Глава 2. Одноглазый матрос с Мадейры
Как вы уже знаете, дорогой читатель, корабль, которым командовал капитан Слоу, был бригантиной.
В книге по судостроению 1768 года «Архитектура торговых судов» её автор, шведский адмирал и конструктор Фредерик Генрик Чапмен, не различал бриг и бригантину, не видя в них особой разницы. Однако из других источников нам известно, что парусное оснащение брига и бригантины всё-таки было неодинаковым. В ХVII веке бригантинами называли маленькие корабли, несшие на обеих мачтах прямые паруса. В XVIII веке бригантинами стали называть небольшие двухмачтовые суда с косыми парусами и прямыми парусами на мачтах. Кроме того, следует различать торговые и военные бригантины, которые кроме названия, больше ничего общего между собой не имеют.
Благодаря хорошим мореходным качествам бригантины длиной 20–28 метров и водоизмещением до 250–300 тонн в некоторых странах строят и в наше время, как спортивные и прогулочные суда.
Довольно крупная бригантина «Король Эдуард» имела, как и все бригантины, две мачты: более низкая передняя фок-мачта несла на себе прямые паруса, а более высокая задняя грот-мачта – косые. Такое парусное вооружение позволяло кораблю эффективно идти, как фордевинд, так и бейдевинд. Корпус бригантины, чёрный в нижней части, сверху был окрашен в цвет охры с белыми полосками и чёрными «фальшивыми» пушечными портами. Крыша надстройки была белая при естественном цвете древесины всех остальных частей.
Капитан Ричард Слоу стоял на палубе своего корабля и смотрел в зрительную трубу на море. Его крепкие руки и грудь были обнажены и подставлены яркому солнцу, и теперь было заметно, что и руки, и грудь его покрыты густым тёмным волосом. Капитан Слоу был доволен: погода, наконец-то, установилась, и ветер уже не резал лицо подобно острым лезвиям ножей, а приятно ласкал его шею распущенными волосами, как шёлковое кашне.
Скоро капитан Слоу увидел колонию «португальских корабликов», идущую за шхуной в кильватерном строю и скривился от омерзения. Потом он заметил, что на «Архистар» подняли семафорный сигнал, поморщился ещё сильнее, поднял концом трубы поле своей шляпы и сказал:
– В рот тебе нехорошо! Эдак мы никогда не доплывём.
И тут же вперёдсмотрящий прокричал:
– Сигнал на штаге!.. Флагман ложится в дрейф!
Капитан Слоу сложил колена своей зрительной трубы о живот и крикнул к себе боцмана.
****
Мистер Трелони посмотрел за борт и увидел в море нечто необычное: по волнам медленно дрейфовали огромные пузыри.
Только эти забавные пузыри были не круглые, как мыльные, а продолговатые, похожие на дольки огромного полупрозрачного апельсина. И были эти полупрозрачные плёночные дольки великолепно расцвечены – нижняя часть пузырей была синяя, а сверху у них находился роскошный складчатый пурпурный гребень, который к тому же весь переливался всеми цветами радуги… «Какая красота», – подумал мистер Трелони, быстро пошёл за багром, вернулся с ним к борту и, перегнувшись вниз, ловко поддел им один из пузырей с волны.
Крайне довольный собой, мистер Трелони стал подтягивать странный пузырь к себе. За пузырём, совсем небольшим, всего около фута длиной, неожиданно потянулись щупальца, и это почему-то неприятно поразило сквайра: щупальца были противного чернильного цвета и угрожающе болтались в воздухе. Мистер Трелони уже был готов сбросить страшноватый пузырь в воду, как вдруг тот осклизло сполз по багру, и одно из щупалец упало на его руку.
Мистера Трелони пробил озноб, и нестерпимая боль охватила его, словно ему на руку попало кипящее масло. Вне себя от боли, от страха, он суматошно попытался стряхнуть страшное щупальце с себя второй рукой – и вновь словно тысячи мельчайших огненных игл вонзились ему под кожу, под ногти, в мышцы, и вторая кисть его руки онемела, как и первая, а щемящая боль побежала от обеих рук в подмышки.
