Глава 2
Пять лет назад
– Маленькая госпожа, где вы?
– Я здесь!
– Не вижу! Проказница… Вот расскажу все сеньору, пусть он вас накажет за непослушание!
– Да здесь я, Мария, не ворчи.
– О, Dios mío! Protégeme y guardar! (прим.ав.: О, мой бог. Спаси и сохрани)
Как всегда, непроизвольно перейдя на испанский, Мария выразила всю степень отчаяния, когда увидела свою подопечную в порванном и грязном платье, скрывавшуюся от людских глаз в кустах. В отличие от эмоциональной кормилицы, Амабель была на удивление спокойной. Пока Мария, колыхая пышной грудью, приводила ее в порядок, она невозмутимо объяснила, что это произошло случайно. Ей захотелось попробовать залезть на дерево, но не получилось, потому что она зацепилась юбкой, а когда стала слезать, сильно порвала ее. О том, что она перед этим не меньше часа наблюдала за происходящим на конюшне, Амабель решила умолчать.
– Господь и преисподняя! Залезть на дерево! Благородной леди не полагается залезать на деревья! Что скажет граф Уорингтон, когда узнает! – сокрушалась кормилица, поправляя юбки госпожи.
– А зачем ему знать? – невинным голоском поинтересовалась Амабель.
Кормилица оборвала свои причитания и уставилась на нее.
– Миледи! – возмущенно воскликнула она. – Ложь – это страшный грех!
– А говорят, ложь во спасение, это благо… – хитро покосилась на нее Амабель.
– Сейчас не тот случай, – сердито возразила ей Мария и, схватив за руку, потащила к дому.
– Очень даже тот, – не уступала ее воспитанница. – Если отец узнает, он сильно расстроится. А если расстроится, будет плохо спать ночью. А когда он плохо спит ночью…
Она могла не продолжать. Все знали на своей шкуре, что такое граф Уорингтон – злой и не выспавшийся – утром. Мария содрогнулась. Остановившись, она с подозрением посмотрела на Амабель.
– Ложь – один из десяти смертных грехов, – надзидающим тоном проговорила она. – Мы будем гореть в аду преисподней за наше притворство!
– Да что такого я сделала! Подумаешь, попробовала залезть на дерево! Вот если бы я что-то украла или кого-нибудь убила…
Кормилица испуганно взвизгнула и лихорадочно начала креститься, забормотав молитву:
– Какие ужасы вы говорите! Dios misericordioso! (прим.ав.: Боже милосердный)
– Мария, ну что ты кудахчешь как курица. Ничего же страшного не произошло. Я всего лишь порвала платье!
– С прощения маленьких грехов открывается путь для больших. Что я вам всегда говорила: жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Нравственное безупречие – вот что всегда красит женщину. Это ее гордость и опора в беде и радости.
Амабель закатила глаза.
– Когда я выйду замуж, то перестану грешить. Клянусь тебе. Буду послушной и кроткой, как овца на привязи.
– С этим не шутят, маленькая госпожа, – недовольно нахмурилась Мария. Потом она вздохнула и покачала головой – Будем надеяться, что вам достанется понимающий и терпеливый супруг. Ибо тихие воды глубоки. (прим.авт.: аналог нашей пословицы «в тихом омуте черти водятся») И разобраться что в них, хватит сил не каждому…
***
Амабель резко проснулась и села в кровати. Она вся дрожала после пережитого во сне. Ей приснилось, что она все та же маленькая девочка, которая бегала по саду отцовского дома, совала нос во все, что ее не касалось, и заботы которой ограничивались лишь вопросами, какую булочку подадут на обед и когда мсье Жак научит ее всем своим приемам.
Убрав влажные волосы со лба, она выпила воды и встала, чтобы переодеть ночную сорочку. Что ее потревожат, она даже не беспокоилась. С тех пор как ее муж пытался консумировать брак, он больше не подходил к ней ближе трех шагов. За исключением моментов, когда этого нельзя было избежать.
