Глава 8
– Вы к кому? – Квадратный охранник в холле Бориного дома привстал со своего места, готовый с лаем броситься на непрошеную гостью.
Саша посмотрела на него с сочувствием. Сколько раз ей нужно пройти туда-обратно, чтобы этот бдительный человек ее уже наконец запомнил?
– В двадцать восьмую квартиру. К Борису. Я Александра.
Охранник уставился на нее пустыми глазами, в его служебной голове происходила перезагрузка.
– Проходите.
Дверь двадцать восьмой квартиры открыл черный силуэт с бокалом в клубах мерцающего дыма и оглушающего рэпа.
Казалось, здесь курили и читали рэп все, включая Жору из песни «Про Жору» группы «Ноггано» – еще одной любимой группы мужа. Саша не смогла бы сказать, какое из двух мужниных музыкальных пристрастий она ненавидела больше, иностранное или отечественное? Уж если культурная программа вечера дошла до «Жоры», значит, праздник в разгаре…
– Входи, мать! – прокричал силуэт. – Молочка принесла?
Силуэт принадлежал Петюне – другу то ли Давида, то ли Бориса, без которого пьянка никогда не обходилась. Он шестерил на побегушках, был проворен, услужлив, незаметен, почти не пьянел, за что и вливал в себя шампанское «Кристалл» сколько в него влезало. Влезало в него немало, впрочем, Петюнину вместимость в литрах никто не подсчитывал.
– Давно вы тут отдыхаете?! – крикнула Саша и закашлялась. Горло сдавило от дыма.
– Со вчера. На, глотни. – Он протянул ей бокал. – Щас привыкнешь.
Пусть ты в погонах, или твой папа
что-то решает,
Уедешь далеко, никто не откопает… —
неразборчиво доносилось пение любимой группы.
Она кинула пальто на кучу чьей-то одежды и прошла в гостиную – огромную комнату в дыму и шуме, в которых лишь угадывались очертания людей и мебели.
Кто-то тронул ее за плечо и сказал в самое ухо:
– Привет труженикам пресс-конференций. Ты шикарно смотрелась сегодня в этом платье. Сколько стоит?
Она сразу узнала Давида. По запаху и вопросу. Его жесткие кудри щекотнули щеку и шею. Он был уже изрядно навеселе.
– Дорогое. Я тоже тебя видела. Как ты к блондинке дорогу налаживал. Здесь-то ты как оказался? Такие пробки…
– Я на «харлее». Мотик пробок не боится.
– А девушка?
– Эта платиновая? Домой отправил «Камасутру» перечитывать. Я не сажаю на своего мальчика гламурных дур. Боюсь ГИБДД заругает, – засмеялся он.
– Александр где? – спросила Саша.
– Где-то тут был. Вообще я не знаю, зачем ты приехала. Отдыхает человек. Зачем его дергать? Расслабься лучше. Выпей чего-нибудь…
«Тебя забыла спросить», – подумала Саша.
Долбаный насос! Жора, где ты был?
Где, где ходил, гулял, курил? —
объяснял голос из колонки, размером с самого рэпера Жору.
Саша внимательно, насколько позволяло почти полное отсутствие света и дым, оглядела сидящих и танцующих. Прямо перед ней хозяин квартиры Борис – рыхлый блондин в стильно мятом костюме сжимал модельного вида девушку на голову выше. Она двигалась в танце, закрыв глаза, а он держал ее, уткнувшись носом ей в грудь. Вовик, приветственно помахавший Саше рукой, тоже колыхался под музыку с моделью, кажется, ничем не отличавшейся от Бориной. Как они их не путают? Откуда вообще столько народу? Какие-то непонятные люди, какие-то полуголые девушки… Она половину никогда раньше не видела, остальных видела, но не знала, как зовут, кто они и зачем здесь. Александра среди них, кажется, не было.
– Сашулька! Радость моя! Ну наконец хоть одна светлая голова в этом бардаке появилась! Как я рада тебя видеть, дорогая! – Лиза Саволайнен, неординарная личность со сложным этническим происхождением и просто классная девчонка, улыбалась Саше искренне и тепло.
– Привет. Я тоже ужасно рада тебя видеть! – обрадовалась Саша. – Хоть есть с кем перекинуться парой литературных слов, количество мата в моей отдельно взятой голове уже зашкалило.
Они поцеловались, и Лиза сказала, смеясь:
– Ну да… Когда твоя собака понимает команды «блин» и «иди на фиг» вместо «фу» и «на место», начинаешь сомневаться в верности своей воспитательной концепции.
Лиза Саволайнен была одной из немногих подруг мужа, с которой у Саши сразу сложились искренние отношения. Ее внешность балансировала на грани между красотой и, мягко говоря, «необычностью». Фамилия, пшеничного цвета волосы и рассудительность ей достались от отца-финна, увесистый нос, живые карие глаза, взрывной темперамент и язвительность от матери-еврейки.
Лиза занималась всем подряд, имеющим отношение к творчеству, – писала стихи и картины, мастерила из подручных материалов всё, что приходило в ее креативную голову: из старых плакатов – совокупляющихся гномов, из бутылочных пробок – портреты вождей мировой революции. Еще она пела, устраивала фестивали, митинги «за» и «против» и всегда появлялась там, где собиралась компания больше трех человек. «Я за любой кипеж, кроме голодовки», – утверждала она.
