НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
У Жанны началась новая жизнь, которая, с одной стороны, очень нравилась – ее окружали красивые вещи, девушку вкусно кормили, красиво одевали, с ней общались вежливые, также красиво одетые люди, с другой – довольно скоро эта жизнь стала невыносимой. К Жанне потянулось множество придворных, но все только чтобы разглядеть поближе диковинку из деревни. Многие настойчиво просили показать какое-нибудь чудо.
Девушке очень хотелось сказать, что придворные ничуть не лучше любопытствующих в Вокулёре. Она как могла объясняла, что не может совершать никакие чудеса, только выполняет волю Голосов, которые велели спасать Орлеан и Францию и короновать дофина Карла. Ей так надоело твердить это раз за разом, что иногда девушка сдерживалась с трудом.
Кроме того, ей пришлось пройти унизительную процедуру – придворные дамы в присутствии королевы-тещи дофина Иоланты обследовали Жанну на предмет того, действительно ли она дева. С изумлением убедившись, что пастушка не соврала, королева покачала головой:
– Если бы вы знали, дитя, чего себя лишаете!
Жанна даже не поняла, о чем сокрушается королева, и переспросила:
– Чего?
Остальные рассмеялись. Королева тоже чуть смутилась:
– Вот познаете любовь с мужчиной, тогда поймете…
– Я не могу!
– Не можете познать любовь?
Это было уже интересно, дамы навострили ушки, предвкушая пикантные подробности. Будет что рассказать. Но Жанна разочаровала:
– Я должна оставаться Девой, пока не выполню все, ради чего ушла из дома.
Иоланта чуть поморщилась, эта девчонка не так умна, как о ней говорят.
– Не думаю, что это вам удастся, милочка, учитывая интерес к вам со стороны красавца де Ре.
Вердикт был единодушным: конечно, Дева довольно мила, но глуповата, хитрости, тем более женской, нет ни на грош! Дамы почувствовали, что опасности от этой убежденной дурочки ждать не стоит, а потому пусть общается с их мужьями спокойно. Это даже на руку, скорее поймут, что никакая деревенская красотка не сможет тягаться с утонченной придворной дамой!
Быстро убедившись, что Жанна ни с кем тягаться вообще не собирается, ее интересуют только освобождение Орлеана и коронация Карла, дамы стали приветливей, даже обнаруживая вполне искренние чувства.
Вместе с ней сенешаль Рауль де Гокур поселил двух дам, помогавших в ежедневных делах, это было очень кстати, потому что девушка иногда не знала, как себя вести. Мало того, сын одной из дам, Луи де Конт, прозванный Мюго, стал ее пажом! Жить в замке, почти каждый день встречаться с королем, иметь собственного пажа… Это была сказка!
Но Жанна торопилась вырваться из этой сказки. Куда? К страдающему в осаде Орлеану! Она не понимала, почему дофин, на словах согласный с необходимостью помочь городу, все тянет и тянет. Объяснил барон Жиль де Ре.
Он появился у Жанны не сразу, а через пару дней после ее обследования королевой Иолантой. Вел себя по-хозяйски, смотрел уверенно. Позже Жанна поняла, что это обычное поведение барона, недаром его дед внушал внуку, что де Ре выше даже законов Франции!
Зато сам барон был несколько смущен тем, что увидел. Ему сказали, что девушка молится. Хорошо, подождем, кивнул Жиль. Шли минута за минутой, а конца этой молитве не предвиделось. Что она там, красоту наводит, что ли? Но барона вовсе не интересовало, как девчонка выглядит, и он отправился прямо к ней в комнату, не обращая внимания на возмущение хозяйки дома.
Дверь распахнулась неожиданно, но Жанна даже не повернула головы. Она действительно стояла на молитвенной скамеечке, сложив руки перед собой, глаза устремлены к распятию, губы что-то шепчут. Жиль мысленно усмехнулся: изображает святость, как и положено посланнице Господа? Посмотрим, насколько ее хватит. Барон стоял, опершись плечом о косяк двери, и пристально наблюдал, не отрывая глаз от лица девушки и выжидая момент, когда та не выдержит и бросит корчить из себя святую. Постепенно его самого стало захватывать, девчонка явно беседовала то ли со своими святыми, то ли вообще с Господом. Причем именно беседовала, а не просто молила. Барону стало чуть не по себе, вот еще, принесло в Шинон блаженную! А его угораздило с этой чокнутой связаться, как теперь быть? Он был намерен учить девчонку хотя бы держаться в седле, а она собирается проводить часы, стоя на коленях? Жиль де Ре сам не пропускал мессы и не забывал молитвы, но не до такой же степени!
