Глава XIII
Вызов вызвавшему
– По правде сказать, я сделал большую глупость, – размышлял молодой ирландец, заходя в спальню и садясь в кресло. – Но по-другому поступить было нельзя. Такие разговоры, даже если они исходят от Дика Свинтона, окажут мне здесь плохую услугу. Конечно, здесь его не знают; и он как будто выдает себя за важного человека; несомненно, охотится за каким-нибудь голубем, как те, что внизу.
– Очень вероятно, нечто подобное он говорил и матушке – или самим девушкам? Может, именно поэтому они обошлись со мной так невежливо. Ну, что ж, сейчас я его прижал и заставлю пожалеть о неосторожных словах. Изгнан из английской армии! Лживый пес, сказавший это! Только додуматься до такого! И судя по тому, что я слышал, это как раз его история. Должно быть, отсюда и взял. Не верю, что он еще служит в гвардии: что бы он в таком случае здесь делал? Гвардейцы не покидают Лондон без очень серьезных причин. Готов поклясться, что его самого выгнали. Когда я в последний раз о нем слышал, он был на самом краю этого.
– Он, конечно, будет драться? Не стал бы, если бы смог увернуться; я его слишком хорошо знаю. Но ему не дам возможности выкрутиться. Перчаткой по лицу, не говоря уже об угрозе плюнуть в лицо – и два дестяка джентльменов, присутствующих при этом и все слышавших! Будь он в десять раз больший трус, он не посмеет уклониться.
– Конечно, он меня вызовет; где же мне отыскать секунданта? Трое или четверо, с которыми я здесь бегло познакомился, не подходят. К тому же они могут не захотеть помочь мне после столь краткого знакомства.
– Что же мне делать? Телеграфировать графу? – После некоторого перерыва Мейнадр продолжал рассуждать про себя. – Я знаю, что граф в Нью-Йорке; и знаю, что он немедленно придет мне на помощь. Сейчас, когда мексиканская война кончилась, он с радостью ухватится за такое дело. Ведь ему пришлось вложить в ножны свою саблю революционера. Входите! Кто может стучать в дверь джентльмена в такой неподходящий час?
Еще не было пяти утра. Снаружи слышался стук карет гостей бала, которые держались до самого конца.
– Не может же это быть посыльный Свинтона? Входите!
Дверь открылась, и показался ночной портье.
– В чем дело?
– К вам джентльмен, сэр.
– Пригласите его!
– Он сказал мне, сэр, что приносит вам извинения за то, что побеспокоил в такой неурочный час. Но у него очень срочное дело.
– Вздор! Зачем ему об этом говорить? – Должно быть, друг мистера Свинтона более деликатный джентльмен, чем тот, кто его послал.
Последнее было произнесено про себя и не предназначалось портье.
– Он сказал, сэр, – продолжал тот, – что прибыл с пароходом…
– С пароходом?
– Да, сэр, с нью-йоркским. Он только что причалил.
– Да, да. Я слышал свисток. И что же?
– Что он прибыл с пароходом и подумал… подумал…
– Оставьте, любезный: не нужно пересказывать мне его мысли. Где он? Проводите его сюда, и пусть говорит сам.
– Из Нью-Йорка? – продолжал Мейнард после выхода портье. – Кто бы это мог быть? И какое важное дело могло заставить разбудить человека в половине пятого утра – предположим, я бы спал, чего, к счастью, нет. Неужели Имперский город в огне, а Фернандо Вуд (Много лет в середине 19 века был мэром Нью-Йорка. Имперский город – одно из прозвищ Нью-Йорка. – Прим. перев.), как второй Нерон, радостно играет на скрипке, глядя на его руны? А! Роузвельдт!
– Мейнард!
Тон восклицаний свидетельствал о неожиданности встречи и о том, что эти два человека давно не виделись. За возгласами последовало взаимное объятие. Дружба их была такова, что не удовлятворялась простым рукопожатием. Соратники и друзья, они не раз стояли рядом под смертельным огнем на поле битвы. Шаг за шагом поднимались по тяжелым склонам Чапультепека (Древний город в Мексике, возле которого состоялось решающее сражение американо-мексиканской войны 1846-48 годов. – Прим. перев.) перед лицом гаубиц с их смертоносным рычанием, бок о бок упали на вершине контрэскарпа, и кровь их смешивалась, стекая вниз.
