране стабилизировалось. Ольга, преподав мужчинам великолепный урок на тему «организации порядка», создала фундамент единого Русского государства.

Внутриполитическая ситуация и положение Ольги как правительницы настолько укрепились, что сразу же после похода по стране она принимает приглашение императора Византийской державы и отправляется в трудное даже для мужчин путешествие в город Константинополь. Русское посольство прибыло в Суду, гавань столицы Византии. Константин VII Багрянородный решил, видимо, показать архонтиссе русов (так называл он ее в своих мемуарах), кто есть кто, и заставил женщину два месяца ждать аудиенции. Ольга злилась, возненавидев императора. При встрече с ним она свой гнев сдержала, но переговоры в тот год не удались, и оба правителя остались недовольные. Злая Ольга вернулась в Киев. (Здесь стоит оговориться: некоторые ученые считают, что мать Святослава была в Константинополе один раз и позже.)

Вскоре из Византии прибыло ответное посольство. Оно по приказу княгини скучало в Почайне ровно столько, сколько провела в Суде княгиня. Чистая женская месть.

Прошло семь лет, в 953 году Константин Багрянородный вновь пригласил архонтиссу русов посетить его с государственным визитом.

Княгиня тщательно готовилась к поездке, к новой встрече с византийским императором. Оба они были заинтересованы друг в друге. Княгиня все чаще подумывала о том, что Русь должна сменить языческую веру на христианскую, надеялась укрепить международное положение своей страны. В ожидании второго приглашения она, по данным некоторых ученых, посылала людей к германскому императору Оттону I, но, как считают историки, это был, скорее всего, дипломатический трюк. Императору Византии, в свою очередь, нужны были сильные отчаянные воины. Да, страна у Константина была богатая, пожалуй, самая богатая на земном шаре того века, если учесть, что Танский Китай к тому времени развалился. И порядок был в Византийской империи. И православная христианская вера. И много подданных. А вот воевать за то все: за державу, за богатства, за веру и святыни, за подданных – в Византии почему-то было некому. Вот незадача-то! У княгини Ольги не было многого из того, что имел Константин Багрянородный. Зато она могла абсолютно безболезненно для безопасности страны выделить все имеющему императору сильных воинов.

9 сентября 954 года в императорском парадном Золотом зале состоялась пышная церемония приема русского посольства. Многочисленная свита во главе с архонтиссой вошла в роскошный зал. По замыслу императора роскошь и великолепие должны были смутить и напугать русов и их княгиню. Ее свита «остановилась на том же месте, где логофет (придворный распорядитель) предлагал послам обычные вопросы», и все люди Ольгины, как и предусматривалось этикетом, пали ниц. Княгиня падать не стала, разговаривала с императором стоя.

В тот же вечер состоялся парадный обед. Ольга гордо сидела между самыми знатными дамами, затем она была принята императрицей, в честь Ольги устроили торжественный выход придворных дам, гостью пригласили навстречу с императорской семьей. Подобные почести здесь редко кому оказывали.

Разные источники по-разному освещают встречи Ольги с Константином Багрянородным, но все они согласны с тем, что княгиня (между прочим, некоронованная особа, не христианка!) одержала блистательную дипломатическую победу.

Летописец Нестор в «Повести временных лет» зафиксировал одно из народных преданий о путешествии Ольги. В нем, в частности, говорится о том, что император предложил ей выйти за него замуж. Ольга, осторожная дипломатка, не отказала хозяину, но сначала попросила крестить ее. Константин VII, обрадованный, самолично крестил Ольгу, назвал ее дочерью. На следующий день он повторил предложение. Княгиня ответила: «Ты же сам крестил меня и назвал дочерью. У христиан такие браки не разрешаются, сам знаешь!» Император грустно улыбнулся: «Перехитрила ты меня!» – и щедро одарил гостью, ее свиту.

Многое удалось в жизни княгине Ольге. В 964 году, устав от государственных забот, она передала бразды правления сыну Святославу, и Русское государство, почти не воевавшее около двадцати лет (тоже ведь заслуга Ольгина!), вошло в долгую полосу войн. Сын Игоря остался язычником, он совершил много великолепных походов и стал основоположником русской военной доктрины, первым великим русским полководцем. Но с матерью он не соглашался по многим вопросам внутренней и внешней политики и, видимо, даже не думал, какое великое дело было сделано ею.

Ольга умерла в 969 году, уговорив сына не совершать над ней языческой тризны. Сын исполнил волю матери, похоронил ее и поспешил из Киева на Балканский полуостров. Там он храбро сражался, осуществил много воинских подвигов, согласился на почетную ничью с императором Иоанном Цимисхием, забрал богатую добычу и пошел в Киев. По пути на родину, у Днепровских порогов, на его ослабленное войско напали печенеги. Они разгромили русов, убили Святослава.

У всех, кого «обидели» киевские князья, появилась возможность отложиться от них. Конечно же, такие попытки были. Но большинство племен и народов, соединенных княгиней Ольгой в единое государство, бунтовать против Киева не хотели, потому что Прекраса-Ольга, после крещения Елена, дала им долгожданный порядок, хотя, конечно же, нельзя забывать и о Святославе, который в своих походах продемонстрировал силу киевских князей.

Рогнеда Рогволодовна

В конце 70-х годов Владимир Святославич вернулся из Скандинавии, куда он бежал, проиграв междоусобную борьбу брату Ярополку, в Новгород. Да не с пустыми руками, а с крепкой дружиной. За два года, проведенных в древнем отечестве, он возмужал, приобрел военный опыт и решимость продолжить борьбу.

Изгнав из Новгорода посадников Ярополка, он отправил их к брату «с честным предупреждением: «Я против него вооружаюсь!» И одновременно он послал людей в Полоцкую землю, где правил варяг Рогволод, ставленник великого князя, потребовав у него руки красавицы Рогнеды. Варяг, понимая, чем ему лично может грозить отказ, передал требование Владимира дочери Рогнеде. Та грубо отвергла предложение, сказав, что она не станет разувать раба. Владимир знал о договоре между Рогволодом и Ярополком по этому же поводу. Рогнеда могла ответить и помягче. Она была слишком гордой для более мудрого ответа, который не взбесил бы нового поклонника, сына ключницы Малуши при Ольге.

«Незаконнорожденный», с точки зрения дочери варяга, Владимир Святославич поднял дружину, взял Полоцк, убил Рогволода, его сыновей, женился на его строптивой дочери, и она-таки разула раба! Этот факт говорит о том, что кровь варягов-правителей стала быстро размываться в семьях князей. Если верить псковской версии, то Святослав был уже наполовину варяг, наполовину славянин, Владимир – лишь на четверть (правда, на отцовскую четверть!) варяг. И вполне возможно, что «чистокровную» гордую варяжку еще и данный факт возмутил. Чистота крови, если мы вспомним, например, историю инков, да и детские и юношеские годы Вильгельма Завоевателя (мы еще вспомним о нем), – важный фактор в жизни некоторых государств и правителей. За ней следить и следить надо… Но как за ней уследишь?! Как сохранишь в безупречной первозданности, когда появляются такие герои!

Владимир, недолго думая, отправился войной на Ярополка, с помощью предателя Блуда заманил брата в свой теремный дворец, и там два наемных варяга убили великого князя…

В контексте нашего разговора важно то, что Ярополк, уже женатый на «прекрасной греческой монахине», которую захватил в плен еще Святослав, домогался руки Рогнеды. И та не отказала ему, хотя и женатому, но не рабу. То есть официальное многоженство в тот век было делом вполне естественным. Сколько жен разрешалось иметь любому смертному или тому же великому князю, сказать трудно, но и в этом вопросе дела у Рогнеды Рогволодовны и Владимира Святославича не заладились. По вине, справедливости ради сказать, мужа.

Потому что был он до принятия крещения просто выдающимся женолюбом, уступающим в этом деле разве что Соломону да инкам, которым любые женщины державы не только обязаны были отдаваться при встрече, но и безумно этого желать, как величайшего счастья.

Из вышесказанного ясно, что Рогнеде встречи с Владимиром Святославичем большого счастья не доставляли, но, когда он в открытую стал пренебрегать гордой женщиной, да еще и поселил ее отдельно, за Киевом, на берегу Лыбеди, тут уж она рассвирепела. Оно и понятно. Женщиной она была хоть и гордой, но очень красивой, и ей, конечно же, не могло понравиться то, что у ее законного мужа, от которого она родила Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, двух дочерей, были еще в наложницах жена Ярополка, родившая Святополка, законная супруга, чехиня или богемка, родившая Вышеславла, еще одна жена, родившая Святослава и Мстислава, и четвертая жена, болгарка, родившая Бориса и Глеба, а еще, согласно летописным сведениям, в Вышегороде он имел 300 наложниц, а в Белгородке – еще 300 наложниц, а в селе Берестове – еще 200 наложниц. А кроме этого, глаз у Владимира был верный: в какой бы месте не очутился по случаю князь (а разъезжал он по стране частенько!), всюду глаз его выхватывал из людской толпы красотку.

Не стерпела такого над собой издевательства Рогнеда, которая после свадьбы с Владимиром по его повелению получила новое имя Горислава, решила она убить изменника. Однажды явился он к ней на берег Лыбеди, уснул, усталый, крепким сном, да не очень крепким. Она взяла нож острый в руки, замахнулась, но князь женские повадки знал хорошо. Еще бы ему их не знать! Одних наложниц имел он числом 800! Да каждая со своим норовом.

Отвел он удар, схватил жену, а та в слезы. Мол, не любишь ты меня и младенца Изяслава, Владимир оправдываться не стал, повелел жене законной брачную одежду надеть и ждать смерти.

Осталась у Рогнеды Рогволодовны одна надежда. На сына. Утром вошел князь с судьей в хоромы, где на богатом ложе сидела бледная жена, хотел сам привести приговор в исполнение, как вдруг откуда ни возьмись Изяслав, сын его и Рогнеды, предстал пред отцом, подал ему меч обнаженный и сурово изрек, мать спасая: «Я – свидетель!»

Испугался Владимир сына своего, младенца еще совсем, бросил меч да пошел на совет к боярам. Те попросили простить жену и дать ей в удел Полоцк, которым Рогволод владел.

Владимир так и сделал. Он построил город в Полоцкой земле, назвал его Изяславлем и отпустил туда жену с сыном. И на этом история гордой Рогнеды и ее мужа, выдающегося женолюба, не заканчивается, а скорее наоборот – только начинается. Ведь изгнанница к этому моменту еще не родила Владимиру всех его детей! А некоторые говорят, что ей совсем плохо жилось.

Впрочем, нельзя забывать и другую версию, согласно которой Рогнеда родила от Владимира единственного сына – Изяслава, род которого на протяжении последующих двух с половиной веков будет вести непримиримую борьбу с родом Ярослава, сына Владимира, получившего в управление не только Полоцкую, но и всю Русскую землю.

Н.И. Костомаров, комментируя пересказанное и нами предание о попытке Рогнеды убить Владимира, говорит о том, что «едва ли можно считать Ярослава сыном Рогнеды». Кто тут прав? И так ли важно для русской истории это обстоятельство? Для истории – не важно. Для историков – важно. Потому что есть повод для бесед, споров, для поиска, для построения всевозможных логических цепочек, которые, как это ни странно, к движению истории Восточной Европы частенько не имеют никакого отношения.

Например, некоторые ученые связывают распрю между потомками Рогволода и его дочери Рогнеды с потомками Владимира и его сына Ярослава Мудрого именно с тем, что Изяслав и Ярослав не являлись единоутробными братьями. Конечно, и это могло стать одной из причин, не главной, между прочим. Сводить начало Великой распри на Руси, продолжавшейся с XI по XV век, к одному лишь женолюбию Владимира, наплодившего так много неединоутробных сыновей, будущих удельных князей, было бы неверно.

Междоусобица в Восточной Европе имела куда более веские причины. Женщины в данном деле не повинны.

Так или иначе, но свой суровый нрав Рогнеда показала еще раз, уже после крещения Владимира, который, став примерным христианином, распустил свой гарем и разрешил дочери Рогволода вторично выйти замуж.

Гордячка отказалась и постриглась в монахини под именем Анастасия.

Умерла она приблизительно в 1000 году, еще совсем не старой.

Рогнеду-Анастасию, несостоявшуюся первую на Руси мужеубийцу, можно и пожалеть, как женщину. Владимир I Святославич хоть и сохранил ей жизнь, но искалечил счастье ее женское! А можно и возненавидеть ту варяжку, которая подняла руку на великого князя киевского, еще не ставшего отцом Ярослава, еще не крестившего Русь!.. Без полоцких князей, потомков Рогволода и его дочери Рогнеды, история Восточной Европы претерпела бы совсем незначительные изменения. Без Ярослава Мудрого, Ярославичей, Владимира Мономаха, Мономашичей и так далее вплоть до последних Рюриковичей она бы тоже состоялась и, вероятнее всего, шла бы по тем же путям и дорогам, но имела бы на каждом временном отрезке иных героев, иные подвиги и частные ошибки. И все-таки, почему Владимир не убил Рогнеду, а вместе с нею и Изяслава? Это – не праздный вопрос! Точный ответ на него поможет читателям и читательницам правильно оценить главные, направляющие характеристики того напряженнейшего исторического поля – Восточной Европы в IX–XII веках, – в котором жили, трудились, воевали, детей рожали мужчины и женщины: славяне, финно-угры, степняки, прибалты и так называемые варяги. Русские летописи, составлявшиеся на протяжении различных исторических эпох: когда род Рюриковичей доминировал на политическом небосклоне Киевской Руси, когда Русское государство находилось в жесткой данной зависимости от Орды, в период формирования страны Московии, – а также и другие редкие источники, дошедшие до наших дней, подают историю неискушенным людям таким образом, будто действительно то была не история Восточной Европы, а история рода Рюриковичей. Недаром у некоторых специалистов появилась так называемая норманнская теория, защитники которой утверждают, будто и государство в этом регионе создали варяги, и всю-то историю дальнейшую делали в основном они.