Лицо девчонки (как ее зовут-то?) просветленное, такое не каждый день встретишь…
Сколько прошло времени, барон даже не понял, наконец она закончила молитву, в последний раз перекрестилась, встала со скамеечки и только тогда, кажется, заметила Жиля де Ре. Во всяком случае, ее смущение показалось ему искренним. Она стояла под оценивающим взглядом барона, опустив руки и не зная, что сказать. К Жилю вернулась его привычная надменность:
– Ну, ты еще не передумала вести за собой войско на Орлеан?
И тут девушку прорвало:
– Я-то нет! А вот вы?! – Не обращая внимания на приподнявшуюся бровь барона (пусть удивляется сколько угодно!), она продолжила: – Не надоело болтать?! Одни разговоры, и никакого дела! Все вежливые, улыбчивые, и никто ничего не делает!
Бровь Жиля де Ре давно вернулась на место, он внимательно наблюдал, как девушка горячится. Наконец барон чуть улыбнулся:
– Тебе плохо здесь живется?
– Хорошо! Но в Орлеане каждый день гибнут люди, а в Шиноне одни разговоры!
– Скоро приедет герцог Алансонский, думаю, его появление будет последней каплей, которая заставит дофина начать действовать. И армия готова. А теперь о деле. Поскольку приглядывать за тобой в походе буду я, хочу быть уверен, что ты сможешь хотя бы не свалиться с лошади. Ездить умеешь?
– Умею.
– Пойдем, покажешь.
С этой минуты у Жанны началась довольно тяжелая учеба. Хотя в Вокулёре и по дороге в Шинон она успела многому научиться, почти все умения Жиль де Ре забраковал и принялся немилосердно гонять девушку, заново обучая держаться в седле, держать меч, а также приемам ближнего боя.
Ответ на попытки воспротивиться такой учебе – «Я не буду убивать людей!» – был жестким:
– Куда ты денешься? Когда встанет вопрос, погибать самой или погубить врага, поневоле схватишься за меч. И я не желаю, чтобы твою глупую голову снесли раньше, чем ты успеешь понять, что происходит! Бери меч!
Он гонял ее до седьмого пота, как кутенка швырял в седло и заставлял скакать во весь опор, примечая все, что встретится по пути, без конца тренировал сначала с деревянным мечом в руке, а потом и с настоящим. И хотя Жанне действительно не пришлось никому рубить головы, умение отбивать удары, которому ее научил Жиль де Ре, не раз выручало.
Болели руки и ноги, кружилась голова, но учитель был безжалостен:
– В бою будет тяжелее! Ты думаешь, стоит тебе появиться, и все враги сами сложат оружие?
– Надеюсь! – огрызнулась Жанна.
– Дай бог, только, думаю, все будет не так просто.
Жиль де Ре не делал из их занятий никакой тайны, и вскоре по городу разнеслось: Дева готовится воевать! Дева учится владеть мечом, Дева часами скачет на лошади и стреляет из лука…
Иногда Жанна сама не могла понять, что происходит. Насмешливые глаза Жиля де Ре заставляли ее вытворять то, на что она еще вчера посчитала бы себя неспособной. Любые попытки воспротивиться пресекались самым жестоким образом: барон либо хватал ее за шкирку и швырял в седло, подхлестывая при этом коня, либо высмеивал:
– Ты же желала быть Девой Воительницей, освобождающей Орлеан! В том, что ты просто дева, особой заслуги нет, а до воительницы еще учиться и учиться!
– Почему это?!
– Что почему? Почему нет заслуги? Да кому ты нужна такая…
– Какая?! – невольно взвилась Жанна.
– Посмотри, – Жиль де Ре подтащил ее за рукав к окну, показывая на гарцующего под одной из придворных дам коня, – видишь, как она держится в седле? Изящно, красиво, залюбуешься. А ты? Мешок с… с требухой, не лучше. Ты думаешь, просто взгромоздиться на лошадь значит уметь на ней ездить?!
– Я преодолела путь от Вокулёра до Шинона!
– Согласен, не близко. Но больше всего при этом жалею твою клячу, вот уж кому пришлось несладко! И хорошего коня ты от меня не получишь, пока не научишься беречь спину своей дрянной кобыле. Не сопи, это некрасиво!
У Жанны сжимались кулаки от желания наброситься на противного барона. А тот спокойно и насмешливо наблюдал, как дрожат у девушки губы, словно подталкивая: ну, напади, напади! Жанна брала себя в руки и смирялась, снова и снова проводя по многу часов то в седле, то в учебе с тяжеленным мечом в руке. Иногда она не понимала себя: почему слушается жестокого насмешливого барона? Ведь можно попросить дофина освободить ее от такой тяжелой опеки. Но появлялась мысль, что таким образом Жиль де Ре просто намерен заставить ее отступить. Нет, она не сдастся и не отступит! А все, чему учит этот противный барон, пожалуй, действительно может пригодиться. Когда однажды ее давний друг Бертран де Пуланжи увидел, как девушка держится в седле, ахнул:
– Жанна, тебя не узнать, ты словно амазонка!
