Александра
– Саша, у меня новости. – Я бросила сумочку на зеркало, а варежки и шапочку – в шкаф, скинула сапоги и короткую шубку и прошла в комнату.
Муж лежал на низкой софе, забросив за голову руки. Его лицо было холодным и отстраненным, единственный глаз прищурен и смотрел в невидимую мне точку на потолке.
– Саш… – Я села на пол рядом с софой и положила ладонь на открытую вырезом кимоно грудь мужа, прикрыв вытатуированного самурая, занесшего меч над поверженным противником. – Что с тобой? Тебе плохо? Что-то болит?
– Болит? – отрешенно переспросил Акела. – Нет, не болит. Где ты была?
– На курсах. Такой мороз – ужас! От остановки еле добежала. Сонька спит? Ты ужинал?
– Я ее накормил, мы почитали, и теперь она спит.
– А сам что же с ней не поел? – ласково спросила я, поглаживая разводы якудзовской татуировки, которую так любила рассматривать.
– Как я могу ужинать без тебя? Переодевайся.
Я поспешно вскочила и побежала в спальню. Почему-то вдруг я ощутила легкое чувство вины – муж никогда не садился за стол без меня, а я сегодня позволила себе задержаться сперва на кафедре с очередной барышней, исправлявшей полученную за контрольную работу двойку, а потом в магазине. Встретила соседку по подъезду, интеллигентную пожилую старушку Алису Власьевну, и та взахлеб, шепелявя от возбуждения, рассказала мне ужасную историю…
Облачившись в домашнее кимоно, расписанное аистами и цветами лотоса, я собрала отросшие до плеч кудрявые волосы в «марумагэ» – прическу замужних японок, укрепила узел двумя деревянными шпильками и пошла в комнату, накрывать на стол. Но сперва заглянула в детскую, где, раскинувшись на заправленной розовым в бабочках бельем кровати, спала наша Сонечка. Присев на край, я осторожно погладила спутанные кудряшки. С каждой минутой пребывания этой девочки в нашем доме я все сильнее проникалась к ней острым материнским чувством – она была моя, моя, кто бы что ни говорил об этом. Со временем Соня как будто забыла о своей жизни в детском доме, никогда не вспоминала, не рассказывала ничего – словно всегда жила с нами, называя нас мамой и папой. Психолог, к которому мы ходили всей семьей, как и было положено приемным родителям, объясняла это тем, что девочке комфортно и спокойно с нами, она доверилась нам полностью и искренне поверила в то, что мы – ее родители.
– Детская психика лабильна. Она выбрасывает негатив, едва только появляются позитивные эмоции. Девочку любят – и это хороший мотив для того, чтобы двигаться дальше, а не жить воспоминаниями о грустных моментах, – объясняла психолог, и мы были искренне рады этому.
Поцеловав дочку в румяную от сна щеку, я вышла из детской и плотно закрыла дверь.
Пока я расставляла на столике тарелки, подставки для хаси и мисочки для соуса, Акела поднялся с софы, отошел к балкону и сделал несколько дыхательных упражнений – верный признак, что муж чем-то обеспокоен и старается взять себя в руки. Но спрашивать было не принято – когда сочтет нужным, расскажет сам.
– Так что ты говорила про новости? – спросил Акела, располагаясь за столом и наблюдая за тем, как устраиваюсь я.
– Представляешь, – начала я, отложив взятые было хаси обратно на подставку, и Акела мягко подсказал:
– Концы не должны смотреть влево – это знак угрозы.
– Ой, извини, я отвлеклась, – я поспешно поменяла расположение палочек на подставке так, чтобы их острые концы не смотрели в левую сторону, и продолжила: – Я встретила в магазине Алису Власьевну, знаешь, такая старушка с третьего этажа, она еще летом кота на поводке во двор выводит?
– Да, помню.
– Так вот. Она неделю назад нашла во дворе труп!