Его парадоксальное поведение тем вечером потрясло ее до глубины души.
Во-первых, он пришел к ней после всего того холода, который упорно демонстрировал по отношению к ней. Разве после такого ложатся друг с другом в постель? Амабель была твердо убеждена в том, что при этом должно быть, как минимум, расположение.
Во-вторых, он раздел ее! Она стояла перед ним обнаженной! А это было, как минимум, неприлично. Знатной даме предписывалось прикрывать свой грех ночной рубашкой, а если и обнажаться, то только в полной темноте, чтобы не смущать ни себя, ни мужа.
Амабель боялась признаться самой себе в том, что такое развитие событий невероятно взволновало ее. Горячая волна каждый раз поднималась снизу вверх по ее телу при одном только воспоминании о руках мужа на ее коже. И затухала, стоило ей подумать, что послужило причиной его такого быстрого ухода.
Он был разочарован? Она настолько некрасива? Может, слишком худая? Или, может, он потрясен ее испорченностью, ведь она позволила раздеть ее и даже не возмутилась. Наверно, он подумал, что она, несмотря на молодой возраст, уже развратна. Мысль об этом была невыносимо мучительной. Но с другой стороны, она никогда и не была похожа на маменькиных дочек, которые боялись даже шагу ступить без разрешения старших. Бунтарская природа и своевольный характер увели ее с этой дорожки давным-давно. Карта была брошена задолго до этого дня.
Граф Клиффорд весь прошедший месяц избегал оставаться с ней надолго, что было довольно трудно сделать, учитывая, что они проводили свой медовый месяц. Поездка в Италию, пребывание там и возвращение обратно оказалось для Амабель настоящей пыткой. Маска довольной всем жены стала для нее верным другом. Снимать и одевать ее каждый день было для нее такой же рутиной, как и прием пищи. Она твердо решила не показывать свою слабость ни перед кем, особенно перед мужем. Раз он не хочет делить с ней постель, то и не надо. Она будет твердой и несгибаемой. Он еще будет умолять ее о внимании. О, да! И тогда он узнает, что такое настоящая Амабель Де Клер! То есть Клиффорд. То есть…
Она задумалась. Хорошо. Какой была юная графиня Амабель Де Клер, она помнила прекрасно. А вот что такое достопочтенная леди Амабель Клиффорд она не знала. Ростки чего-то могучего, необъяснимого, но очень упрямого прорастали в ее душе и укреплялись там мощными корнями. Но на этом укоренение исполина не остановилось. Каждая испытываемая эмоция давала зеленые побеги, оплетающие его ствол, как покров из плюща.
Новая Амабель утратила многие иллюзии, но надежда в ней еще была жива и слабым лучом света озаряла исполина, который мурлыкал и плавился от этих крох тепла.
Да, она все еще ждала знака, предзнаменования, озарения – чего угодно, лишь бы знать, что ее страдания скоро закончатся, и придет умиротворение. А затем, возможно, и счастье. Но она боялась загадывать. Поневоле вспоминая молитвы, которым ее учила Мария, она просила Бога не о себе, а о спасении его души. Потому как что творится у него в голове, она даже не догадывалась.
Италия мелькнула у нее перед глазами как яркая фреска. Рим, Неаполь, Венеция. Изумительной красоты улицы, величественные соборы, музеи, особая атмосфера нашли отклик в ее душе свободолюбивой натуры. Ей казалось, что время здесь остановило свой бег, и все остальное стало неважным. Она не ощущала потребности вернуться в бренный мир, где ее ждали узкие строгие рамки английской культуры и собственные проблемы. Ей было здесь хорошо.
На острове Сардиния, где они снимали коттедж, ее поразил аромат насыщенного воздуха и легкий аромат свободы. Не свободы истинной, а свободы души. Шепот моря и теплый закат рисовали картину первозданной красоты. А живописные скалы в роскошной оправе из оливковых рощ и цитрусовых садов поразили ее могуществом божественной силы.
