«Комитет об устроении Екатерингофа»
Посетив Екатерингоф в самом начале мая 1824 г., автор «Отечественных записок» Б. Федоров «вошел» в сравнение. «Был здесь ветхий дворец, окруженный одичалою рощею, болотами и запустением. Теперь – поднялись насыпи, раскинулись дороги, разостлались луга, протянулись просеки, засветлели каналы, набросились мосты, возникли сады, явились здания – разнообразныя, величественныя, прелестныя; открылись виды в отдаленность, и это не волшебство»[143].
Да как сказать…
Четвертого сентября того же, 1824 г. президент Академии наук направил академику, статскому советнику А.Ф. Севастьянову письмо о явлении, до того времени в столице неизвестном, во всяком случае высокому научному сообществу Российской империи.
«Милостивый Государь мой Александр Федорович!
Санктпетербургский Военный Генерал Губернатор Его Сиятельство Граф Михайло Андреевич Милорадович сказывал мне, что при Екатерингофском дворце находится теперь пойманная в здешних водах необыкновенная рыба, принадлежащая к роду угрей, цветом золотая, имеющая черную голову и черныя перья, Его Сиятельство просил меня пригласить кого-либо из сведущих в Естественной истории людей посмотреть сию рыбу для уведомления его достойна ли оная внимания ученых».
«Сего же дня буде можно посмотреть упомянутую рыбу и уведомить Его Сиятельство о Вашем заключении». Если пожалуете во дворец, «то извольте спросить» хранящуюся там золотую рыбу «от имени графа Михайла Андреевича»[144].
Вместо болота и запустения разостлались луга, явились здания. Даже иностранцы, посетившие Екатерингоф в 1824 г., раскрывали рты: «Здесь домы, кажется выходят из-под земли по мановению волшебного жезла, земля расступается для образования каналов, и болота по одному слову превращаются в пашни»[145].
Это было вступление.
Перенесемся на год назад.
Двадцать девятого июля 1 823 г. обер-полицмейстер, генерал-лейтенант И.В. Гладков, исполняющий должность губернского предводителя дворянства тайный советник К.К. Родофиникин, инженер-полковник М.П. Сакер и городской голова, коммерции советник И.Ф. Жербин, собравшись, признали «за нужное» составить «Комитет для надзора за всеми казенными работами в Екатерингофе производящимися». Признание свое скрепили подписями[146].
Так появился на свет «Комитет о устроении Екатерингофа», или «Комитет об устроении…». В обоих случаях написание было верно.
Собранию лиц, в Петербурге и губерниях известных, предшествовало «предварительное извещение» всех их, одних устно, других письменно, девятью днями ранее[147], военного генерал-губернатора графа М.А. Милорадовича о том, что «начались в Екатерингофе работы». Начались они в начале июня.
Михаил Андреевич написал (правильнее – поставил в конце письма подпись), что первые осуществленные работы содержание имели следующее. Исправление ветхого дворца Петра Великого. Соединение Черной речки (заводи Таракановки в ее нижнем течении) с Невой (Екатерингофкой) путем прорытия канала, дабы доставить возможность шлюпкам «проезжать вдоль Екатерингофа», а местным жителям – иметь «выгоду привозить нужныя по своим заведениям потребности». Третье, «устроение больших дорог для гуляющих проезду верхом» и малых дорог – для пешеходов. Наконец, «низкие места» у дворца были возвышены посредством «вырывания для сего каналов».
М.А. Милорадович. Гравюра Ф. Боллингера с оригинала Гейзингера. Начало XIX в.
Из этого же письма адресаты узнали следующее (в последовательности).
Городской голова И.Ф. Жербин «принял на себя попечение доставлять все нужныя материалы» и предложил, «по известному его усердию к общей пользе», «отпущать материалов по собственной своей цене без малейшаго барыша».
Инженер-полковник М.П. Сакер принял на себя «наблюдение за всеми вообще работами».
Архитектор М.А. Овсянников занимался «починкою дворца».