Но так ли было в действительности? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно точно установить демографические данные: сколько могла родить варягов та часть Скандинавии, из которой спускались в Восточную Европу «люди в кольчугах»; сколько рожала в те же времена (IX–XII века) Восточная Европа; сколько было на Руси чисто варяжских браков, семей, родов, династий; сколько было браков варяжско-смешанных?

«А зачем это знать в разговоре о Рогнеде, Изяславе и Владимире?» – спросит удивленный, а то и разочарованный читатель. А затем, чтобы понять причины довольно-таки мягкого, если не сказать, слюнтяйского отношения Владимира к Рогнеде после той страшной для него ночи. Почему он не убил ее, а вместе с нею и ее сына как потенциального мстителя? Потому что, хоть и варяг-полукровка, он находился в чужой стране, варягов в ней было мало, они должны были держаться друг за друга, чтобы не вспугнуть варягов, готовых отправиться к ним из Скандинавии. В X веке потомкам Рюрика устраивать братоубийственную широкомасштабную свару, убивать друг друга было опасно. Они бы здесь не выжили. Именно поэтому Владимир советовался с боярами, а они ему присоветовали мир и спасли тем самым от расправы Рогнеду – первую русскую потенциальную «леди Макбет».

Рассказ о дочери Рогволода будет однобоким, если не напомнить читателям и читательницам версию о славянских корнях полоцкого князя, сторонники которой установили, что имя «Рогволод» означает немного-немало «владелец рога», то есть мыса. Принципиально происхождение отца и дочери ничего не меняет в наших оценках ее судьбы и деяний. Хотя вряд ли она, будучи славянкой, назвала бы рабом сына Малуши, которая была дочерью искоростеньского князя Мала, очень влиятельного, надо сказать, и авторитетного в том же славянском мире. Не отрицая этой версии, именно как версии, причем весьма слабо обоснованной, автор данных строк считает, что только чужак с хорошей родословной мог так обозвать Владимира. Ни у Рогволода, ни тем более у Рогнеды, будь они славянских корней, такого права не было!

Без женщин сыту не сваришь (Легенда Белгорода на Ирпени)

Город Белгород на реке Ирпени неподалеку от Киева впервые упомянут в летописи под 980 годом. Через одиннадцать лет Владимир Святославич укрепил замок в Белгороде, являвшемся важным пунктом в системе обороны столицы от набегов кочевников. В 997 году город осаждали печенеги, о чем до наших дней дошло нижеприведенное предание.

Владимир отправился в Новгород, чтобы пополнить дружину для войны с печенегами. Узнав о том, что киевская дружина покинула город, степняки подошли к Белгороду. Богатый был город, печенеги надеялись взять здесь хорошую добычу. Но овладеть крепостью штурмом не удалось. Они окружили город и выслали на север разведку, чтобы своевременно отслеживать продвижение дружины Владимира. А князь тем временем вел переговоры с новгородцами, никак не мог убедить их выделить воинов.

Белгородцы надолго остались один на один с противником. Враг не пускал к крепости никого, изредка штурмуя город – осажденные уверенно отражали атаки. Но вот голод подкрался в крепость. А с голодом воевать трудно, потому что этот враг ведет страшный бой с человеком изнутри, беспрерывно. Он поражает не сразу, но почти всегда наверняка. Не было на земном шаре народа, который не испытал бы на себе муки голода. И редко кому удавалось одержать над голодом полную победу. Белгородцы держались до того момента, когда победа теряет всякий смысл, потому что одержать ее можно только ценой жизни: своей – ну здесь каждый волен решать сам, а вот за других, за близких и родных… волен ли решать человек? Волен, – говорят сильные люди, которые родились на свет лишь для того, чтобы побеждать всегда – любой ценой, ценой своей жизни, жизни любого человека вообще. Есть такие люди. Победа – смысл их существования.

Собрались люди на вече, стали думать, как быть. Еда кончилась, взрослые едва стоят на ногах, дети пухнут с голоду, умирают. Но печенеги убьют стариков и воинов, возьмут в рабство детей и женщин, разграбят, сожгут дома. Что делать? Нужно ждать Владимира. Он своих в беде не оставит. А если князь ничем не может помочь? Значит – бой до конца. Так говорили сильные люди. Но печенеги, озверев, возьмут город и всех – даже женщин и детей – убьют! Не лучше ли сдаться, выпросив у врага достойные условия, хотя бы пощадить детей? Дети – это жизнь. Они запомнят врагов, отомстят им. Жизнь – это тоже победа. Над смертью, над голодом. Так говорили некоторые.

Долго спорили белгородцы. Поздним вечером, решив сдаться, они разошлись по домам.

Об этом узнал седой старик, который уже совсем ходить не мог, не дошел до площади, где было вече. Сын рассказал ему о решении земляков. Возмутился дед, хотел побить сына, да силушки не хватило подняться со скамьи, взять в руки колотушку. Повелел он позвать старейшин, сказал им: «Не сдавайте город еще три дня. Надо испробовать все способы. Соберите со всех домов хоть по горсти овса, пшеницы, отрубей. Что у кого осталось…»

Старец долгий век прожил: все мудрое, о чем слышал, что видел, он запоминал. Ходили к нему люди за советом. И сейчас они сделали так, как он повелел.

Принесли женщины на площадь все, что осталось у них. Приказал старец «сделать болтушку для киселя, выкопать колодец, вставить в него кадь». Удивились горожане – не чудит ли старый? Но выхода у них не было, все в точности исполнили они. Затем старик приказал вылить кисель в кадь, упрятать ее в глубокий колодец. И еще один колодец повелел он выкопать и отыскать в городе лукошко с медом, «сделать из него пресладку сыту» и вылить в кадь вторую.

Наутро воеводы пригласили печенегов на переговоры. То-то обрадовались степняки!

Пришли они на площадь. Встретили их красны девицы, румянами накрашенные, с виду очень даже не голодные, бойкие. Воины, воеводы и старейшины тоже были здесь. Усадили гостей за стол. Повели разговоры: «Зачем губите себя? Если будете стоять и десять лет, не одолеете нас. Стены Белгорода крепкие, а пищу нам земля-мать дает. Испробуйте на вкус».

Белгородский воин почерпнул болтушки для киселя из колодца, вылил в латки. Женщины сварили кисель – вкусная, сытная пища! Печенегам понравилась. Но еще больше им мед пришелся по вкусу. Ну и живут же люди в Белгороде!

А жители, не жадные по натуре, налили целую корчагу кисельного раствора и еще одну корчагу сыты из колодцев – в подарок князю печенежскому и его женам, – и с миром проводили послов до ворот.

Князь печенегов позавидовал белгородцам и увел войско в степь широкую кочевать да искать землю, которая сама бы давала кисель и сыту.

Да так и не нашел ее степняк, хотя с голоду от этого не умер.

Царевна-лягушка

Одним из важнейших для исторического познания является всеми с детства любимая сказка. И как жаль, что, быстро взрослея, мы забываем о ней!

В качестве иллюстрации «демографической темы», затронутой в рассказе о судьбе Рогнеды-Анастасии, мы напомним читателям и читательницам один эпизод из всем известной сказки «Царевна-лягушка».

Два старших сына одного царя выстрелили из луков, стрелы полетели в терема, женились они на русских красавицах. Стрела младшего сына, Ивана-царевича, угодила в болото, «и вернула ему стрелу не русская девица, а заколдованная Царевна-лягушка». Российский историк Б.А. Рыбаков совершенно справедливо считает, что «сказочная встреча Ивана-царевича с лягушкой является фольклорным отражением соприкосновения русских дружинников или княжеских данников, вирников и емцов с местным мерянским населением. Вся страна, где скрывается Царевна-лягушка, это – болота, глухие леса с одинаковыми избушками, построенными колдуньями. Царевна-лягушка оказывается в каких-то родственных отношениях с этими колдуньями, схожими с Бабой-ягой»[3].

В этой сказке отражены диффузионные процессы проникновения сначала славян, а затем и русских дружинников в волго-клязьминский ареал, а также и в другие Восточноевропейские области: стрелы старших братьев Ивана-царевича выбрали места посуше. Не нужно иметь слишком уж буйную фантазию, чтобы догадаться о том, как часто летали во все стороны стрелы любви разных дружинников и как много было в Восточной Европе веселых свадеб, и как эти стрелы любви участвовали в формировании новой нации, и как быстро эта нация размывала в себе все чужеземное, в том числе и варяжское. «Земля есть корень всех существ», – было сказано одним из мудрецов Древнего Китая за 1,2 года до того, как в Восточной Европе каким-то варягом была пущена первая стрела любви.

Елизавета-Элисив. Старшая дочь Ярослава Мудрого (Ярицлейва)

В битве при Стикластадире 29 июля 1030 года законный монарх Норвегии, конунг Олав, потерпел поражение от своих противников – соотечественников, недовольных проводимой им политикой укрепления центральной власти, и поддержавшего их датского короля Кнута Могучего – и сам пал в жестокой сече. Много сторонников Олава погибло в сражении. Его сводный брат, Харальд, сын Сигурда Свиньи, пятнадцатилетний юноша, бился изо всех сил, привязав рукоять меча к еще не крепкой ладони, получил несколько ранений, чудом остался в живых.

Верные люди спасли его, перевезли в лес, где известный бонд (крестьянин, зажиточные бонды выступали в той битве против Олава) подлечил юношу, поставил на ноги.

Оставаться в Норвегии Харальд не мог. Кнут Могучий посадил на норвежский престол своего сына. И отправился Харальд в Гардарику (страну городов – так называли в Скандинавии Киевскую Русь), где правил конунг Ярицлейв – Ярослав Мудрый, у которого несколько лет назад уже находил приют Олав. Юноша надеялся, что и ему поможет конунг русов. Он не ошибся.

Ярослав встретил гостя хорошо. Дал ему вместе с Эйливом, сыном Регнвальда, крепкую дружину, доверял им важные ратные дела. Они воевали удачно и смело. Возвращаясь из походов, на пирах, воины шумно вспоминали подвиги, сочиняя боевые висы. Харальд тоже был поэтом – иначе и быть не могло в те века великих песнесказителей и воинов. Он читал свои прекрасные висы и хотел, чтобы слышали его сильный голос Ярицлейв, жена его Ингигерд (Ирина в замужестве) и дочь их Элисив (Елизавета). Он – человек боя, смелый вождь – робел, тщательно скрывая свои чувства ото всех и от Элисив, всякий раз, когда она с улыбкою смотрела на высокого воина-поэта.

Шумные пиры бывали у Ярицлейва. Но шум и суета не могли обмануть, отвлечь опытную Ингигерд от главного. У нее три дочери на выданье. Отвлекаться некогда. Она быстро раскусила Харальда и, как сказано в «Саге о Харальде Суровом», сказала об этом мужу.

Ярицлейв был не против отдать дочь за столь удачливого воина, но не сейчас.

Прошла зима, отшумело грозами лето, Харальд совершил удачный поход на Ляхов, вернулся с победой и добычей, а после обычного шумного пира, утром, они с Ярицлейвом надолго уединились.

Они говорили о деле важном. Письменного или словесного договора заключать не стали, не клялись друг другу, не целовали крест, но между ними уговор, и нарушать они его – молодой, воинственный и мудрый, сдержанный – не собирались.

Жена Ярицлейва узнала об уговоре и сказала об этом дочери. Элисив обрадовалась.

Вскоре ладьи верингов (так называли варягов в Византии) отплыли из Киева в Константинополь.

В упомянутой саге поведано о воинских подвигах Харальда и его верных верингах, находившихся на службе у византийской императрицы Зои Порфирородной более десяти лет. За эти годы сводный брат Олава Святого совершил несколько десятков удачных походов, взял около 80 городов, проявив лучшие качества крупного военачальника. Возвращаясь из походов, он щедро делился добычей с воинами, часть оставлял на содержание дружины и, естественно, с дозволения императрицы; отправлял огромные богатства на сохранность Ярицлейву. По уговору между ними.

А еще он писал чудесные висы. В том числе и знаменитые «Висы радости» своей возлюбленной Элисив-Елизавете, дочери Ярицлейва и Ингигерд.