И за все это время муж держался с ней неизменно предупредительно, но все так же отстраненно. Подать руку, выдвинуть стул, пожелать доброго утра или спокойной ночи – это максимум, что она от него получила. Ее попытки завести разговор о красотах Италии и увиденных достопримечательностях закончились ничем. Немногословные ответы вкупе с туманными взглядами были ей ответом.
И чего она ждала? Глупая! Почему ей казалось, что время вдвоем что-то изменит? Заглянув в себя поглубже, Амабель честно призналась, что надеялась на повторение того вечера. Что условности, до этого довлевшие над ними, здесь не будут иметь такой силы.
Но она ошиблась! Жестокое разочарование закралось ей в душу. Впереди маячила череда унылых беспросветных лет, потраченных лишь на существование и рутину. Прощайте молодость и красота, добро пожаловать увядание и одиночество.
В минуту глубокой жалости к себе она написала тете Элисон отчаянное письмо. Она просила у нее совета как у той, что умела поддерживать огонь в очаге и видела жизнь только в светлых тонах.
Ответ последовал незамедлительно. По возвращению в Англию ее ожидало толстое письмо на трех листах. Леди Уоллингфорд не пожалела слов, чтобы поддержать удрученную племянницу.
«Мужчины – это одновременно и простые и сложные создания. Простые по своей природе и сложные в том, что они думают о самих себе. Адам не знал страданий, пока не появилась Ева. Ты же знаешь, что женщин считают вместилищем греха. И предназначают им лишь роль продолжательницы рода. Редко кто видит в нас людей с собственными мыслями и взглядами. Мне хочется надеяться, что граф Клиффорд не таков. Возможно, ему нужно время, так дай его. Займись пока домом и хозяйством. Покажи, что тут ты полновластная владычица. Может статься, пройдет совсем немного времени, и ты станешь владычицей его сердца. Не отчаивайся! Ведь если перефразировать писание «каковы мысли в душе нашей, таковы и мы». Держи голову выше, дорогая племянница. Господь дарует тем, кто верит».
Как же Амабель хотелось действительно верить в светлое будущее! Для себя и для него. Для них вместе.
После этого письма она, вооружившись мужеством, направила свои силы именно на то, что ей советовала сделать тетя Элисон. Взяв в оборот миссис Коул и мистера Дженкса, управляющего, она быстро освоилась с устроенным бытом и порядками в этом доме.
Экономка, в восторге от такого внимания хозяйки, с энтузиазмом показывала ей поместье и рассказывала обо всем, что, как она полагала, может заинтересовать миледи.
Они как раз проходили мимо конюшен, где двое слуг убирали сено. Те при появлении госпожи остановились и отвесили глубокий поклон. Один из них был седовласым и уже в летах. Второй, с широкими плечами и сильными руками, походил на атланта. Его молодое насмешливое лицо оживляли темные волосы и карие глаза. Он был бы красив, если бы его черты не были столь грубоваты.
– Это наши конюхи. Уильям за старшего. Они вместе с Лэндоном ухаживают за лошадьми. Граф Клиффорд содержит скакунов только благородных кровей.
Амабель даже не сомневалась в этом.
– Перед свадьбой он купил для вас очень смирную лошадку. Если вам будет угодно отправиться на прогулку, прикажите Лэндону. Он ее взнуздает и будет сопровождать вас.
Вот теперь она онемела. Что? В смысле: что?
Миссис Коул продолжала говорить, не обращая внимания на то, как отреагировала госпожа:
– В прошлом году у Уильяма заболел ребенок, очень сильно. И граф Клиффорд распорядился позвать своего лекаря. И не принимал никаких возражений, пока тот не пришел и не осмотрел его. Ребенок, слава Господу, выжил. А Уильям не прекращает молиться за нашего графа. Маркиз Нортгемптон посчитал это неуместной расточительностью, но граф Клиффорд всегда делает так, как ему велит сердце.
