Вы здесь

Железный шип. Глава третья (Альгис Будрис, 1967)

Глава третья

1

Сидеть на солнце было тепло и приятно. Он сидел скрестив ноги, прислонившись спиной к теплому черно-коричневому боку Шипа. Щурил глаза на восходящее Солнце и совсем не замечал людей, выбирающихся из своих бетонных, похожих на вздутия на земле, жилищ, окружавших Шип и находившихся сейчас как бы вне его сознания.

Беговая дорожка – ровная кольцевая полоса вытоптанной от травы земли, шириной около полудюжины ярдов и дюжину раз по дюжине дюжин ярдов длиной, огибала Шип по окружности. Филсон Красный, длинноногий, с таким выражением лица, как будто ему известно все на свете – из-за шрама, вздернувшего правый угол его рта к глазу – возглавлял пробежку готовящейся в Почтенные молодежи. Пробегая мимо Джексона Белого, юнцы косились на него и на его амрса.

Филсон, выгоревшие на солнце белые и прямые волосы которого склеились от пота сосульками, только улыбался своей странной, какой-то механической улыбкой, и продолжал пожирать землю ногами. Равных в беге ему не было, он мог обогнать кого угодно. Даже Ольсона Черного, отца Джексонов Черного и Белого. Впрочем, Ольсона давно уже не было в живых.

По правде говоря, Белый не так уж много видел пожилых людей. И то, что настоящее имя его отца было Джек, он узнал лишь когда начал посещать занятия в группе готовящихся в Почтенные, аналогичной той, которую теперь тренировал Филсон. Известие о том, что при бегуне отце и фермерше матери, он должен носить имя Джексона, технически отношения к Филсону Красному не имея, предположительно должно было расстроить и унизить Белого. То, как отнесся к вопросу родства Черный, с самого начала заменивший ему и отца и мать, Белый понятия не имел. Сейчас он сидел и улыбался солнцу, расслабив мышцы, давая телу возможность отдохнуть. Группа неофитов, потных и хрипло хватающих ртами воздух, под предводительством не менее потного, но улыбающегося Красного, снова пронеслась мимо. Белый подумал о том, что разозлившись как-нибудь как следует, когда он наконец решит, что с Почтенным Филсоном Красным ему нечего больше делить, можно будет использовать воспоминание о связанных с ним унижением и обидой, как удобное оправдание.

Сидеть на солнце одно удовольствие. И сейчас, когда он мог просто сидеть и ничего не делать, только ждать, Белый позволил дремоте одолеть его. Он там, где давно хотел быть. У самого подножия Шипа, чья нагретая шершавая поверхность приятно греет его спину, а сладкий, ни с чем не сравнимый запах недавно убитого амрса поднимается вокруг него. Теперь он мог позволить себе забыть о многом, о том, что так долго держало его в напряжении. Он наслаждался сладкой дремотой, ловил сквозь полуприкрытые веки расплывчатые вспышки зеленого – пятен полей и фруктовых садов – и силуэты собирающихся вокруг людей.

Обрывки их разговоров достигали его слуха, превращаясь в странную смесь разнообразных оттенков звуков: от похрустывания, до плача и басовитого бормотания, исходящего откуда-то из нутра Шипа. Наверно так хорошо ему было только в детской колыбели. Его спина была в безопасности, а из стоявших перед ним никто не осмелился бы угрожать ему, по крайней мере сейчас. А большая часть этих людей и вовсе никогда не решится на это, ибо сегодня ночью он убил живое существо, и волосы Белого вскоре будут острижены. Меньшинство же, конечно, будет предъявлять претензии на принадлежащие Почтенным вещи и женщин. Однако вряд ли – они позволят себе излишне налегать, поскольку все вопросы между фермерами и Почтенными решаются Почтенными, а значит никто, ни один фермер, или даже готовящийся в Почтенные, не осмелится бросить ему в лицо грубое слово. И только единицы из них, черт возьми, все-таки произнесут что-нибудь скверное у него за спиной.