Мистер Трелони закричал и глянул по сторонам: к нему уже ото всюду мчались матросы, и что-то кричал подбегающий доктор Легг, испуганное лицо которого сквайр ещё сумел выхватить краем своего тускнеющего сознания среди других таких же испуганных лиц, но его уже терзали сильные рези в желудке, удушье подступило к горлу, сжав глотку невыносимо тесным кольцом, тело несколько раз дёрнулось в судороге, а потом в глазах всё померкло, и темнота опрокинулась на него.
– Трёхмачтовая каракка5, – выговорил сквайр и замертво свалился на палубу.
…каждый ихтиолог знает, что физалия, называемая по-другому «португальским корабликом» – это вид колониальных гидроидных из отряда сифонофор, колония которого состоит из полиповидных и медузоподобных существ. Тело физалии представляет собой сложный гидростатический аппарат, позволяющий ей, изменяя свой вес, погружаться и всплывать в воде при изменении погодных условий. Крупный прозрачный пузырь на одном конце колонии физалии, называемый, как известно, пневматофор, заполнен газом и удерживает её на поверхности воды. Ловчие щупальца представителей этого вида содержат огромное количество стрекательных клеток, яд которых смертельно опасен для человека.
Каждый ихтиолог знает, что щупальца физалии могут быть разного размера – от 20 см и более у физалии атлантической, тогда как у тихоокеанской физалии одно из щупалец, так называемый арканчик, длиннее, чем остальные и может достигать в длину более 13 м. Физалии собираются в группы и дрейфуют по поверхности океана. Питаются они, в основном, личинками рыб, а также мелкими рыбами и кальмарами: щупальца ловят, парализуют и подтаскивают добычу к центру колонии, к ротовому отверстию, где её обрабатывают другие полипы…
Очнулся сквайр на палубе. Рядом с ним на коленях стояли доктор и Платон, из-за их спин на него страшными глазами смотрел капитан, а ещё вокруг невыносимо воняло уксусом.
– Слава богу! – воскликнул доктор Легг. – Я же говорил, что при ожоге «португальским корабликом» трёхпроцентный уксус – это первейшее средство!.. Водой, морской или пресной, яд этой сифонофоры ни за что не смоешь, только хуже сделаешь.
Доктор наклонился к самому лицу сквайра и спросил у него:
– Джордж, как вы себя чувствуете?
– Странно, – ответил сквайр.
Не в силах поднять свои руки, он покосился на них – кожа на руках была синяя, она вздулась и сияла неприятным блеском. И тут глаза сквайра опять закатились, и он снова потерял сознание.
– Всё, несём его в каюту! – вскричал доктор. – Будет чудо, если он останется жив!
Платон взял мистера Трелони на руки и понёс. Капитан крикнул Платону в спину:
– Мы возвращаемся на Мадейру!
****
Бригантина «Король Эдуард» и шхуна «Архистар» возвращались на остров Мадейра.
Макароне́зия – общее название для нескольких архипелагов, расположенных в Атлантическом океане недалеко от Европы и Африки. По-гречески «Макаронезия» означает «Блаженные острова» – так древние географы называли острова к западу от Гибралтарского пролива.
Остров Мадейра, дорогой читатель, расположен в Макаронезии к западу от побережья Марокко и к северу от Канарских островов. Это главный остров одноименного архипелага, находящегося в северной части Атлантического океана у северо-западного побережья Африки. По происхождению остров вулканический, относительно молодой и имеет трапециевидную форму, протяжённую с запада на восток. По сути, остров является верхней точкой подводного хребта, берега его довольно отвесны, хотя на нём существуют и пониженные участки.
Для большей части острова характерен мягкий океанический субтропический климат, особенностью которого является его изменение с севера на юг – от умеренного субтропического до тропического. Кроме того, на острове выделяют несколько микроклиматов. Средняя температура морской воды определяется тёплым течением Гольфстрим. Растительность острова Мадейры богата и представлена реликтовыми тропическими лесами.