– Что нашла? – переспросил Акела удивленно.
– Труп, представляешь?! Самый настоящий труп… только обезглавленный. Тело лежало, а головы не было. Алиса Власьевна сказала, что эксперты между собой поговаривали, будто очень странная травма – ровный, идеальный край, словно голову отрезали чем-то острым и в один мах…
Я вдруг замолчала, заметив, как побледнело лицо Акелы, а глаз вообще превратился в щель.
– Саша… Саш, ты что, не слышишь меня?
– Слышу, – спокойно отозвался он, однако выражение лица не изменилось. – И что? Нашли убийцу?
– Нет. Алиса Власьевна сказала, что ее уже несколько раз к следователю вызывали. Даже подозреваемых нет…
– Хватит об этом, – перебил вдруг муж, вставая с софы и направляясь в большую комнату, переделанную под спортзал. – Ужинай.
Я взялась за хаси, но есть расхотелось. Вот и Сашка встал из-за стола голодный. Что-то в поведении мужа показалось мне необъяснимым. Его чем-то задел рассказ об обезглавленном трупе, это было очень заметно. Но что такого? Разумеется, убийство в собственном дворе не очень приятная тема для разговора за ужином, однако Акела отреагировал на это более чем странно.
Кое-как заставив себя проглотить несколько роллов, я принялась убирать со стола. Это не отнимало много времени – минимум посуды, которую нужно мыть, смахнуть со стола несуществующие крошки, задвинуть сам стол в угол комнаты – и все. Со временем я научилась даже получать некое своеобразное удовольствие от домашних хлопот, к которым раньше допущена не была. Мой папа всегда оплачивал услуги домработницы, и у меня не было особой нужды в возне с посудой и пылесосом, но постепенно муж приучил меня к мысли, что ему гораздо приятнее есть обед, приготовленный моими руками. Оказалось, что и я разделяю его мнение… Даже премудрости японской кухни дались мне почти совсем запросто, и теперь я радовала своих домашних разными диковинками.
Обстановка в нашей квартире тоже была минимальной, если не считать огромных стеллажей с книгами в коридоре да тщательно обставленной детской комнаты. Кухонька оказалась малюсенькая, и мы сразу решили снести стену и отгородить барной стойкой уголок с плитой и раковиной. Остальная часть кухни отошла в пользу столовой-гостиной, где располагались стол на низких ножках, софа, на которой любил отдыхать Акела, большой плоский телевизор на стене напротив софы. Пол застилали циновки, стены оклеены обоями, имитирующими ткань. Гравюры, изображающие самураев в бою, несколько свитков с иероглифами, самурайские доспехи на манекене, несколько подставок с коллекционными мечами – все украшение. Самая большая комната в квартире превратилась в мини-спортзал, там Акела часами отрабатывал стойки и движения, а также технику владения веером или мечом. В эти моменты я просто замирала от восхищения, сидя тихо в углу и прижав к себе Соню, – муж выглядел таким прекрасным и притягательным, что у меня щемило сердце.
Акела был старше меня на двадцать лет, а внешний вид еще добавлял ему возраста, так что я рядом с мужем казалась совсем молодой девочкой. Но я ни за что не променяла бы его на кого-то моложе – я их просто не замечала, как вообще не замечала никаких мужчин. Мой молчаливый, одноглазый, с обожженным лицом и покрытым затейливой японской татуировкой телом муж казался мне идеальным, и желать большего означало страшно, непоправимо грешить. Он понимал меня с полуслова, с крошечного жеста, чувствовал кожей и всегда знал, как лучше для меня. Но в последнее время что-то изменилось. Саша стал молчаливее обычного, часто замирал в одной позе и как будто всматривался куда-то внутрь себя. Меня такие моменты пугали, но выяснить причину я никак не могла – любые разговоры Акела пресекал и становился мрачным и жестким, а я не любила, когда он бывал таким.