План садового мастера Иоганна Буша-младшего и планы О. Монферрана «для Гостинницы и Молошницы» Его императорское величество утвердил.
Самые первые решения вновь образованного Комитета были таковы.
Учитывая рекомендацию военного генерал-губернатора о том, что при покупке необходимого и для оплаты самих работ Комитету надо ориентироваться на цены «самые дешевыя, или по крайней мере умеренныя», И.Ф. Жербин заверил Комитет «доставлять нужное» на основе действующих правил Комитета городских строений. Архитектору и садовнику отныне надлежало обращаться непосредственно к М.П. Сакеру «яко главному смотрителю за всеми работами». Всем троим представлять свои отчеты Комитету. «Для избежания излишняго письмоводства» результаты торгов по тем или иным работам будут утверждаться членами Комитета на месте. В Комитет в качестве ответственного за делопроизводство по «словесному приказанию» генерал-губернатора назначается титулярный советник Василий Петрович Каплуновский, ранее пожалованный, по личному ходатайству К.К. Родофиникина, орденом Св. Владимира IV степени.
В.П. Каплуновский, служа в канцелярии М.А. Милорадовича помощником «казначея при выдаче подорожен», проживал в доме военного генерал-губернатора, правителем дел Комитета состоял до середины июля 1825 г. Первого сентября 1827 г. надворного советника Каплуновского приняли на должность казначея в «Комитет сооружения Триумфальных ворот в честь Гвардейского корпуса».
Местом собраний «Комитета об устроении Екатерингофа» был определен дом военного генерал-губернатора на Большой Морской улице.
Кратко о членах Комитета на 1823 г., а главное – почему выбор Милорадовича пал именно на них (личные симпатии или антипатии, принадлежность генерал-губернатора к той или иной дворцовой «партии» оставим в стороне).
Иван Васильевич Гладков, 57-летний, участник нескольких военных кампаний и заграничного похода русской армии, кавалер трех орденов, почти за два года до вхождения в Комитет назначается командиром 2-го Округа внутренней стражи, охватывавшего несколько губерний. Усмирял крестьян в двух из них. Служба в гарнизонных батальонах и инвалидных командах внутренней стражи включала конвои арестантов, караулы, экспедиции по усмирению, сопровождение партий рекрутов. Вообще сам Иван Васильевич, председатель Попечительного комитета о тюрьмах, не очень понимал, зачем он нужен именно в этом Комитете. В одном из своих рапортов Милорадовичу (от 20 августа того же года)[148] своим «полууставным», летописным почерком он вывел: Буш, Сакер или Монферран от него «не зависят» (это факт) и вообще – мысленно разводил одной рукой обер-полицмейстер, вторая рука у него плохо слушалась со времен давней польской кампании – ему «даже неизвестно», «какие имянно работы кому из них предоставлены». И по сему он, Иван Васильевич, предложил двум последним: если они предоставят ему точное исчисление, «сколько нужно материалу и какого», то он, понятно, отдаст соответствующие распоряжения, доложив о том «Вашему Сиятельству». А так… И в качестве post scriptum: вообще-то, по его «замечанию», работы в Екатерингофе отличаются «приметнаго медлительностию».
Видимо, уже 20 августа Иван Васильевич забыл, о чем говорилось 29 июля на первом заседании Комитета. Да тут еще начало раскручиваться «дело пастора Госснера», можно сказать, не до того.
На самом деле, ответ достаточно прост. Во-первых, И.В. Гладков являлся членом Комитета городских строений. во-вторых, одной из должностных обязанностей военных генерал-губернаторов было руководство губернской полицией, цензурой и местами лишения свободы. В непосредственном ведении Милорадовича находилась и Контора адресов, из доходов которой уже с 12 июня 1823 г. стали оплачиваться работы в Екатерингофе. Сама Контора адресов (располагавшаяся на Театральной площади, в доме Кропоткиной) являлась подразделением полиции.