Некоторые историки уверены, что Мадейра была известна ещё древним римлянам. Официально же датой открытия архипелага считается 1418 год, когда португальцы Жуан Гонсалвеш Зарку и Триштау Важ Тейшейра открыли сначала остров Порту-Санту, а затем, в следующем году, Мадейру. С тех пор Мадейра всегда оставалась португальской…
Остров Мадейра, к которому приближались шхуна и бригантина, выглядел из океана, как масса бурых холмов, разнообразных глыб земли и конгломератов скал, брошенных в кучу и лезущих друг через друга всё выше и выше. В трёх милях от острова всё на нём ещё казалось голо и прикрыто густым мхом, но по мере приближения становилось понятно, что это не мох, а лес. Когда же корабли вплотную подошли к южному берегу острова, прекрасная панорама из группы гор, тесно прижавшихся к одной, главной горе, открылась перед ними: над этими горами висели тонкие и прозрачные, как кисея, облака, которые где-то наверху сеяли мелкий дождь, а главная гора опоясывалась радугами.
По этой горе, по её скату, тянулись виноградники и сады, а на полдороге с горы стояла церковь, господствующая и над виноградниками, и над садами, и над самим городом Фуншал, что белел своими домишками на берегу. По всему берегу разносился колокольный звон и запах каких-то пряностей. На рейде бригантину и шхуну, как и в первый раз, окружили разнообразные лодки и шлюпки, предлагавшие апельсины и разные другие фрукты. Узнав, что на борту есть больной, а фрукты не нужны, португальские лодочники отчаливали.
Шлюпку с «Архистар», на которой неподвижного сквайра доставили на берег, с волной вынесло в кучу мелкой гальки. Матросы, засучив штаны, спрыгнули в прибой и на руках дотащили шлюпку до сухого места. Платон взял мистера Трелони на руки и понёс его к ближайшему ряду домов – улицы Фуншалы располагались амфитеатром и начинали подниматься в гору прямо от берега.
За Платоном шёл капитан и доктор Легг, и доктор всё время боялся, что Платон может оступиться: идти по мостовой, вымощенной довольно неровным камнем, было неудобно. Скоро джентльмены смешались с местными жителями, которых на улицах в этот час было довольно много – высоких, бородатых и безусых португальцев и пестро одетых португалок, повязанных платками. Наконец, Платон благополучно донёс мистера Трелони до той гостиницы, где капитан решил остановиться.
«Король Эдуард» и «Архистар», чтобы встать на якорь, ушли к западной оконечности острова: гавани у Мадейры не было, и рейд возле Фуншалы из-за больших глубин был неудобен для якорной стоянки кораблей.
Хозяин гостиницы, высокий статный мужчина со следами оспы на лице, увидев больного, сначала помрачнел, потом узнав, что больной обжёгся португальским корабликом, засуетился. Его жена, невысокая смуглая молодая женщина, обеспокоенно забегала тоже, показывая гостям самые лучшие комнаты. Сквайра, наконец, положили на кровать. С ним остался доктор Легг. Капитан и Платон вышли на улицу, намереваясь отправиться на рынок.
Рынок Фуншалы, как и каждый рынок южного приморского города, был шумен и пёстр.
Мужчины, женщины и дети, полураздетые негры и наглухо закутанные монахи, расхристанные матросы и степенные рыбаки сновали, сидели и даже лежали здесь среди повозок и корзин с горами капусты, кучами зелёного гороха, грудами артишоков и пуками порея, сельдерея, салата и прочей зелени. Горячие лучи солнца высвечивали среди этого зелёного великолепия розовые тона сырого мяса и белые пятна свиных голов, чёрные круги кровяных колбас и багровые стопки варёных языков, которые подпирали, не давая им развалиться, горшочки с жареной свининой, широкие глиняные миски с кусками варёной говядины в желе и огромные блюда с кружевными лоскутьями бараньих сальников. В многочисленных корзинах, несколько в стороне, стоял сегодняшний океанский улов – разнообразная рыба широко разевала пасти, пучила глаза, втягивала белые животы, изредка била хвостами. От мокрых больших мешков с мидиями шёл свежий, волнующий запах морской травы, а дальше, дальше высились столы со сливочным маслом, яйцами и сыром: масло выпирало из мокрых полотняных тряпок подобно остроконечным или наполовину стёсанным бугристым утёсам, яйца сияли меловой белизной в небольших ивовых корзинках, а сыры – и большие, как тележные колеса, и круглые блестящие, как лысые головы, и плоские мелкие, как медали, лежали волнующими грудами.
