Глава 4
Грязно-рыжий верблюд высокомерно шагает по песку. Нижняя губа презрительно оттопырена, жирная капля зелёной слюны с трудом отрывается от челюсти и мучительно медленно тянется к земле. Антон погружен в невесёлые мысли и совсем не замечает, что творится вокруг. Мимо проходит группка туристов. Женщина ведёт ребёнка за руку, мальчишка хнычет и просится на руки. Он устал, ему жарко и хочется пить. Мамаша уговаривает потерпеть и упрямо тащит малыша за собой. Она, как и все сильно умные, считает, что побывать в Египте и не увидеть пирамид – это преступление. Вроде плевка на портрет Джоконды. Пацану обшарпанные пирамиды по барабану. Блуждающие мысли ищут выхода… и находят. Мальчишка замечает верблюда с пассажиром. Горбатая тварь сомнамбулически равнодушна к окружающим. Это задевает! Пацан вырывается из слабых рук мамаши. Поднимая клубочки пыли, бежит навстречу. Останавливается перед верблюдом. В эту минуту мама бросается следом, выкрикивая на бегу что-то вроде – спасите, помогите, чудовище проглотит малыша! Малой понимает, что свободы осталось с гулькин нос. Через считанные секунды озабоченная безопасностью мамаша сожмёт его железной хваткой и снова потащит к дурацким пирамидам. Действовать необходимо максимально быстро!
Пацан встаёт на пути верблюда. Детская грудь раздувается до предела, отпущенного природой, воздух наполняет лёгкие и… раздаётся истошный визг, от которого режет уши и во рту появляется неприятный привкус. Антон аж подпрыгивает в седле, суматошно машет руками. Чтобы не выпасть, рефлекторно сдавливает бока верблюда ногами, каблуки с силой бьют по рёбрам. Гадкий мальчик продолжает визжать. Лицо багровеет, глаза выпучиваются, руки в стороны – не ребёнок, а нечистая сила! Детский крик словно пробуждает весь Город Мёртвых. Сотни людей – туристы, гиды, продавцы сувениров и погонщики верблюдов оборачиваются на вопль. Никто не понимает, в чем дело. Не понял и верблюд… Горбатая скотина пугается так, что подпрыгивает на всех четырёх ногах, словно кошка. Короткий повод вырывается из рук мальчишки, раздаётся короткий свист. Плетёный ремешок хлещет Антона по лицу, обжигающий удар заставляет откинуться в седле, на месте удара вспухает багровый след. Едкий пот усиливает боль ещё больше. В панике Антон ещё сильнее колотит пятками верблюжьи бока. «Корабль пустыни» издаёт короткий рёв, похожий гудок парохода и бросается прочь от страшных людей. Широкие, как суповые тарелки, стопы отшвыривают килограммы песка, превращая их в пылевые облака. Визг гадкого мальчика обрывается на самой высокой ноте – внушительная горсть песка затыкает детский ротик, словно тряпочный кляп. Сбесившийся от страха верблюд несётся, не разбирая дороги. Люди с криками шарахаются. Хозяин скотины что-то там кричит, но обезумевшее животное уже не фиксирует сигналы извне. Оно погружено в ужас, инстинкт самосохранения приказывает бежать, бежать, бежать…
Антона нещадно трясёт и подбрасывает в седле. Чтобы не упасть, он вынужден держаться за горб. Мягкий мешок жира податливо качается и совсем не кажется надёжной опорой. Антон обнимает вонючий горб, прижимается к нему всем телом. В мозгу бьётся мысль – только бы не упасть! Любому горожанину, которому приходилось сидеть в седле, знакомо чувство страха. Оно охватывает всякого, кто впервые садится верхом. Лошадь, до этого казавшаяся смирным и ласковым животным, вдруг становится диким зверем, которое только и думает о том, чтобы скинуть седока коварным толчком. Все видели репортажи с родео, где свирепые быки сбрасывают на землю ковбоев. Топчут, на рога поддевают. А совсем дикие мустанги ещё и кусаются. Ужас! Вот не помню, есть у них рога? Разумеется, умом мы понимаем, что не станет лошадь так делать. Это мы, люди, злые, а не животные. Но ведь мы судим о других по себе. Вот нам и кажется, что лошадка поступит с нами так же, как мы, оказавшись на её месте. На самом деле и лошадь, и верблюд очень добрые животные, просто погладить по тёплому боку – и уже приятно. Словно чуть-чуть добавилось здоровья. Жители пустыни даже возлюбленных сравнивают с верблюдом. Это считается изысканным комплиментом, высшей похвалой. Невезучему Антону не до возвышенных чувств. Сумасшедший верблюд несётся вскачь нервной иноходью неизвестно куда, жёсткое седло немилосердно отбивает задницу, передок регулярно щемит так, что искры сыпятся из глаз, встречный ветер несёт песок и верблюжьи слюни прямо в лицо. Антон только один раз на мгновение открывает глаза – земля далеко внизу, мелькает быстро-быстро, будто едешь в скором поезде… Если выпасть из седла, употеешь кувыркаться. От ужаса Антон зажмуривается ещё сильнее, пальцы буквально впиваются в мягкую шкуру.