В апреле 1826 г. Н.Н. Муравьев направил Николаю I записку об этой Конторе. Статс-секретарь проинформировал нового монарха, что учреждение в Москве и Санкт-Петербурге контор адресов имело две цели – «явную» и «тайную». Цель явная: «привести в известность многочисленный класс людей, отправляющих разныя должности в частных домах обеих столиц по найму или другим условиям и особенно обязать оный к доброму отправлению разных званий домашних». Целью тайной являлся «иметь способ сосредоточия высшей наблюдательной Полиции в самой внутренности хозяйств, а паче, приобресть средства иметь в непосредственном заведывании Полиции денежные капиталы, не зависимые от Государственных доходов, и употреблять оные на Полицейские распоряжения»[149].
Книга адресов Конторы состояла из двух «отделений»: в первое записывались лица, отправляющие должности в частных домах «по условиям», во второе – прислуга, рабочие и служащие в частных домах. Каждый из записанных по первому отделению мужчин вносил в Контору 10 руб., женщины – по 5 руб. Записанные по 2-му отделению – 3 руб. и 1 руб. соответственно. Деньги взыскивались только при записи в первый раз, потом – ежегодно. Никто не имел права без билета принять человека на какую-либо должность в свой дом – в противном случае виновный подвергался взысканию: 2 руб. за каждый день работы у него «безбилетника». Не имевших билета обер-полицмейстер обязан был выслать из города.
В 1825 г. доходы Конторы составили 330 тыс. руб., плюс штрафы и пени «за просрочки возобновления паспортов», а это еще 100 тыс. руб. Ежегодные расходы Конторы составляли в среднем более 200 тыс. руб., из них примерно треть шла по статье «В канцелярию С. Петербургскаго Военнаго Генерал-Губернатора на жалованье и проч.»[150]
Другие причины.
Среди поставщиков земли, кирпича и щебня (на сумму более полутора тысяч рублей) для Екатерингофа значился в документах «Комитета об устроении Екатерингофа» Литовский замок (точнее – Комиссия Литовского замка), в том же 1823 г. началось его переустройство в городскую тюрьму. Пока в столице обустраивались новые «посадочные места», обитатели «мест заключения и исправления» привлекались к работам, в том числе в Екатерингофе. Это подтверждает (единственная) запись в отчетных документах Комитета: «На покупку крупы и соли для арестантов, находившихся в Екатерингофе» – 49 руб.[151] Если они там временно не жили (имеются только ссылки на временные деревянные «навесные сараи»), то их могли приводить на работы. Например, из арестантской при доме обер-полицмейстера (правда, это далеко, с Большой Морской улицы), гораздо ближе был Смирительный дом, у Обухова моста.
Наконец, вверенная И.В. Гладкову Управа благочиния имела в своем составе две экспедиции – хозяйственную и строительную. В подчинении обер-полицмейстера были архитекторы и бранд-майор, в распоряжении – жандармские эскадроны, использовавшиеся для поддержания порядка, в частности, во время массовых гуляний в столице. В 1824 г. все «населенные места», примыкавшие к Санкт-Петербургу, вошли в состав отдельного полицейского участка, независимого от уездной полиции. В участок назначался заседатель, имевший в своем подчинении полицейских и конных жандармов. Надзирая за порядком в пригородных селениях (та же Волынкина деревня) и «людьми развратнаго и худаго поведения», заседатель участка (Петергофского) подчинялся обер-полицмейстеру.
В июле 1825 г. И.В. Гладков назначен сенатором и вошел в Комиссию по построению Исаакиевского собора. Сдал должность новому столичному обер-полицмейстеру. В следующем году ушел с председательствования в Попечительном комитете о тюрьмах. По предписанию Гладкова с 25 апреля 1826 г. «Комитет об устроении Екатерингофа» привлекался к очистке «окружности Екатерингофа» и Обводного канала от хлама, леса и судов.
Константин Константинович Родофиникин 20 декабря 1822 г. освобожден от обязанностей председателя Комитета уравнения городских повинностей. Назначается на эту должность высочайшим повелением 26 июня 1820 г.