Вот возле этих сыров капитан и увидел странного матроса. Матрос был смугл, трезв, гладко выбрит, имел по обе стороны лица красивые и ухоженные бакенбарды, и он с потрясённым видом пронзительным чёрным глазом смотрел на капитана. Второй глаз матроса был закрыт повязкой. Заметив, что на него обратили внимание, матрос вроде как запнулся, опустил поля своей шляпы на лицо и скрылся в толпе, обступившей торговку палочками сахарного тростника.
– Ты видел его? – спросил капитан у Платона.
– Да, – как всегда коротко ответил Платон.
– Мы с ним раньше нигде не встречались? – спросил капитан.
– Нет, – ответил Платон. – Я его не помню.
Капитан нашёл на рынке уксус и, не торгуясь, купил его в большой, оплетённой ивовыми прутьями бутыли. Платон сразу же взвалил бутыль к себе на плечо. Возвращались в гостиницу они намеренно другой дорогой.
Они шли по улице, по обеим сторонам которой стояли дома в один, реже в два этажа, окружённые каменными заборами. В окнах этих очень простых на вид домов уже были опущены жалюзи, а кое-где из-за жары даже закрыты ставни. За заборами виднелись сады, и зелени везде было много – всё было обвито плющом, цвели и благоухали всевозможные растения, и даже сквозь мостовой камень, там, где он был, пробивалась мелкая пушистая травка. Улица резко спускалась вниз, к морю.
– Вот так здесь они и живут, на скалах, – сказал капитан. – И всё выращивают на террасах – и картофель, и цветы… Ниже по склону – виноградники, банановые плантации… На более высоких уступах пасут скот. Лёгкой эту жизнь я бы не назвал.
Подойдя к гостинице, капитан, сделав вид, что он вновь заговорил с Платоном, обернулся и незаметно посмотрел в конец улицы. Не увидев на ней ничего подозрительного, капитан коротко кивнул Платону, и они вошли в двери. И уже спустя какое-то время после их ухода в конце улицы появился странный одноглазый матрос, который принялся изучать фасад отеля от одного крайнего окна до другого.
Только капитан этого уже не видел, потому что он с Платоном вошёл в комнату, где возле лежащего без сознания мистера Трелони сидел доктор Легг.
Платон тут же подошёл к сквайру, лежащему на боку, перевернул его на спину, нашёл свой амулет, сбившийся у сквайра на груди на сторону, и, поправив бечёвку, положил амулет сквайру на грудь ровно.
– Доктор, вы опять сбили амулет, – тихо сказал Платон.
– Но ты же знаешь, что лучшим положением для человека, потерявшего сознание, является так называемое стабилизированное, фиксированное положение на боку! – воскликнул доктор. – Когда голова, плечи и туловище не смещаются относительно друг друга.
– Да, доктор, это я знаю, – ответил Платон. – Но, если вы помните, колдун мандинка клал мой амулет именно на грудь… Амулет так работает.
– Да не знаем мы, как он работает! – вскричал доктор Легг с сердцем. – Может он вообще никак не работает!.. Или действует только на тебя!
Платон промолчал. В комнате ощутимо повисла напряжённая тишина.
– Как он, доктор? – спросил капитан, подходя к кровати сквайра.
– Так же, – ответил доктор Легг удручённо.
Капитан опустил глаза. Тут в комнату, постучав, вошла хозяйка и предложила господам отобедать. Только сейчас джентльмены рассмотрели, что она была хороша собой, хороша красотой южной, горячей – невысокого роста, смуглая, с ярким румянцем, ниспадающей на шею чёрной косой и большими нежными карими глазами, которые, не отрываясь, смотрели на капитана, словно хозяйка разговаривала только с ним одним и никого в этой комнате больше не видела. Капитан утвердительно, но рассеянно кивнул хозяйке, соглашаясь пообедать.
Когда хозяйка вышла, доктор Легг, не оставивший, конечно, без внимания красоту женщины, сказал только:
– А она хорошо говорит по-английски.
