Глава 9
Диванчик в прихожей еле держал гору из верхней одежды на своих кривых ножках. Сашино пальто оказалось погребенным в этой куче. Она стала искать его, вытаскивая то чей-то рукав, то воротник, то какие-то длинные части, напоминающие рейтузы. Чьи-то нежные руки обняли ее сзади за талию. Она обернулась и увидела Лизу.
– Саш, что у тебя с лицом? Ну-ка посмотри на меня!
Саша посмотрела. Лицо, видимо, радости не излучало.
– Ты чего, мать? Впервые обнаружила, что мужик – это животное? Из отряда членистоногих козлообразных?
– Лиз, не надо…
– Что не надо? Первобытные жи-вот-ные! – по слогам повторила Лиза. – Мозг у них выключается кнопкой, расположенной в паху, в основании члена. Никогда не видела? Маленькая такая, она легко прощупывается при пальпации. Член встает, давит на кнопку, мозги отключаются. Механизм элементарный, типа рычага, сбоев не дает. Нет, ну когда член уже не встает, мозгам, понятное дело, приходится работать без выходных. Вот тогда и начинается – диссертации, ассимиляции, аккредитации, революции и резолюции без поллюции, кажется, я пьяная уже, что-то у меня не тот ряд получился.
– Всех-то не надо под одну гребенку…
– Не надо, конечно! Есть хорошие. Я тут как-то из одного клуба вышла часа в четыре утра. Ну, ты знаешь. Цивильное место, Красная площадь, самый центр столицы нашей родины, мать ее. Шагаю красивая, на шпильках, в шикарном платье с голой спиной, шубка накинута на плечи, мне же только площадь пересечь, чтобы на другой стороне такси взять. За руль не села в таком отдохнувшем виде, как законопослушная гражданка. Спустилась в переход. Утро туманное, утро седое, ни одной рожи вокруг, ну рановато для туристов, сама понимаешь. Иду, думаю – как хорошо! Наконец и в нашу тундру цивилизация подгребла. Вышла приличная девушка в хорошей одежде из модного клуба, утро красит нежным светом стены древнего Кремля, щас, думаю, мотор возьму, и домой, спатеньки в теплую кроватку. И что ты думаешь? Чувствую, кто-то по голове так сзади – тюк. Больно. Я обернулась и глазом не успела моргнуть, как оказалась лежащей на своей собственной шубе с раздвинутыми ногами под каким-то хреном в телогрейке. То ли охранник, то ли бомж, не стала интересоваться биографией. Глаза закрыла, чтобы не видеть его рожу и расслабилась, как учили. У нас же все девочки знают, как «Отче наш», – расслабься и получи удовольствие. Удовольствие прямо скажем сомнительное, но зато жива осталась. Платье порвал, урод. Он и денег-то таких не видел никогда, сколько оно стоило. Это я к тому, что хороший мужчина попался, положительный – не ограбил, не избил. Ну, оскорбил женщину, положил, спустил свою хрень вонючую, и всё. Повезло мне. Пролечилась, и опять как новенькая. Хоть сейчас на баррикады.
– Я очень сочувствую тебе, Лиз. Это ужасно, что с тобой это случилось…
– Ты думаешь, это первый раз, что ли? Нет, ну возле Красной площади – первый. Называется – изнасилование с особым политическим цинизмом. А так – обычное дело. Пока трезвые – все друзья, приятели, речи говорят о любви, о дружбе, о верности. Как только градус в мошонку упал – всё, прощается сапиенс с хомо. И я прекрасно понимаю, почему это со мной с завидной регулярностью происходит. Потому что говорю складно, одеваюсь вызывающе, фигурой господь не обидел. Ходячая провокация, а не Лиза Саволайнен. Сама виновата. Написано же в зоопарках: животных не дразнить!
– А я и не дразню. Просто ухожу. По-английски.
– Это кто это тут уходит? – рядом возник Вовик в коронной розовой рубашке с тремя расстегнутыми пуговицами. На уголке эпилированной груди, как на сцене, плясали отблески праздника. – Ты чего, Сашуль? Щас самое интересное должно быть! Твой муж будет петь караоке. Ты как верная жена должна подпевать!
«Анжела подпоет», – мысленно ответила Саша.
– Давай-давай, пойдем, на посошок чего-нибудь скажем, – потянула ее Лиза. – Тем более уйти по-английски уже не получится. – Лиза что-то поискала глазами и, не найдя, взяла под руку Вовика. – Вовик, тебя можно использовать как мужчину?
