ЯБЛОКО РАЗДОРА
На Крите горы совсем иные, чем в Аркадии. У Аркадии бесплодны не только верхушки, часто безжизненно и то, что не скрыто за облаками. Скалы громоздятся друг на дружку, кажутся неприступными, но в действительности они легко крошатся под ударами молотка. В этих сморщенных, искореженных, серых скалах множество пещер, где издревле находили прибежище люди. На этих же спрятавшихся за облаками вершинах живут бессмертные боги.
На Крите между гор прячутся от ветров изумительные ущелья и долины, покрытые пшеничными полями, склоны усеяны виноградниками, оливковыми рощами, зарослями сладкой смоковницы… Даже сами горы здесь кажутся разноцветными. Он везде разный и такой прекрасный, этот Крит. Сития и Ласити, хотя и безлесные, в сплошном ковре трав, Ида заросла дубами, бальзаминами и кипарисами, Амари ладанником, каменным и греческим дубом, на юге аллепские сосны спорят с мастиковыми деревьями, в Белых горах сосны с гигантскими кипарисами, на западе Семон и Касамос покрыты ковром вереска и каштана… И всюду луга, а где луга, там и пастухи со своими стадами.
Добравшись до Крита с материка (или наоборот?), люди поспешили назвать привычными именами похожие на домашние места – реки, ручьи, горные вершины. На Крите тоже есть Олимп и Ида, Дикта, Гиппокоронейон…
Эти же названия путешественники понесли и дальше в Азию, в Троаде тоже своя Ида. И на Иде свои пастухи…
Нимфа Энона с тихим смехом наблюдала, как во сне пытается отмахнуться от несуществующей мухи ее муж Парис. Просто это сама Энона тоненькой травинкой проводила под носом у возлюбленного, дразня его.
Но Париса разбудила не травинка, а голос их сынишки. Кориф восторженно кричал, поймав какого-то жука. Жуку в ладошке малыша было не слишком уютно, тот вовсю ерзал, пытаясь выбраться, щекоча руку мальчика лапками. Прибежав к матери и отцу, Кориф поторопился показать пойманное сокровище, раскрыл пальчики и, конечно, выпустил жука, который тут же раскрыл крылья и полетел прочь, сердито жужжа. Кориф заревел во весь голос.
Энона подхватила мальчика и понесла к реке умываться. Лучше бы осталась рядом с мужем, потому что произошедшее в следующую минуту изменило жизнь не только их с Парисом, но и очень многих людей…
Боги сидели вокруг стола и веселились, празднуя свадьбу. Очередное увлечение Зевса Фетида выходила замуж за простого смертного Пелея. Что заставило Громовержца на радость Гере своими руками отдавать другому понравившуюся ему красотку? Пророчество, что родившийся у Фетиды сын будет много сильнее отца и станет причиной его гибели. Зевс, прекрасно помнивший, как сам же скинул своего папашу Крона, не рискнул продолжать ухаживание за Фетидой, но никто другой тоже, пришлось бедолаге выходить замуж за смертного.
Все шло хорошо, веселые голоса богов и богинь славили будущую семью и желали скорейшего рождения сына, Пелей обещал вырастить малыша действительно крепким и сильным, а что до собственной гибели, так на земле смертных больше, чем бессмертных… Ахилл, родившийся после этой свадьбы, действительно превзошел отца силой.
И вдруг Гера заметила на столе невесть откуда взявшееся красивое яблоко. На его боку сияла надпись: «Прекраснейшей».
– Это для меня, – улыбнулась супруга Громовержца.
– Почему это?! – возмутилась Афродита. – Всем известно, что Прекраснейшая я!
Не осталась в долгу и Афина:
– Кому это «всем»?! Может, для своих любовников ты и прекраснейшая, но для меня так… фи!
– Для тебя?! Да кто ты такая, чтобы вообще о красоте судить?! Коза с оружием!
– Я?!
– Обвешалась доспехами, чтобы не было видно, что больше похожа на колонну, чем на женщину!
– А ты свой пояс сними, сразу все увидят, чего ты стоишь!
– Да я и без пояса во сто крат краше тебя в твоих побрякушках!
– Девочки, девочки, не ссорьтесь! Яблоко мое, – Гера протянула руку за красивым плодом. Ей наперерез метнулась Афродита:
– Сама себя Прекрасной назвала?!