– Тут многие португальцы хорошо говорят по-английски, – всё так же рассеянно ответил капитан. – Наших соотечественников на Мадейре живёт много.
Конец дня прошёл в ожидании и ничего нового не принёс.
Ночью капитану приснился сон: он стоял на бетонных блоках, установленных возле Верховной Рады Украины в Киеве, и смотрел сверху вниз на женщин, которые полностью перекрыли уличное движение на проезжей части.
Лица у женщин были заплаканные, красные, они, отчаянно озираясь, смотрели кругом и друг на друга безумными, отрешёнными глазами. Часть из них угрюмо сидела на бетонных блоках, подложив под себя пальто и крепко сжав свои сумки, а те, кто стояли, всё время куда-то двигались, куда-то старались зайти, забраться, беспрестанно перемещаясь и цепляясь друг за друга и за плечи сидящих натруженными руками. При этом женщины всё время что-то говорили друг другу, что-то повторяли друг другу с просительной интонацией, что-то друг другу пытались объяснить, доказать, друг друга явно не понимая, и, прислушавшись, капитан всё же сумел разобрать, вычленить в этом общем гуле отдельные фразы:
– А теперь его хотят отправить на АТО…
– Один бронежилет на троих…
– Даже повестки не прислали…
– Взяли на десять дней на полигон…
– Он не отказывается идти, он просто морально не готов…
У капитана защемило сердце, что-то подступило к горлу, какой-то удушающий густой комок, который не давал ему дышать, как он не старался сглотнуть, пересиливая себя и пропихивая этот проклятый комок поглубже, куда-то вниз, куда-то внутрь своего дрожащего от жалости тела, и уже просыпаясь, но ещё находясь во власти сна, капитан одним рывком сел на постели и уставился застывшим взглядом в темноту прямо перед собой…
Проснувшись окончательно, он вытер слёзы и пошёл в комнату к мистеру Трелони.
Там горела лампа, было почти светло, и в глазах у доктора Легга капитан вдруг увидел такое, что по телу его пошёл озноб, и ему стало нестерпимо холодно.
– Как он, доктор? – шёпотом спросил капитан.
– Так же, – тихо ответил доктор Легг, опуская глаза.
– Идите спать, я посижу сейчас с ним, – сказал капитан. – Вам надо отдохнуть.
– Вы же сидите с ним после четырёх утра, – напомнил доктор.
– Ничего, я сейчас тоже посижу… Мне всё равно не спится, – ответил капитан.
Наступившее утро ничего нового в состоянии сквайра не принесло, и только к вечеру, к огромному облегчению доктора Легга, капитана и Платона, сквайр открыл глаза. Но он был очень плох, руками почти не владел – пальцы его не сжимались, локтевые суставы и предплечья ломило.
Джентльмены прожили в гостинице на Мадейре ещё неделю, и только через неделю «Архистар» и «Король Эдуард» вышли в открытое море.
****
Сквайр стоял на палубе и оживлённо крутил головой, что-то рассматривая в море, и доктор Легг подошёл и встал рядом, счастливо улыбаясь.
– Как интересно поведение этих поверхностных косяков рыбы, – сказал сквайр доктору.
Доктор покосился за борт.
– Это сардинелла, – сказал он и опять стал смотреть на сквайра и улыбаться.
– Ну, пусть сардинелла, – согласился тот. – Так вот, эта сардинелла то исчезает, опускаясь на глубину, то двигается по поверхности с приятным шумом… Никак не пойму, что мне этот шум напоминает.
Доктор Легг продолжал с улыбкой смотреть на сквайра. Вокруг усталых глаз доктора сгустилась сеточка морщин, делая его простое лицо удивительно привлекательным. Сквайр, оторвавшись от созерцания водной поверхности, вопросительно посмотрел на доктора и тоже заулыбался.
– Напоминает что-то очень знакомое, но я никак не могу вспомнить, – повторил он.
– Косяки шарахаются от хищников, которые атакуют их со всех сторон…А шум напоминает вам, мистер Трелони, шум летнего дождя, – наконец, сказал доктор.