Императрица не хотела отпускать удачливого полководца в Скандинавию, где после смерти Кнута Могучего у Харальда появилась возможность занять норвежский трон. Этому, кроме всего прочего, сопутствовало и изменение настроения бондов, натерпевшихся от норвежских повелителей. Такого момента Харальд упустить не мог. Зоя, узнав о планах веринга, арестовала его вместе с самыми преданными людьми, посадила чужеземцев в башню. Лишь чудо помогло в ту ночь скандинавам… и щедрость Харальда, который, вернувшись однажды из похода, рассчитался с вдовой одного из погибших своих воинов, жителей Константинополя, и нанял на свои деньги прекрасного врача, вылечившего ее сына. Теперь настал черед вдовы. Она, рискуя жизнью, помогла Харальду и его друзьям вырваться из смертельной ловушки.

И вскоре он прибыл к Ярицлейву.

Конунг русов, мудрый Ярослав, выполнил условия договора. Он сохранил все богатства Харальда, выдал за него Элисив, выделил богатое приданое, и жила дочь киевского князя, жена конунга Норвегии, счастливо, но не безмятежно, около двадцати лет. Почему же не безмятежно?

Да потому, что слишком часто воевал «последний король моря», последний крупный викинг, слишком напряженной была обстановка в Варяжском море, да и в «островной Европе». Родила Элисив двух дочерей, наследника не родила. Да, видимо, ее это не особенно волновало. Даже по скупым на любовную лирику строкам «Саги о Харальде Суровом» можно понять, какое неземное чувство связывало души этих двух людей, один из которых обязан был воевать, другой, то есть жена его, – ждать и надеяться.

В свой последний поход – на Альбион – Харальд Суровый, один из лучших полководцев XI века в Европе, а то и на всем земном шаре, собирался особенно тщательно. Уверенный в победе, он взял с собой Элисив, двух их дочерей, Марию и Ингигерд, сына от другой жены – Олава. Старшего сына Магнуса Харальд объявил королем Норвегии.

Огромный флот Харальда Сурового взял курс на Альбион, остановился на Оркнейских островах. Здесь конунг оставил любимую жену и дочерей и отправился дальше вдоль берегов Шотландии на юг. Норвежское войско высадилось на берег, захватило Кливленд, одержало несколько побед, но главную битву Харальд Суровый проиграл. Это случилось неподалеку от Станфордабрюггьере (Стамфорд-Бридже) 25 сентября 1066 года. Король Англии Гарольд, сын Гудвина, разгромил норвежское войско. Харальд в битве погиб.

Через 19 дней, 14 октября, в битве при Гастингсе, герцог Нормандии Вильгельм Мусекон-порожденный, хорошо знавший сестру Элисив – вторую дочь Ярицлейва Анну, разгромил войско Гарольда, сына Гудвина, и начал прекрасно спланированное и хорошо подготовленное завоевание Альбиона. Эта акция даст ему имена Победитель, Завоеватель, но другое имя – «Побочный» – он будет помнить до конца дней своих. Так называла его Анна Киевская, королева Франции, младшая сестра Элисив.

Завоевание Альбиона откроет новую страницу в истории Европы и Средиземноморья.

Но старшая дочь конунга русов не заинтересовалась этими знаковыми геополитическими событиями.

Слухи о победах Вильгельма сына Роберта Дьявола, ставшего королем Англии, доходили до Элисив. Она относилась к ним равнодушно. Ее не интересовали дела королей, князей, императоров, она жила в доме, построенном еще при Харальде на скалистом берегу моря, иной раз выходила по вечерам под навес, где когда-то англичанин Тости уговаривал ее мужа пойти войной на Англию, и вспоминала его «висы радости»:

Прочитав эту замечательную вису в переводе автора XIX века, можно сделать парадоксальный вывод о том, что всю свою жизнь Харальд бегал наперегонки со своей судьбой да так и не догнал ее, не успокоился до тех пор, пока она терпела его, хоть и пренебрегала им.

Может быть, об этом думала и Элисив (Елизавета, дочь Ярослава Мудрого), смирно доживая свой век в доме на скале у моря.

Анна Ярославна – королева Франции

Хорошо жила-поживала под Харальдом Суровым Элисив-Елизавета, милая душа, скромная, но не слабая, не плаксивая. И конунгу Норвегии с ней было хорошо. Знал он, воинственный и нежный («Висы радости» грубиян не напишет), что дома, на берегу скалы у моря, шумного, как вся его жизнь, ждет его радость великая, жена Элисив. Сильным был «последний морской король», последний «бродяга моря», последний викинг, и сила эта подпитывалась постоянно нежной энергией милой жены. Идиллия, честное слово! Какой царь-король-император не мечтает о подобных подданных?! Элисив – высочайший образец подданного!

А младшая сестра ее, Анна?

Она родилась между 1024 и 1032 годами. Киевская держава приближалась к апогею славы и могущества, хотя опытный политик уже в эти годы мог бы догадаться, что пора расцвета и стабильности будет в Восточной Европе кратковременной и непрочной: слишком уж шаткими были дела в окружавшем Русское государство мире, слишком быстро накапливались противоречия внутри стремительно разрастающегося дома князей Рюриковичей.

Но вряд ли жена Ярослава мудрого, варяжка Ингигерд, имела возможность мыслить объемно, планетарно. Многие женщины, в том числе и россиянки, отличаются конкретным мышлением и некой замкнутостью, которая, впрочем, часто бывает конструктивной, созидательной, а то и взрывоопасной, когда в результате активной деятельности в этом замкнутом женском пространстве со временем накапливается энергия громадной силы, способная (если ее не пустить на добрые дела) сокрушить все на своем пути. В этом случае женщина, в принципе, существо, созидательное по сути своей, может стать страшнее взрыва супертермоядерной бомбы. С Ингигерд этого не произошло, и слава богу, как говорится.

Она хорошо воспитала дочерей, дала им достойное по тем временам образование. Анна, как и ее сестры, вышивала шелком и золотом, знала скандинавский язык, читала наизусть саги, хорошо освоила верховую езду. Трудно сказать, дала ли строгая мать, сама вникавшая во все перипетии государственных дел, дочерям азы искусства и науки управления. Если верить той же «Саге о Харальде Суровом», то Элисив хватало и домашних дел, и она из-за этого не страдала, тем более что дом-то у нее был не простой, а королевский. Но Анна? Да, если она действительно знала наизусть многие саги, да вдумчиво читала их и слушала в исполнении скандинавских сказателей и песнесказителей, то профанкой в науке управления ее нельзя назвать: так много мудрого могла она почерпнуть из саг и баллад скандинавских, из книг, которые она читала и даже переписывала, работая в библиотеке при Софийском соборе, основанной Ярославом Мудрым.

Так или иначе, но последующие события говорят о том, что Анна, дочь Ярицлейва, была политиком не слабым.

Эта новая жизнь началась для нее в 1044 году, когда из Парижа в Киев прибыло посольство во главе с епископом Роже, обратившемся к киевскому князю с просьбой от короля Франции Генриха I выдать за французского монарха вторую дочь Анну.

Согласно некоторым источникам, король весьма огорчился, когда узнал, что Роже вернулся без киевской невесты. Этот факт дал богатую почву для любителей поразмышлять. Некоторые специалисты вспоминают засвидетельствованные немецким хронистом Альбертом Ашафенбургским переговоры Ярослава Мудрого с немецким королем о заключении династического союза. Другие говорят о малолетстве Анны, которой к тому времени могло исполниться по одним данным 12–13, а по другим – 20 (!) лет. Кто-то связывает отказ князя с его прирожденной мудрой осторожностью. И редко кто вспоминает об одном древнем русском обычае (впрочем, не только русском!), согласно которому первой выходит замуж старшая дочь, за ней – следующая по возрасту. Между прочим, в крепких семьях, восточноевропейских и российских, подобный обычай действует и поныне.

А в 1044 году старшая дочь Ярицлейва была еще не замужем, еще Харальд III Хардероде (Суровый то есть) находился в Византийской империи на военном заработке у «хозяйки» Зои. По свидетельству разных ученых, он вернется в Киев только во второй половине 1045 года. Французские сватьи не учли этого важного момента и приехали в Париж ни с чем. Но – и без отказа! Потому что по прошествии четырех лет сватовство повторилось, Ярослав, не нарушив обычая, выдал дочь за короля Франции Генриха I, а уже 14 мая 1049 года в Реймсе архиепископ Ги де Шатильон сочетал в законном браке красавицу Анну и французского короля.

Новая королева очаровала и поразила всех статью, умом, обходительностью и государственной хваткой. Возненавидел ее лишь один человек – Вильгельм, сын Роберта Дьявола, герцог Нормандии. Анна относилась к нему так же, как полоцкая Рогнеда к Владимиру, сыну Святослава и Мамуши. Даже хуже того. Потому что юный Вильгельм, родившийся приблизительно в 1027 году, отцом имел Роберта, норманна, а мать – полоскальщицу белья Арлетту, незаконную жену, да и не жену вовсе, а что-то вроде наложницы.

Крут и дик был Роберт. Дьяволом прозвали его не зря. Такими именами люди не разбрасываются. Но даже дьяволам Бог дает шанс влюбиться по-настоящему. Судя по дошедшим до нас источникам, Роберту крупно повезло в жизни. Случайно встретил он Арлетту, полоскавшую белье в лесном ручье, и влюбился, уже женатый. По сути своей разбойник, он держал в жутком страхе жителей деревень и селений. Отец Арлетты вынужден был отдать свою дочь в наложницы, во дворец Роберта. Сына от нее Дьявол назвал Вильгельмом, и медленно-медленно стало уходить из души его все дьявольское.

Когда Вильгельму исполнилось 7 лет, отец отправился в Иерусалим замаливать грехи, предварительно заставив своих вассалов присягнуть сыну. На обратном пути паломник умер. Сына его, Вильгельма, взял на воспитание Генрих I. Об их взаимоотношениях можно узнать из других книг. Они были сложными и противоречивыми. Но Генрих I, как и другие неглупые люди, старался вслух не произносить при Вильгельме тупое слово: незаконнорожденный. Сына Роберта Дьявола это слово приводило в дикую ярость. Повзрослев, взяв в 14 лет власть в Руане, столице Нормандии, он часто воевал, в том числе и против Генриха I, и как расправлялся сын Роберта Дьявола с теми, кто хоть намеком вспоминал при нем об Арлетте! По его приказу словоохотливым вырывали языки, отрубали руки, ноги, затем – головы, пытали так, что даже палачам становилось не по себе.

На пиру увидел Вильгельм новую королеву Франции, услышал из уст ее новое страшное слово: «побочный» – и возненавидел законнорожденную дочь конунга русов, прибывшую в Париж рожать законнорожденных наследников престола.

В русской книге о русских женщинах принято говорить лишь хорошие слова о своих славных соотечественницах, тем более о таких, какой была и осталась в памяти благодарных французов Анна. Зачем же вспоминать Вильгельма, Арлетту, Роберта, когда весь мир искренно восторгается воистину великой женщиной и ее великими делами? Действительно, нехорошо.

Но!

В русской же литературе на рубеже XX–XXI веков появились книжонки (а как еще подобные изделия книжной продукции назвать?!), в которых авторы пытаются создать образ русской женщины, мягко говоря, не соответствующий действительности, реалиям русской истории, быта русских дворцов и хижин. Неискушенный читатель, полистав эту продукцию, может подумать, что родившая и воспитавшая русский народ женщина и впрямь легка была на незаконные связи, на блуд.

Рогнеда, кем бы она ни была, славянкой или варяжкой, не хотела разувать Владимира, а затем чуть не убила мужа своего, погрязшего в пороке. Почему? Потому что порок этот она ненавидела, между прочим, еще и язычницей будучи! И не потому ли, что судьи ее, бояре, точно так же ненавидели этот порок, она осталась жива?

И новая королева Франции, Анна Киевская, издевалась над юным Вильгельмом потому, что ненавидела она блудливое своеволие высокопоставленных одичалых мужиков. Мудрая (тому свидетельствуют источники, в том числе и французские, и западноевропейские), она, христианка к тому же, не могла не знать, что незаконнорожденных детей не бывает, что Бог не допустил бы рождение незаконного и даже побочного дитя. Все дети законны! Потому, что они ни в чем не повинны перед людьми и перед Богом в момент своего рождения и даже в момент зачатия. Королева Франции, дочь Ярослава Мудрого и Ингигерд (Ирины), действительно получила хорошее воспитание. Хотя и Вильгельм, ненавидевший ее, был по-своему прав. Потому что незаконнорожденным или побочным он не был.

У знакомого с дальнейшей судьбой Анны могут появиться этакая саркастическая зловредная улыбка и ехидненький вопрос: «А как же назвать роман этой хорошо воспитанной дочери Ярослава Мудрого с Раулем III?» Ну уж никак не блудом. Это во-первых. А во-вторых, сначала нужно рассказать, следуя хронологическому принципу, о деяниях королевы Франции до того момента, когда Рауль «украл» ее.

Жизнь парижская началась у нее, как это принято у женщин, с тоски. А почему бы не затосковать королеве в стране, где «жилища мрачны, церкви безобразны, нравы ужасны» (так писала она отцу в те годы), где никто не понимает глубины и поэтической прелести саг, где постоянно идет война, где король имеет совсем маленькую власть?! Киев, по общему признанию специалистов, являлся в те годы величественным и прекраснейшим городом, уступавшим по роскоши храмов и дворцов в Европе лишь Константинополю. Парижу было очень далеко до этого богатства и великолепия.