От удивления Амабель не нашла что сказать. Это она о ее муже? О том графе Клиффорде, который ходит так, будто проглотил трость, и который для нее казался холоднее айсберга? Где и что она упустила?
После этого разговора Амабель долго размышляла, но так и не пришла к мало-мальски удовлетворительному выводу. Она очень многого не понимала. Экономка говорила о его сердце. Неужели оно у него есть? Сможет ли она до него добраться и стать чем-то большим, чем просто жена по определению.
Во время обеда она задумчиво наблюдала за своим мужем, который разговаривал со слугами, отдавал приказы и разбирал почту. Вежлив, корректен, точен. Как она раньше этого не видела? Углубившись в свои переживания, она даже не удосужилась дать ему шанс понравиться ей. Возможно, это могло бы быть для них началом хотя бы дружбы.
Потрясенная простотой мысли, она продолжала отрешенно раздумывать над этим вопросом, пока Роберт не привлек ее внимание, сухо сообщив о содержании одного из писем:
– Завтра к обеду у нас будут гости. Приедет моя сестра Розалинда и мой друг виконт де Моубрей. Его не было на нашей свадьбе, он путешествовал по миру. Думаю, он вам понравится.
Амабель выдавила милую улыбку, но в глубине души содрогнулась. Она помнила сестру мужа, и эта встреча запомнилась ей надолго. Испорченная и ехидная леди Розалинда едва ли нравилась ей. Она оставляла после себя впечатление ядовитого плюща, въедающегося в кожу. Похоже, добродетель требовала от нее слишком много, потому что смирение точно не имело к ней никакого отношения. И она решила не давать своевольной молодой особе спуску. В конце концов, она здесь хозяйка!
– Я предупрежу слуг и прикажу им приготовить комнаты, – спокойным голосом проговорила Амабель и погладила шелковистую голову дога, который имел обыкновение сидеть у ее ног за обедом.
Роберт проследил за ее рукой и тихо заметил:
– Похоже, вы ему нравитесь.
Она, минуту поколебавшись, так же тихо проговорила:
– Все живые существа любят, когда к ним проявляют доброту и заботу.
Он промолчал. Амабель выждала полминуты.
– Спасибо за лошадь. Я это очень ценю.
Опять молчание. Потом едва слышно:
– Мне в радость.
На следующий день Амабель совершила конную прогулку в сопровождении Лэндона. Изольда, та самая лошадка, которая была приобретена для нее, оказалась на самом деле смирной, но не без характера. Она, как и хозяйка, вертела головой, оглядывая окрестности. Время от времени кобыла откидывала голову и выражала отношение к тому, что видела, сдержанным фырканьем или нетерпеливым взмахом хвоста. В общем, она очень понравилась Амабель, что заставило ее с еще большей теплотой подумать о муже.
Подъезжая к дому, она увидела, что у крыльца уже стоит экипаж, из которого слуги вытаскивали багаж. Значит, гости приехали. Амабель вдохнула побольше воздуха, приготовившись к нелегкому испытанию.
– Амабель! – звучный оклик заставил ее напрячься. Итак, началось.
Она повернула голову и увидела Розалинду, которая в сопровождении высокого блондина шла по направлению к ней. Красный плащ гостьи и синий редингот ее спутника яркими пятнами выделялись на сером фоне подъездной дорожки.
Леди Клиффорд остановила лошадь, чтобы спуститься на землю. Лэндон, уже к тому времени спешившийся, поклонился господам и кинулся к хозяйке. Удерживая кобылу за уздцы, он помог госпоже сойти с седла.
Розалинда прищурила глаза и презрительно сказала:
– Господи, что это за кляча? – она повернулась к блондину. – Колдер, вы видели большее убожество?
Тот хмыкнул, однако, любезно заметил:
– Кобылка вовсе недурна, моя леди. И, по-моему, мирного нрава.