– Точно! – обрадованно воскликнул сквайр и опять посмотрел за борт, закрутив головой в поисках косяка рыбы. – Как совершенно точно вы выразились, доктор!.. Дождя!.. А я всё никак не мог понять! Дождя же, конечно! Пойду, запишу это в свою тетрадь, чтобы не забыть.
Сквайр, неловко качаясь, как мог быстро пошёл к себе в каюту. За ванты или за что-нибудь другое он по пути не держался, совсем как заправский моряк, и доктор Легг, вспомнив, почему он это делает, перестал улыбаться. Доктор нахмурился, рассеянно посмотрел в море и увидел невдалеке торчащий над водой треугольный акулий плавник. И тут же косяк рыбы опять обозначил своё присутствие и пошёл по поверхности воды. Акула стала медленно приближаться к косяку и, подойдя поближе, стремительно бросилась к нему. Сардинелла вновь ушла на глубину.
Доктор услышал истошный голос боцмана Ганна.
– Пошёл, пошёл, требуха свиная! – насмешливо орал боцман. – Что растопырился, как чёртова ёлка!
Доктор посмотрел туда, куда глядели все незанятые матросы вахты, столпившиеся на палубе – на бизань-мачту. На ней, отчаянно цепляясь за ванты, карабкался вверх новый юнга «Архистар». Наконец, он уселся на салинге6, и несколько напуганный доктор Легг перевёл дыхание – ветер сегодня был свежий, и качало изрядно.
Нового юнгу звали Уиллом. Это был невысокий худой мальчик со светлыми волосами и озорными голубыми глазами. Доктор Легг часто видел его на палубе то с большим котлом снеди, который он вместе с новым коком Шиле тащил в кубрик к матросам, то у себя в каюте, где юнга Уилл, приседая из-за качки с подносом в руках, старался не опрокинуть его обед. Теперь юнга под руководством боцмана Ганна пытался понять и прочувствовать, что такое парусный аврал.
Доктор подошёл к боцману и тоже с интересом посмотрел вверх. Потом, перебросившись с боцманом несколькими незначительными фразами, доктор прикрылся рукой, изящно зевнул и пробормотал:
– А не пойти ли мне к себе? Сегодня я что-то с утра не выспавшийся… Всю ночь волна била в корму. Я всё время просыпался в испуге.
И он задумчиво посмотрел на боцмана. Боцман Ганн молчал, смутно улыбаясь доктору и посматривая время от времени наверх на юнгу. Доктор тоже молчал, он тоже посматривал то на боцмана, то на юнгу, задумчиво терзая свой рыжий бакенбард. Наконец, доктор решился.
– Пойду всё-таки, – сказал он. – Положу на глаза чёрные метки.
Перед вечерним чаем, который по старой традиции по-прежнему накрывали на ступенях квартердека, мистер Трелони и доктор Легг снова появились на палубе.
– Сегодня хороший вечер, чтобы пойти к капитану и узнать про наш теперешний курс, – сказал сквайр.
– А вы разве не знаете, дружище? – удивлённо спросил доктор и добавил. – Ведь Платон нам уже рассказывал.
– Не слушай песен пролетающих птиц, – ответил сквайр и со значением, хитро прищурился. – Я хочу узнать у капитана.
– Ах, у капитана? – подхватил доктор Легг, вдруг тоже улыбнувшись. – Да-да-да!.. Давайте спросим.
И они поднялись на квартердек к капитану.
– Наш теперешний курс – Западная Африка, устье реки Сенегал, – сказал капитан, совсем не удивившись вопросу. – Климат в тех местах, там, где находится бывший французский форт Сен-Луи – переходный к тропическому, а южнее – субэкваториальный… Температура воздуха, как правило, жаркая, колеблется в зависимости от сезона, но незначительно. С ноября по апрель здесь властвует сухой северо-восточный ветер-харматтан из Сахары, а с мая по октябрь влажный юго-западный муссон приносит обильные дожди… И больше всего дождей выпадает на юге атлантического побережья… Там сезон дождей длится от трёх до пяти месяцев, а на севере всего один или два месяца, но эти ливни весьма кратковременные… И сильной жары на этом побережье не бывает благодаря регулярно дующим с моря бризам, а ночи, как правило, там прохладные.