Безумная скачка по пустыне продолжалась долго. Верблюд оказался выносливым. Постепенно животное успокоилось, бег замедлился и сумасшедшие скачки переходят в иноходь. Тряска уменьшилась, но немного. Походка верблюда такова, что седока всегда подбрасывает в седле. При ходьбе это монотонное раскачивание, на скачках – прыжки и надо иметь прямо таки чугунную ж… пу, чтобы выдержать свирепую тряску. Бывший учитель истории Антон Лыткин таким качеством пятой точки не обладал. Находясь в полубессознательном состоянии, он думал только о том, чтобы не свалиться на землю. Седалище скоро онемело и толчки верблюжьей спины отдавались тонким звоном колокольчиков в ушах. Однако через некоторое время боль напомнила о себе. Ломота поднялась вдоль позвоночника к шее, поясницу начало простреливать с такой силой, словно в пупок вонзают раскалённый железный прут. Стремян на седле не оказалось, что бы хоть встать и выпрямиться. Да и вообще так называемое «седло» было всего-навсего вчетверо сложенной кошмой. Очень скоро боль стала невыносимой. Верблюд давно уже просто брёл по пустыне, даже и не думая бежать. Он устал, с вывернутых губ обильно стекает пена, тяжёлое дыхание раздувает бока. Не в силах более терпеть боль Антон осторожно перемещается вбок. Пальцы разжимаются, руки сползают ниже по горбу. Правая нога висит, не касаясь пяткой верблюжьего бока. В таком положении легче переносить боль, но долго не провисишь. Антон попробовал устроиться поудобнее, завозился. Хитрый верблюд почувствовал, что наездник устали и сидит… ну, некрепко – шкуру на горбу не сжимает, пятки в бока не упираются. Собрав последние силы, животное внезапно начинает подбрасывать зад в манере необъезженного быка. Ослабевший Антон пробкой вылетает из седла. Пролетев по короткой дуге, Лыткин шлёпается на песок, как куль с овсом. От удара в глазах белый свет меркнет, останавливается дыхание и душа на мгновение выходит из тела, оглядывается в недоумении и ныряет обратно…
Когда Антон пришёл в себя, верблюд стоял метрах в пятидесяти от него, со вкусом сгрызая колючие ветки с кустарника. Иглы такие, что мороз по коже от одного вида, а у верблюда слезы счастья текут, жует так, словно это пища богов. Антон с трудом поднимается на ноги. От пояса и ниже все занемело. То, что выше, невыносимо болит, голова кружится, во рту ком грязи, лицо покрыто сжиженным до консистенции желе потом. Вокруг, насколько хватает глаз, простирается пустыня. Жёлтый песок редкими волнами уходит за горизонт, откуда начинает белёсое небо. Прямо над головой висит свирепое солнце. Нигде не видно ни малейших признаков человеческого жилья или какой-то растительности. Только песок. Верблюд громко фыркает. Антон хотел подойти, но животное при первой же попытке приблизиться пошло прочь. Один верблюжий шаг равен трём человеческим. Догнать, тем более забраться на спину Антону никак не удастся. Не стоит даже пробовать. Махнул рукой. От простого движения оголённую кожу обдало жаром, словно он в парилке, которую сумасшедший банщик протопил до температуры плавления железа. Только сейчас Антон с удивлением обнаружил, что его одежда превратилась в клочья. В растерянности похлопал себя по остаткам рубашки и вдруг почувствовал, что карман, в котором лежали документы и деньги, разорван! В панике Антон принялся шарить по остальным карманам, но кроме песка, в них ничего не было. Проверил раз, другой… бесполезно. Итак, у него нет документов, денег, билетов на обратный путь. Нет ничего, что указывало бы на его гражданство, имя и материальное положение. У него нет прошлого и будущего, он никто и зовут его никак. Вдобавок, посреди пустыни, без воды и продуктов, полураздетый… От такого удара судьбы у Антона Лыткина потемнело в глазах.