С тех пор они друг друга не видели. Неудивительно, что встретились с чувствами, которые соответствовали прожитому вместе.
Прошло несколько минут, прежде чем они могли начать связно разговаривать. До этого они только обменивались восклицаниями. Первым успокоился Мейнард.
– Благослови вас Бог, мой дорогой граф! – сказал он. – Мой великий учитель в искусстве войны! Как я рад снова вас видеть!
– Не больше, чем я вас, cher camarade (Дорогой товарищ, фр. – Прим. перев.)!
– Но почему вы здесь? Я вас не ждал; хотя, как ни странно, только что о вас думал!
– Я здесь, чтобы повидаться с вами – именно с вами!
– А! А в чем дело, дорогой Роузвельдт?
– Вы сказали, что я обучил вас искусству войны. Пусть будет так. Но ученик превзошел учителя, намного превзошел его в славе. Поэтому я здесь.
– Объяснитесь, граф!
– Прочтите, Это сбережет нам время. Видите, адресовано вам.
Мейнард взял протянутое ему запечатанное письмо. На нем было написано:
Капитану Мейнарду
Распечатав конверт, он прочел:
«Комитет немецких беженцев в Нью-Йорке в свете последних новостей из Европы надеется, что свобода еще не окончательно истреблена на нашей древней родине. Снова делается попытка восстановить ее, и мы намерены принять участие в том, что происходит в Бадене и в Палатинейте (Группа замков, принадлежавших императорам Священной Германской империи; главный из них находился на Рейне. – Прим. перев.).На нас большое впечатление произвела храбрость, проявленная вам в последней мексиканской войне, ваша забота о тех соотечествениках, которые служили под вашим началом, но особенно ваша всем известная преданность делу свободы. Поэтому мы единодушно решили предложить вам руководство нашим предприятием. Мы понимаем, какие вас ожидают опасности, и знаем, с каким мужеством вы их встречаете. Мы не можем пообещать вам другой награды, кроме славы и благодарности народа. Согласны ли вы, сэр, принять наше предложение?»
Письмо кончалось полудесятком подписей, на которые Мейнард только бегло взглянул. Он знал этих людей и слышал об их движении.
– Согласен, – сказал он, задумавшись всего на несколько секунд. – Передайте мой ответ комитету.
– Передать ответ? Мой дорогой Мейнард, я приехал, чтобы увезти вас с собой.
– Я должен ехать сам?
– И сегодня же. Восстание в Бадене началось, и вы знаете, что революционеры не станут никого ждать. Дорог каждый час. Нас ждут со следующим пароходом. Надеюсь, вам ничего не мешает? Что? Что-то есть?
– Да. Есть одно щекотливое дело.
– Не женщина? Нет, нет! Вы для этого слишком солдат!
– Нет, не женщина.
На лице Мейнарда появилось странное выражение, словно он скрывает правду.
– Нет, нет! – продолжал он с принужденной улыбкой. – Не женщина. Всего лишь мужчина, вернее, существо с внешностью мужчины.
– Объяснитесь, капитан. Кто или что это?
– Ну, дело простое. Час назад я ударил этого типа по лицу.
– Ха!
– Сегодня был бал – здесь, в отеле.
– Знаю. Я встретил уходящих с него. Ну и что?
– Была на нем молодая леди…
– И об этом можно было догадаться. Кто слышал о ссоре, за которой не стояла бы женщина, молодая или старая? Но простите за то, что прерываю вас.
– В конце концов, – продолжал Мейнард, по-видимому, меняя тактику, – мне можно не рассказывать вам об этой леди. Она почти не имеет отношения к делу. Все произошло в баре после окончания бала, когда она уже была в постели, я думаю.
– Пусть она там остается и спит.