Европейцы в тех местах появились в середине ХV века – это была португальская экспедиция Диниша Диаша, которая достигла устья реки Сенегал. Позднее европейцы, а именно, голландцы, обосновались южнее, на полуострове Зелёный Мыс. Там есть деревня Н'Дакара, а в море остров Иль-де-Гори – по-туземному остров называется Ндьян. Вот этот остров и стал крупнейшим центром работорговли в этих местах. Затем остров переходил то к нам, то к французам. А к нашему времени Франция утвердила за собой господство над здешней торговлей, в которой всё большее значение приобрела работорговля… Мы в Н'Дакару не будем заходить, разумеется.
Кок Шиле накрыл чай на лестнице, и сквайр с доктором Леггом спустились с квартердека и встали возле ступеней. Но скоро сквайр опять поднялся на квартердек.
– Я там плохо слышу вас, капитан, – сказал он со смущённой улыбкой.
– Вы стали хуже слышать, мистер Трелони? – быстро спросил у него доктор Легг, и лицо его приняло озабоченное выражение.
Сквайр поспешил его успокоить.
– Нет-нет, доктор… Мне кажется, я слышу также, – сказал он. – Только я хорошо слышу скрип такелажа и шум волн, но совершенно невнятно звуки речи… Даже, пожалуй, как мне кажется, все эти звуки, которые я слышу очень хорошо со всех сторон, накладываются на звуки речи и забивают их.
Всё это время капитан стоял и внимательно смотрел на сквайра. Потом он опять стал рассказывать, только несколько громче:
– Схема работорговли была и остаётся и по сей день простая: местные африканские царьки со своими дружинами, используя европейское огнестрельное оружие, совершают набеги на соседей для захвата пленников с последующей их продажей европейцам… К тому же со временем усилилось соперничество между этими царьками за контроль над торговлей с европейцами. Это часто выливается в войны, приводит к ослаблению местных государств и облегчает колонизацию для нас, европейцев.
А из государств в тех местах существует государство народа фульбе, с которым мы с вами уже встречались… Ещё здесь проживает народ мандинка, который мы тоже с вами знаем. Ещё народности тукулёр, серер, сонинке и волоф. Вроде бы здесь есть и государства – Син, Баол, Кайор, Вало и Салум. Но как вы понимаете, чётких границ у государств нет, потому что жители кочуют за своим скотом, кроме тех, конечно, кто занимается земледелием – это, как правило, чернокожие африканцы. И большинство жителей – мусульмане-сунниты, хотя часть придерживается традиционных верований. Да вы сами скоро всё увидите, джентльмены! Сейчас, как вы знаете, французский форт Сен-Луи – наш, английский.
Капитан замолчал, но общий разговор всё как-то не завязывался – все молчали тоже. Было тихо, как только может быть тихо на парусном корабле в открытом море. Ветер дул неизменно. Солнце медленно садилось в воду, и закатный свет заливал полнеба. Мистер Трелони, стоя на квартердеке с чашкой вечернего чая, следил за солнцем, ожидая, когда оно сожмётся, сплющится и медленно утонет в море. Доктор Легг, стоя внизу на палубе, осторожно и задумчиво поставил свою чашку на поднос.
Неожиданно они услышали гитарные переборы: со стороны бака кто-то трогал струны, и они звенели нежно, как весенние пчелы. Потом из переборов сложилась музыка, явно испанская, пленительная.
– Кто это у нас теперь играет? – спросил капитан у Платона.
– Оказалось, что наш новый юнга Уилл играет на гитаре, – ответил Платон. – И неплохо играет.
– Да, неплохо, – согласился мистер Трелони и сказал капитану: – И, кажется, я узнаю этот романсеро. Вы его пели на Тортуге, капитан. Или что-то подобное пели, помните?
– Я?.. Пел? – удивился капитан. – Я не умею петь, мистер Трелони. Вы же знаете.
Капитан отвернулся к рулевому. Мистер Трелони потрясённо посмотрел на доктора Легга. У того на лице тоже было написано недоумение, потом доктор пожал плечами и пробормотал себе под нос:
– То, что перестаёт получаться, перестаёт и привлекать!
Мистер Трелони грустно улыбнулся.
****