Глава 2
В гостиной уже сидела тетушка Джоанна. Сестра Абрахама Меррисона была старой девой, что, в общем, шло ей как нельзя лучше. Тиана не могла себе представить, какой бы мужчина вытерпел тетю Джоанну рядом с собой длительное время.
Еще года два назад тетя занималась тем же, чему, по всей видимости, и посвятила всю свою взрослую жизнь: встретив понравившегося мужчину, немедленно сообщала ему о своей неземной любви, после чего для несчастного наступали дни, полные страданий. Тетя Джоанна, едва бросив взгляд на потенциального супруга и разжившись где-то непробиваемой иллюзией, что имела счастье ему понравиться (поцеловал он ей руку или любезно посмотрел – этого достаточно), начинала его форменным образом преследовать. Она попадалась на его пути где угодно, иногда в самых неожиданных местах. Она писала страстные, полные томления письма, в которых выражала надежду, что скоро они будут вместе. Она в подробностях описывала их будущую жизнь, давала имена грядущим детям и внукам, а также уточняла, не будет ли супруг против, если в спальне она повесит зеленые занавески. Тетя Джоанна пускалась в пространные рассуждения о глубоком внутреннем мире избранника, о котором, конечно же, не имела ни малейшего понятия, и часами говорила с племянницами о его неземной красоте, глубине чувств, остром уме и твердой памяти.
Сопротивляться не имело смысла. На тетю Джоанну не действовало ничто, даже грубые слова, к которым рано или поздно прибегали все отчаявшиеся мужчины. До поры до времени они посмеивались над впавшей в неземную любовь мисс Меррисон, кое-кто даже отвечал на послания, чем вызывал у тети неуемный восторг. Она считала это доказательством любви избранника, даже если письмо не содержало ничего, кроме обычных вежливых фраз. Потом наступала стадия недоумения: джентльмен старался намекнуть, что вовсе не намерен жениться на тете Джоанне. Эти намеки она игнорировала, пока они не становились совсем уж очевидными. Тогда тетя обижалась и снова принималась строчить послания – на сей раз полные гнева и фраз «мы расстаемся навсегда», «прощайте же навеки». Обрадованный мужчина переставал отвечать, думая, что на этом все. Не тут-то было. Выждав несколько дней, тетя Джоанна отсылала избраннику письмо, в котором великодушно его прощала, и все начиналось по новой.
В конце концов, когда проходило достаточное количество времени (обычно каждая история длилась года два и вспоминалась потом неоднократно), тетя делала неутешительный вывод, что «этот мужчина меня недостоин», рвала с ним всяческие связи, после чего принималась страдать. Страдать она умела хорошо, со вкусом. В ход шли лекарства и консультации у лучших врачей Лондона, чтение соответствующей литературы (особенно подходили предсмертные стихи Вийона), заявления, что жизнь завершена, и обещания покончить с собой в ближайшие дни. Племянницам предлагалось суетиться вокруг, подносить нюхательные соли, выслушивать бесконечные рассуждения на тему человеческой природы, утешать тетю и отговаривать ее наложить на себя руки. После нескольких недель такой свистопляски, когда сестры бывали уже по горло сыты сочувствием и христианским милосердием, тетя Джоанна трагическим голосом сообщала миру, что переродилась и собирается провести на грешной земле еще немного дней. Через некоторое время она встречала следующего кавалера, имевшего глупость ей улыбнуться, и нежное сердце тети освещалось очередной любовью – на сей раз, конечно же, величайшей на земле и настоящей.
Два года назад тете исполнилось пятьдесят, и она дала торжественную клятву покончить с прошлым раз и навсегда и не искать больше счастья. Если Господь желает, чтобы она осталась старой девой, что ж, так тому и быть. Однако в последние дни Тиана улавливала знакомые признаки беспокойства, проявлявшиеся тогда, когда тетя находилась в самом начале новой любви. Если это действительно так и тетя Джоанна решила попытать счастья еще разок, племянницам предстоят нелегкие времена.
Тетя Джоанна, высокая сухопарая женщина с гладкими темными, стянутыми в пучок волосами, раскинулась на кушетке и обмахивалась париком. Рядом в кресле устроилась Клара с книгой в руках, уже одетая для выезда в темно-серое платье. Ничего вычурного, все просто, как и в туалете Тианы.