Чуть со стороны раздался тихий голос богини раздора Эриды, которую попросту не пригласили на свадьбу, но которая это яблочко и подкинула:
– Пусть Зевс рассудит.
Зевс сверкнул глазами на Эриду, богиня раздора есть богиня раздора, чего от нее ждать? Но как рассудить, если требуется выбрать между тремя богинями? Отдать Гере, тогда про стрелы Эрота можно забыть и сидеть привязанным к супруге, а Зевсу очень нравились любовные похождения. Отдать Афродите, значит, навлечь на себя гнев Геры, отдать Афине (тоже ведь хороша!) – обидятся первые две. Громовержец с тоской оглянулся. И тут его взгляд сквозь просвет в облаках упал на сладко потягивающегося после сна Париса.
– Вон он рассудит. Простой смертный, так честней будет.
– Он?.. – разочарованно протянула Афродита. – А кто это?
Зевс подозвал Гермеса и что-то спросил. Тот объяснил, Громовержец кивнул и хмыкнул, подзывая теперь богинь:
– Это пастушок Парис. Пусть он отдаст яблоко той, которую сочтет Прекраснейшей.
– Вечно ты норовишь уйти от ответственности, – проворчала Гера. – Во всем так. – И вдруг подозрительно поинтересовалась: – Это тоже твой сын?
– Нет! – быстро отказался Зевс. – Мамой клянусь!
Возможно, Гера и продолжила бы допрос супруга с пристрастием, но две другие богини уже поспешили за Гермесом вниз, пришлось и ей поторопиться.
Парис действительно сладко потягивался, как вдруг перед ним возник Гермес. Узрев порхающие золотые крылышки на сандалиях, парень икнул с перепугу и поспешил пригладить растрепавшиеся после сна волосы. Тем более вслед за Гермесом вдруг появились три богини! Торопливо выбирая из кудрей сено, Парис пожелал красавицам здоровья.
Гермес усмехнулся: знал бы ты, парень, что тебя ждет! Зевс сверху с интересом наблюдал.
– Парис, волей Зевса Громовержца ты должен отдать вот это яблоко той из богинь, которую сочтешь Прекраснейшей. Вот они все три – Гера, Афина и Афродита, выбирай.
– А кого? – поинтересовался Парис у Гермеса. Бог изумленно уставился на пастушка:
– Это ты сам должен выбрать!
– Я понимаю, что сам, а какую?
– Тут же написано: «Прекраснейшую». Посмотри на богинь и отдай Прекраснейшей.
Видя, что Парис так и не понял, что от него требуется, Гермес поскорей сунул ему в руку яблоко и поспешил в сторону.
Парис внимательно посмотрел на яблоко, надпись на котором ему совершенно ничего не говорила, потому что был неграмотен, чуть подумал, а потом вдруг замотал головой:
– Как же я их разберу, они все в пеплосы замотаны!
Зевс хмыкнул: а парень не дурак, если заставит богинь оголиться!
– Чего ты хочешь, чтобы мы обнажились?
– Вот еще! – возмутилась самая старшая из богинь Гера.
Афродита пожала плечами:
– Ты как хочешь, а я не боюсь, – и принялась развязывать свой знаменитый пояс.
Глядя на соперницу, и Афина стала снимать доспехи. Гере было проще, она не носила разные побрякушки, а две фибулы расстегнулись быстро. Супруга Зевса первой оказалась нагой. Сам Громовержец фыркнул:
– Так бы дома передо мной раздевалась!
Аполлон лениво заметил:
– А она еще очень ничего, Зевс…
– Я тебе покажу «ничего»!
– А я что, я же не претендую, всего лишь похвалил, – почти испугался красавец. С Зевсом шутки плохи во всем.
Шагнув к Парису, Гера пообещала:
– Если выберешь меня, я тебе отдам власть над всей Азией.
Ее тут же плечиком оттеснила Афина, плечико, конечно, было голым.
– А если меня, то я тебе дарую победу в любом бою!
– Ха! – возмутился на небе Арес, уже было решивший приударить за красоткой Афиной, – так я тебе и позволил! Не посмотрю, что ноги стройные и грудь высокая!