Кто такая амазонка, девушка, конечно, не знала, но спрашивать не стала. Зато похвасталась этим отзывом перед Жилем де Ре. Тот несколько мгновений внимательно смотрел на подопечную, а потом чуть улыбнулся:
– Ты хоть знаешь, кто такие амазонки?
Жанна старалась не лгать, правда, это не всегда получалось, бывали мелкие грешки, но тут не смогла удержаться:
– Конечно!
Барон немедленно плюхнулся на стул, привычно закинул ногу на ногу и поинтересовался:
– Ну и кто?
Вот почему любое общение с Жилем де Ре обязательно провоцировало ее на что-то не слишком хорошее? Жанне непременно хотелось возражать, она становилась строптивой и даже лгала! Словно барон вытаскивал наружу все самое худшее, что было в ее душе. Иногда становилось страшно, но все равно тянуло к этому насмешнику, как человека, стоящего на краю пропасти, тянет шагнуть вниз. Нет, Жанне не думалось о нем как о мужчине, привлекала странная, точно раненая душа.
При всей жесткости общения и попытках продемонстрировать ей самой, что внутри не только белый снег, но и черная грязь, Жиль де Ре никогда не заканчивал разговор без того, чтобы показать Жанне, что она прекрасна. В душе, конечно. Вот и сейчас усмехнулся, поняв, что ответить девушка не сможет. Встал, взял за подбородок и вгляделся в лицо:
– Никогда не делай вид, что знаешь. Не знать не стыдно, стыдно не хотеть знать. Ты умеешь читать?
И что она должна была ответить? Только помотала головой.
– Научиться хочешь?
Кивок.
– Закончим это безобразие, научу. Только постарайся не вляпаться во что-нибудь, где тебе снесут башку. Без нее учиться как-то неудобно.
Жанна поневоле улыбнулась. Вокруг нее со времени ухода из дома были самые разные люди, кто-то насмехался, кто-то горячо поддерживал, кто-то завидовал, кто-то считал ненормальной. Но такого, как этот барон, больше не было. Жиль де Ре вел себя так, словно она принадлежала ему лично, причем принадлежала целиком, без остатка. Сила его натуры такова, что девушка сопротивлялась с трудом. Странно, но иногда хотелось… попросту прижаться к его плечу, словно барон мог защитить от тяжести этого мира.
А однажды Жанна вдруг поймала его… восхищенный взгляд! Нет, он не восхищался ею как женщиной, отнюдь. И даже как способной ученицей. Где бы ни оказывалась Дева, на улице вокруг нее немедленно собиралась толпа, девушку приветствовали, желали удачи, каждый норовил дотронуться хотя бы до ее стремени, до уздечки ее коня. Вот и в тот день она попала в такую же восторженную массу людей, желавшую увидеть свою Деву. На глазах у многих даже были слезы радости, женщины протягивали ей детей, чтобы только коснулась, чтобы поделилась своей благодатью.
Жанна и сама не понимала, сколько времени прошло с той минуты, как она окружена восторженной толпой. Оглянувшись, девушка вдруг увидела, что Жиль де Ре наблюдает, остановив своего коня, хотя мог бы проехать дальше. И в его глазах не было ни привычной насмешки, ни вызова, барон восхищался, словно ему передалась радость простых горожан.
Он ничего не сказал своей подопечной, словно и не было того случая, однако такое повторялось, стоило им выбраться на улицы города. И ни разу Жиль де Ре не осадил людей и не поторопил саму Деву, он явно одобрял их любовь и восторг.
В тот день с утра стояла прекрасная погода, барон Жиль де Ре не появлялся, а потому Жанна собралась выехать на долгую прогулку сама, только в сопровождении пажа Мюго. Жиль никогда не предупреждал, что собирается делать, и не объяснял, куда временами исчезает. К чему? И кому объяснять, этой девчонке?
Но уехать не удалось, зачем-то позвал дофин. Жанна предвидела долгую беседу с нудным Карлом вместо веселой прогулки, но старалась не слишком раздражаться из-за этого. Дофин все же странный, в нем словно уживались два человека: один любил верховую езду и соколиную охоту, мог часами скакать во весь опор, а второй страшно боялся всего подряд. Особенно деревянных полов. Карл слишком хорошо помнил ощущение ужаса, когда под ними вдруг провалился подпиленный пол и несколько придворных погибло. Сам дофин не только остался цел, но и не получил ни царапины, но после того покушения видеть деревянные полы не мог, их всегда покрывали толстыми коврами. И сквозняков Карл тоже боялся…
Однако в комнате, где за плотно закрытыми окнами сидел дофин, Жанну ждало новое интересное знакомство. Стоило самой девушке войти, как следом появился стройный молодой человек. Его отличали приятная, несмотря на длинноватый, как у Карла, нос, внешность и изысканные манеры.