– Ах, это ты, девочка моя! – провозгласила тетушка. – Прекрасно выглядишь, прекрасно. Впрочем, в твои годы я тоже блистала, но они, увы, невозвратно прошли…
– Вы прекрасно выглядите, тетя Джоанна! – польстила ей Тиана. Она немного жалела тетушку, хотя та временами могла довести племянницу до белого каления.
– Ну что ты! Как можно хорошо выглядеть в мои-то годы! Жизнь уже почти прошла, впереди долгая и серая старость… – Тем не менее тетя надела парик и приподнялась на кушетке, чтобы разглядеть себя в зеркале на стене. Старое и тусклое, оно отражало лишь тени, но тетушка, по всей видимости, осталась удовлетворена.
Тиана уселась в кресло, скромно сложила руки на коленях и принялась ждать. Если отец велел явиться в гостиную к определенному времени, значит, следует поджидать его со всем возможным почтением.
Неслышной тенью в комнату скользнула Альма, облаченная в коричневое платье, что удачно завершало невыразительную гамму туалетов сестер, – и уселась по правую руку от Тианы, не сказав ни слова. Тетушка тоже молчала, и душная, спертая атмосфера злила Тиану, заставляла ее нервничать.
Сколько она себя помнила, обстановка здесь не менялась, хотя в доме имелась официальная хозяйка – тетя Джоанна. Тетя очень разумно тратила семейные средства и советовалась с братом по поводу каждого пенни. Спускать деньги на веселье, наряды и бессмысленные вещицы, от которых никакого толку, – это не годится. Жить следует скромно, смиряя нечестивые порывы, особенно в нынешние распущенные времена. Поэтому зачем менять протершуюся обивку на креслах – на них ведь еще можно сидеть? К чему заменять обстановку в доме – ведь она выглядит прилично?
Многие могли бы обвинить Абрахама Меррисона и его сестру в излишней скаредности. Тиана тоже поначалу этим грешила, полагая, что отец – скупой человек, который боится потратить даже пенни. Некоторое время в детстве Тиана даже полагала, что живет в очень бедной семье, пока старшие сестры не объяснили ей, что это вовсе не так. Абрахам Меррисон владел приличным состоянием, а каждой сестре полагалась еще немалая сумма из денег матери, которую они должны были получить, когда выйдут замуж. Каждая из сестер жаждала замужества, словно манны небесной, однако отец отвергал женихов одного за другим. К тому же мечталось о любви или хотя бы о взаимной приязни с будущим супругом; однако все потенциальные кандидаты в мужья, как на подбор, были старше девушек минимум вдвое, носили ужасающие костюмы и тоже считали деньги – словом, являлись практически полными копиями Абрахама Меррисона. Тиана не настолько любила отца, чтобы обвенчаться с человеком, во всем его повторяющим; ей, как и многим молодым девушкам, хотелось красивых нарядов, танцев с привлекательными молодыми людьми, их ухаживаний. Ее сестры мечтали об этом же, но увы! Отец, словно Цербер, почти никого к ним не подпускал, потанцевать удавалось редко, и почти все мужчины в высшем свете были объявлены развязными щеголями или распутниками, которые только и ждут, как бы украсть девичью невинность.
Но молодость безудержна во взглядах и в желаниях – и иногда есть надежда на взаимность. Сестры Меррисон были красивы, и это не могло оставаться незамеченным. Даже под надзором отца и тетушки они умудрялись обмениваться взглядами с молодыми людьми. Для большинства молодежи сестры Меррисон служили посмешищем, чего не осознавал ни сэр Абрахам, ни тетя Джоанна; кое-кто, однако, не оставлял попыток завоевать внимание девушек. У тихой, добросердечной Клары имелся постоянный поклонник – сэр Бартоломью Финч, блестящий молодой офицер, который сейчас по долгу службы временно покинул Лондон. Скорее всего, поэтому Клара так бледна и грустна… Яркую Альму осаждали несколько постоянных поклонников, осмеливавшихся посылать ей издалека воздушные поцелуи; кому из них отдать предпочтение, она пока не знала. Толку-то, все равно отец их не одобрит. Тиана, самая младшая, находилась в тени сестер и пока лишь кокетничала с теми джентльменами, с которыми удавалось потанцевать. Ее внимание принадлежало не им, а другому человеку, который ни разу не бросил на нее взгляда. Впрочем, не стоит задумываться об этом сейчас. Тиана нервно стиснула пальцы, молясь про себя, чтобы отец поскорее пришел.