А перед обалдевшим Парисом уже стояла Афродита во всей своей нагой красе. Зазвучал ее прелестный воркующий голос:
– А если выберешь меня, то я подарю тебе любовь самой красивой женщины! И возможность стать ее мужем.
Парис хотел сказать, что жена у него уже есть, но Афродита подошла ближе других, перед его глазами так красиво колыхалась ее обнаженная грудь… и он, словно зачарованный, протянул яблоко богине любви.
Миг, и Гера с Афиной оказались одеты! А вот Афродита не торопилась. Она прекрасно понимала, что сверху смотрит не один Зевс, но и все остальные боги и богини. Пусть завидуют и умирают от вожделения! Покачивая крутыми бедрами, Афродита отошла от пастушка, остановилась, совершенно не стесняясь наготы, подняла руку с яблоком к небу и громко позвала:
– Зевс! Ты слышал? Он назвал Прекраснейшей меня!
Громовержцу надоела эта демонстрация божественной наготы, и тот просто напустил на нее ливневые потоки! Пришлось подхватить одежду и ретироваться на небо выше облаков. Но и там Афродита не спешила одеваться, сначала она убедилась в двух вещах – что все видели ее обнаженной и что все слышали о выборе Париса.
Свадьба Фетиды и Пелея продолжилась, и только муж Афродиты Гермес сидел в стороне, хмуро поглядывая на свою не особо стеснительную супругу. Это заметила мать Гермеса Гера, толкнула плечом Зевса:
– Нашел бы этой своей бесстыжей дочери другого супруга, что ли?
– Кто бесстыжая? А не ты ли первой скинула одежонку перед парнем? Ей хоть есть что показывать…
– А мне?! – у Геры даже дыхание перехватило от возмущения. Она тут же забыла о несчастном Гефесте, настолько ее задел намек на превосходство Афродиты. – Да этот пастушок ее выбрал потому, что обещала любовь красотки!
– Но ты же тоже обещала…
– Я власть, а вы, мужики, все кобели! И Парис этот тоже! Ему ни власти, ни боевой победы не нужно, дай только красотку потискать!
Гера говорила достаточно громко, чтобы ее услышали многие, боги тут же принялись обсуждать, что же нужно людям и богам – власть, победа или женщины. К единому мнению так и не пришли, правда, мужская половина Олимпа решила, что лучше бы все сразу.
Наверное, земные мужчины с ними были бы согласны, но их как-то не спрашивали. Боги всегда так – решают за людей сами…
Клитемнестра осваивалась в Микенах с трудом. Привыкшая к суровым требованиям Спарты и отношению к женщине, как к равной, она искренне не понимала, почему нужно кутаться в покрывало с головы до ног в жару и что страшного в том, что мужчина увидит бедро женщины через разрез туники. Спартанки были куда свободней в своем поведении.
В Микенах ей полагалось скрывать свое тело, знать свое место и молчать. Тем горячей молодая женщина была по ночам с мужем. Но Клитемнестру ни на минуту не оставляла мысль, что, обнимая ее, Агамемнон жаждет Елену. Понимание этого отравляло каждый миг, и Клитемнестра даже обрадовалась, когда царь собрался куда-то уезжать. Но на вопрос куда, Агамемнон пожал плечами:
– В Спарту.
– Зачем?! – ахнула бедная Клитемнестра.
– Сватать твою сестру своему брату Менелаю. Тиндарей обещал. Если сдержит слово, то привезем ее сюда и будете жить рядом. Как там у вас в Спарте, разрешено братьям делиться женами? Развратницы вы, все же!
Клитемнестра, у которой от обещания привезти сестру-соперницу в Микены и поселить рядом, внутри взыграло ретивое, возмутилась:
– Мы не развратницы! Спартанки куда целомудренней эллинок!
– Чем?! – расхохотался муж. – Тем, что их туники короче колен и имеют разрез до талии?
– Открытое красивое тело девушки ставит любого мужчину на место, а вот это покрывало заставляет всех возжелать укрывшуюся за ним куда больше!
– Ого! – Агамемнон с изумлением смотрел на супругу. А ведь она права, когда видишь перед собой несколько обнаженных женщин, желание успокаивается, а вот если они укутаны до самых глаз… конечно, появляется соблазн сорвать покровы или хотя бы прикоснуться. Правда, вспомнив обнаженную Елену, он подумал, что это не всегда так…
Не возразить жене Агамемнон не мог, он хорошо знал правила поведения в Спарте.