А этому амрсу досталось от него, это точно. Врезал ему как следует, по рогатой башке, полной этих его хитроумных планов, в которых теперь уж точно не разберешься – еще бы, вот только что мокрый дьявол лежал беспомощным и вдруг как…

Что такое смерть? – подумал Белый. Когда тебя бросают в темноту посередине жизни, посередине твоих мыслей и планов? Интересно, останется ли при этом время на то, чтобы сообразить, что теперь ты добыча и тебя сожрут? И вспомнить о том, что отныне ты направляешься в Возмир? Вспомнить, что ты человек, а амрс – это амрс, и что скоро ты продерешь глаза среди других счастливых мертвых, а твой победитель будет жевать тебя за обе щеки? Ах, да, конечно, там же все смеются и поют, пиршество идет без перерыва, но, черт возьми, те-то, кто умер сам, смеется еще и над тобой, а все остальные, кого тоже съели, предлагают тебе держаться вместе. Вся сложность в том, чтобы умудриться отправляться в Возмир не в виде битой дичи. Для этого необходимо дожить до своей естественной смерти, но это сложно, ибо дураку понятно – амрсы смотрят на тебя единственно как на дичь; а ты же знаешь за собой только одно право – право бить первым.

Ладно, но не мог же этот амрс знать, что Белый видел, как Почтенные пляшут вокруг Шипа со свежими пузырями из своих свежих амрсов. Не мог же он знать, что Джексон Белый запомнит это, доверит этому знанию свою жизнь и попытается дышать там, где дышать невозможно, дождавшись того, что его враг мог ему дать? Остаешься ли ты дичью в том случае, когда твой план срабатывает? Остаешься все равно, решил Джексон Белый. Если ты не знаешь, против чего твой план был направлен. Но как узнать о том, что спрятано у кого-то в голове?

Вокруг него собралось уже много народу. Люди просто стояли – мужчины, с орудиями труда для обработки земли в руках, женщины – со своими ведрами, дети… Фермеры не собирались расходиться, женщины не торопились к очередям у кранов около Шипа, дети играли в Почтенных и пытались карабкаться на спины взрослых…

Что они знают? – думал Джексон Белый, посматривая на Солнце, вкушая запах своего амрса, с удовольствием ощущая рану на плече и другие, более мелкие порезы на теле. Все что они теперь видят, это я сам и мертвое тело рядом со мной. А если совсем точно – лишь внешние оболочки нас обоих. Что они могут понимать в том, что мы сегодня узнали? Даже если бы они и были там, видели происходящее, чтобы они из этого смогли понять? Дотроньтесь до меня – это может сделать любой из вас, или дотроньтесь до него, и все, что вы узнаете, только малая часть того, что в нас заключено. Что скажете на это, вы, жуки навозные – есть ли среди вас хоть один, кто мог бы рискнуть совершить поездку в Возмир нанизанным на стрелу сегодня поутру?

С той стороны Шипа снова появился Филсон и его юнцы – пот с Филсона уже не тек ручьями, а усеивал его лоб и торс красивыми, отдельными горошинами, неофиты же были все как один бледны что твоя амрсова бахрома, мокры насквозь и невидящими взглядами. Их число уменьшилось на одного – кто-то, видать, махнул на все рукой и принял фермерскую судьбу, и сейчас лежит где-нибудь по ту сторону Шина с полным ртом грязи и слезами на глазах. Джексон Белый опять подумал о шраме Филсона; Красный заработал его во время первого же гона, вернулся с разодранной мордой. Филсон знает все. Когда Красный пробегал мимо, Белому захотелось улыбнуться ему. Но улыбаться он не стал, потому что не был уверен в том, что угадал правильный ответ. Для этого ему нужно знать наверняка, что творится сию минуту в этой голове. Кстати говоря, Ольсон Черный тоже не смог этого узнать, не правда ли? Как там тебе живется-можется в Возмире, Ольсон?

От толпы отделилась и выступила вперед Петра Джованс, люди чуть-чуть подались в стороны от нее. Она остановилась, сложив руки на животе, и принялась рассматривать его своими спокойными, умными глазами. Что ты можешь об этом знать? – подумал Джексон Белый, проверяя свои догадки на ней, и ему ужасно захотелось узнать то, о чем думает она и как она видит его; как научиться все время молчать, как она, и одновременно говорить глазами: Нет, не сейчас… но когда-нибудь, наверняка. Без рук, но смотреть – пожалуйста. Черт возьми, если ты окажешься именно той, какой я тебя представляю, то уж я – то постараюсь не подкачать и расшибусь для тебя в лепешку.

