Вы здесь

Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья. Предместья Пате (М. В. Алиева, 2015)

Предместья Пате

(18 июня 1429 года)

– Где они, чёрт побери?! Понять не могу, куда они делись?!

Ла Ир пребывал в таком негодовании, что забылся и чертыхнулся при Жанне, которая наградила его красноречивым взглядом из-под сдвинутых бровей.

– Нет, ты меня прости, конечно… Вот, видишь, осеняю себя крестным знамением и на исповеди покаюсь. Но, куда могло подеваться целое войско, так-таки не понимаю! И, если здесь обошлось без врага рода человеческого, значит, эти чёр… поганые йомены сами, как черти! Прости, Жанна…

Ла Ир возмущался так всё утро, и его можно было понять. Во всём войске, тащившемся по дороге на северо-запад от Менга, не было ни рыцаря, ни лучника, который не задавался бы такими же вопросами.

Накануне, после сдачи Божанси, во второй половине дня, к стенам крепости подошло подкрепление во главе с героем «селёдочной» битвы сэром Джоном Фастольфом. Его солдаты, уже знающие о, почти каждодневных победах французов и их ведьмы, геройским духом совсем не пылали. Они, конечно, выстроились в боевой порядок и даже отправили в крепость герольда с вызовом, но когда тот вернулся с ленивым ответом от французов, что «воевать сегодня уже поздно», скорей всего, выдохнули с облегчением. Да и сам сэр Джон, судя по всему, в сражение не рвался. Объединив свои отряды с теми, которые Талбот, командующий вместо Саффолка, вывел из Божанси по договору с герцогом Алансонским, Фастольф благоразумно решил военных действий пока не предпринимать, а отступить на более выгодные позиции, чтобы, не связываясь с осадой, дать открытое сражение, в котором французы никогда сильны не были.

Впрочем, Талботу такое решение не понравилось. Изрыгая проклятия на медлительного сэра Джона, он нехотя отступил вместе с ним к Менгу, но там гордый дух прославленного воина всё же возмутился, упёрся и Талбот заявил, что без сражения дальше отступать не может! Пришлось Фастольфу согласиться на вылазку. Однако жалкая попытка захватить ночью мост при Менге привела ещё к одному поражению.

Тут уже и Талбот признал, что лучше пока отступить, чтобы собраться с новыми силами, а более всего, с духом, которого явно не хватало. Идти решили к Жуанвилю и отступили так быстро, что последовавшая за ними утром армия противника очень скоро почувствовала себя крайне обескураженной. Объект преследования исчез! Группы разведчиков, без счёта рассылаемые по округе, возвращались ни с чем, заставляя французских командиров волноваться и постоянно ожидать внезапного коварного нападения.

Только Жанна оставалась спокойной.

– Чем поганить свой рот богохульством ты бы, Ла Ир, лучше проверил, хороши ли у тебя шпоры!

– Шпоры? – Не понял рыцарь. – Не хочешь же ты сказать, что нам придётся бежать от них?

– Нет, не хочу. Но шпоры следует проверить всем, потому что, когда побегут ОНИ, догонять их надо будет очень быстро.

Де Ре громко засмеялся. Бастард хмыкнул.

– Ты слышала свои голоса? Ты точно знаешь, что они побегут? – вполголоса спросил Алансон.

– Нет, мой прекрасный герцог, – шепнула в ответ Жанна. – Я просто знаю, что по-другому быть не может.

Она чувствовала себя очень довольной. Под Божанси к французской армии присоединилось целое воинство под командованием Артюра де Ришемон, который предложил свою помощь, невзирая на то, что был отлучён от двора и нелюбим дофином. Помощь очень существенную и очень кстати. Однако, из-за этого чёртового отлучения среди высшего командования разгорелись споры по поводу того, надо ли принимать эту помощь или нет. Многие знали и ценили Ришемона, как умелого воина, но опала запросто могла навлечь на его сторонников недовольство дофина, который и без того относился к этому походу со странной смесью желания и нежелания.

– Мы не должны принимать его, – сразу же заявил Алансон. – Лично я против мессира Артюра ничего не имею, но мой король почтил меня доверием, которое я должен оправдать…

– Разве отказ от помощи может оправдать доверие? – перебила Жанна. – Вы же сами говорили, что герцог Ришемон славный воин.

– Да, но…

– Оправдать доверие можно только победами, которые и делают воинов славными. Если мессир де Ришемон уже доказал, что может побеждать, наша святая обязанность принять его помощь!

– Мой король будет недоволен, – пробормотал Алансон и опустил глаза.

«О, Боже, – подумал он про себя, – до чего глупой кажется вся эта придворная политика рядом с простым здравым смыслом! Как легко и понятно жить, не оглядываясь на условности и соглашаясь с Жанной, у которой нет никакого разлада ни в делах, ни в мыслях Господи, Господи! Надеюсь, я не кажусь ей полным идиотом, когда поступаю, как придворный?!».