Он слегка поклонился подошедшей леди Клиффорд. Розалинда нехотя потрудилась его представить:
– Амабель, это виконт де Моубрей. Виконт, это жена моего брата, леди Амабель Клиффорд.
– Я просто очарован, – его маслянистые глазки пробежали по фигуре Амабель, прежде чем он взял ее руку и поцеловал. – Такой цветок скрывается в туманных просторах английской деревни.
Розалинда усмехнулась и вновь перенесла свое внимание на лошадь.
– Нет, серьезно. О чем думал мой брат, когда покупал этот кошмар?
– Изольда замечательная лошадь, – возразила Амабель, побыстрее отняв руку у виконта. – Очень смирная и…
– Да и конюх ей под стать, – продолжила ее золовка, не слушая. – Такой же жалкий.
Лицо Лэндона помрачнело, а на скулах заиграли желваки. Руки у него невольно сжались в кулаки, и Амабель почувствовала неловкость и смущение. Все еще хуже, чем она предполагала. Невыносимая Розалинда.
Она подошла к ней ближе и проговорила:
– Зачем ты так говоришь? Это же его унижает.
– А мне что за дело? – холодные голубые глаза сверкнули презрением. – Если вы с братом ведете себя как последователи гуманизма, то я тут причем?
– Ты обо мне? – раздался голос ее мужа. И впервые Амабель почувствовала, что испытывает радость от его появления.
– А, братец! – как ни в чем ни бывало, обернулась на его голос Розалинда. – Мы говорили об этой лошади. На мой взгляд, она хуже некуда. Как ты мог купить ее?
– Довольно, Розалинда! – непреклонным тоном произнес Роберт. Затем обратился к конюху: – Отведи Изольду на конюшню и позаботься о ней.
Проводив взглядом кипевшего от сдерживаемых эмоций Лэндона, он посмотрел на заносчиво вздернувшую нос сестру и продолжил:
– Твое замечание было неуместно. Кому и выражать недовольство, то только моей жене, а от нее я услышал только слова благодарности. Постарайся вести себя у меня в доме, как положено благородной леди.
Розалинда кинула убийственный взгляд в сторону ушедшего конюха, и Амабель почувствовала неясную тревогу. Тем временем граф Клиффорд обратился к другу:
– Добро пожаловать в Уилтшир, Колдер. Как тебе здешние красоты?
– Очень нравятся, – осклабился виконт, кинув горящий взгляд на Амабель. – Такие роскошные и нетронутые.
Она почувствовала дрожь, пробежавшую по ее спине. Так неуютно она себя давно не ощущала. Этот мужчина с его двусмысленными словами и взглядами нравился ей все меньше и меньше. Она кинула взгляд на мужа, но тот, похоже, ничего не заметил.
– Отлично. Тогда пойдем в дом. Нам есть о чем поговорить и о чем вспомнить, – похлопал Роберт друга по плечу.
– О, да, разумеется. А дамы составят нам компанию? – любезно поинтересовался виконт.
– Вне всякого сомнения, составят, – нарочито вежливым тоном ответила Розалинда, а затем ехидно добавила: – когда мне покажут мою комнату, и я смогу привести себя в порядок.
Амабель вспыхнула.
– О! Прошу прощения! Конечно.
– Розалинда, веди себя уважительней у меня в доме! – отчитал сестру Роберт.
– Да-да… – отмахнулась она. – Только у меня такое чувство, что мы никогда туда не попадем. Так что?
– Прошу за мной, – указал граф Роберт на парадную дверь, и вся компания направилась туда, где снующие слуги делали все необходимое для комфортного пребывания гостей и сервировки обеда.
У Амабель было тяжело на душе. Предстоящие дни теперь виделись чередой кошмаров, от которых одиночество и грусть были слабой защитой. Любовь теперь ей виделась меховым плащом, что мог укрыть от невзгод и недобрых взглядов, сохранить ее душу цельной и незапятнанной. Вот только рука, удерживающая этот плащ, пока была всего лишь призрачной, хотя и желанной, тенью.