В доме было тихо. Слуги, наученные горьким опытом за долгие годы, разговаривали шепотом или приглушенными голосами; сестры и тетя Джоанна сидели в молчании. Сквозь полуоткрытую дверь из столовой, соседствующей с гостиной, доносилось тиканье громадных напольных часов, доставшихся Абрахаму Меррисону в наследство от деда. Эти часы он очень ценил и время от времени вызывал настройщика, чтобы тот поставил на место вечно убегающие вперед стрелки. Клара читала, изредка переворачивая страницы, и тогда их шелест словно отмерял кусочки необратимо уходившего времени. Альма задумчиво смотрела в окно, где прозрачная кисея летних сумерек еще не превратилась в плотное ночное покрывало. Закат нынче выдался красивый, розовые, подсвеченные уходящим солнцем облака словно таяли в бледно-голубой вышине. На окнах лежал прозрачный розовато-желтый отблеск.
Тиана же переводила взгляд с темных занавесей на развешанные по стенам портреты: лица тонули в сумерках, фон сливался с горчичными обоями, золоченые рамы сильно потускнели от времени. Над камином висело панно, которое Тиана в детстве очень любила разглядывать: там была изображена осенняя охота. Огромное количество людей, лошадей, собак, и все в разных костюмах, сверкают начищенные ружья, у седел болтаются уже подстреленные фазаны, псы разевают рты в беззвучном лае. Разноцветные перья на шляпках дам, их пестрые платья, изящные лошадки, гладкие сюртуки джентльменов – все это являло столь резкий контраст с окружавшей обстановкой, что казалось окном в другой мир.
Шаги отца Тиана уловила издалека: он спускался с третьего этажа, из своего кабинета, куда вела отдельная деревянная лестница. Во всем доме – каменные, а отдельная, в кабинет отца, – деревянная. Ее ступени пели на разные голоса, их увлекательный хор слышал весь дом. Затем хор обиженно смолк: отец преодолел лестницу. Через минуту лакей распахнул дверь, впуская Абрахама Меррисона.
Его редкие седые волосы зачесаны назад и спрятаны под парик, открывая некрасивое лицо с крупным носом и впалыми щеками. Тиана видела портреты отца в молодости, там он выглядел вполне симпатичным джентльменом, хотя, конечно, художники любят льстить. На портретах глаза у отца черные, а на самом деле – темно-серые, со стальным отливом; губы изображены почти что луком Амура, а сейчас – узки и крепко сжаты. Отец носил черный сюртук и черный же камзол, лишь слегка отделанный серебром; после смерти его дорогой супруги он поклялся никогда не снимать траур и позволял себе лишь небольшие вольности в нюансах.
– Добрый вечер, отец, – хором поздоровались сестры.
– Все здесь? Хорошо. – Абрахам Меррисон прошелся по комнате, медленно ступая тощими ногами в простых черных туфлях. – Прежде чем мы отправимся на этот вечер, я хочу кое о чем вам сообщить.
Отец не любил терять время на плетение изящных словес и выражался коротко, словно сплеча рубил. Сестры сели, как их учили: подбородок поднят не слишком высоко, спина прямая, руки сложены на коленях; Клара отложила книгу. Тетя Джоанна смотрела на них с одобрением. Годами она вдалбливала в «несносных девчонок» правила поведения, и вот результат достигнут: сидят, не шелохнутся, словно статуи. Тиана украдкой покосилась на Альму: та, как и она сама, старалась не моргать. Фарфоровые куклы, да и только, не хватает модной пудры, чтобы совсем уж соответствовать идеалу.
Абрахам, против обыкновения, начал издалека:
– Господь наградил меня тремя дочерьми, и я предпочитаю думать об этом как о награде и испытании одновременно. Господь мудр, он желал моего смирения, и я потерял вашу мать, которой до сих пор остаюсь верен. Мы с ней составляли пару верную, праведную перед Господом и людьми; для своих дочерей я хотел бы такого же счастья.
Тиана еле удержалась от дерзкого замечания, но вовремя прикусила язык. Перебивать отца – неслыханно, к тому же ему вряд ли понравится то, что она могла сказать.