Каждый из нас хоть раз, да задумался о том, как он умрёт. Большинство представляют по стандарту – ложе, вокруг безутешные родственники, они же наследники и потому уже враги. Или больничная палата, вокруг те же враги-наследники, процедура похорон, кучка влажной земли и гора цветов с лицемерными надписями на лентах. Идиллия! Никто не думает о том, что может погибнуть в расцвете лет под колёсами грязного самосвала, стать случайной жертвой криминальных разборок или элементарно отравиться некачественной колбасой. По статистике, в результате аварий на дорогах, от перепоя или палёной водки, от несчастных случаев на производстве, ошибок малограмотных врачей и прочих случайностей в нашей стране гибнет около полумиллиона человек ежегодно. Добавьте сюда суицид по различным причинам и получится ещё больше. Подумать только, люди вешаются из-за того, что жена изменила. Или муж переспал с другой бабёнкой… ЧП планетарного масштаба!!! Да радуйтесь, идиоты и идиотки, что вовремя узнали о предательстве. Позже было бы хуже. Одним словом, конвейер несвоевременных смертей работает круглосуточно, на полную мощность, поток трупов не иссякает и кто сказал, что ты будешь исключением?
– Господи, за что? – шепчет Антон.
Ноги наливаются свинцом, колени подгибаются, мертвеющее тело падает на песок. Антон лежит на боку. Кожа не ощущает обжигающего жара песка. Солнечные лучи вгрызаются в плоть сквозь дыры в одежде и нежная кожа вскипает волдырями ожогов. Боли столько, что её перестаёшь ощущать. Ты живёшь в ней, она становится нормой существования. Веки тяжелеют, глаза смыкаются, вместо ослепительного света ты видишь красную пелену. Это и есть твой мир, боли и крови. Скоро придёт тьма…
Невыносимая боль пронзает тело, словно удар током. Судорога скручивает мышцы, словно мокрое белье, сухожилия трещат от натуги и каждая клеточка тела кричит от боли. Антона подбрасывает, умирающие лёгкие исторгают крик, идущий из самых глубин организма. Дикий вопль раздирает тишину пустыни. Юркие ящерицы в панике зарываются в песок, пустынная гадюка уползает в сторону от вопящего чудовища и тушканчики забиваются ещё глубже в норы. Только верблюд равнодушно тряхнул ушами и продолжил неспешное путешествие прочь от нехорошего человека. Животное досыта накушалось вкусных колючек и теперь решило разыскать водички. Крик обрывается хрипом. Пересушенные связки не выдерживают, голос пропадает. Антон дико осматривается. Коричневое пятно верблюда медленно удаляется. Жаркий ветер пустыни несёт полупрозрачные волны песчинок, медленно занося следы. Остаться здесь – верная смерть, это Антон понимает. Но переход через пустыню тоже смертелен. Выбора нет. Антон медленно опускает взгляд, тяжелеющие веки ползут вниз, светлый мир сужается. « А верблюд идёт, – вяло думает Антон. – Ему наплевать на пустыню, она ему дом родной. Идёт, куда хочет, не спеша… Стоп! А действительно, куда идёт верблюд? Животные в критических ситуациях ведут себя гораздо разумнее, чем люди. Верблюд домашний. Значит, он идёт к людям, к жилью. Возможно, к воде»! Последняя фраза придаёт силы. Ноги по щиколотки увязают в песке. Антон с трудом вытаскивает правую, потом левую, делает шаг, другой. Глаза опущены, взгляд упирается в цепочку верблюжьих следов. Это единственный ориентир для него, потерять который означает скорую смерть. Солнце прожигает тело насквозь, плечи и спина давно превратились в сплошной ожог. Горячий воздух сушит горло, из глаз уже не текут слезы – они высыхают, едва появившись. Чувство времени исчезает, Антон словно бредёт в бесконечности… К счастью, день давно уже перевалил за вторую половину, поэтому жара стала скоро спадать. Солнце медленно остывает, жгучие лучи один за другим прячутся за горизонт, в жёлтой пустыне появляются серые тени. Они наливаются тёмной силой, становятся резче, воздух остужается. Но сожжённая кожа сама источает жар и Антон не чувствует изменения температуры. Ему все равно жарко. Глаза закрыты, нет сил разлепить ссохшиеся веки. Он уже не человек, а живая болванка, которая движется, потому что таков был последний приказ угасающего разума…