На лице дофина появилось подобие улыбки:
– Вот вам еще один горячий сторонник спасения Орлеана – мой кузен герцог Алансонский.
– Вы вовремя, герцог, скоро нам предстоят горячие дни. Чем больше королевской крови будет с нами, тем лучше.
Герцог горячо поддержал намерение Жанны, он поверил в ее предназначение и объявил, что намерен участвовать в походе обязательно. Мало того, герцог пригласил Жанну в Сомюр, где жили его жена и мать. Жанна обещала им вернуть дорогого человека в целости и сохранности.
Жиль де Ре все это время где-то отсутствовал. Зато герцог Алансонский, восхищенный умением Жанны держаться в седле, подарил ей красавца коня, чему девушка очень обрадовалась, ведь ее мучитель пока не позволял садиться на приличную лошадь, все еще держа подопечную на старой кобылке, подаренной ей в Вокулёре.
– Вы поистине необычная Дева, посланная нам Господом!
Он с удовольствием фехтовал с ней, откровенно поддаваясь, чтобы сделать Жанне приятное, чего она не поняла, восторгался ее посадкой в седле, тем, как владеет копьем… Всем, за что барон немилосердно ругал. Герцог же хвалил и хвалил… При этом даже забывалось, что все умения добыты упорными тренировками под строгим надзором Жиля де Ре.
Вернувшись через несколько дней, барон с изумлением обнаружил, что у Жанны новый покровитель и что мысли девушки заняты герцогом слишком сильно…
– Тебе нравится герцог?
Жанна только пожала плечами:
– Он всем нравится.
– Кому всем? Если ты имеешь в виду дофина, то ошибаешься. Если епископа, тоже. Мой кузен Тремуйль его терпеть не может…
– А вы?
– А я смотрю на чудного герцога вполне реалистично. Он не отличается ни глубиной ума, ни широтой взглядов, вспыльчив, завистлив, тщеславен, несдержан в словах. Но суеверен не меньше дофина, а потому поверил в твои Голоса с первых минут, можешь радоваться.
Жанну задела такая характеристика, данная герцогу.
– Вы ему просто завидуете!
Барон изумленно раскрыл глаза:
– Завидую? В чем? Герцог не знает и сотой доли того, что знаю я, с трудом складывает буквы в слова. Его шпагу я мог бы выбить из рук уже вторым ударом, хотя сам он считает себя прекрасным фехтовальщиком. Я могу купить все его земли, даже не почувствовав расходов на это. Мои лошади куда лучше, чем у него!
– Однако он подарил мне нового коня, а не вы!
– Ах, вот в чем дело! Мы влюбились в герцога за лошадку… Надеюсь, ты не сбила ей спину своей задницей в первый же день? Это не вокулеровская кляча, которой все равно, кого тащить на себе, тебя или Тремуйля.
– Лошадь прекрасная! А вам завидно.
– Лошадь и правда хороша, именно потому я с тебя строго спрошу за потерянную подкову с ее копыта и за то, что ты даже не сообразила полюбопытствовать, отчего она прихрамывает! – голос Жиля де Ре загромыхал. Жанна растерянно смотрела на своего учителя-мучителя. Откуда он узнал о том, что новая лошадь в первый же день захромала? – Что хлопаешь глазами, как глупая овца?! Воительница называется, голова забита герцогом вместо дела! Надеюсь, ты хоть не отдалась ему в ближайших кустах?
Жанна задохнулась от возмущения, ей хотелось просто разорвать противного барона в клочья. А тот удовлетворенно кивнул:
– Судя по твоему возмущению, этого не произошло. Умоляю, потерпи до окончания военного похода, а там можешь… м-м… любить кого хочешь.
– Как вы смеете?! У герцога прекрасная жена, которую он очень любит!
– Ага, значит, мы уже знакомы с супругой… Стоит на пару дней отлучиться, как у тебя тысяча новостей! Ты права, прекрасная и любит. А как не любить, если ради выкупа его из плена она заложила свои драгоценности, а он теперь ломает голову над тем, как вызволить тестя – герцога Орлеанского.
– Вы злой и завистливый!
– Ого! – Жиль смотрел на Жанну с явным интересом. – Ты становишься более человечной, чем была раньше.
Девушка чуть растерялась, потом сокрушенно помотала головой:
– Нет, рядом с вами я становлюсь куда хуже, чем была раньше.