Белый начал прикидывать, кто это будет – она или кто-то другая, когда подойдет пора опробовать свои новые права посвященного Почтенного Джексона Черного Второго. Так или иначе, кто-нибудь ему наверняка достанется. Пройдет немного времени и у него появится сын, подрастет, получит имя и тогда все узнают о том, что собственное имя Белого – Джим. И когда-нибудь он уйдет на гон как Почтенный Джексон Серый, а в поселении появится Почтенный Джимсон, или, быть может, фермер Джим Петрас, которому будет доверено развеять его, Белого, прах, или, может быть, все сложится совсем иначе. Но как бы там не было, кто-нибудь, наверняка, покопается в его костях. Рассудив так, Джексон Белый подумал: если у него, так счастливо избежавшего сегодняшнего неприятного инцидента в предрассветной пустыне, и дальше все пойдет как думается, то не следует забывать и о том, что впереди его возможно поджидает короткий, но наверняка чертовски заковыристый список различных неприятностей и просто важных событий.

Он подумал о том, что, проведя все эти годы в беге вокруг Шипа и метании стрел, он не замечал, что все здесь катится ко всем чертя, под гору. Но это продолжалось с незапамятных времен, и когда он подумал о том, что своим глазами видит и видел следующих по этой наклонной дороге людей, вышагивающих по ней каждый на свой манер, но в соответствии с указаниями старейшин, то понял вдруг, что эта самая дорога в Возмир уж наверное вытоптана так же хорошо, как и беговая дорожка вокруг Шипа.

Что вы об этом знаете? – мысленно воскликнул он. Вот, например, я могу умереть прямо здесь, от внутренних повреждений, как это устроил Томсон Красный в прошлом году. Я тоже мог бы устроить такое, а вы, обнаружив это, наверно сказали бы что-нибудь вроде: "Вот черт, как неудобно-то". Но я в порядке и встану на ноги с минуты на минуту, и поэтому вы производите какие угодно шумы, только не этот. И даже, если бы я сейчас умирал… Как бы мне хотелось, чтобы сейчас подо мной на земле растекалась лужа крови. Вот тогда бы вы вели себя правильно. Но что вы можете об этом знать?

Петра повернулась и вплыла обратно в толпу так, чтобы все время оставаться в поле зрения Белого. Ему вдруг показалось, что она знает про него все. Не совсем понимая, зачем это делает, он подмигнул ей. И понял, что, наверное, немного сошел с ума, но это же нормально, когда тебе приходиться биться с птицами, внутри которых скрывались люди, когда у тебя есть такой замечательный брат, как Черный, который настолько прост, что с одинаковой легкостью может попросить у тебя прощения или убить тебя.

Когда Джексон Белый начал думать о том, где же находится кладбище неудачливых Почтенных – наверно где-нибудь за полями – из толпы народа вышел Первый Старейшина и дотронулся рукой до его плеча.

– Встань, Почтенный, – ты вернулся с добычей! – произнес старик громко и нараспев.

В не скрытых одеждой местах тело Первого было все в шишках, под коричневой натянутой и сморщенной кожей проступали кости. Зубов у Первого не было, и поэтому щеки его ввалились внутрь. Под глазами у старика набрякли мешки. В общем, для полноты картины ему не хватало разве что крыльев.

– Ты в порядке, сынок? – спросил он негромко.

Неожиданно Белый понял, что давно уже наблюдает за Черным, который маячил перед толпой фермеров вместе с другими Почтенными.

– Черный разговаривал с тобой? – спросил Белый у Первого почти не разжимая губ.

В том, что Почтенные, собравшиеся около Шипа были вооружены, не было ничего необычного, это их право. И тем не менее, Белый чувствовал, что было бы спокойнее, если бы именно сегодня, в его глазах не рябило бы так беспощадно от изобилия солнечных бликов на жалах стрел.

– Да.

И для толпы:

– Вот собрались те, кто желает поздравить тебя!

Костлявая рука Первого впилась Белому в плечо. Старейшина снова понизил голос:

– И что ты о них всех думаешь?