– Однако эта целомудренность позволяет женам изменять мужьям… и довольно часто!
– Это не измена, потому что совершается открыто, и муж или знает о ней, или знает, что она может быть!
Агамемнон даже побелел, он схватил Клитемнестру за волосы и притянул к себе:
– Мы не в Спарте, и если я узнаю об измене, я тебя убью!
– И сам не будешь изменять?
Ответом был лишь бешеный взгляд. Клитемнестра прекрасно поняла, что, по крайней мере, с одной женщиной будет обязательно. Тряхнув головой, словно освобождаясь от его руки, она усмехнулась:
– А если сюда приедет Елена, здесь будет кусочек Спарты?
– Я готов уступать тебя Менелаю в обмен на Елену!
– Зато я не готова!
– Ого! Ты ревнуешь меня к ней?
– Я видела тебя с Еленой!
– Ревнуй, от этого ты только горячей. Менелай женится на ней, и мы станем славно жить вчетвером.
– Нет!
– Ты можешь мне запретить?
– Нет, ее украли!
– Кто?!
– Не знаю.
Агамемнон ничего не смог добиться от супруги, та отрицательно качала головой, богиня Афродита сказала, что это так. Но кто?..
Клитемнестра порадовалась, что царь не стал долго расспрашивать, умчался вместе с Менелаем в Спарту. Долго она допроса не выдержала бы. Хотя, какая теперь разница, ведь Елена уже давно у Тесея, и если герой не дурак, то женился на ней. Или, по крайней мере, обязан жениться.
В действительности Агамемнона в Спарту звало не только сватовство к Елене или вожделение, но и дела. Он уже знал, что к Тиндарею съедутся несколько царей. Ничего не решающая мелочь вроде двух Аяксов Агамемнону не была нужна, когда придет время биться, они будут делать это за того, на кого укажет он. Агамемнона интересовал сам Тиндарей и молодой царь крошечной Итаки Одиссей. Пусть островок мал, а царство нищее, то, что мальчишку выбрали царем при живом весьма уважаемом отце, о чем-то говорило. Конечно, тысячи людей могут быть глупы в своих предпочтениях, но царю Микен что-то подсказывало, что этот мальчишка действительно умен.
Немного подумав, Агамемнон хмыкнул: Одиссей тоже собрался свататься к Елене! Ну и где тут ум, если знает, кто ему противостоит? А, может, не знает? В любом случае посмотреть на молодого хитреца стоило. Почему бы не совместить приятное с полезным? Вспомнив горячее тело младшей дочери Тиндарея, Агамемнон даже тихонько застонал. Старшей далеко до этой девчонки, в Елене словно слились тысячи женщин сразу, и все жаждущие и ненасытные. Если она действительно станет женой Менелая, то у брата один выход – везти ее в Микены под крепкий замок… Ничего, – усмехнулся Агамемнон, – я помогу тебе, братишка, уберечь женушку от чужого вожделения.
Вдруг его мысли вернулись к словам Клитемнестры. Агамемнон ни на минуту не поверил, что это правда, жена просто ревнует. Как мог Тиндарей допустить, чтобы девчонку украли, и кто мог рискнуть это сделать? Нужно быть сумасшедшим, чтобы решиться на такое.
А в это время Тесей с Пирифоем отсиживали себе зады у входа в Царство мертвых, ежеминутно вздыхая:
– Что нам одной Елены на двоих не хватило бы?
– Как там она сейчас?
Тесей не выдержал и поинтересовался у Персефоны:
– Слышь, Персефона, узнай, как там моя жена?
– Какая жена? – изумленно открыла глаза женщина. – Разве ты сейчас не одинок?
– Сейчас одинок, но дома меня ждет красавица… Будешь наверху, посмотри одним глазком, как там в доме моей матери Елена.
– Что за Елена?
– Дочь Зевса, так же как и ты. Зевса и Леды! – с гордостью похвастал Тесей и тут же прикусил язык, потому что Персефона уперла руки в бока:
– Тесей, как ты можешь говорить о Елене, как о жене?! Она же совсем девочка!