И тут барон довольно расхохотался:
– Дурочка! Ты думаешь, достоинство человека в том, чтобы быть всегда чистеньким, не встречаясь с пакостью? Нет, куда важнее другое твое качество – к тебе не пристает грязь, даже если ты ее касаешься. Вот это постарайся не потерять. А нимб святой… да кому он нужен!
И снова Жанне показалось, что она заглянула в преисподнюю. Девушка в ужасе прошептала:
– Мы с вами умрем одинаковой смертью…
Барон замер, широко раскрыв глаза, потом привычно фыркнул:
– Значит, тебе придется жить долго и счастливо. Или со славой погибнуть в этой войне, потому как на иную смерть я не согласен!
Если бы они знали, сколь вещими окажутся слова Жанны! Они действительно были обвинены каждый в свое время в ереси, отлучены от Церкви каждый за свое и сожжены на кострах. Только барона прежде повесили, то ли боясь, что он сумеет подкупить и палача, то ли опасаясь, что улетит прямо со сложенного хвороста.
Жанна не узнавала сама себя. С детства она считалась и была очень доброй девочкой, жалевшей всех и все, никогда даже не раздражалась, а рядом с бароном стала временами злиться и кипеть гневом. Жиль де Ре провоцировал эти чувства, намеренно задевая ее. Иногда его хотелось просто ударить!
Однажды девушка не выдержала и хмуро поинтересовалась:
– Зачем вы меня злите? Стараетесь сделать хуже? Это грех.
Барон с интересом поглядел на подопечную, вздохнул и присел рядом.
– Жанна, если ты полагаешь, что врага можно победить увещеваниями, то сильно ошибаешься и потерпишь поражение, а это не входит в мои планы. На штурм нельзя идти с блаженной улыбкой на устах, не успеешь крикнуть «мама!», как эта улыбка слетит вместе с головой. Противника не побеждают уговорами, годоны пришли во Францию с мечом, и гнать их нужно тоже оружием. А значит, мы должны быть сильнее! – Он встал и прошелся по комнате. – А зачем?.. Как ты думаешь, почему я гоняю тебя у всего Шинона на виду? Потому что, глядя на тебя, Деву, сотни других дурней, вчера не державших оружия в руках, теперь носятся с копьями наперевес и дерутся деревянными мечами. В другое время нанять их и обучить стоило бы сумасшедших денег, а сейчас это делается бесплатно, просто потому что люди хотят помочь своей Деве, идти за тобой!
Жанна ахнула:
– Я нужна вам из-за денег?
Бровь барона приподнялась:
– А ты думала для чего? Неужели мне больше нечем заняться, как только возиться с девчонкой-неумехой? Или вообразила себя принцессой только из-за того, что герцог ежедневно делает тебе кучу комплиментов?
Едва сквозь привычную надменность проглянуло истинное лицо, как он тут же стал прежним. Жанну захлестнула обида:
– Вы можете больше не возиться со мной! Я не потерплю поражения, потому что меня поддерживает Господь!
– Ого! Мы уже научились обижаться. Ты из святоши становишься человеком, это мне нравится куда больше.
– Вы делаете меня хуже, чем я есть!
– Неправда, я просто напоминаю, что кроме неба есть еще и земля и если не смотреть под ноги, то можно упасть. Смотри хоть иногда, пожалуйста. – Уже у двери он обернулся, снова насмешливо блеснули большие глаза: – А возиться с тобой я буду! Слишком много сил и денег вложил, чтобы бросить на полпути! Ты еще освободишь Орлеан и притащишь этого недотепу в Реймс. Вот после того тебя можно будет бросить.
Глядя вслед ушедшему барону, Жанна пыталась разобраться сама в себе. Да, конечно, она сильно изменилась, и непонятно, хорошо это или плохо. Ей по-прежнему жалко любого обиженного, она по-прежнему горела желанием освободить Орлеан, в чем барон девушку поддерживал, но Жанна стала видеть людские недостатки, не осуждая их при этом. Зато теперь деревенская простушка была готова дать отпор любому. Хорошо это или плохо? Может, Жиль прав, и добро должно быть с кулаками? И все равно Жанна не представляла, как можно убивать людей, даже если это враги…
Однажды де Ре сказал, что Жанна с дофином словно спят, только каждый по-своему. Тогда она не поняла, о чем речь, а теперь вдруг осознала: Жиль старательно пробуждал в ней чувства, раньше совершенно незнакомые, – досаду, возмущение, даже злость. Вызывал их по отношению к себе, при этом временами оговаривая, что злиться надо будет на врага.
Жанна пыталась внушить ему, что победить можно и словом, это вызывало у барона приступы смеха.