Любая компания – живой организм. Люди задерживаются в ней, если становятся жизненно необходимыми, как органы в этом организме. Александр всегда был головой, мозгом компании, Борис – телом, в его квартире чаще всего собирались, Давид – языком и руками – подлизывал и поддерживал «голову», Петька – продуктом жизнедеятельности организма, а Лиза – шилом в заднице. Без него тоже скучно…
Мимо подруг проплыл Боря на своей длинномерной модели. Они целовались, вернее, Боря шуровал языком у нее во рту, а она рот просто держала открытым, терпя там Борино временное присутствие. Это был даже не поцелуй, а акт взаимного гостеприимства…
– Нет, ну я прусь просто с наших малышей, – проводив пару глазами и хлебнув из бокала, проговорила Лиза. Малышами или колобками она называла всех мужчин в возрасте от семнадцати до семидесяти лет без исключения. – И потом он будет бить себя кулаком в грудь, утверждая, что не осталось честных девушек, все продажные.
Саша улыбнулась. Лизино боевое настроение подчеркивалось горящими глазами и кажущимся огромным при этом освещении носом. Она напоминала Жанну д’Арк без коня, в шлеме из белых волос и открытом платье.
– Мне тут один колобок выдал. Сидим с ним в кафешке, он нудит: жениться не на ком, все корыстолюбивые, все расчетливые, только о бабках и думают, бла-бла. Принесли счет, я заплатила за себя. Он заявил, что я слишком гордая и неженственная, могу катиться, куда хочу. Представляешь, разгул неадеквата какой в стране? Слушай, Саш, это не мое дело, конечно, но ты знаешь, что твой благоверный здесь со вчерашнего дня зависает?
– Знаю, – соврала Саша. – Только я чего-то его не вижу.
– Я видела, как Анжела заходила в ванную. Может, он там?
– Анжела? Кто это? И почему он должен быть в ванной?
– Девица новая. Давид привел. Причем такая дама, конкретная. Пятый размер, ресницы наклеенные до рогов, губищи в полморды, все дела.
– Понятно…
– Ты только не дергайся, Саш! Не стоят они того. Ни один. А твой всегда такой был, я же тебе говорила…
Последнюю Лизину фразу Саша уже не услышала. Она поставила свой бокал на столик и быстро направилась в ванную. В этой арбатской квартире, которую Борис когда-то переделал из нескольких коммуналок, можно было без карты заблудиться. Особенно, в темноте и уже не слишком трезвом состоянии.
Туалетных комнат здесь было три, одна из них с джакузи и небольшой спальней рядом. В ванную можно было попасть только через спальню, находящуюся в конце длинного зеркального коридора с парой хрустальных светильников в начале и в конце.
Саша остановилась у зеркала. Ну да… она, пожалуй, слишком худая, и груди совсем почти нет. Круги темные под глазами. И платье, кажется, немного висит на бёдрах. Неужели она еще похудела? Саша посмотрела повнимательнее, оценивая себя со стороны, словно постороннюю, незнакомую девушку, и сразу заметила погрешности.
Она выпрямилась, поправила волосы, слегка облизала губы, улыбнулась своему отражению: «Ничего, прорвемся!» – и пошла к двери спальни. На пороге остановилась и прислушалась. Тихо. Слышно только музыку, голоса из гостиной и ее собственное сбивчивое дыхание. Она уже хотела осторожно войти, как услышала голос мужа:
– Ну вот… представляешь мой график жизни. Всё расписано, как у дрессированного хорька.
В ответ раздалось негромкое женское хихиканье:
– Бедный… И что? Пожалеть тебя некому?
– Совершенно некому. Все чего-то только хотят от меня. Ну почему, я всем чего-то должен! Задолбался долги отдавать…
– Бедненький… – повторила женщина, видимо, не обладавшая вообще никаким словарным запасом.
Слушать, что будет дальше, Саша не стала. Она толкнула дверь и вошла. В темной спальне никого не было. Но в проеме двери, ведущей в ванную, перед ней предстала картина: на краю джакузи, вытянув ноги в оранжевых носках, сидел ее муж с бутылкой в руке. Галстук был развязан и сдвинут набок, как шарф, рубашка расстегнута, волосы всклокочены. Рядом примостилась девица, точно соответствующая описанию Лизы: огромные грудь, ресницы, размазанные по лицу губы. Добавились только пергидрольные локоны, короткая юбка, колготки в сеточку и шпильки. Живой протест самому понятию вкуса.
Увидев Сашу, муж уставился на нее мутным, остановившимся взглядом.
– Чего пришла?
– Спросить.
– Ну?
– Долбаный насос! Жора, где ты был?
В тусклых глазах мужа как будто что-то бултыхнулось.
– Анжела, это Саша, моя жена. Саша, это Анжела.
– Очень приятно, – выдавила Анжела.
Саша молча смотрела на мужа.
– Что ты смотришь на меня, как Запашный на тигра? – заплетающимся языком проговорил он. – Видишь, сидим, разговариваем. Ничего такого не делаем. Я могу со своими друзьями отдохнуть? Или уже нет?
– Можешь…
Саша повернулась и вышла, оказавшись снова в зеркальном коридоре. Улыбаться своему отражению не хотелось. Музыка и смех из гостиной нарастали как снежный ком. В конце зеркального туннеля появился свет: из туалета в противоположном его конце, качаясь и подтягивая колготки, вышла «модель».
«Делать здесь больше нечего», – подумала Саша.