– Тебе, Лизавета, можно всё! – изобразив галантность, уронил голову на грудь Вовик.
– Тогда метнись-ка, притащи мне пульт от этого прибора!
– И это всё? – разочарованно переспросил парень.
– Нет, это только первое задание.
Получив пульт, Лиза выключила музыку и громко заявила:
– Господа и дамы! Судари и сударыни! Модели и инженеры их туш! А кто-нибудь ваще помнит, по какому поводу мы тут пьянствуем? Уверена, что нет! И это прекрасно! Светлая голова, чистая совесть и здоровая печень – залог стабильности! Однако ж с целью придания некой концептуальности нашему безобразию я намерена сказать тост! Попрошу всех найти свои бокалы и по возможности поднять!
Народ, обалдев от неожиданности, расселся кто где. Модели, сидящие на коленях своих ухажеров, повернули одинаковые лица к выступающей Лизе. Стало так непривычно тихо, что было слышно журчание фонтана в простенке между двумя огромными окнами гостиной, задрапированными плотными бордовыми шторами.
– Итак тост! Короткий! – Лиза горько улыбнулась. – Предчувствую, женская половина компании меня поймёт с полуслова! – в унисон с журчанием сказала Лиза. – Его, наверное, следует произносить с армянским акцентом, но поскольку в моем генеалогическом древе армянских ветвей не обнаружилось, я воспользуюсь южным диалектом финского. Боюсь обмануть ваши ожидания. Однако всё просто, дорогие мои. Представьте же прекрасную яблоню. А женщины как яблоки. Самые вкусные наливные висят на самой макушке дерева и наслаждаются прямыми лучами солнца. Многие мужчины не хотят лезть на дерево за вкусными яблоками, потому что боятся упасть и убиться. Вместо этого они собирают падалицу, которая не так хороша, но зато доступна. Поэтому яблоки на макушке думают, что с ними что-то не так, хотя на самом деле они великолепны. Им просто нужно дождаться человека, который не побоится залезть на верхушку дерева. Так выпьем же за то… – Лиза выдержала паузу, – чтобы женщины научились ждать и знали себе цену! Да будет достоинство женщины отмечено свыше и вознаграждено!
Девушки зааплодировали и закричали: «О!»
Лиза раскланялась.
– Кстати, о женском достоинстве. Между прочим, Лизавета в чём-то права, – выступил из темноты Давид.
Он сидел в кресле, широко расставив ноги, и крутил в пальцах пустой бокал. Стекло бокала отбрасывало огоньки, и они перескакивали по диагонали на его светлый джемпер, джинсы и затухали на сидящих рядом людях. Новые огоньки бежали по той же траектории. Иссиня-черные, распущенные по плечам кудри Давида, его смуглое лицо и блестящие глаза в купе с журчанием фонтана дополняли картину «Сбор аборигенов у священного ручья в полнолунье».
– Абсолютно известный факт, – тоном знатока продолжил Давид. – Если женщины не имеют достоинства, то грешат они гораздо больше. Не в смысле количества, а в смысле тяжести греха. Уж если женщина пустилась во все тяжкие, она не остановится. Ее грехи всегда весомее и за всю жизнь их наберется не на один адский котёл. Мужчина переспал со случайной знакомой и забыл ее. Все мужики изменяют. Это не грех, а так, удовлетворение минутной похоти. Женщина же может долго, сознательно вести тайные игры с несколькими мужчинами, клянясь каждому в чувствах! Женщина вообще подлое и продажное существо. И не надо кидаться душить меня лифчиками. Я не обвиняю, я констатирую факт и даже где-то их понимаю. Иначе им не выжить. Женская доля незавидная…
Саша смотрела на разговорившегося друга мужа с удивлением. Обычно он помалкивал в его присутствии. Да, он был женоненавистником и всем женщинам предпочитал свою Анджелину Джоли – маленькую уродливую собачку трудно выговариваемой очень дорогой породы, которую назвал в честь актрисы. Хотя был ли этот факт честью для Джоли-актрисы – вопрос спорный…
– Это твоя Анджелина разоткровенничалась после порции «Педигри» по поводу грехов? – съязвила Лиза.
– Я не кормлю свою девочку таким дерьмом.
– Ну-ну, так и что там с несчастной женской долей?