Белый поднял голову и заглянул своими чистыми и честными глазами в мутные глаза старика:

– Примерно то же самое, что и ты, поэтому особого значения это не имеет.

– Хм. Уж не знаю, правильно ли поступил Черный, когда пропустил тебя? – пробормотал Первый Старейшина, и солнечное настроение Белого немедленно улетучилось. Бесцветные глаза старика в упор смотрели на Белого. Может быть, Первый полагал, что таким образом сумеет отличить в его словах правду от лжи? Возможно, у него это и в самом деле получится.

– В отношении того, что сейчас требуется от меня и от тебя, он был прав.

Ответ мог быть и не тем, которого ожидал от него Первый, но так видел ситуацию Белый. Хотя это было за той чертой, которой он собирался придерживаться в разговоре с Первым. Кое-что из того, чему учили ребятню, как бы там не изменялись обстоятельства, было правильным: всегда отвечай на вопросы Первого честно и прямо, никогда не желай никому зла. Этот пункт казался ему самым правильным и разумным.

Они тратили время впустую. Старик поджимал уголки рта и рассматривал Белого так, как рассматривал бы фермер первый свежеиспеченный каравай хлеба своей новой жены. Но находиться здесь и пронзать друг друга изучающими взглядами вечно, бессмысленно. Насколько Белый понял, давление, которое испытывал на себе Первый, значительно превышало ожидаемое. И только теперь, открыв для себя это, он счастливо расслабился, как расслабляется и радуется человек в жаркий день, откупоривший пузырь и ощутивший во рту желанную прохладу воды. Сам он мог бы длить это вечность. Старику нужно было идти, Белому же спешить было некуда; старику, а не ему пришлось бы придумывать правдивую историю, решись тот убить Белого на месте. К тому же Белый уже произнес слова, прощения за которые ожидать не приходилось.

– Значит, ты решил, что мы с тобой ровня, – шепнул ему Первый. – Решил, что провел удачные день и ночь и теперь все, и твой брат, и остальные Почтенные – экие глупцы – тебе более не пара, и один только Первый Старейшина тот человек, с кем ты можешь говорить откровенно. Должно быть это действительно счастливый день, когда такой молодой парень, как ты, обнаруживает себя на равной ноге с эдаким стариком, как я.

Первому наверное было трудно говорить – с его губ не сходила слабая улыбка.

– Ну что же, пусть так – сейчас ты получишь все причитающиеся тебе звания и знаки отличия, а потом мы поговорим.

Первый снова закричал:

– Зрите, люди! – еще один вдох. – Вот сидит муж со своей добычей!

Эти его слова, без сомнения, должны были явиться сигналом ко всеобщему ликованию, выкрикам и толкотне, что и произошло – люди зашумели и подались вперед. Следовало кое-что сделать, и Первый Старейшина назвал несколько имен тех, кому это поручалось. Джексону Черному выпало бритье. Чуть позже Джексон Белый узнал, что превращение в посвященного Почтенного включает в себя также и рукопожатия с такими людьми как Филсон, и легкую давиловку в толпе жаждущих дотронуться до тебя фермеров, которые безусловно считали, что эти прикосновения – справедливая плата за время проведенное у подножия Шипа, разглядыванием мертвого амрса, то, что они считали для себя необходимым сделать, и как можно скорее, с тем, чтобы убедить себя, что Джексон Белый реален и существует на самом деле.

– Следи за своими волосами – с этих пор они должны быть короткими, – назидательно сказал Белому Первый Старейшина, провожая его к котлу с горячей водой, где должен был свершиться ритуал бритья.

– Ага, – ответил ему Белый и оглянулся через плечо. Филсон Красный и Гаррисон Черный стерегли его амрса. Сказать наверное о том, являлась ли ухмылка на лице Филсона настоящей, было нельзя, но вот о Гаррисоне это можно было сказать определенно – он скалился во все тридцать шесть.

Итак, волосы Белого были коротко подстрижены недрожащей рукой брата, его прилюдно назвали Почтенным Джексоном Вторым, толпа смеялась и веселилась, ибо так должно было быть. И Джексон Второй стоял и думал: "Эх вы, люди, глупые, счастливые люди! Вы же убиваете меня!"