Но жизнь и, главное, богатая душа Анны взяли свое. Королева занялась благотворительностью, она часто раздавала бедным милостыню, помогала вдовам и сиротам, делала щедрые пожертвования монастырям, основывала церкви. Новые соотечественники называли ее «доброй королевой», папа римский Николай II – «славной королевой». В популизме обвинять эту женщину нельзя хотя бы потому, что даже Генрих I был настолько поражен ее деловыми качествами и государственным умом, что предоставил ей право ставить на государственных документах свою подпись рядом с его подписью. В XI веке лишь византийские императрицы могли обладать подобным правом и, главное, доверием монархов.

Увлеченная общественной деятельностью, Анна не забывала и о главном своем предназначении: о рождении наследника французского престола. Вдовец Генрих I не получил от первой жены, Матильды, законного наследника. Три года супружеской жизни с Анной Киевской минуло, королева ребенка не родила.

Однажды она помолилась святому Викентию, защитнику французов, дала обет построить после рождения сына монастырь в честь святого Викентия. Бог услышал ее молитвы. Вскоре Анна родила сына. Его назвали новым для Франции греческим именем – Филипп. После этого дела пошли лучше. Анна на радость королю и французам родила еще двух сыновей: Роберта, он умер в детстве, и Гуго, который явился родоначальником королевской линии Вермандуа.

Теперь Анна полностью переключилась на воспитание своих сыновей, благо опыт матери у нее был свеж в памяти, да и сама она имела педагогический талант. Филипп I и Гуго Великий получили серьезное «монаршее» воспитание.

Положение Генриха I и Анны Русской, видимо, было не столь уж прочным. Только этим можно объяснить тот факт, что 23 мая 1059 года в Реймсском соборе Генрих I передал Филиппу I, семилетнему, французский трон, и сын, естественно, в присутствии знати прочитал клятву «будущего короля». В стране действительно было неспокойно. Как и во всей Европе. Положение усугублялось еще и тем, что быстро усиливался герцог Нормандии Вильгельм I. От него можно было ожидать любой каверзы. Поэтому передача Генрихом I власти Филиппу говорит о многом. В том числе и о хорошем отношении старого короля к его супруге, матери его сына! А это, в свою очередь, говорит о том, что Анна Русская была хорошей ему женой, что он верил в ее способности и возможности, в ее государственный ум и такт.

Богатырским здоровьем Генрих I не отличался. Свою близкую кончину он, видимо, предчувствовал. И, естественно, он хотел передать Францию в надежные руки.

В 1060 году он умер. Анна стала регентшей юного короля. В том же году она переехала с сыном в замок Санлис неподалеку от Парижа и прожила несколько лет. Рядом, в местечке Витель, возводился основанный ей, согласно обету, монастырь Сен-Венсен. Здесь же, в замке, шла напряженная государственная и культурно-религиозная жизнь регентши, что официально подтверждается ее подписями на многочисленных государственных и других документах.

Здесь же приблизительно в 1062 году началась новая страница жизни Анны, королевы Франции: ее любовь с графом Раулем III, потомком Карла Великого, богатым, независимым человеком, дважды женатым. Первая его жена умерла в 1053 году, вторую он уличил в супружеской неверности и расстался, ожидая расторжения брака.

Источники уверяют, что Рауль де Крепи и де Валуа впервые увидел Анну в лесу в окрестностях Санлиса, когда она охотилась верхом на лихом скакуне. Было ей в ту пору от 30 до 38 лет. Изящный возраст для любви! Конечно же, они могли встретиться и раньше. Рауль де Крепи, один из самых могущественных феодалов Франции, хоть и прослыл человеком своенравным, хоть и оспаривал право на французскую корону с Капетингами, хоть и игнорировал частенько постановления короля и волю самого папы римского, не был таким задиристым, как, скажем, тот же Вильгельм, и наверняка, даже любопытства ради, он побывал хотя бы уж на одном из пиров у короля после женитьбы последнего на дочери конунга русов. Но старофранцузские хроники этого не подметили, не зафиксировали. Оно так и романтичнее!

Увидев всадницу, Анну, Рауль влюбился в нее, и она ответила взаимностью. Что же им в таком случае оставалось делать? Ясно, что брак этой красивой пары мало кому во Франции и в Западной Европе понравился бы. Потомок Карла Великого не страдал отсутствием амбиций. Он наверняка мог бы воспользоваться благоприятной ситуацией и занять французский престол. Такие мысли будоражили всех заинтересованных, в том числе и папу римского, который делал все, чтобы не дать ни одному монарху Европы возвыситься. Кстати, именно поэтому католическая церковь поддержала Вильгельма I с его идеей вторжения на Альбион, короли и религиозные деятели которого всегда проявляли самостоятельность. Боялись усиления Рауля и другие монархи Европы, и французская знать. Но боялись этого человека перечисленные и неперечисленные политические силы и отдельно взятые феодалы, короли, кардиналы, папы и так далее зря! Потому что по-настоящему влюбленного человека власть не манит. У него своих забот хватает. У него – любовь.

Анна тоже влюбилась не на шутку, но очень вовремя! В самом деле, долг она свой как французская королева, как русская княжна, как бывшая жена Генриха I, мать любящих ее до конца жизни сыновей, выполнила. Никого не подвела, никого не предала, никому плохого не сделала (оставим, в конце концов, в покое Вильгельма Завоевателя!), никому не изменила, красу свою сберегла и физическую, и духовную – ну зачем же ей было скромничать и удаляться от себя же самой, еще не потерявшей вкус к любви и влюбившейся, в какие-нибудь «бабушкины заботы», а то и в монастырь?!

Она осталась в миру! И правильно сделала.

Существует психологически, да и чисто по-женски, неверное мнение о том, что Рауль похитил ее во время прогулки в лесных дебрях Санлиса. И после этого держал Анну в своем родовом замке около 11 лет. И даже заставил ее обвенчаться, естественно, добровольно. А потом молодые супруги объявили всему миру о замужестве. И разразился в Европе настоящий шторм.

Так оно и было на самом деле. Только вряд ли Анна Русская, женщина не только красивая и умная, но еще и с характером, позволила бы украсть себя против собственной воли и, не приведи Господь, нелюбимому человеку! Быть такого не могло. Хотя сам факт кражи вполне мог иметь место, как некий ритуал влюбленных, как шалость невесты и жениха. Простительная такая шалость – если люди любят друг друга, если им так в жизни повезло, ну пусть они немного пошалят!

Вторая жена Рауля де Крепи и де Валуа, уличенная в измене Алиенора, вознегодовала и прямиком к папе римскому отправилась жаловаться. А у папы римского своих дел по горло, и главное из них – не дать возвыситься своевольным германским императорам и королям Альбиона, и всем, кому захочется, а значит, и Раулю III, потомку Карла Великого, мужу дочери скончавшегося, правда, к тому времени, конунга Ярицлейва, а заодно и вдовы короля Франции! Хорошего союзника нашла себе Алиенора. Папа римский отлучил Рауля от церкви, то есть отлучил от церкви любовь двух невинных сердец! И это не напугало их. Они жили счастливо почти 11 лет. В сентябре 1074 года граф Рауль де Крепи и де Валуа умер.

Анна, потерявшая титул королевы Франции по вине Алиеноры и папы римского, вернулась в королевскую резиденцию, и сын вновь доверил ей государственные дела. С сыном и с Францией ее не мог разлучить даже папский гнев. Данный факт говорит прежде всего о сыновьем уважении, о прекрасных материнских качествах Анны, которая на официальных документах подписывалась теперь так: «Анна, мать короля Филиппа».

Последняя ее подпись относится к 1075 году. После этого ни в одном источнике о ней не говорится ни слова. И это странно! Это дает повод ко всевозможным размышлениям о дальнейшей судьбе еще молодой и крепкой женщины, о том, кому выгодно было предать забвению ее имя… Кому-то это было нужно.

Исследователи нашего времени с ног сбились в поисках могилы Анны, королевы Франции, матери короля Филиппа. Пока они не нашли ее могилу на территории Франции.

Некоторые ученые считают, что Анна могла уехать в Киев. Такое событие русские летописцы вряд ли обошли бы молчанием, тем более в конце 70-х годов XI века, когда междоусобица и борьба с половцами еще не так сильно ворошили Русь и «загружали» военной работой князей.

Впрочем, этот предположительный приезд на Родину ничего нового, яркого в образ Анны не вносил, хотя, конечно же, столь патриотический акт можно и поэксплуатировать в каких-либо целях.

В нашей книге подобная эксплуатация будет излишней: уж очень красивый образ создала Анна Русская – королева Франции! В книге «Любовные истории в истории Франции» французский историк Ги Бретон тоже не согласен с теми, кто утверждает, будто Анна уехала умирать в Россию. «Зачем нужно было престарелой даме возвращаться в страну, где она никого не знала? На самом деле Анна умерла во Франции около 1076 года и, вероятно, была похоронена в аббатстве де Вилье». По поводу престарелости жены возраста от 42 до 50 лет Ги Бретон переборщил, хотя это и не самый блестящий возраст для дамы, привыкшей к своей красоте. Но в одном французский историк и писатель прав: Анна не была на Родине более четверти века, и она действительно не знала в Киеве никого.

Коротко о других женщинах XI века

Анастасия, младшая дочь Ярослава Мудрого, приглянулась Андрею, сыну герцога Ласло Сара, двоюродного брата венгерского короля Иштвана I Святого. Оказался он в Киеве по случаю.

После смерти Иштвана I власть в Венгрии в 1038 году захватил король Петр. Андрей вместе с братом Левенты вынужден был искать политического убежища. Сделать это не удалось, потому что Петра поддерживал германский император, с которым портить отношения никто не хотел. Отказал беглецам и волынский князь Игорь Ярославич.

Братья подались в степь, несколько лет воевали там, ходили в походы. В эти годы в Восточноевропейской степи произошли важные изменения: перешедшие в X веке Волгу кочевые племена половцев окрепли в степях севернее Кавказа, и теперь они стали теснить ослабевших в борьбе с русскими князьями и другими соседями по Северному Причерноморью печенегов.

В сороковых годах братьев-венгров пригласил к себе Ярослав Мудрый, уже осознавший в полной мере силу и авторитет Русского государства.

В 1046 году представители венгерской знати пригласили Андрея на престол. И только теперь сын Ласло Сара попросил у Ярослава руки Анастасии. Русский князь, конечно же, не отказал будущему королю. Молодожены отправились в Венгрию, Анастасия, приняв имя Агмунды, стала королевой Венгрии, вскоре родила сына Шаламона.

Можно ли назвать ее жизнь счастливой и радостной в стране, которая в тот век представляла собой арену борьбы за власть разных политических сил и группировок? Да, видимо, можно, хотя бы потому, что вся Европа в XI столетии бурлила, и разве что на вершинах Альп и других горных массивов, а также где-нибудь за Полярным кругом было относительно тихо. С другой стороны, история Венгрии в тот век имела некую грустную для впечатлительных натур особенность. Проиграв Оттону I в 955 году битву на реке Лех после долгой затянувшейся осады Аугсбурга, венгры потеряли так много прекрасных воинов, что восстановить военную мощь они не смогли и в XI веке. Этим обстоятельствам (а также внутренними неурядицами у венгров) пользовались все монархи Европы. Ярослав Мудрый поддерживал группировку Андрея I, своего зятя. В 1054 году отец Анастасии скончался. На Руси, пока еще единой, загорелся огонь смуты. Пока еще слабенький совсем. Но недруги Андрея I тут же подняли головы.

Низвергнутого Петра поддержал Генрих III, германский король. Андрей в поисках союзника поладил со своим младшим братом Белой, обещав объявить его наследником престола. Вскоре Андрей пожалел об этом – сына-то своего он обделил!

Отразив несколько нашествий германских войск, венгерский король в 1058 году заключил с королем Германии выгодный для себя мир. Но в 1060 году в битве на берегах Тиссы он потерпел сокрушительное поражение от брата Белы и умер от многочисленных ран.

Королем Венгрии стал Бела I. Анастасия бежала с сыном в… Германию (!), с которой ее муж так упорно боролся совсем недавно. Отсюда, из центра Европы, она писала родному брату Изяславу, великому князю киевскому, письма с просьбой не поддерживать Белу I, который, следует помнить, жестоко расправился с язычниками, совершившими отчаянную попытку вернуться к идолопоклонничеству, впервые в истории Венгрии осуществил реформы по регулированию меры веса и монетной системы, устроил ярмарки, оживившие торговлю и экономику страны в целом. Казалось бы, неплохой король для Венгрии. Но для других стран никакой король в Венгрии не мог быть хорошим в тот век, когда все быстрее разгорался огонь мировой междоусобицы. Хороша была нестабильность!

Бела I правил всего два года.

В 1063 году власть в Венгрии взял Шаламон, и последующие 11 лет его мать, Анастасия-Агмунда жила в королевском дворце. Сын ее правил до 1074 года. Как жила после этого дочь Ярослава Мудрого, ученые пока не знают, но ясно одно, что Анастасия свой материнский долг исполнила, а уж могла ли она быть счастливой, сказать сложно.