– Но Иисус побеждал добрым словом, а не злостью. И многие святые тоже.
– Иисус – да, но вот святых в наших краях давненько не наблюдалось. Правда, если тебе действительно удастся без применения силы уговорить англичан уйти от Орлеана, я признаю тебя святой и объявлю об этом всему миру! Только боюсь, что нам все же придется надрать им уши и задницы безо всяких увещеваний. Спустись с небес на землю хотя бы на время похода, прошу тебя! – И тут же следовала новая насмешка: – А то мне как-то совестно давать по шее святой!
А однажды, сама не зная почему, Жанна вдруг заявила барону:
– Вы совсем не такой, каким стараетесь казаться!
Его черные глаза уставились в нее, и в этот раз она не увидела преисподнюю… Жиль де Ре отвел взгляд первым, чуть задумчиво хмыкнув:
– Может, ты и права…
И обычной насмешки не последовало.
Барон задал один вопрос, ответ на который Жанне пришлось искать в самой себе:
– Слушай, я заметил, что ты смущаешься всеобщей любви, особенно когда тебя окружает народ и начинает вопить от восторга. Почему, разве это не приятно, когда тебя боготворят?
Девушка даже вздрогнула при слове «боготворят».
– За что меня возносить, ведь я ничего не сделала? Они кричат, словно я героиня…
– Вот только не говори, что ты такая же, как все, это будет выглядеть как набивание себе цены.
На глазах Жанны выступили слезы:
– Вот и вы тоже! Я действительно такая, как все! Просто меня Господь избрал, чтобы я показала Франции, куда идти и что делать!
Жиль де Ре замер, задумавшись. Непохоже, чтобы она набивала себе цену, эта девчонка действительно так и думает.
– Ты полагаешь, что Господь любого может выбрать для такой роли? Тогда проще было бы поручить это вон Бартоломи или епископу, а не тащить тебя из деревни, с границы с Лотарингией.
– Но я и правда не знаю, почему меня… Только я об этом не думаю, это Его воля. Жалко времени, которое проходит впустую, дело надо делать, а я сижу здесь. Не о себе надо думать, а о том, что должна сделать.
Чокнутая, сказал бы еще вчера Жиль, но сегодня все было иначе. Он уже понял, что не чокнутая и не блаженная, она человек, твердо поверивший в свое предназначение и теперь рвущийся выполнить его любой ценой. Стало страшно, а если этой ценой окажется ее жизнь?! Кажется, спросил вслух, потому что девчонка испуганно застыла, вытаращив на барона глаза, потом как-то по-особенному тихо покачала головой:
– Если это понадобится…
– Ты готова отдать жизнь, чтобы дофин проснулся и погнал годонов, которых сама и в глаза не видела?!
У нее снова слезы, жить хотелось, все же совсем молоденькая.
– Если иначе нельзя…
Жиль де Ре замер, уставившись в эти черные глаза. Девчонка явилась из своей деревни, которой война хоть и коснулась, но не так уж сильно, чтобы, если понадобится, пожертвовать собой ради людей, которых она никогда не видела и, возможно, не увидит… Нет, она чокнутая! Или святая…
Бартоломи с удивлением качал головой, встреча с этой девчонкой что-то изменила в бароне, и слуга никак не мог понять, нравятся ему эти перемены или нет. Временами он мог поклясться, что Жиль де Ре готов посвятить Деве свою жизнь. Этого еще не хватало! Барон всегда был в определенной степени не в себе, а уж к чему приведет общение с этой святой…
Слуга проводил взглядом своего хозяина, поскакавшего непонятно куда непонятно зачем.
Конь действительно нес барона Жиля де Ре подальше от Шинона. Особых дел вне города у него не было, просто хотелось разобраться в себе самом.
Жизнь Жиля была ясной и легкой, особенно с тех пор, как после гибели отца и второго замужества матери они с братом перебрались к деду. Дед научил внука получать удовольствие от всего – чтения книг и бешеной скачки на отличной лошади, от размышлений и умелого владения мечом, вкусной еды, красивых женщин, каждого прожитого дня. А еще внушил, что их род выше всех, даже выше законов Франции. Основания для этого были, они вели свою родословную от самого Карла Великого!
В шестнадцать Жиль увидел юную Катрин, влюбился и, опасаясь не получить разрешения на брак, потому как приходился очаровательной соседке в некотором роде кузеном, не без помощи деда попросту умыкнул девушку. Разрешение было получено, брак состоялся, принеся юному барону дополнительно к его собственным огромные владения в качестве приданого невесты, а самой молодой супруге заботы о родившейся дочери.