– Ваша мать желала, чтобы вы все удачно вышли замуж. Ее воля свята для меня до сих пор. Я медлил, не доверяя вам выбор, так как у молодых девушек в голове лишь ветер, как же можно вам что-либо доверять? Глаз да глаз нужен. – Он усмехнулся. – Благодаря мне вы по-прежнему сохраняете чистоту и невинность даже в таком гнезде порока и разврата, коим является Лондон.
Отца удерживали в столице дела, иначе он давно бы уехал в Глостершир и запер дочерей на конюшне. Еще Тиана была благодарна матери, которую не помнила, за то, что та сумела уломать своего набожного мужа и доказать ему, что замужество для каждой из ее дочерей будет участью лучшей, чем, скажем, пожизненное заключение дома и выполнение дел лишь на благо религиозной общины. Тетя Джоанна обмолвилась однажды, что Абрахам жаждал отдать Богу младшую из троих сестер. Тиане вовсе не улыбалось провести все свои дни за каменными стенами глостерширского особняка, лишь иногда выбираясь в церковь и сидя там в окружении святош, которые только и умеют, что грядки вскапывать. С каким бы религиозным рвением Абрахам Меррисон ни воспитывал своих детей, они не желали принадлежать Богу навсегда. Возможно, Клара смогла бы смириться с подобной участью, но сильная от природы Альма и дерзкая Тиана – никогда.
– Вы уже взрослые, дочери мои, – продолжал между тем отец. – Я много размышлял о вашей судьбе, старался оградить вас от тлетворного влияния многих людей и вот наконец принял решение. До конца года вы все выйдете замуж. Сначала, разумеется, Кларибелла, как старшая, затем Альмароза – как средняя, и, наконец, самая младшая, Кристиана. Между помолвкой и свадьбой должно пройти установленное правилами приличия время, поэтому каждая из вас будет помолвлена в течение двух месяцев.
Сэр Абрахам умолк, переводя взгляд с одной дочери на другую и наслаждаясь произведенным эффектом: Клара смертельно побледнела, Альма закусила губу и смотрела в пол. Тиана сдавила пальцы так, что они побелели. Она больше не могла молчать.
– Позволите ли вопрос, сэр?
– Ты можешь спросить, Кристиана.
– Означает ли это, что мы можем теперь выбирать себе кавалеров, чтобы выявить наилучшего возможного жениха?
– Какая глупость! – фыркнул Абрахам. – Разумеется, я сам подберу вам супругов. Вы слишком молоды для того, чтобы понимать, что именно составляет супружеское счастье. А это в первую очередь прекрасная репутация, хорошее состояние и, конечно же, непоколебимая вера. – Отец воздел кверху острый желтоватый палец. – Поэтому вы можете положиться на меня, я устрою ваше счастье.
– Но… – Альма решилась заговорить без разрешения. – Неужели наши желания ничего не значат, сэр?!
– Вы слишком наивны, чтобы понимать, чего желаете. Да и не настолько умны. – К удивлению Тианы, отец не рассердился, услыхав непочтительное замечание. – Ваши помыслы слишком легки, а семейная жизнь – это суровое испытание, в брак необходимо вступать, осознавая, какой важный шаг совершаете. Все вы поблагодарите меня потом, когда поймете, сколько добра я сделал для вас, когда выбрал супругов.
– То есть… супруги уже выбраны вами? – без разрешения заговорила и Клара. Тиана бросила на нее стремительный взгляд: сестра была бледной как смерть.
– Еще нет, – сознался лорд Меррисон, – однако у меня на примете несколько прекрасных кандидатур. Тебе, моя дорогая Кларибелла, к примеру, по всем статьям подойдет мистер Джулиуз из Саутгемптона, ты его знаешь.
Тиана помнила мистера Джулиуза: узколицый пожилой унылый тип с ладонями холодными и скользкими, словно дохлая селедка. Представить рядом с ним нежную, утонченную Клару, навеки заковать ее в цепи брака с подобным мужчиной – это кощунство. Но, разумеется, мистер Джулиуз – ревнитель веры и разделяет взгляды лорда Меррисона.
