Глава 1
Отец был болен. Говорили, что у него какая-то серьёзная болезнь. Однако когда я родилась, он пошёл на поправку.
Вся семья, друзья и знакомые считали, что моё рождение помогло отцу выздороветь. Мой дядя тогда очень обрадовался и как-то сказал:
– Этот ребёнок принёс нам такое счастье! Давайте назовём девочку Гадам-Хейр[2].
Я была самым младшим ребёнком в семье. У меня было две сестры и четыре брата, которые были намного старше меня, а кое-кто из них уже жил отдельно своей семьёй. Поэтому я стала любимым ребёнком для отца с матерью. Особенно сильно меня любил отец.
Мы жили в одном селении, в области Разан. Мне очень нравилось жить в этой красивой деревне под названием Каеш, нравился её прекрасный климат. Деревню со всех сторон окружали виноградники и обширные поля, засеянные пшеницей и ячменём.
С утра до вечера мы с соседскими девчонками разного возраста бегали по пыльным деревенским улицам. Играм и смеху не было конца. По вечерам мы поднимались на крыши домов и брали с собой кукол, которых мастерили сами из ткани и ниток. Положив все свои игрушки в подол, я вместе с остальными поднималась по приставной лестнице на крышу и играла там в дочки-матери.
Остальные дети обожали мои игрушки. Я выкладывала перед подружками все игрушки, которые покупал мне отец в городе, чтобы они смогли вволю наиграться с ними.
Вечером, когда на небе появлялись звёзды, дети по очереди спускались с крыши и убегали к себе домой. Я же оставалась сидеть на крыше и продолжала играть. Иногда, когда мне надоедало это занятие, я ложилась на спину и смотрела на серебряные звёзды, которые подмигивали мне с тёмного небосвода. Когда совсем темнело и становилось прохладно, за мной приходила мама. Она обнимала и целовала меня, а потом спускала с крыши. В доме она кормила меня ужином, укладывала спать, клала руку мне на голову и пела колыбельную. Мама продолжала гладить меня по голове, пока я не засыпала. Потом она шла по своим делам, замешивала тесто и клала его на поднос, чтобы утром испечь хлеб.
Рано утром я просыпалась от запаха горящих дров и свежеиспечённого хлеба. Лёгкий ветерок овевал мне лицо. Я вскакивала и бежала умываться прохладной водой, которую рано утром мама приносила из колодца. Умывшись, я садилась к отцу на колени. Во время завтрака я всегда сидела у него на коленях. Он осторожно отламывал кусочек хлеба и, целуя меня в макушку, клал мне его в рот.
Отец был гуртовщиком. Раз в месяц он скупал в близлежащих деревнях овец и возил их на продажу в Тегеран и его окрестности. Это занятие приносило хороший доход. Каждый месяц он покупал и продавал целый грузовик овец, а во время своих поездок покупал мне разные игрушки. Самыми грустными днями в моей жизни в ту пору были те, когда отец уезжал на работу. Я так сильно рыдала, что у меня даже краснели глаза. Отец обнимал меня, быстро целовал и говорил:
– Если перестанешь плакать и будешь хорошей девочкой, я куплю тебе всё, что захочешь.
Услышав эти обещания, я успокаивалась и смирялась с его отъездом, а после начинала заказывать, что мне привезти.
– Папочка, мне нужна кукла с длинными волосами и голубыми глазами, которые открываются и закрываются. Купи ещё браслет и сандалии на деревянной подошве, чтобы они при ходьбе стучали, и игрушечную тарелочку и кастрюльку.
Отец целовал меня и говорил:
– Куплю, куплю. Только ты будь хорошей девочкой и не плачь. Улыбнись мне. Я всё тебе куплю.
Тогда я переставала плакать, но всё ещё продолжала хмуриться, так как знала, что не увижу его ближайшие два или три дня. Я сильно переживала по этому поводу, ведь мне совсем не нравилось оставаться одной. Мне хотелось, чтобы отец и днём, и ночью был рядом. Все жители нашей деревни знали о моей привязанности к отцу. Иногда, когда я ходила с мамой за водой или стирать бельё, женщины подходили и спрашивали у меня:
– Гадам, ты за кого выйдешь замуж?