Но пришло время, когда Жиль заскучал, захотелось не просто носиться по полям или сидеть в библиотеке, а участвовать в общей жизни Франции. Молодого барона норовили заполучить на свою сторону и англичане, и бургундский герцог Филипп, ведь огромные, к тому же не разоренные войной владения Жиля делали его богатейшим человеком в стране. Но он выбрал несчастного дофина Карла, просто потому, что у того шамбелланом был кузен Жиля де Тремуйль. Толстяк Тремуйль вовсе не был так уж симпатичен барону, как и рохля Карл, просто надо же быть при ком-то.
Ссудивший дофину немалые деньги Жиль быстро понял, что полусонный Карл тратит их вовсе не на то, что нужно, а приведенный самим бароном большой отряд всадников скоро вовсе забудет, чего ради встал под знамена де Ре с черным крестом на золотом фоне. Жиль прекрасно понимал опасность безделья для своих людей, потому поселил их вне Шинона и постоянно гонял, совершенствуя воинское умение. Доставалось не одной Жанне.
А потом появилась эта девчонка…
Жиль давно ломал голову над тем, как заставить дофина делать хоть что-то, и временами попросту жалел, что выбрал его, а не Филиппа Бургундского, тот при серьезной поддержке вполне мог порвать с англичанами. Барон хорошо знал предсказания о Деве, которой предстояло спасти Францию, верил в них. Но одно дело верить в слова Мерлина и совсем другое поверить, что этой Девой может оказаться деревенская неумеха из Домреми. Всевозможных пророчиц, заявлявших, что они что-то видели или слышали, ежедневно появлялось множество, они срывали свой куш и либо бесследно исчезали, либо бывали с позором изгнаны.
До сих пор прорицатели делились на две категории: у одних глаза так и зыркали по сторонам, стараясь приглядеть, чем бы еще поживиться, вторые были просто полоумными, с такими даже разговаривать не хотелось. Эта девчонка была другой, она, кажется, искренне верила, что пришла в Шинон из своей глухомани по делу, а дело-то – всего-навсего снять осаду с Орлеана и короновать Карла! Как только выполнит, так сразу обратно к своим овцам и навозу.
В первое время Жиль не принял девчонку всерьез, хотя слова Бартоломи, что солдаты готовы за дурехой в бой, заставили барона возиться с деревенщиной. Он быстро понял, что крепкой деревенской красотке, называющей себя Девой, поверят больше, чем призывам, например, герцога Алансонского, и решил использовать малышку в своих целях. А пока Карл тянул привычную песню про «подумать» и «посоветоваться», барон решил чуть понатаскать девчонку, чтобы не болталась на лошади как мешок с костями.
И вот тут началось удивительное. Разве мог Жиль, начиная возню с этой дурехой, предположить, чем все обернется?
Девчонка оказалась настырной, чем жестче Жиль гонял ее, тем упорней она овладевала нужными умениями. Другая давно бы все бросила и сбежала, а эта до синяков сбивала все, что можно, но терпела. Барон за пару недель заставил ее научиться тому, чего здоровенных мужиков учил месяцами. И научилась ведь! Иногда Жилю даже становилось жаль бедолагу, но он понимал, что пожалеть значит погубить все достигнутое. А чтобы девчонка не заметила непривычного для де Ре чувства, его приходилось скрывать за насмешкой.
Жиль спрашивал себя: не влюбился ли? И честно отвечал: нет! Просто из-за ее настырности постепенно появилось уважение. Если бы всего месяц назад кто-нибудь сказал барону, что он, Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, граф де Бриеннь, ведущий свой род от Карла Великого, может уважать неграмотную деревенскую девчонку, Жиль даже смеяться бы не стал, посчитав это несусветной глупостью!
Но у неграмотной деревенщины оказался особенный ум, даже не ум, а скорее мудрость. Сколько ей? Сама не знает, кажется, семнадцать. В ее возрасте Жиль владел несколькими языками и прочитал почти всю огромную дедову библиотеку, но мудростью похвастать не мог. А для нее все просто и ясно – как жить, что любить или ненавидеть, во что верить. Девчонка ведала истинную цену всему. Из книг такое не почерпнешь, Жиль подозревал, что сказывается многовековой опыт ее деревенских предков. И свое смущение перед ее мудростью снова скрывал за насмешкой.
Но не упорство и не разумность Жанны по-настоящему потрясли Жиля де Ре.
Все началось с попыток сбить с нее, как это называл для себя барон, «налет святости». Зачем он начал доказывать девушке, что и в ее душе тоже много всякого? И ей ли доказывал или больше себе? Скорее, себе. Пытался вызвать у нее обиду, злость, раздражение и даже ненависть… Зачем? Она вспыхивала, переживала все это и снова становилась прежней – целеустремленной, разумной и доброй девчонкой, твердо верящей в свое предназначение. Так закалялись клинки – из огня и в холод.