В истории человечества с давних времен, еще до рождения Будды и Иисуса Христа, были известны явления, которые позже, когда на земном шаре возникли и окрепли монорелигии, стали называться отшельничеством, монашеством. Это тяготение некоторых людей к общинному и даже личностному уединению всегда вызывало споры людей в миру. Не каждому человеку обыкновенному дано понять глубинную суть этого душевного явления. В том числе, например, и автору данных строк, который оставляет за собой право ни с кем не спорить по этому поводу, а значит, и не принимать никаких концепций, версий, теорий, обоснований, доказательств, приводимых как яростными «оправдателями» этого явления, так и столь же яростными хулителями его; а также право восторгаться силой духа ушедших от мира «высоких людей».

Но женщина! Каково же ей там, в себе, «наедине с Богом», в женской общине?! Какая сила влечет женщин в монастыри?

Перед тем как рассказать краткую историю основания первого на Руси женского монастыря, мы предлагаем читателям еще более краткий, беглый экскурс в историю монашества.

Как явление в эпоху раннего христианства монашество зародилось на рубеже III–IV веков в Египте. Основателем монашества считается Антоний Великий. Он родился в 250 году в деревне Кома в Египте в зажиточной семье крестьянина-копта. В 270 году Антоний раздал все свое имущество бедным, некоторое время жил с одним старцем, затем уединился, поселился в гробнице, откуда вскоре перешел в пещеру, где прожил 20 лет. В 311 году он явился в Александрию, где поддержал добрым словом христиан, гонимых императором Максимианом.

Затем он ушел на пустынный берег Красного моря и там прожил долгие годы.

В 335 году по просьбе Афанасия Великого он обличал в Александрии арианскую ересь, после чего вновь вернулся в пустыню в сопровождении небольшой группы общинников, которые возникали здесь спонтанно с середины III века. Люди шли в пустыни в поисках духовных истин, которых не могло дать им морально и духовно, и душевно разложившееся общество отживающей свое Римской империи.

В 320 году коптом Пахомием в Египте был основан первый монастырь – объединение монахов в общину с определенным уставом. Отсюда монашество быстро распространилось по великой державе.

В IV веке Василий Великий написал для иноков сборник правил нравственной жизни, ставший Уставом Византийского монашества, стремившего довести аскетизм до крайности, хотя ученые называют автором древнейшего устава его учителя – Пахомия.

Уже в V веке существовали, например в Ирландии, женские монастыри.

В 534 году Цезарий, епископ Арля, написал устав для женского монастыря в Арле. Первой настоятельницей этой обители стала, по свидетельству Григория Турского, сестра Цезария.

История женского монашества в Западной Европе знает много удивительных аскетических подвигов, много монахинь было причислено католической и православной церковью к лику святых.

История женского монашества на Руси берет свое начало с киевского Андреевского монастыря, первой игуменьей которого стала Анна (Янка) Всеволодовна, сестра Владимира Мономаха.

Она родилась в 1054 году. Матерью ее была бывшая византийская принцесса Мария. Она внимательно следила за воспитанием и образованием сына Владимира (Мономаха) и Анны. Сын изучал «мужские» науки (военную историю, например), дочь – «женскую» науку, то есть рукоделие. Оба они подолгу слушали чтение церковных книг, сами читали много. У обоих взрослые заметили склонность к языкам. Учили детей великого князя славянской и греческой грамоте, математике, философии, астрономии, риторике. Владимир, кроме этого, занимался воинской подготовкой. В общем, все как и полагается в царских семьях: а таковой можно и нужно считать семьи великих киевских князей приблизительно с 1030-х по 1080-е годы, когда, стоит повториться, Киевская Русь пережила краткий миг могущества и славы.

В 1067 году княгиня Мария умерла, и вскоре Всеволод женился второй раз на дочери половецкого хана, которая после свадьбы получила имя Анна. Видимо, поэтому дочь Марии и Всеволода стали теперь называть Янкой.

Всеволод Ярославич искал ей жениха хорошего, удачно сосватал Янку за византийского царевича Константина, состоялась помолвка, но вдруг жениха насильно постригли в монахи.

Трудно сказать, что же произошло в душе впечатлительной Янки, взрывной, энергичной, активной и, конечно же, очень красивой, после такого неприятного удара судьбы, но, похоже, дочь Всеволода Ярославича поняла это как знак Божий или как намек Всевышнего. Оказавшись по случаю в Византийской державе и по-мужски стойко выдержав оплеуху судьбы, Янка посетила несколько здешних женских монастырей, внимательно все осмотрела, изучила, вернулась домой с горой книг, заявив Владимиру Мономаху, что хочет основать на Руси первый женский монастырь.

Дело новое продвигалось не быстро. Но в 1086 году в Киеве был открыт Андреевский монастырь, который благодарные потомки назвали «Янкин монастырь», а при нем Янка создала тоже первую на Руси школу для девиц, в котором сама игуменья преподавала молодым девицам грамоту, ремесла, пение, другие науки.

Со временем игуменья прекрасно освоила дело церковного управления, а также русский и константинопольский клир, тонкости церковной дипломатии, тесно переплетающейся с дипломатией государственной.

В 1089 году дочь Всеволода Ярославича отправилась в Константинополь за новым для Киева митрополитом вместо скончавшегося. Ее посольство, как считают некоторые писатели, прошло успешно. Да вот беда! Новый митрополит Иоанн был такой хилый на вид, что «народ прозвал его мертвецом»[4], и, видимо, не зря: через год грек умер, пришлось вновь отправляться в Константинополь за митрополитом.

В 1113 году первая игуменья первого на Руси женского монастыря скончалась, оставив о себе добрую память и сложную задачку для любителей покопаться в сложносплетениях человеческих нравов, норовов и душевных склонностей. Почему же Янка, девчонка хоть куда, оставила мир людей и ушла в мир Бога, в монастырь? Чего ей в жизни не хватало? Почему она забыла о главном предназначении женщины?

Хорошо, если у человека не возникают подобные вопросы, а если и возникают, то быстро находятся ответы! Скажем, такие: Янка обиделась на всех мужчин и решила не выходить замуж, а посвятить свою жизнь служению Богу и помощи таким же оскорбленным, как и она сама. Простенький ответ в духе пятнадцатилетнего романтика…

Как человек, он отличался благородным характером, полным сознания своего достоинства и не лишенным образования и духовных запросов.

О германском короле Генрихе IV[5]

Мы не зря привели вместо эпиграфа выдержку из статьи К. Флоровской о Генрихе IV. Из этой работы и итогового заключения о германском короле читатель может сделать вполне благоприятный вывод о жизни и деятельности одного из виднейших государственных, политических, религиозных и военных деятелей XI века. И пожалеть его, несчастного. И обрушиться гневными тирадами в адрес всех недругов германского короля, в том числе и Евпраксии, в замужестве Адельгейды, дочери Всеволода Ярославича и половецкой княжны Анны. А некоторые люди нежного характера могут и всплакнуть, а то и разреветься горькими слезами, читая биографию короля, а затем – императора.

Родился-то он в 1050 году. Отца потерял в шестилетнем возрасте, три года до этого уже будучи избранным германским королем. И не простое это дело, в трехлетнем возрасте королевствовать, а в шестилетнем, осиротев, – императорствовать! Помогали ему на первых порах, как могли, сначала папа римский Виктор II, а затем и собственная мать, Агнеса, женщина, по всему видать, бестолковая, к политике хоть и не равнодушная, но не способная. Расшаталось германское государство, разозлились князья, перессорились друг с другом, составили, окаянные, заговор, а в 1062 году украли мальчика-императора и привезли его в Кельн. Целых четыре года злые дяди не давали Генриху IV править самостоятельно, совсем плохо стало чувствовать себя германское государство – вот-вот умрет! Наконец, освободился герой наш от дядек всяких, взял власть в свои руки и, благородный по характеру, править стал страной по справедливости. Да только врагов у него было слишком много, в том числе и папы римские, и монархи разные, и собственные князья-феодалы, и даже собственные сыновья, очень мешавшие такому прекрасному человеку укреплять централизованное правление, объединять страну.

Ах, сколько бед испытал этот человек, «не лишенный духовных запросов»! Несколько раз его отлучали от церкви, а в 1105 году обманули, доверчивого, как дитя, схватили и бросили в тюрьму, заставив отречься от престола, да еще и покаяться во всех грехах. А какие же могут быть грехи у человека, с трехлетнего возраста вынужденного королевствовать, а с шестилетнего – императорствовать?! По статье К.В. Флоровской и другим аналогичным трудам получается, что затравили, понимаешь ли, выдающегося человека, в тюрьму бросили ни за что, ни про что. А он-то, герой, из тюрьмы побег устроил, добрался до Кельна, собрал там войско огромное, но умер 7 августа 1106 года, когда все враги его трепетали от страха.

Прочитав такую работу, и впрямь слезу пустишь – жаль человека хорошего!

Но какое же место занимает в судьбе одного из героев XI века Евпраксия-Адельгейда, половчанка-россиянка? О красоте ее слава пошла гулять по Восточной Европе, когда красота ее женская, дурманящая мужскую половину вселенной одной линией тела, еще только-только соком наливаться стала.

И не выдержали сватья иноземные, зачастили в Киев. Всеволод Ярославич держал время в своих руках. Куда спешить, когда Евпраксия совсем еще молода?! И так он, и эдак, обижать-то не хочется знатных людей – как в сказке дело развивалось, конец у него только был не сказочный.

Вдове Святослава Ярославича, родного брата Всеволода, саксонке Оде удалось подобрать ключик к сердцу великого князя киевского. Оговорил он непременное условие женитьбы, и вскоре богатый караван отправился из Киева на Запад, в страну Германию, где трудился на государственном поприще в поте лица своего еще ни о чем не знавший Генрих IV. Да и не ему везли невесту, каких свет белый не видел, а маркграфу Генриху Штаденскому. Да и не сразу под венец – сначала Евпраксия должна была пройти обучение в Кведлингбургском саксонском монастыре.

Княжну обручили с Генрихом Штаденским, и она стала обучаться западным наукам под руководством настоятельницы монастыря Адельгейды, родной сестры императора Генриха IV, который иной раз наведывался к родственнице. Через три года состоялась законная свадьба. Все были счастливы, все были рады. Евпраксия получили новое имя – Адельгейда.

Но счастье Адельгейды было кратким. Через год муж ее скончался, и она, не родив за это время наследника, стала чужой в доме графа, земли которого перешли к его брату. Вдова стала навещать аббатку Адельгейду, свою учительницу. Было дочери Всеволода Ярославича в ту пору шестнадцать лет. Из них она три года обучалась в саксонском монастыре. Чему ее учили там добрые люди? А чему ее учили в доме сына Ярослава Мудрого?!

В конце того же года умерла жена Генриха IV, уже влюбленного в русскую княжну пламенно и слишком страстно. После некоторых формальностей (Генрих IV, естественно, отправил в Киев послов за благословением Всеволода дочери) летом 1089 года магдебургский архиепископ Гартвиг венчал Адельгейду и Генриха IV в Кельне, и внучка Ярослава Мудрого стала германской императрицей. И жить бы им, да поживать, как говорится, да страной управлять, да русско-германских наследников императорского престола рожать на радость тем и другим соотечественникам, ан нет!

Через некоторое время Аделгейда с ужасом узнала, что ее новый супруг является активным членом известной еще со II века н. э. секты николаитов, которая практиковала религиозную проституцию и подобные ей языческие обряды. Супруг ее, человек энергичный и принципиальный, заставлял ее принимать участие в этих «религиозных» обрядах, что, естественно, никак не могло понравиться молодой женщине, мечтавшей о доброй семейной жизни. Жена наотрез отказалась стать «религиозной проституткой».

Император насторожился, ограничил свободу супруги. Вскоре он понял, что, как когда-то пел Харальд Суровый, «русская женщина пренебрегла им», и усилил контроль над ней, по сути дела, посадив ее под домашний арест. Адельгейда пыталась найти поддержку у священнослужителей, но те из них, которых она могла видеть, были с мужем заодно.

Она почувствовала себя беременной, но не особенно этому порадовалась, объявив епископам, что «даже не знает, от кого беременна». Упорная борьба с мужем продолжалась. Опасаясь, как бы она не выпорхнула из его клетки, он повез ее с собой в Итальянский поход. Рождение сына слегка успокоило Адельгейду, но в 1092 году во время осады замка Монтебелло двухлетний сын ее погиб.

В это время она впервые увидела своего пасынка, сына Генриха IV – Конрада. Отец и его пытался приобщить к секте николаитов. Сын, внешне похожий на отца, духовно был полной его противоположностью. Существует мнение о том, что Генрих IV предлагал сыну свою супругу, а после того, как Конрад гневно отказался от такой чести, отец обвинил сына в связях с Адельгейдой. В сказках и легендах народов земного шара существуют подобные сюжеты, но существовали подобные случаи и в истории, зафиксированные хронографами, например, Византии, Древнего Китая (и не древнего – тоже!). Кто кого в данном вопросе обгоняет? Сказочное или реальное?

Конрад не мог простить отцу столь страшной лжи и вскоре окончательно порвал с ним все отношения, перешел на сторону его политических противников, помог Адельгейде бежать, и тут жена германского императора оказалась перед дилеммой: сдавать мужа или нет? Поиздевался-то этот человек над ней на славу, помучилась она, от стыда места себе не находила. Сдавать или нет?

Евпраксия приняла решение выступить на церковном соборе в Пьяченце, который открылся 1 марта 1095 года, и доложить всем о том, что вытворял и вытворяет с сектой николаитов ее муж, император Генрих IV.