– Доля жалкая. Жизнь большинства женщин укладывается в формулу четырех «бац», как я это называю. Каждая девушка мечтает о прекрасном принце с самого детства. Бац! в двадцать три – двадцать семь у неё ребенок от какого-то козла, бац! ей тридцать два, ребенок уже в школе, а этого козла и след простыл. Бац! – и ей сорок. И хоть она, может, и встала на ноги, да уже и шмотки не так сидят, бока свисают и туфли жмут, и никому больше не нужна. Бац! В сорок пять из неё сосет деньги очередной подонок, а еще через десять лет она стоит с сумками и бабками у подъезда и обсуждает молодежь. И жалеет о том, что не просила денег у мужчин, а строила из себя непродажную. И настоящую фирменную сумку, а не подделку смогла купить сама себе только в сорок пять, а пальто кашемировое в пятьдесят. Все искала любовь, которая и была-то у неё всего два года за всю её горемычную жизнь. Но вот вопрос, который напрашивается сам собой: а нет ли в этом высшей справедливости? Не заслужили ли это все женщины своим потребительским отношением к нам, мужчинам? И ответ тоже на поверхности: заслужили. Что отличает человека от животного, спрошу я у вас? И вы мне ответите: умение любить. Только человек способен испытывать это чувство, вдохновляться, писать картины, музыку, гениальные стихи. И замечу, что под человеком имеется в виду мужчина. Только мужчина! Я было засомневался и решил исследовать этот вопрос. Общаясь с представительницами прекрасного пола, я не смог не поддаться искушению покопаться в их психологии. Женская логика манила меня новыми темами для хохм. Но обнаружил я гораздо большее и совсем не смешное. Известно, что в силу исторических причин мужчина ухаживает за женщиной, тем самым выказывая свое чувство к ней. Но бывает, что и женщина любит мужчину, с ума по нему сходит, ревнует, а он, козел, пускается в загул. Она бьет себя кулаком в грудь – «я тебя люблю», а предмет обожания становится все холоднее. И если вы посмотрите в его глаза, то найдете там разочарование и испуг. Вот тут-то я и сделал печальный вывод и ответственно заявляю: женщины не умеют любить. Мужчина ухаживает за женщиной – это всеми признается как норма. Но кто-нибудь видел, чтобы женщина уделяла такое же внимание мужчине? Истинно любящий готов на всё, чтобы доказать свою любовь, но истинно любящая не может придумать в ответ ничего, кроме как «ну давай, сегодня можно». Женщина борется за свои права, лезет в шахту, служит в танковых войсках, работает министром. Все-то она умеет. Но любить – нет! Почему на асфальте под балконом написано большими буквами: «Маша, я тебя люблю», – но никогда «Ваня, я тебя тоже». Потому что любить – удел мужчины. Традиция завоевания женщины от прыганья на задних лапах вокруг ее пещеры до названия ее именем звезд испортила женщину, сделала ее капризной. Я пытался вспомнить времена, когда женщины что-то могли. И не вспомнил. Кто-то вспомнит жен декабристов. Но это время расцвета Великой Эмансипации и дело было политическое, так что пример не удачен. Все остальные примеры из области литературы: Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда. Более того, все образы идеальной женщины созданы авторами-мужчинами. Женщины в литературе разные: роковые, стервы, нежные, робкие, но все любящие, потому что мужчины вкладывают в своих героинь свои чувства. Возникает вопрос: а может ли вообще реальная женщина любить с точки зрения устройства ее духовной сферы? Начинаем рассуждать: любовь – это творчество, способность чувствовать. Стало быть, логично, что чем больше человек творчески одарен, тем сильнее он способен испытывать и выражать это чувство. И что же мы имеем? Кто мне назовет женщин-поэтесс с мировым именем? Ахматова и Цветаева? Многие считают лирику этих поэтесс скорее мужской, особенно у Ахматовой. Давайте припомним парочку женщин-художниц. Великих, а не тех, кто цепляет мужские гениталии на крест с криком «Искусство вечно!», да простит меня Елизавета Саволайнен. Единственный женский пример Фриды Каллос на миллионы мужских выглядит неубедительно. В общем, их мало. Что это как не блеклость видения мира? Бывают ли женщины композиторы? После длительного обдумывания вспоминают Пахмутову. Хороший пример, но по сравнению с музой Бетховена – туфта. Итак, что получается? Женщины бесчувственны. Они скудны в выражении своих чувств, уверены, что одного их пассивного присутствия достаточно, чтобы мужчина сходил от них с ума. И только если воспринимать женщину, как воспринимаю ее я, то есть как товар, а не как человека, всё встает на свои места. Моложе, сиськи стоят, значит, дороже должна быть. Вот и вся правда, – закончил свой спич Давид, и его хрустальный бокал послал по диагонали последнюю партию цветных огоньков.
Конец ознакомительного фрагмента.