– Была девочка, ей рожать скоро! – фыркнул Пирифой.
– Ах вы негодники! Ах вы пакостники! – Персефона хлестала приятелей крапивой по ногам и пониже животов, пользуясь тем, что они не могут сойти со своих мест.
– Это не мы! – орал Тесей, – до нас постарались!
Когда она наконец ушла, отведя душу на беспомощных героях, Пирифой покачал головой:
– И эту фурию я хотел взять в жены? Какое счастье, что нам не удалось этого сделать!
– Да уж, счастье, – вздохнул Тесей, пробуя все же оторвать зад от камня. Он быстро убедился, что ничего не изменилось, сделать это можно только, оставив часть седалища на месте! Бедолага вздохнул еще раз: кому он будет нужен почти без седалища, не говоря уж о невыносимых страданиях, которые причинит необходимость долго лежать на животе, чтобы рана заросла! Боли Тесей не боялся, но что за герой без зада? Придумал им наказание хитрый Аид…
А пока зад зарастет, Елена наверняка найдет себе другого. Тесей не сомневался, что красотка долго страдать не станет, уж слишком чувственной оказалась двенадцатилетняя дочь Зевса. Наградил папаша помимо небывалой красоты еще и любвеобильностью.
Повздыхав еще немного, Тесей вдруг окликнул приятеля:
– Пирифой, а ты прав, это даже к лучшему, что мы не женились на этих фуриях…
– Не утешай, у тебя вон какая жена!
– Какая? С пузом от другого? Представляешь, какие у меня были бы рога?
Они вдруг от души расхохотались. Это был первый смех за последнее невеселое время.
– А сейчас у меня есть рога и нет зада!
– Рогов тоже нет, она у твоей матери и, пока не родит, никому не нужна.
– Вот разве что, – вздохнул Тесей и еще раз попробовал поерзать. Ничего не получилось. – Слышь, Аид, ты бы хоть сесть по-другому разрешил, что ли? Зад же онемел!
– А твой зад еще и разговаривать умеет? – расхохотался бог Подземного мира. – Поерзай, поерзай, может, полегчает…
– Эх, несознательный ты бог! У меня там, может, жена рожает, а я тут с тобой рассиживаюсь!
– Ничего, целее будешь. Придет время, может, и отпущу…
– И меня? – В голосе Пирифоя звучала робкая надежда.
– Тебя?! Нет, дорогой, ты останешься сидеть здесь, мне без тебя скучно. Кому еще могло прийти в голову добровольно явиться в Аид за чужой женой?
– Орфею.
– Ну, спой, как он, может, и отпущу.
– А чего спеть?
– О своей любви пой, о страдании, о надежде…
Пирифой чуть прокашлялся, пробуя голос. Тесей, прекрасно зная певческие способности друга, зашипел:
– Может, не надо? Как бы хуже не вышло…
Угадал. После первых же звуков, полившихся, а вернее, заскрежетавших из горла Пирифоя, даже злобные эринии разбежались, а Аид заткнул уши:
– Ой, ой, ой! Только не пой!
Пирифой довольно шепнул Тесею:
– Зато теперь я знаю, чего он боится.
Обмануть Аида не удалось, тот пригрозил:
– Будешь орать, эриний и змей напущу.
– Буду! Буду! Буду!
Но уже через мгновение Пирифой, глядя вслед уходящему Аиду, вопил совсем другое:
– Аид, я пошутил! Ты что, шуток не понимаешь?! Где твое чувство юмора? Я пошутил!!!
Но владыка Подземного мира даже не оглянулся.
– Дошутился! – заскрипел зубами Тесей, уворачиваясь от старухи с волосами в виде змей и острыми, как у летучей мыши, зубами.
Пирифой отбивался от нападавшей эринии ногами:
– Пошла прочь! Пошла! Мегера!
– Я не Мегера, я Алекто, Мегера вон она, – указала старуха на свою подругу, терзавшую Тесея.
– Все вы бабы Мегеры, что на Земле, что в Аиде! – заорал бедолага, пытаясь прикрыть руками обнаженное тело от кнутов в руках эриний. Змеи на их головах шипели, а с длинных подобных жалам языков капала кровь, добавляя ужаса в положение героев.