Четыре тысячи церковнослужителей и тридцать тысяч мирян внимательно слушали подробный «доклад» глупенькой императрицы, свято верившей в те идеалы, которые проповедовались в доме Ярослава Мудрого, Всеволода Ярославича, Владимира Мономаха. Наивная чистая душа – она верила! На соборе люди возмущались, жалели ее. Императора признали виновным, осудили, а ее освободили от епитимьи (церковного наказания) как покаявшуюся добровольно и публично и как принужденную к греху насилием.

У разных народов мира существует поговорка, русский вариант которой звучит так: «Не выноси сор из избы». Все эту поговорку знают. И обычно стараются «сор» из дома не выносить. Евпраксия, доведенная Генрихом IV до состояния, близкого к умопомешательству, вынесла сор из императорского дома, победила на соборе в Пьяченце, но добилась ли она желаемого? Вряд ли. Последние годы жизни Генриха IV говорят о том, что папское наказание не уменьшило число сторонников императора. Вырвавшись из темницы, он это почувствовал, как и его приверженцы.

Обвиняйте нас, а мы все равно будем делать то, что нам хочется и как нам хочется!..

Евпраксии помогли перебраться на Родину. Здесь ее встретили хорошо. Но, видимо, не очень-то хорошо она себя чувствовала на родной стороне, среди близких и родных ей людей. На Руси тоже сор из избы стараются не выносить.

Но сила русского духа состоит еще и в том, что земля русская постоянно рожала и рожать будет таких женщин с наивными чистыми душами, с идеалами, приближенными к идеалам Бога, со страстью тихих натур, способных терпеть долго и долго копить в себе энергию взрыва.

Она все сделала верно. Но, видимо, и здесь, на Родине, далеко не все поняли ее: разве с мужем можно так поступать?! Нет, нельзя. Ты всего-навсего женщина, жена. Куда тебя понесло на трибуну-то?! Разве так можно?!

В двадцатишестилетнем возрасте она вернулась домой. Замуж больше не желала. Чего-то ждала. Дождалась. В августе 1106 года умер Генрих IV, и Евпраксия ушла в монастырь, основанный Янкой в тот год, когда пятнадцатилетняя ее сводная сестра в первый раз вышла замуж.

Будто чувствовала добрая Янка, что и на Руси немало будет женщин, которым понадобятся монастыри.

Гита – женщина не русская. И в русской истории она сыграла незначительную роль, хотя и родила Владимиру Мономаху прекрасного сына, а Киевскому государству – одного из мудрейших князей, Мстислава Владимировича. Но рассказать о ней в нашей книге нужно, потому что появилась она на Руси в очень важный момент, в том числе и для женщин важный.

Ее отец проиграл Вильгельму I, герцогу Нормандии, которого Анна Русская назвала Побочным, а многие недруги называли Незаконнорожденным, эпохальную для Альбиона битву при Гатингсе в 1066 году. Сам он погиб в сражении геройской смертью.

О Нормандском вторжении в Англию написано много книг. Ученые и литераторы по-разному оценивают это событие в мировой истории. Некоторые из них считают, что Гарольду просто не повезло в битве на горе Сенлак, что все могло бы измениться в его пользу при ином стечении обстоятельств. Действительно, полководцем он был неплохим, и государственником хорошим, и мужем, и отцом… На расклад сил в Англии могли повлиять и его брат Тости, уговоривший Харальда Сурового ворваться на Альбион. Мы уже говорили о том, что Харальд Хардероде, муж русской княжны Элисив, проиграл Гарольду сражение и погиб. Вскоре и король Англии, тесть Владимира Мономаха, правда, посмертный, отправился в «страну мертвых».

Куда ни кинь, всюду русские женщины!

Вильгельм I потому-то и превратился из незаконнорожденного, побочного, герцога Нормандии в законного (!) основателя Нормандской династии английских королей, что Гарольд, оказавшийся в истории своей страны в роли «без вины виноватого», не мог у него выиграть войну. Сражение на горе Сенлак – это всего лишь сражение. Игра случая, спокойствие и выдержка могли изменить результат в пользу обитателей Альбиона. Но войну (а Вильгельм явился на остров с серьезными намерениями – воевать до победы) Гарольд выиграть не мог. По многим причинам. Главными из них, по мнению автора данных строк, являлись многовековая распря, разбавляемая бесчисленными вторжениями на остров всевозможных племен с материка (от саксов до норманнов, даннов), и огромные богатства, созданные трудом нескольких десятков поколений островитян. Более шестисот лет после ухода с острова римлян жизнь здесь продвигалась от десятилетия к десятилетию по сложному алгоритму: труд – распря – вторжение племен с материка – борьба с ними – ассимиляция – труд – распря – и так далее. К XI веку противоречия на Альбионе достигли апогея. Вильгельм I взял то, что плохо лежит.

Харольд погиб. Его дочь Гиту приютил датский король Свет II. Человек добрый, он сосватал ее за Владимира Мономаха. Она родила, как сказано выше, Мстислава, и с тех пор, то есть с 1076 года, в летописях и других источниках Гита не упоминается ни разу. И все. И весь сказ о дочери английского короля? Нет! Судьба не зря отослала в сороковых годах XI века Элисив в Норвегию и прислала в семидесятых из Дании Гиту в Киев. Не зря. История Древней Руси в IX–XIII веках в чем-то очень схожа с историей Альбиона в V–XI веках. Трагедия Британии должна была предостеречь русских князей от раздувания распри. Но, к сожалению, мать Мстислава не смогла передать русским людям печальный опыт своей страны. Русские князья не усвоили чужого урока и продолжили распрю с азартом, достойным саговых форм, не догадываясь, к чему приведет она Восточную Европу в 1237 году.

Обвинять русских князей в разжигании распри, конечно же, можно. Но, к несчастью для всех обитателей Восточноевропейского пространства, и для женщин из княжеских хором особенно, главным движителем, разжигателем огня междоусобицы на Руси были не князья, а международная, как сейчас говорят, геополитическая ситуация. И сказать о ней даже в книге о женщинах нужно.

Хорошо известно, что основной экономической опорой государства, сконструированного княгиней Ольгой и князьями Рюриковичами, являлись две могущие торговые дороги, связывающие Скандинавию с Византией, переживавшей эпоху Македонского ренессанса (путь «из варяг в греки» по Днепру), и Север Европы со странами Центральной Азии, скрепленными Арабским халифатом (путь по Волге и Каспию). Южные районы этих двух дорог не могли не испытывать положительного влияния меридианного евразийского торгового тракта, так называемого Великого шелкового пути из Китая, через Центральную Азию, а также через Хазарский каганат со столицей в Итиле на Нижней Волге, в Византийскую роскошную империю.

Эти могучие три потока существовали только потому, что существовали их «заказчики» – великие державы Средневековья: Танский Китай, Тюркский каганат, Хазарский каганат, Арабский халифат, Византийская империя и империя Карла Великого. Все эти державы к середине XI века рухнули либо, как то случилось с Византией, резко ослабли. И все могучие торговые дороги лишились энергии жизни, а значит, и вся так называемая макроструктура, сформировавшая вокруг них, просто обязана была рухнуть. Киевское государство должно было рухнуть как ненужная макроструктура, стержневой опорой которой, то есть экономическим каркасом, являлись Днепр с огромнейшим Киевом, Волга с мировыми базарами близ Каспия, и степью с выходами в южные моря.

Как не нужный в новой экономической ситуации рухнул в конце X века Хазарский каганат. Настала очередь Киевской Руси как крупнейшего в Европе государственного образования (представляете, как бы чувствовали себя русские женщины, если бы им кто-то рассказал о том, что ждет их самих, их детей!). И Русское государство исчезло бы с лица земли, оставив о себе лишь эпизодические упоминания там-сям да развалины храмов… Если бы оно не имело мощного доваряжского основания.

О том, что это основание было, говорят и результаты археологических раскопок, и литературные источники, в которых внимательный читатель может найти множество интересных случаев, в том числе и касающихся нашей, женской темы.

В конце 70-х годов XI века приключилась сия беда. В Ростовской земле буйствовал голод. Этим воспользовались два кудесника из Ярославля. Они ходили по многочисленным волжским селениям и устраивали там, говоря современным языком, кровавые сеансы гипноза. Кудесники собирали вокруг себя голодный люд, говорили, что во всем повинны женщины, и селяне, доверчивые, доведенные до отчаяния голодом, «приводили к ним матерей, сестер, жен». Средневековые гипнотизеры «будто бы надрезывая им плечо и высыпая из своего рукава жито, кричали: “Видите, что лежало у них за кожей!”»[6].

Изголодавшиеся селяне, ослабшие, видели все очень хорошо: действительно, за кожей у женщин много всяких продуктов было! Бандиты-гипнотизеры со своими подручными убивали женщин (естественно, они выбирали женщин побогаче, в таких делах бандитских возраст, красота и прочие прелести не играли главной роли), грабили их дома и шли дальше вверх по Волге.

Лишь у Белоозера воевода Янь одолел их, захватил главарей, которые сколотили к тому времени крепкую шайку, и разрешил своим воинам, среди которых были и потерпевшие, потерявшие кто мать, кто сестру, кто невесту, сделать с кудесниками все, что хочется.

Воины повесили бандитов на дубе. Дуб – дерево крепкое.

В этой наивной печальной легенде есть некая, для нашей темы важная недосказанность. Женщины, да еще изголодавшиеся, представляют собой прекрасный психологический материал для всевозможных цирковых трюков разных гипнотизеров и экстрасенсов. А также и для прочих злых людей. В Древнем Риме, например, один неизвестный истории человек (его бы сейчас назвали психотеррористом) сумел с помощью гипнотического внушения создать из римских знатных матрон совсем уж удивительную даже для мировой криминалистики банду, члены которой, то есть знатные матроны, готовили яд и с благодушными лицами отправляли в царство Аида видных римских патрициев. Чудом удалось раскрыть это преступление банды загипнотизированных матрон, причем главарю удалось скрыться.

В истории Русского государства, Российской державы подобных преступлений, похоже, не было, хотя некоторым представителям сильного пола и удавалось, как говорится, из женщин веревки вить.

Но русский случай важен не только с криминалистической точки зрения. В легенде ясно сказано, что женщины скрывали богатство, и бандиты грабили дома богатых женщин. Согласно «Русской Правде», богатых женщин, причем самостоятельных, независимых, свободных в своем богатстве, быть очень уж много не должно было в XI веке. В чем тут дело? Может быть, женщины являлись своего рода «невольными наводчицами», или «засветками», или оправдательными метками для бандюг? Трудно ответить на эти вопросы однозначно.

Хотя женщин и без этого жаль, без вопросов и ответов. Хранительницы домашних очагов, они, конечно же, всегда чего-нибудь да припрятывали на черный день, как и все женщины земного шара. Черный день пришел, а с ним и головорезы из Ярославля, кудесники, будь они не ладны.

Это хорошо, что воевода Янь вовремя встал на пути у этой банды психотеррористов, а то бы они куда больше бед принесли. И дуб крепкий оказался, не смогли ничего сделать с ним гипнотизеры.

Русские князья, особенно Владимир Мономах, делали все, чтобы потушить огонь междоусобицы, повысить авторитет государства. Женщины являлись в этом важном деле хорошим подспорьем. Их раздавали замуж повелителям Европы, с их помощью удельные князья пытались скрепить брачными узами дерущуюся Русь. Невест и женихов хватало для столь благородного дела, но замириться князьям так и не удалось.

Одним из главных очагов междоусобицы являлся знаменитый дом князей полоцких, которые всегда помнили историю Рогнеды, ее гордые слова по поводу разувания раба и считали себя законными наследниками киевского престола, желая быть независимыми правителями Полоцкого княжества.

Мстислав, сын Владимира Мономаха, в 1127 году собрал всех союзных ему князей, повел их в Полоцкое княжество, захватил несколько важных городов, пленил всех князей полоцких, в 1129 году отправил их с женами и детьми на трех ладьях в ссылку в Константинополь в надежде, что распря наконец-то прекратится.

В 1132 году Мстислав умер. Его не зря называли Великим. Он сделал много хороших дел. Но с домом Рогнеды Рогволодовны он явно ошибся.

Распря на Руси продолжалась. И старая история гордой дочери Рогволода и Владимира I Святославича не являлась ее причиной. И женщины тут были ни при чем: столько их было сосватано и отдано замуж без любви, а для пользы, но пользы – главной пользы! прекращения распри! – от них было мало.

Хотя с этим выводом можно и не согласиться. Многочисленные свадьбы по расчету, без любви сделали великое дело для всего русского и российского народа, в чем может убедиться любой знакомый с арифметикой человек: древо Рюриковичей разрасталось в те века чрезвычайно бурно, а глядя на князей, и люди рангами ниже и ниже старались, сватали, играли свадьбы, рожали детей во множестве. Потому что слуг для Рюриковичей, да бояр их, да дружинников нужно было много.

Такая странная положительная обратная связь функционировала в XI–XIII веках в Восточной Европе, и женщине в этой круговой цепочке отводилась весьма почетная роль невесты – жены – матери – бабушки. И она с этой ролью справилась чудесно. Хотя и без любви, как правило.