– За своего папу, – говорила я.
– Ведь он тебе отец.
– Нет, он мой муж и покупает мне всё, что я захочу.
Я была ребёнком и ещё не понимала смысла этих слов. Женщины смеялись, перешёптывались между собой и продолжали стирать бельё.
Мне казалось, что дни, когда отец уезжал на работу, тянулись целую вечность. Мама с утра до вечера была занята домашними делами, а мне заняться было нечем, и от скуки я всё время капризничала. Мать говорила:
– Наслаждайся жизнью. Придёт время – ещё наработаешься, да так, что валиться будешь от усталости. Отец велел, чтобы я не заставляла тебя помогать мне.
Я решила наслаждаться жизнью, так как больше ничего другого мне не оставалось, но мои сёстры начали возмущаться и упрекать маму:
– Ты слишком балуешь и оберегаешь Гадам, исполняешь все её прихоти. Почему, когда мы были маленькими, ты к нам так не относилась?
Однако, несмотря на всю заботу, которую проявляли ко мне родители, я так и не смогла уговорить их отдать меня в школу. Отец считал, что девочкам вообще не надо учиться.
В то время в школе преподавал молодой учитель и классы были смешанными, поэтому мать говорила мне:
– Не хватало ещё, чтобы ты сидела вместе с мальчишками и тебя учил какой-то посторонний мужчина.
Но мне очень хотелось учиться в школе. Я знала, что отец не выносил моих слёз, и поэтому с утра до ночи плакала и умоляла его:
– Папочка! Прошу тебя Господом Богом, разреши мне ходить в школу!
Отец не выносил моих слёз и как-то раз сказал:
– Хорошо, ты только не плачь. Я завтра отправлю тебя с мамой в школу.
Я каждый раз верила, что отец говорит правду.
В тот вечер я, довольная, легла спать и до утра не могла заснуть. На рассвете я стала просить маму отвести меня в школу, однако пришел отец и начал всячески отговаривать меня от этой затеи. Он давал мне разные обещания и говорил, что сегодня слишком много других дел. Завтра, уверял он, я непременно пойду в школу. Мне оставалось лишь надеяться на то, что это действительно когда-нибудь произойдёт. К тому времени мне исполнилось уже девять лет, и мать научила меня правильно молиться. Помнится, в тот год в месяц Рамазан я впервые начала поститься. Первые дни поста были для меня очень трудными, но мне всё равно нравилось. Я с удовольствием вставала рано утром затемно, ела лёгкий завтрак, а потом постилась целый день[3].
После окончания Рамазана отец взял меня за руку и отвёл в магазин своего двоюродного брата. После обычного обмена любезностями отец сказал дяде:
– Вот привёл дочь, чтобы купить ей подарок. Ей в этом году исполнилось девять лет, и она полностью соблюдала пост.
Дядя вытащил из груды тканей, лежавших на полу лавки, белую чадру с красивыми розовыми цветочками и дал отцу, а тот развернул чадру и набросил её мне на голову. Чадра была как раз впору, как будто её сшили специально для меня. Я едва не подпрыгнула от радости. Отец рассмеялся и сказал:
– Дорогая Гадам, с сегодняшнего дня ты должна перед незнакомыми людьми носить чадру. Договорились? Ты же моя хорошая!
Вернувшись домой в тот день, я спросила у матери, что значит «знакомые» и «незнакомые» люди, «свои» и «чужие»? Когда кто-нибудь приходил к нам в гости, я всегда спрашивала у неё: «Этот мужчина “свой” или “чужой”?»
Порой мама выходила из себя от таких моих вопросов и поэтому, чтобы ей не надоедать, я стала накидывать чадру на голову каждый раз, когда в дом входил мужчина. Тогда вопрос о том, «свой» он или «чужой», терял для меня всякий смысл. Я даже стала надевать чадру в присутствии родных братьев.