– Ну, не станем торопить события, всему свое время, – довольно улыбаясь, сказал отец. Потрясенное молчание сестер он, видимо, принял за знак, что они оробели от оказанной им чести. – А теперь отправляемся к графу де Грандидье. Я должен вас предупредить: вы знаете, сколь несдержанны порою бывают французы. Постарайтесь не заострять внимание на их чудачествах, не перенимать плохие манеры и вольности, которые они себе позволяют. Все знают, что семья Меррисон выше всего этого.
– Сэр, – промолвила Альма вкрадчивым тоном, который всегда использовала, что-то задумав, – если нам скоро предстоит выйти замуж, нельзя ли нам получить чуть больше свободы и общаться с молодыми людьми нашего круга? Вы же знаете, что мы не позволим себе ничего недостойного.
– Я не нахожу это допустимым… – начал сэр Абрахам, но тут впервые за все время подала голос тетя Джоанна:
– Дорогой брат, как ни странно, молодая леди просит о разумном. Неутоленная страсть в общении может помешать после того, как брак будет скреплен. Это разрушает ум, угнетает дух, заставляет предаться греху уныния. Девочки молоды, но хорошо воспитаны; пускай же они вкусят удовольствий, благопристойных, несомненно. Пускай потанцуют лишний раз или два, заведут несколько полезных знакомств. Девочки скромны, уверяю вас. Они не переступят черту приличий.
Тиана никак не могла понять, лицемерит тетя или нет. С той медвежьей неуклюжестью, с которой тетя Джоанна строила отношения с людьми, – наверняка полностью убеждена в своих словах.
– Ну что ж… – Абрахам Меррисон задумался. – К женщинам иногда следует прислушаться! Ведь моя покойная жена была умна и порою давала дельные советы. Хорошо, Джоанна, дочери мои. Вам будет позволено чуть больше, чем обычно, но лишь под моим присмотром. Никаких бесед наедине, никаких, упаси Господь, знакомств с гуляками и повесами! Достойные молодые люди! Вы можете танцевать с теми, кто вас пригласит, если это не совсем уж отъявленные негодяи. Я прослежу.
Конечно, это снова ограничивало выбор, но уже давало возможность хоть ненадолго вырваться из-под родительской опеки. Тиана чувствовала, что ей смертельно необходимо обсудить ошеломляющие новости с сестрами. Если Кларе в мужья прочат мистера Джулиуза, то кого, спаси Господь, готовят для нее самой?
Тиана не сомневалась, что отец обдумывал все возможности не единожды. Счастье дочерей он понимал своеобразно, ему и в голову не придет спросить их мнения. Желания самих девушек не учитываются. Вот почему так бледна Клара: Тиана знала, что ей нравится Бартоломью Финч, очень нравится. И, конечно, в глубине души сестра лелеяла надежду, что однажды ей и молодому офицеру позволят быть вместе… Увы! До сего дня надежда еще имела право на существование. Но теперь поздно тешить себя иллюзиями. Отец подберет для дочерей супругов, во всем на него похожих и, вполне возможно, чуть младше его самого. Кое-кто из отцовских знакомых уже овдовел, так что не откажется жениться вторично. И сэр Абрахам искренне считает, что делает своим детям добро! Непробиваемая отцовская убежденность в этом обескураживала Тиану. Отец любил дочерей, очень своеобразно, но сильно. Он заставит их быть счастливыми в своем понимании и тем самым поломает им жизни.
Конечно, есть шанс выйти замуж за человека слабовольного, подчинить его себе и делать что вздумается. Завести тайного любовника, к примеру. Сейчас все сплошь и рядом так поступают. Но Тиане не нравилась подобная перспектива. Во-первых, обладая духом сильным и дерзким, она предпочитала иметь дело с человеком, равным ей или ее превосходящим; сила завораживала ее, свобода действий – манила, словно болотный огонек. С мужем должно быть интересно. Что толку, если он станет мямлить в ответ на ее вопросы? Что толку, если станет склонять голову перед ней? Разве это брак? Разве это настоящее счастье? Как можно завести детей с мужчиной, который слабее тебя по всем статьям? Тиана этого не понимала и не хотела. Еще хуже, если муж окажется домашним тираном и не даст чихнуть без разрешения. Она жила в такой атмосфере всю свою жизнь и понимала, что хочется ей совершенно не этого.
– Ну что ж, – удовлетворенно произнес отец, по-своему истолковав молчание дочерей, – если у вас нет больше вопросов, то мы отправляемся.