По счастью, другие командиры тоже высказались за встречу с Ришемоном, а Бастард-Дюнуа очень к месту напомнил, что до осады Орлеана сам находился в опале, но был призван герцогиней Анжуйской, и дофин не слишком этому противился и даже сказал, что необходимость, продиктованная обстоятельствами, хороший повод исправить ошибки, не признавая их публично… Одним словом, чтобы не затягивать это дело надолго, представители обеих сторон вечером после ухода английского воинства встретились на поле перед крепостью.

– Рада приветствовать вас, сударь! – сказала Жанна, выехав вперед.

– Я тоже вам рад, – ответил Ришемон. – Говорят, англичане вас боятся – никак не могут решить, от кого вы, от Бога или от дьявола.

– А вы не боитесь?

– Чего? – Ришемон пожал плечами. – Я чист душой. Если вы от Бога, то я вас не боюсь. А если от дьявола – боюсь ещё меньше.

Жанна засмеялась.

– Вы прибыли неожиданно, сударь, но поскольку вы прибыли, добро пожаловать во французское войско!

Она сразу оценила, как внушительную численность, так и превосходную экипировку подкрепления. И теперь не могла не радоваться, глядя на своё войско, текущее словно полноводная река, в которую спешат влиться все окрестные речушки.

– Так что нам нужно делать, Жанна? – спросил Алансон, которого очень волновала перспектива пойти не туда и оказаться атакованным с тыла. – Впереди развилка – пересечение дороги на Пате и старой римской дороги. Не видя противника, как мы можем быть уверены, что движемся за ним, а не от него?

– Мы найдём их, герцог, не сомневайтесь. И, когда найдём, атакуем сразу же!

Они ехали по пыльной, протоптанной миллионом ног, копыт и колёс дороге, чувствуя за спиной, словно тяжелый шлейф, присутствие армии, впервые, наверное, за последние лет десять, идущую по своей земле так уверенно, по-хозяйски. Понимание этого, как-то незаметно, само собой расцвело вдруг в мыслях Алансона и потянуло за собой целую череду сменяющих друг друга воспоминаний о неудачных сражениях, обидах и разочарованиях за Азенкур и договор в Труа, безумных надеждах на Чудо… и на другое чудо, о котором говорить невозможно, нельзя, не к месту… Но и молчать уже сил не хватает! И почему-то именно теперь вдруг перехватило дыхание ото всего – от величия момента, от этого поиска, в котором герцогу вдруг почудился азарт… От близости и уединения среди всего этого войска… От летнего дня, наконец!

– Ты так уверена, что я тоже начинаю верить, – сказал Алансон, подъезжая ближе к девушке. – И чувствую нетерпение даже в шпорах, которые крепки, можешь не сомневаться, и тоже думаю, что по-другому быть не может, но не знаю, почему… Может, день сегодня какой-то особенный?

Жанна со странным, новым для неё воодушевлением посмотрела на герцога. Жаркое солнце слепило глаза, воздух вокруг был пропитан тревогой, горелым деревом, страхом убегающего войска, кислым от пота железом, стёртой до черноты седельной кожей – всеми теми смесями, которые наводит для себя война, чтобы обозначать своё присутствие в мире…

И всё же…

Всё же вокруг порхали бабочки, в безмятежном спокойствии потягивалось прозрачными облаками небо и щебет птиц, нет-нет, а и перекрывал монотонное позвякивание уздечек и оружия, скрип колёс тяжелых повозок… И в сердце Жанны тревоги не было.

– Сегодня всё здесь ради нас, – вдохнула она цветочный запах, неизвестно, каким чудом окутавший всадников. – Разве всё это не мир Божий? Надо только смотреть и видеть, и Господь пошлёт знак. Он всегда посылает подсказки тем, кто верит в Его участие…

– Я верю, – прошептал герцог, не сводя глаз с её лица.

– И я верю.

– Я верю в тебя, Жанна.

– А я в тех, кто идёт за мной…

– Я иду за тобой. Помнишь, под Жаржо ты крикнула: «Кто любит меня – за мной!»?

– Я… Я хотела сказать «кто верит».

– А получилось – любит.

– Для меня любовь неотделима от веры…

– Я бы хотел, чтобы ты верила в меня…

– Я верю. Верю вам, как самой себе… мой… прекрасный… герцог…


Она ещё шептала, когда до их слуха донёсся топот копыт несущегося во весь опор коня. Низко пригнувшийся к конской шее всадник летел как раз со стороны северо-запада, где находился городок Пате.

– Ваша светлость, ваша светлость!!! Жанна!!! там, за кустарником ОНИ!!! Они готовят позицию! Их лучники спугнули лань и выдали себя! Что прикажете делать?!

Дурман, вскруживший голову, мгновенно рассеялся.

– Я же говорила! Вот он, знак! Немедленно атакуем их тяжёлой конницей! Пускай Ла Ир и Ксентрайль идут в авангарде и нападают, не раздумывая! Я же с Бастардом и с основными силами…

– Нет! – решительно заявил Алансон. – Сегодня я тебя никуда не пущу! Я сам, Бастард, де Ре, кто угодно, но только не ты! Сражение в поле – не взятие крепости…

– Но у нас восемь тысяч солдат, а у них не более трёх!