И с этим утверждением могут не согласиться некоторые нежные натуры, которым повезло в жизни на любовь, на брак по любви. Да, они в чем-то будут правы. Любовь была всегда. Без нее никак нельзя. Но любовь – это чувство, которым Всевышний награждает лишь избранных, и то по великому случаю, когда в Него вдруг появится этакое лирическое настроение.

Законы

Действующие законы являются своего рода путеводителями, правилами жизни. Древние законы той или иной страны – это своего рода правовой фон истории. При внимательном исследовании законов, особенно собранных в единый свод, можно понять причины тех или иных действий исторических личностей, мотивы поступков. Мы не будем комментировать статьи Русской Правды, но настоятельно советуем читателям, интересующимся женским мнением русской истории, «держать в уме» нормы законов.

I. Кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертью; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскать деньгами в казну: за голову боярина княжеского, или граждан именитых, ткуна конюшего – 80 гривен или двойную виру; за княжеского отрока или гридня, повара, конюха, купца, ткуна и мечника боярского, за всякого людина, то есть свободного человека, русского (варяжского племени) или славянина – 40 гривен или виру, а за убиение жены полвиры. За раба нет виры; но кто убил его безвинно, должен платить господину так называемый урок, или цену убитого…

XXX. «Когда простолюдин умрет бездетен, то все его имение взять в казну; буде остались дочери незамужние, то им дать некоторую часть оного. Но князь не может наследовать после бояр и мужей, составляющих воинскую дружину; если они не имеют сыновей, то наследуют дочери».

XXXII. «Вдова берет то, что назначил ей муж: впрочем, она не есть наследница. Дети первой жены наследуют ее достояние или назначенное отцом для их матери. Сестра ничего не имеет, кроме добровольного приданого от своих братьев».

XXXIII. «Если жена, дав слово остаться вдовою, проживет имение и выйдет замуж, то обязана возвратить детям все прожитое. Но дети не могут согнать вдовствующей матери со двора или отнять, что отдано ей супругом. Она властна избрать себе одного наследника из детей или дать всем равную часть. Ежели мать умрет без языка, или без завещания, то сын или дочь, у коих она жила, наследуют все ее достояние».

XXXIV. «Если дети будут разных отцов, но одной матери, то каждый сын берет отцовское. Если второй муж расхитил имение первого и сам умер, то дети его возвращают оное детям первого, согласно с показанием свидетелей».

XXXVI. «Ежели останутся дети малолетние, а мать выйдет замуж, то отдать их при свидетелях на руки ближнему родственнику, с имением и с домом; а что сей опекун присовокупит к оному, то возьмет себе за труд и попечение о малолетних; но приплод от рабов и скота остается детям. За все утраченное платит опекун, коим может быть и сам отчим».

XXXVII. «Дети, прижитые с рабою, не участвуют в наследии, но получают свободу, и с матерью»[7].

Вот еще несколько статей из Русской Правды:

23. А за (Убийство. – А.Т.) конюха при стаде (С убийцы взыскивается. – А.Т.) также 80 гривен, постановил Изяслав, когда дорогобужцы убили его конюха.

27. Если убита рабыня-кормилица или кормилец, то платить 12 гривен.

28. Если уведут чужого раба или рабыню, то платить 12 гривен штрафа[8].

88. Если кто убьет свободную женщину, то подлежит такому же суду, как и убийца свободного мужчины, но если убитая была виновата, то взыскать с убийцы полвиры, то есть 20 гривен.

95. Если остается в доме незамужняя дочь при братьях, то до отцовского наследства ей дела нет, но братья обязаны ее выдать замуж сообразно с их достатком.

102. Если же она (Мать. – А.Т.), оставаясь вдовою, захочет жить в одном доме со своими детьми, а дети не захотят того, то в подобном случае творить волю матери, а не детей, и что дал ей муж и что следовало получить ей на свою часть из имущества, оставшегося после мужа, то составляет ее достояние.

103. На часть матери дети не могут иметь никакого притязания; но кому ее назначит, тому и взять; назначит всем – то и разделить между всеми; если же умрет без языка, то у кого она жила и кто ее содержал, тому и взять ее достояние.

106….А если сыновья все были злы, то она вправе отдать имение дочери, которая ее содержит[9].

Следует напомнить, что «Русская Правда», или «Законы Ярослава Мудрого», во многом схожа с законами народов Скандинавии, а русское вече при незначительных различиях похоже на скандинавские и исландские тинги. Но это не значит, что «вечевой строй» племенами Восточной Европы скопирован со скандинавского «тингового». Хорошо известно еще по работам Прокопия Кесарийского, жившего в VI веке н. э., что «племена славян и антов издревле жили в демократии (народоправстве)»… Более того, вечевой строй на Руси в Псковской, Новгородской и Вятской республиках продержался до XV–XVI веков, несмотря на активное нежелание князей Рюриковичей терпеть это своеволие земли Русской, эту тягу местных народов и племен к народоправству, которая – и данный факт нельзя забывать в том числе и в разговоре о женщинах-россиянках! – заметно влияла на все стороны жизни не только в перечисленных вечевых республиках, но и на всей территории, контролируемой Рюриковичами. Эта могучая тяга к народоправству в редких случаях порождала социальные взрывы (особенно часто – в Новгороде), но в целом она была не воинственной, не бунтующем, в чем, надо сказать прямо, сыграла заглавную роль мудрая политика князей Рюриковичей, честно выполнявших в IX–XI веках непростой заказ истории по созданию в Восточной Европе централизованного государства. Именно эти три, по мнению автора данных строк, неантогонистичные силы (восточноевропейское народоправство, тинговый скандинавский уклад и необходимость создания в Восточной Европе единого государства) формировали здесь новых людей: русских, мужчин и женщин. Именно эти начала явились стержневой опорой русского духа: ему и царь-государь по душе, и на площади ему хочется иной раз побуйствовать на разных собраниях и вече, а то и за общину, где «счастье и несчастье считается делом общим» (Прокопий Кесарийский), повоевать, и не только словесно, чтобы, навоевавшись, опять за царя-государя в любом его обличье поратовать. Такой уж он сложный – русский дух, стержневая опора всего русского. В том числе и русской женщины.

Краткий житейский словарик

Ведовство – мнимое умение колдовскими способами влиять на силы природы, людей, животных. Вера в ведьм, жестоко преследуемая христианской церковью, была широко распространена в Средние века и в более поздние времена и носила в некоторых странах характер эпидемий.

Венчание – христианский обряд возложения венков (короны) на головы верующих при вступлении в брак, а также коронации монархов (венчание на царство).

Девичник (вечерина) – свадебный обряд, день перед свадьбой либо дни от рукобитья до свадьбы. Прощание с девичеством в кругу подруг распространено у всех русских. Особенно оно доминирует на Русском Севере, где этот обряд сопровождается причитаниями и плачем невесты и представлен разнообразием поэтических и предметных символов девичества: невеста оплакивает свою косу, «скруту» (девичий наряд), «красоту» или «красу», «волю» и др. В Белоруссии обряд прощания с девичеством распространен главным образом на севере, на Могилевщине почти отсутствует. В Полесье невеста обходит подруг и прощается с ними, устраивает им прощальное угощение накануне свадьбы, танцует с каждой перед отъездом к жениху. На Украине у невесты обычно устраивается прощальная вечеринка, угощение и танцы с участием девушек и парней. Невеста раздает подругам ленты на память…

Инициации – система обычаев, связанных с переводом юношей и девушек в возрастной класс взрослых мужчин и женщин. Бытовали практических у всех древних народов мира, а также в Средневековье и в Новое время.

Матриархат – одна из форм общественного устройства, в основном свойственная раннему периоду первобытнообщинного строя и характеризующаяся главенствующим положением женщины, женской линией наследования имущества и социального положения.

Матрилинейность – счет происхождения и родства по женской линии, свойственный матриархату.

Матрилокальность – форма брачного поселения при матриархате, при которой муж переходит на жительство в родовую общину жены.

Патрилинейность – счет происхождения родства и наследования по отцовской линии.

Патрилокальность – форма брачного поселения, при которой жена переходит на жительство в общину мужа.

Сватовство по-русски – начальная церемония сговора свадебного, в ходе которой сторона жениха при посредничестве свата предлагала родителям невесты выдать их дочь замуж. Ритуальные действия и условия совершения сватовства подчинены его главной цели – получению согласия на брак. В старину на Руси самым распространенным способом заключения договоренности между семьями о браке было сватовство. В толковом словаре Даля сказано: «Сватовство, сватанье, предложенье девице, а более родителям ее, отдать ее замуж за такого-то». Чаще всего в роли сватов выступали специально нанятые свахи, иногда родственники жениха, это мог быть отец, крестный, крестная, дядя. Но в любом случае необходимо было благословение отца жениха. Свахам в предсвадебных обрядах отводилась особая роль. «Подруги косу плетут на часок, а свахи на век». Обычно они выполняли роль посредников за определенное вознаграждение. В их обязанности входило не только само сватовство, но и нередко выбор самой невесты из подходящих кандидатур.

Семья – основанная на браке или кровном родстве малая группа людей, связанных общностью быта и моральной ответственностью. Первой исторической формой семьи была моногамия патриархальная, управляемая отцом.

Феминизм – движение женщин за уравнение их в правах с мужчинами, возникшее в XVIII веке и активизировавшееся в конце 60-х годов ХХ века.

Экзогамия – запрет брачных отношений между членами родственного или локального коллектива.

Эндогамия – древний обычай, согласно которому браки заключались в пределах определенной общественной группы, например племени, касты, рода и так далее.

Краткий мифологический словарик

Баба-яга (польск. jedza, чеш. jezinka, «лесная баба», ср. старосерб. jeza, «болезнь», «кошмар» и т. п.) – в славянской мифологии лесная старуха-волшебница. Согласно сказкам восточных и западных славян, Б.-я. живет в лесу в «избушке на курьих ножках», пожирает людей; забор вокруг избы – из человеческих костей, на заборе черепа, вместо засова – человеческая нога, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. В печи старается изжарить похищенных детей. Она – антагонист героя сказки: прилетев в избу и застав в ней героя, вырезает у него из спины ремень и т. п. Кроме образов Б.-я. воительницы и похитительницы, сказка знает и образ дарительницы, помощника героя. У нее одна нога – костяная, она слепа (или у нее болят глаза), она – старуха с огромными грудями. Связь с дикими зверями и лесом позволяет выводить ее образ из древнего образа хозяйки зверей и мира мертвых. Вместе с тем такие атрибуты Бабы-яги, как лопата, которой она забрасывает в печь детей, согласуются с обрядовой интерпретацией сказок о ней как о жрице в обряде посвящения подростков. Персонажи, сходные с Б.-я., известны в германской, греческой и др. мифологиях. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Берегини, берегыни – в восточнославянской мифологии женские персонажи. Этимологически название «Б.» сближается именем Перуна и со старослав. пръгыня («холм, поросший лесом»), но вероятно смешение со словом берег (с чем связано и употребление названия «Б.» по отношению к изображениям русалок в русской домовой резьбе). (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Ведьмы (от др.-рус. вѣдь, «знание», «колдовство», «ведовство»), колдуньи – в низшей мифологии и народных поверьях женщины, вступившие в союз с дьяволом (или другой нечистой силой) ради обретения сверхъестественных способностей. Вера в В. получила широкое распространение в Средние века, чему способствовало христианское представление о женщине как источнике соблазна и греха (к В. относили также сторонников язычества; на представления о них повлияли воспоминания о языческом жречестве и, возможно, богах, образы которых снижались до уровня нечистой силы). Так называемая «охота за В.» в Европе XV–XVII вв. породила целую юриспруденцию, направленную против В. (1-й кодекс – «Молот ведьм», 1487); ведовство, как и неверие в В., было объявлено ересью, предательством бога, особым преступлением, требующим применения пыток и смертной казни. Выделялись три категории В.: «черные», творящие исключительно зло; «серые», которые могли совершать и добрые дела; «белые», помогающие человеку; большинство В., согласно судебным процессам, относилось ко второй категории. В. вменялась в вину духовная и плотская связь с дьяволом, наущающим их насылать порчу на людей (считалось, что жертву колдовства должна постигать судьба восковой фигурки, изготовляемой специально для порчи и бросаемой в огонь и т. п., или какой-либо вещи, украденной у жертвы с той же целью), на скот (порча молука). Колдовству В. приписывали эпидемии, засуху, неурожай. В. могли предсказывать будущее, делать яды и приворотные зелья. Они наделялись способностями оборотничества, летать по воздуху, оживлять любой предмет, делаться невидимыми. Их атрибуты – летучие мыши, черный кот, помело, кочерга, волшебные травы и т. п. Обычная внешность В. – безобразная старуха, но она может принять и облик молодой привлекательной женщины. Для общения с нечистой силой В. слетались на шабаш верхом на помеле, на козле или свинье, в которых могли превратить человека. Особенно опасными считались В. в периоды календарных праздников, когда их вмешательство могло повредить урожаю и благополучию всего общества: верили, что тогда (особенно в Новый год) можно увидеть В., проносящихся в буре вместе с другой нечистью. К календарным праздникам приурочивались у разных народов обряды «сожжения В.» – чучел. Двери домов и хлевов помечались крестами, оберегами против В. Представления о ведьмах породили многочисленные средневековые легенды и позднейшие былички, нашли отражение в изобразительном искусстве… (М.А. Юсим.)