Почему Жиль это делал? Нутром чуя, что она лучше и выше, норовил опустить до себя или убедиться, что сделать это невозможно? Нет, такого не было, вот почему-то именно с этой девчонкой не возникало желания унизить, показать ее место. Скорее доказывал ей самой, что она не блаженная дура, существующая отдельно от остального мира, а нормальный человек с нормальными чувствами, только много лучше остальных. И вдруг осознал то, о чем однажды сказал Жанне: к ней не пристает грязь! А девчонка обижалась, что старается сделать ее хуже.
А потом вдруг пришло понимание главного.
Это случилось ясным весенним утром. Им нужно было проехать через часть города, включая рыночную площадь, и Жиль, как обычно, ускакал вперед, не слишком заботясь о девчонке: догонит, куда ей деться? Но через пару улиц вдруг понял, что народ спешит ему навстречу к площади, а самой Жанны сзади нет. Пришлось остановиться, поджидая. С досадой оглядываясь и представляя, как будет отчитывать зазевавшуюся дуреху, Жиль вдруг услышал возгласы: «Дева! Там Дева!»
Что?! Еще одна претендентка на спасение отечества?! Это уже слишком, двоих барон уже не вынесет, с одной-то не справиться! И эта дуреха небось застряла, глазея на конкурентку. Жиль с досадой повернул коня обратно, но, выехав на площадь, которую совсем недавно миновал, обомлел. В плотной толпе горожан была его подопечная! Именно к этой девчонке спешили люди с возгласом: «Дева!» Они раньше дофина, раньше епископа, раньше самого Жиля поняли, душой почувствовали что-то самое важное.
Первым побуждением барона было крикнуть, чтобы выбиралась из толпы, хотя сделать это трудно, ее хватали за стремена, тянулись руками, норовили хотя бы дотронуться, кричали что-то приветственное… И тут…
Словно из темного подвала вышел на яркий солнечный свет. Жиль вдруг увидел, что это ОНА! ТА САМАЯ ДЕВА! Та, которую Господь послал для спасения Франции!
Барон замер, дыхание перехватило так, что сам вместе с конем едва не рухнул на колени, чтобы тянуться руками к ее стремени! Губы невольно прошептали: «Господи! Верую!»
Сколько стоял так, уставившись, не знал. А толпа все росла, добрая половина Шинона сбежалась приветствовать Деву.
Потрясенный Жиль пытался понять, где были его глаза?! Как он мог проглядеть Божью волю?! Кто же она, если не Дева? Настырная девчонка из лесов Лотарингии, невесть как добравшаяся до Шинона, чтобы спасти Орлеан и Францию и короновать «милого дофина», которого милым никто, кроме нее, не зовет, даже собственная жена! Ей ничего не нужно, только выполнить волю Голосов, которые поведали, что Дева из предсказаний – она сама… А он? Жиль едва не схватился за голову. Он старался доказать, что и в этой чистой душе есть пятна!
Жанна наконец увидела своего наставника и беспомощно закрутила головой, прикидывая, как бы выбраться из толпы поскорее, ведь барон Жиль де Ре ждать не любит… Но в следующее мгновение растерялась еще сильнее, потому что в глазах Жиля были не насмешка или приказ, а… восхищение.
И вот теперь Жиль умчался прочь от Шинона и королевского замка, чтобы кое в чем разобраться. Нет, не в Жанне, в себе. Он уже поверил, что она Дева, тысячу раз укорил себя за долгое непонимание и дурацкое поведение, а теперь старался осознать Божью волю. Почему рядом с Девой оказался именно он? Почему вытащить на свет и учить девчонку должен Жиль де Ре барон де Лаваль, ведь без его помощи и хитрости дофин ни за что не решился бы принять у себя деревенскую простушку. И что ему делать теперь, после прозрения?
Изменилось ли его отношение к девчонке? Да, и не только из-за увиденного на площади. Сначала он стал уважать ее упорство, потом разумность, потом чистоту души. А теперь вот понял, что именно такую – чистую, но весьма упрямую душу – Господь и мог избрать для роли Девы. Жиль почувствовал, что отныне готов отдать за нее жизнь… оберегать каждый ее шаг… защитить от всех… Хотя что ее защищать, она под защитой Господа. Господь не допустит, чтобы в Деву попала хотя бы одна стрела годонов. Но он знал и другое – иногда проще в бою уберечь от стрел и мечей врага, чем при королевском дворе от заговоров. От этой мысли Жилю стало страшно. Он не царедворец, ему претили тайные игры придворных. Значит, Жанну нужно как можно скорее увозить туда, к Орлеану…
Жиль вскочил на коня, не время разлеживаться на траве, глядя в синее небо. Дева права, сколько можно болтать, пора действовать!