– Нет! При Азенкуре у нас было тридцать тысяч… И не спорь! Не спорь пожалуйста… Сейчас каждая минута, как драгоценность!

Войско мгновенно пришло в боевую готовность.

Тяжеловооруженные рыцари, звеня уздечками, скорым маршем развернулись и понеслись по дороге на Пате.

– Не дайте им закрепиться! – кричал на скаку Ла Ир. – Если успеют вбить колья, хуже будет только нам!

Подняв дорожную пыль, авангард исчез из вида подобно грозовой туче, набирающей ярость.

– Ходу! Ходу! – кричали командиры, подгоняя растянувшуюся по дороге армию, хотя в понуканиях никакой нужды не было.

Вся восьмитысячная армия французов, только что робко, ощупью пробиравшаяся по следам противника, за мгновение подобралась словно зверь, почуявший добычу, и рванулась вперёд одним стремительным броском.


* * *


Земля дрогнула и затряслась.

– Французы! Мило-о-орд!!!

Оруженосец графа Шрусбери, командовавшего английским арьергардом, почти визжал, указывая на стремительно приближающиеся клубы пыли. На бледных от ужаса солдат страшно было смотреть.

– Копайте быстрее, что замерли!!!! – заорал Шрусбери.

Ах, чёрт, они так и не успели толком подготовиться!

Эта французская ведьма – пропади она совсем – вынюхала их всё-таки!

Господь, если ты это видишь, почему ты это допускаешь?!

А ведь как всё было хорошо задумано!

Талбот сам выбрал это место, сказал, что лучше не придумать. За невысоким кустарником, вдоль дороги, разместился бы арьергард из пятисот лучников, которые, пользуясь тем, что противник потерял их из вида, подготовили бы позицию, укрепили её и, дав пройти первым отрядам французов, начали бы массированный обстрел, пока основные силы, которые Фастольф отвёл на невысокий холм неподалёку, не развернутся в полном боевом порядке и не перейдут в наступление.

О да, всё было бы хорошо, кабы не те несколько идиотов, тела которых качаются сейчас на деревьях в том перелеске! Им, видите ли, захотелось поохотиться! А чёртова лань, которую они упустили, возьми и выбеги прямо на французов!..

– Стреляйте! Стреляйте же, чёрт вас всех раздери!!!

О, Господь, почему ты всё это допускаешь!!!

Уже через минуту после того, как тяжёлые французские конники прорвали недостроенные укрепления, Шрусбери стало ясно, что с его арьергардом покончено. Но он всё равно вытащил меч из ножен, готовясь дорого продать хотя бы свою жизнь.

Что толку, что Талбот спешит на помощь со своими отрядами?! Следом за конницей уже накатывала мощь основных сил французского войска. И началось… Нет, уже не сражение. Сражением нельзя называть преследование бегущих в страхе людей. И сэр Джон Фастольф с высоты холма на котором он держал свою армию, над собственными действиями долго не задумывался.

– Отступаем, – пробормотал он, чувствуя подступающую к горлу панику.

Внизу, в этой бойне, какой-то рыцарь, прямо на его глазах, широким взмахом опрокинул на землю Талбота.

– Отступа-аем!!! Бего-о-ом!!!

Поводья путались в руках. Взбешённый шпорами конь хрипел. Перед глазами сэра Джона коротко мелькнули перекошенные лица командиров.

– И не возражать! Если тут колдовство, спасайте свои души!

О, никто и не возражал.

Треть английского воинства покинула место гибели двух тысяч своих товарищей меньше чем через час после начала сражения, оставив пленными многих знатных лордов. Шрусбери тоже было отказано в геройской гибели. Словно издеваясь, французские конники объезжали его, готового умереть, но не сдаться. И только когда все пятьсот лучников арьергарда были перебиты, барон де Ре подъехал к лорду почти вплотную и попросил его меч.

– Будь ты проклят, слуга дьявола! – по-английски прохрипел Шрусбери, швыряя оружие на землю.

Но барон его понял.

Смачно сплюнув на брошенный меч, он подобрал поводья и поскакал прочь, сказав на прощание:

– Не считайте себя моим пленником, милорд. Я беру только рыцарей, которые дорожат своим мечом, потому что клялись на его рукояти в верности Господу. Свой меч вы бросили, и для меня вы больше не рыцарь!

Шрусбери принял на выкуп какой-то безвестный дворянин, но Алансон решил всё же выказать почтение именитым военачальникам и откупил на себя и Талбота, и Шрусбери, и некоторых других.

– Победитель должен быть милосердным, – возвестил он громко, чтобы слышала и Жанна. – Мой король примет вас, как почётных пленников.

– Ну да, с которых он откроет счёт остальным…

Усмехнувшись тем, кто услышал его замечание, Ла Ир стянул с головы шлем и осмотрелся.

Перепаханное сражением поле было щедро засеяно английскими трупами.

– Хорошая работа, – выдохнул он.

На заляпанном кровью и пылью лице сверкнули зубы, обнаженные улыбкой.

– Это наш Азенкур, только без грязи…