Участник морских и сухопутных сражений, автор «Подлинной записки о Сербии в 1808 году», дипломат, директор Азиатского департамента, тайный советник (1809 г.), в начале января 1815 г. избран на трехлетний срок предводителем дворянства Софийского (Царскосельского) уезда, граничившего с Екатерингофом. Исполнял же К.К. Родофиникин должность губернского предводителя дворянства потому, что избранный в 1818 г. предводителем действительный тайный советник, бывший директор Императорских театров, почетный член Академии художеств А.Л. Нарышкин через два года по своем избрании отбыл, как писали в газетах, «в чужие края».
К.К. Родофиникин, член Комитета об устроении Екатерингофа, исполняющий должность губернского предводителя дворянства
Судя по журналам «Комитета об устроении Екатерингофа», К.К. Родофиникин исправно посещал его заседания. Он же (оставшийся в единственном числе) подписал последний документ этого Комитета в ноябре 1829 г. В указанный год пожалован орденом Александра Невского. За период пребывания членом «Комитета об устроении Екатерингофа» дважды высочайше пожалован 25 тысячами рублей, а к наградам прибавился орден Св. Владимира II степени Большого креста.
Еще до своего вхождения в «Комитет об устроении Екатерингофа» К.К. Родофиникин 6 июня 1820 г. получил высочайшее повеление присутствовать в Комитете «по делу о переоценке здесь домов и мест». По окончании переоценки столичной недвижимости Родофиникин «засвидетельствовал» управляющему МВД «отличное усердие деятельность и труды, употребленные по сему делу» членами этого Комитета, канцелярией и комиссиями департаментов.
17 июня 1822 г. генерал-губернатор М.А. Милорадович поддержал перед управляющим МВД мнение Родофиникина о награждении ряда лиц бывшего Комитета, в том числе его председателя – городского голову, коммерции советника И.Ф. Жербина.
20 апреля следующего года «за Отличные труды и усердие к службе, начальством засвидетельствованные» И.Ф. Жербин пожалован кавалером ордена Св. Анны II степени «с оставлением в прежнем купеческом звании»[152].
Иван Федорович Жербин записан в купечество в свидетельстве своего отца еще в конце XVIII в. С 1815 г. состоял в 1-й гильдии. В 1814-1818 гг. являлся избранным бургомистром в 1-м Департаменте столичного магистрата. Был ратманом Сиротского суда. В декабре 1816 г. пожалован званием коммерции советника.
19 ноября 1819 г. И.Ф. Жербин заключил с Комиссией по окончательной перестройке Исаакиевского собора (членом которой был М.А. Милорадович) контракт[153]. (Что без полагающихся на то торгов – так, видимо, конкуренты изначально «отсутствовали», не потянуть, слишком выгодный контракт.) «Коммерции Советник Жербин показал усердие свое к пользам казны и еще более, когда при самом подписании контракта уступил из цены утвержденной» 10 тысяч рублей. Суть договора: построив на собственные средства четыре «мореходных судна», перевезти в течение трех лет из добытых во Фридрихсгамском уезде 36 колонн длиной от 21 до 24 аршин, с оплатой по 8 тысяч рублей перевоз каждой. В 1820-1821 гг. было перевезено 18 колонн и четыре колонны – в течение лета 1823 г.[154]
На 1822 г. И.Ф. Жербин являлся членом Комитета городских строений (председатель Комитета – граф М.А. Милорадович). С февраля 1821 г. по март 1824 г. – городской голова (соответственно, и председатель Биржевого комитета). С августа 1823 г. – почетный член Совета Санкт-Петербургского коммерческого училища. В сентябре 1825 г. возведен в потомственное дворянство[155]. Основной вид коммерческой деятельности – лесозаготовки (в Олонецкой губернии) и поставка лесных материалов.
Коммерции советник И.Ф. Жербин
О человеке, благодаря которому и было организовано и осуществлено «обустроение» Екатерингофа: «Все работы по предначертаниям Его Сиятельства Графа М.А. Милорадовича руководствовал искуснейший Инженер Г. Полковник Сакер», – информировали «Отечественные записки» в мае 1824 г.