Палаточный лагерь археологов готовится ко сну. Завтра предстоит тяжёлый день. Впрочем, как и сегодняшний. Дизель генератор приглушённо тарахтит на самых низких оборотах. Багровеют угли в догорающих кострах. Землекопы из числа местных жителей давно покинули лагерь на просторном грузовике с прицепом. Раньше в нем перевозили скот, потому что каждый раз, когда грузовик останавливался на день, по лагерю распространялся устойчивый запах навоза. Палатки из плотной белой ткани стоят ровно, по линеечке, будто это место дислокации воинского подразделения. В полукилометре отсюда оазис – небольшое озеро, образовавшееся из подземного источника. Водоём окаймлён камнями и зарослями кустарника. Лучше было бы разбить лагерь поблизости от воды, но тогда пришлось бы каждый день ходить пешком к месту раскопок. Руководитель экспедиции доктор исторических наук Александр Александрович Науменко повелел установить палатки прямо у раскопок. Повелел, а не приказал и уж тем более, не попросил, потому что доктор наук обладал авторитарным характером, имел все наклонности самодержца и тирана, но при этом обладал обширными знаниями и был лучшим педагогом. О нем говорили, что может и медведя научить читать, просто желания пока не появилось. Однако тиранические наклонности проявлялись не только в работе. Доктор не терпел беспорядка в быту, во внешности и в мыслях. Он вообще был решительным сторонником дисциплины во всем. Именно поэтому начальство доверяло ему руководство дальними экспедициями. Науменко высок ростом, широк в плечах, обладает выпуклой мускулистой грудью в отличие от своих коллег, которые уже к тридцати годам обзаводятся выпуклыми животами. Доктор наук острижен наголо, как Котовский. Из растительности только усы и короткая борода, отчего доктор наук и профессор немного похож на террориста. Простые пластмассовые очки на кончике носа превращают его в умного террориста. В суждениях доктор наук предельно резок, иногда до грубости. Так же, как его любимый философ Фридрих Ницше. Александр Александрович сидит на раскладном стульчике, на походном столе разложены сегодняшние находки – черепки, фрагменты костей, покореженные куски металла. Предстоит разобраться во всем, зарегистрировать в журнале находок и разложить по коробочкам. Работа не скорая, но доктора это не тревожит. Он, по примеру Наполеона, спал всего четыре часа в сутки. Остальные двадцать работал. Галогеновая лампа светит ярко, привлекая ночных насекомых. Крылатые букашки пляшут безумный танец вокруг источника света, теряют ориентацию и падают на стол. Когда обеспамятевших насекомых становится больше трёх, Александр Александрович надувает щеки и мощный выдох уносит козявок прочь.
Первой странное существо из пустыни заметила дворняжка, что приблудилась к археологам из меркантильных соображений; в смысле пожрать хоть раз в день. Облезлый от постоянной жары «дворянин» сначала заворчал, потом неуверенно гавкнул. Порыв ночного ветра принёс странный запах – существо пахнет жареным мясом! И тогда «дворянин» заорал не своим голосом. Он завыл и залаял одновременно. Получилось страшно, словно собаку медленно переезжает трамвай. От вопля моментально проснулись все. Профессор немедленно оставляет свои занятия. Пальцы смыкаются на черенке штыковой лопаты, вспыхивает налобный фонарь, словно глаз циклопа и доктор наук решительно шагает в темноту. Дворняжка на всякий случай шарахается под ноги большому человеку и оттуда храбро гавкает в пустыню. Из палаток выбегают взволнованные люди, в руках фонари, палки, кто-то впопыхах схватил мыльницу, с чертыханьем бросил. Все устремляются на лай собаки. Вскоре за спиной Науменко стоит весь его «личный состав». Кто с лопатой, кто с геологическим молотком. Лучи фонарей сливаются в один поток света, быстро тающего в темноте. Проходит несколько мгновений, из душной тьмы раздаются шаркающие звуки, невнятное бормотание и скрип песка. В световом столбе пляшут пылинки, ночные бабочки стремительно шарахаются друг от друга. Появляется человек. Одежда порвана, сквозь крупные прорехи видна красная кожа, громадные волдыри ожогов покрывают лицо и оголённые руки. Всклокоченные волосы покрыты пылью, словно темно-серой сединой. Вместо глаз сухие впадины, покрытые грязной коркой.
Человек продолжает брести, загребая песок ногами, никак не реагируя на свет.
– You who? What is your name? – спросил кто-то.
Науменко раздражённо хмыкнул.
– Это так важно…
Неизвестный приблизился. Неприятный запах коснулся людей, некоторые сморщили носы. Одна девушка сказала:
– Ему совсем плохо. Он умирает.
Незнакомец из пустыни неожиданно останавливается. Сухие губы с трудом разжимаются, из черной щели рта раздаётся тихий голос, похожий на шуршание:
– Ещё нет… и не дождётесь…
Силы оставляют неизвестного, колени подгибаются и тело падает на песок. Мгновение длится немая сцена и лагерь археологов наполняют изумлённые крики:
– Да он по-нашему понимает!
– Русский, что ли?
– Вот блин, и в пустыне наши!
…Антону снится странный сон. Склоняется тот самый верблюд, что ускакал вместе с ним в пустыню. По-старчески пожевав губами, произносит:
Конец ознакомительного фрагмента.