– Я пошел в бар, чтобы выпить, и стоял у стойки, когда услышал, что упоминается мое имя. Три человека стояли недалеко от меня и, как я вскоре понял, действительно говорили обо мне. Они немало выпили и меня не видели.
– Одного из этих троих я знал в Англии, кгда мы вместе были на британской службе.
– Остальных двоих – я думаю, они американцы – я впервые случайно встретил несколько дней назад. У меня тогда с ними была легкая стычка, но нет необходимости рассказывать вам о ней. Хотя я тогда почти ожидал вызова. Однако вызова не было: можете представить себе, что это за люди.
– Говорил мой бывший сослуживец по английской армии; он слишком вольно рассказывал о моей карьере в ответ на вопросы тех двоих.
– Что же он им сказал?
– Множество лживых выдумок; и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…
– После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.
– Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.
– По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.
– Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьяволская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы быть моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?
– О, конечно, – ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. – Но нельзя ли избежать этой встречи? – добавил он.
Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно одного взгляда на графа Роузвельдта, чтобы убедиться в этом.
Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо-стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.
Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:
– Нет.
– Sacre (Дьявольщина, фр. – Прим. перев.)! – со свистом произнес граф французское проклятие. – Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина – проклятие человечества!
– Как вы думаете, – продолжал он после этого своего негалантного замечания, – когда он пришлет вызов?
– Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Бог видит, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.
– Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие – завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac-r-re!
Вычислениея свои он произносил вслух; делая их, граф Роузвельдт рвал свои пышные усы и смотрел на какой-то воображемый предмет у себя в ногах.
Мейнард молчал.
Граф продолжал негромко говорить, время от времени издавая более громкие восклицания и переходя с английского на французский, испанский или немецкий.
– Клянусь небом, нашел! – наконец воскликнул он, одновременно вскакивая на ноги. – Нашел, Мейнард, нашел!
– Что вам пришло в голову, мой дорогой граф?
– План, как сберечь время. Мы отправимся в Нью-Йорк сегодня же вечерним пароходом!
– Но только после поединка! Я полагаю, вы включили это в свои расчеты?
– Конечно! Сразимся и успеем на пароход.
Если бы Мейнард был впечатлительным человеком, он сказал бы, что такая программа кажется ему маловероятной.
Но он просто попросил объяснения.
– Очень просто, – ответил граф. – Вас вызывают, поэтому за вами выбор времени и оружия. Оружие нас сейчас не интересует. Главное – время.
– Вы предполагаете провести поединок сегодня?
– Предполагаю и проведу.
– А что если вызов придет слишком поздно – вечером?
– Carrambo! – если воспользоваться старым мексиканским проклятием. Я все продумал. Вызов придет рано – должен прийти, если ваш противник джентльмен. Я придумал план, как заставить его действовать в нужное нам время.
– Какой же это план?
– Вы ему напишете – лучше я напишу. Сообщим ему, что вам необходимо сегодня вечером покинуть Ньюпорт: дело необыкновенно большой важности требует вашего срочного присутствия. Обратимся к нему, как к человеку чести, и попросим прислать вызов немедленно, чтобы можно было организовать встречу. Если он не поступит так, вы по всем законам чести вольны уехать в любой час.
– Значит, мы вызываем вызывающего. Правильно ли это?
– Конечно, правильно. Я за это отвечаю. Это строго соответствует кодексу.
– Тогда я согласен.
– Достаточно! Я должен заняться составлением письма. Поскольку дело не совсем обычное, нужно немного подумать. Где у вас перо и чернила?
Мейнард указал на стол с писчими материалами.
Подтащив стул, Роузвельдт уселся за стол.
Рассправив лист бумаги и взяв ручку, он принялся за письмо, почти не советуясь с человеком, который в этом письме был кровно заинтересован. Думая о революции в Бадене, граф торопился освободить своего товарища от обязательств, чтобы тот мог поднять флаг свободы его любимой родины.
Вскоре письмо было написано, листок сложен и спрятан в конверт. Мейнарду едва дали возможность взглянуть на него.
По его указанию был написан адрес, и письмо отослано мистеру РичардуСвинтону , и как раз в этот момент большой гонг пригласил гостей отеля на фуршет.