Вилы, самовилы – в южнославянской мифологии женские духи, очаровательные девушки с распущенными волосами и крыльями, одеты в волшебные платья: кто отнимал у них платье, тому они подчинялись. Могли летать, как птицы, обитали в горах. Владели колодцами и озерами и обладали способностью «запирать» воды. Культ В. и их связь с колодцами известны по болгарским источникам с XIII в. Если отнять у В. крылья, они теряют способность летать и становятся простыми женщинами. Ноги у них козьи, лошадиные или ослиные, В. закрывают их длинной белой одеждой. К людям, особенно к мужчинам, относятся дружелюбно, помогают обиженным и сиротам. Если разгневать вилу, она может жестоко наказать, даже убить одним своим взглядом. В. умеют лечить, могут предсказывать смерть, но и сами они не бессмертны. (B.B. Иванов, B.H. Топоров.)

Додола – в южнославянской мифологии женский персонаж, упоминаемый в магических обрядах вызывания дождя… Д., как и Перперуна, связана с культом Перуна, его именами, действиями или эпитетами, родственными литов… Сравнительный анализ додольских песен и ритуалов позволяет предположить, что в мифе Д. первоначально – жена громовержца, а в ритуале – представлявшие ее жрицы… Для додольских песен характерны мотивы отмыкания врат (болг. «Отвори врата, домакина, ой додоле!»), моления о дожде или влаге – росе (серб. «Додолица бога моли: Да ми, боже, ситну росу!»)… (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Жива – в западнославянской мифологии главное женское божество (в земле полабов, по хронике Гельмольда, XII в.). Как и старопольская богиня жизни Zywye (по Я. Длугошу, польскому хронисту XV в.), чье имя родственно имени Ж., она воплощает жизненную силу и противостоит мифологическим воплощениям смерти. (B.B. Иванов, B.H. Топоров.)

Кикимора, шишимора – в восточнославянской мифологии злой дух дома, маленькая женщина-невидимка (иногда считается женой домового). По ночам беспокоит маленьких детей, путает пряжу (сама любит прясть или плести кружева – звуки прядения К. в доме предвещают беду); враждебна мужчинам. Может вредить домашним животным, в частности курам. Основными атрибутами (связь с пряжей, сырыми местами – подызбицами, темнотой) К. схожа с мокушей, злым духом, продолжающим образ славянской богини Мокоши. Название «К.» – сложное слово, вторая часть которого – древнее имя женского персонажа мары, моры. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Ламия – 1) в греческой мифологии чудовище. Некогда Л. была возлюбленной Зевса. После того как ревнивая Г. убила детей Л., та была вынуждена укрыться в пещере и превратилась в кровавое чудовище, похищавшее и пожиравшее чужих детей. Так как Гера лишила ее сна, она бродит по ночам. Сжалившийся над ней Зевс даровал ей возможность вынимать свои глаза, чтобы заснуть, и лишь тогда она безвредна. Ламиями назывались ночные привидения, высасывающие кровь из юношей. (А.А. Тахо-Годи.) 2) В низшей мифологии народов Европы злой дух, змея с головой и грудью красивой женщины. Образ восходит к греческой Ламии. Считалось, что Л. убивает детей, может соблазнять мужчин как суккуб и пить их кровь. Живет в лесах, оврагах, заброшенных замках. Ассоциировалась также с ночным кошмаром – Марой. У южных славян ламя – чудовище с телом змеи и собачьей головой; она темной тучей опускается на поля и сады, пожирает плоды земледельческого труда. (М.А. Юсим.)

Лыбедь – в восточнославянской мифологии генеалогический герой, сестра трех братьев – родоначальников племени полян: Кия, Щека и Хорива. Древнерусское предание о происхождении полян (в «Повести временных лет») родственно мифологическому сюжету, в котором участвуют три брата и сестра. В русской сказке – богатырша Белая лебедь, владелица живой воды и молодильных яблок, за которыми посланы братья; ее имя могло быть преобразовано из первоначального Л. под влиянием мифологического мотива превращения богатырши в птицу. Возможно, имя Л. связано с Lub, слав. *Lub, рус. лыб-, «верх» (лыб-онь, «верхняя часть головы животного»), ср. название холма – Девичь-гора над рекой Лыбедь под Киевом. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Марена, Марана, Морена, Маржана, Маржена – в славянской мифологии богиня, связанная (по первоначальному этимологическому сходству или по вторичному звуковому уподоблению) с воплощениями смерти, с сезонными ритуалами умирания и воскресения природы, а также с ритуалами вызывания дождя. В весенних обрядах западных славян М. называлось соломенное чучело – воплощение смерти (мора) и зимы, которое топили (разрывали, сжигали), что призвано было обеспечить урожай. В западнославянской мифологии известны сезонное божество Маржана [старопольск. Marz(y)an(n)a], отождествляемое польским хронистом XV в. Я. Длугошем с римской Церерой; Морана (старочеш. Morana), отождествляемая в глоссах из «Mater verborum» с Гекатой, чеш. Marena (по описаниям ритуалов XIV в.), словац. Morena, Muriena, Ma(r)muriena (в вост. – слав. традиции ср. укр. Марена – соломенное чучело, рус. былинную Маринку и др. персонажи с фонетически сходными именами). Словацкие формы с удвоением Ma(r)muriena делают возможным лингвистическое сопоставление с древнейшими италийскими формами Марса, первоначально имевшего аграрные функции – др. – лат. Marmor, оскское Mamers и т. п.; ср. римский обычай изгнания старого Марса (Mamurius Veturius) 14 марта. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Мокошь – богиня в восточнославянской мифологии. Единственное женское божество древнерусского пантеона, чей идол в Киеве стоял на вершине холма рядом с кумирами Перуна и других божеств. При перечислении кумиров богов Киевской Руси в «Повести временных лет» Мокошь замыкает список, начинающийся с Перуна. Обособленное место занимает она и в последующих списках языческих богов, хотя в них она, при сохранении ее противопоставления мужским богам, может быть выдвинута на первое место. Память о ней на Украине сохранялась до сер. XIX в. Представлялась как женщина с большой головой и длинными руками, прядущая по ночам в избе: поверья запрещают оставлять кудель, а «то Мокоша опрядет». Непосредственным продолжением ее образа после принятия православия стала Параскева Пятница. Пятницу в украинских ритуалах XIX в. представляла женщина с распущенными волосами, которую водили по деревням. Пятнице приносили жертву, бросая в колодец пряжу, кудель; название этого обряда – «мокрида», как и имя Мокошь, связано с корнем «мокрый», «мокнуть» (вместе с тем возможна и связь с *mokos, «прядение»). Сравните также русскую Среду, Середу – женский мифологический персонаж, связанный, как и Пятница, с нечетом, женским (враждебным) началом. Считалось, что Среда помогала ткать и белить холсты, наказывала тех, кто работал в среду… (В.В. Иванов, В Н. Топоров.)

Одноглазка – сказочный персонаж в русском фольклоре. Потивопоставляется Двуглазке, которой не хватает обычных двух глаз для решения чудесной задачи, и Трехглазке, у которой третий глаз все видит, когда два других спят. Архаический мотив преимущества числа три, известный в индоевропейской мифологии. О. – один из вариантов мифологического образа Лиха, изображаемого у восточных славян в виде одноглазой женщины, встреча с которой приводит к потере парных частей тела. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Полудницы (рус. «полудница», польск. poludnica, чеш. и словац. polednice, словен. poludnica и др.) – в славянской мифологии полевые духи, в частности воплощение солнечного удара. П. представляли в виде девушки в белом платье, с длинными волосами или косматой старухи, появляющейся в поле (обычно во ржи: другое русское название П. – «ржаница») и преследующей тех, кто работает в поле. П. может свернуть шею, похитить ребенка, оставленного в поле; в сниженном варианте П. пугают детей, забирающихся в огороды. Образ П. в народных верованиях иногда сливается с образом русалок. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Пятница – персонаж в восточнославянской и отчасти южнославянской традиции, продолжение главного женского божества славянского пантеона – Мокоши. Позднее культ П., соединяющийся с христианским культом святой Параскевы-Пятницы у восточных и святой Петки у южных славян, сохраняет некоторые черты исходного языческого образа в народной демонологии. У восточных славян П. – персонифицированное представление нечетного дня недели, следующего за четным днем, четвергом, посвященным различным ипостасям громовержца Перуна. В паре Четверг – Пятница, воспроизводящей более древнюю Перун – Мокошь, особенно ясна взаимная связь противопоставлений чет – нечет и мужской – женский. П. иначе называлась льняницей (покровительницей пряжи и льна, который женщины начинали мять с 28 октября старого стиля – дня, посвященного П.), «бабьей святой», занимающейся повоем. В день П. запрещено прясть, по пятницам нельзя купать детей, кто не постится в святую пятницу, может утонуть. По украинским поверьям, П. ходит исколотая иглами и изверченная веретенами (до XIX в. на Украине сохранялся обычай «водить П.» – женщину с распущенными волосами), потому что нечестивые женщины шьют и прядут в посвященные ей дни (по другому поверью – прядут не лен, а волосы Недели, отождествляемой или соединяемой с П.). Согласно «Стоглаву» и другим древнерусским текстам, в день П. женщины не пряли и не стирали («мыли») платья, а мужчины не пахали, чтобы не запылить П. и не засорить ей глаз. В случае нарушения запретов П. может покарать болезнями глаз и другими бедами. В болгарской песне с жалобами на нарушающих запреты, связанные с П., обращаются к Илье-громовнику Дева Мария и Мария Магдалина. Соединение женского мифического персонажа с водой и пряжей отражено в общеславянском мотиве: в восточнославянском варианте Баба-яга задает героине работу – прясть, а та убегает от нее, причем путь погоне преграждает река; в южнославянском варианте Параська (ср. Параскева-П.), взятая в плен турками, осталась непреклонной и бежала из гарема, охраняемая ангелом; спасаясь от погони, она превратилась в чистую криницу. У восточных славян деревянные скульптуры П. ставились на колодцах, ей приносили жертвы, бросая в колодец ткани, льняную кудель, выпряденные нитки и овечью шерсть (название обряда – мокрида – непосредственно связано с основой *mok-гъ, от которого образовано имя Мокоши, соединяющее мотивы пряжи и влаги-воды). Сохранились ранние свидетельства почитания восточными славянами двенадцати П., которые в своей негативной функции могут быть соотнесены с двенадцатью лихорадками, как двенадцать сестер выступают и полуночницы, сходные по функции с Мокошью и П. И у восточных, и у южных славян П. (святая Петка) связывается с мышами. В украинских сказках святая П. вместе с Понедельником и Средой выступает в качестве трех персонажей, по функции сходных с тремя Ягишнами, несущими службу на подступах к городу. В духовных стихах П. описывается как женщина со свечой, дающая заповедь поститься в свой день. На старых севернорусских иконах (в частности, на новгородской иконе второй половины XIII в., предназначенной для женского монастыря) П. может изображаться на обороте образа Богоматери. Типологически славянские параллели о П. имеют общие черты с таджикской Биби-Сешанби («госпожа вторник»), а также с мифологическими образами женщин, прядущих пряжу судьбы типа греческих мойр, исландских норм, хеттских ткачих. (В.В. Иванов, В.Н. Топоров.)

Русалки, купалки, водяницы, лоскотэхи и другие – в славянской мифологии существа, как правило, вредоносные, в которых превращаются умершие девушки, преимущественно утопленницы, некрещеные дети. Представляются в виде красивых девушек с длинными распущенными зелеными волосами, реже – в виде косматых безобразных женщин (у северных русских). В русальную неделю, следующую за Троицей, выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти или увлечь в воду. Особенно опасны в четверг – русальчин велик день. Поэтому в русальную неделю нельзя было купаться, а выходя из деревни, брали с собой полынь, которой Р. якобы боятся. На просьбы Р. дать им одежду женщины вешали на деревья пряжу, полотенца, нитки, девушки – венки. Всю троицкую неделю пели русальные песни, в воскресенье (русальное заговенье) изгоняли, «провожали» Р. (или весну). Р. обычно изображала девушка, которой распускали волосы, надевали венок и с песнями провожали в рожь. Вталкивая ее в рожь, с криками разбегались, а Р. догоняла. Часто Р. изображали в виде чучела (иногда – обряженного ржаного снопа), несли его в поле и там оставляли на меже или разрывали и разбрасывали по полю. Известны случаи потопления чучела, сопровождавшиеся имитацией церковного отпевания. В этом варианте обряд проводов Р. испытал очевидное влияние «похорон Костромы». В южнорусских и поволжских областях известен ритуал «вождения русалки». Образ Р. связан одновременно с водой и растительностью, сочетает черты водных духов (иногда Р. представляли в свите водяного) и карнавальных персонажей, воплощающих плодородие, типа Костромы, Ярилы и т. п., смерть которых гарантировала урожай. Отсюда вероятна и связь Р. с миром мертвых: по-видимому, под влиянием христианства Р. стали отождествлять лишь с вредоносными «заложными» покойниками, умершими неестественной смертью. Возможно, название Р. восходит к древнерусским языческим игрищам русалиям, известным по церковно-обличительной литературе… (В.В. Иванов.)