Михаил Павлович Сакер (в формулярном списке написание его фамилии – Саккер), сын коллежского советника, служившего в Дорожной экспедиции, родился в 1784 г.
Военную службу начал в свите Его императорского величества по квартирмейстерской части, подпоручик (ноябрь 1801 г.). 23 марта 1803 г. поступил на службу в Корпус инженеров, поручик (апрель 1805 г.). 27 мая 1808 г. за работы по «устроению» укреплений Кронштадта был награжден орденом Св. Владимира IV степени, капитан (ноябрь 1809 г.). Автор системы подачи воды к фонтану с четырьмя гранитными колоннами и сфинксами у подножия Пулковской горы (1809 г.).
13 марта 1810 г. определен в Корпус инженеров путей сообщения, прикомандирован – на целые девятнадцать лет – к Санкт-Петербургскому военному генерал-губернатору. 18 декабря 1811 г. по представлению министра полиции А.Д. Балашева «за отличную усердную службу» Михаилу Павловичу присвоен чин майора.
В 1811 г. стал архитектором «по части нивелировальной» «Комитета о городских строениях Санктпетербурга». Членом Комитета являлся до 1830 г.
В 1812-1815 гг. – инженер I класса первого (позднее – восьмого) Округа путей сообщения.
19 апреля 1819 г. по представлению главного директора путей сообщения произведен в подполковники. 29 октября того же года по высочайшему повелению назначен членом Комитета городских строений и инженером невских плавучих мостов. Полковник (6 июля 1821 г.).
В 1821-1822 гг. – резервный инженер Главного управления путей сообщения.
В 1823 г. назначен членом Комитета содержания больших дорог Петербургской губернии. С 1828 г. состоял «командиром» при столичном военном генерал-губернаторе.
Владел полученным по наследству от отца домом в 3-м квартале 4-й Адмиралтейской части, на Матисовом острове.
Был награжден орденами Св. Анны II степени (1816 г.), Св. Анны II степени с алмазными украшениями (1819 г.), Св. Владимира III степени (1824 г.), пожалован пятью бриллиантовыми перстнями (один из которых – «с шифром Императора Александра»), знаком беспорочной службы XXV лет.
О роли М.А. Милорадовича в деятельности «Комитета об устроении Екатерингофа». Этот Комитет не состоялся, если бы не «Проэкт предполагаемаго заведения в Екатерингофе некоторым обществом и представляемый на благоразсмотрение» графа М.А. Милорадовича, из шестнадцати пунктов, подписанный «Александр Плюшар».
Кратко напомню, что чем шла речь. Некое не названное автором «общество» предлагало выстроить в Екатерингофе гостиницу «по парижскому образцу», ресторацию «на французский и берлинской манер», кофейный дом и «залу», подобную колоннадам с домами в саду парижского Королевского дворца (Palais-Royal), кегельбан, беседки, качели, «погреб лучших столовых и десертных вин», специальные палатки «в виде увеселительнаго лагеря», библиотеку, конюшни, гавани и т. д. По праздникам и воскресным дням в Екатерингофе предполагалась «музыка», а летом – фейерверки.
То, что «проэкт» представлялся именно М.А. Милорадовичу, понятно. Он управлял и военной, и гражданской частями. В его полномочия входили, в том числе, надзор архитектурный, строительный и за состоянием дорог. При Канцелярии военного-генерал-губернатора состояли старшие и младшие архитекторы для рассмотрения вопросов, касающихся отвода мест под постройки, освидетельствования зданий и построек вообще, Комитет городских строений, заведовавший производством работ по всем строениям, состоявших «на отчете городских сумм».
Так как кроме опубликованной подписи «Александр Плюшар» ничего не подтверждало именно его авторство, я высказал предположения, кто мог быть если не автором, то соавтором «проэкта». И имел в виду прежде всего чиновника «по особым поручениям» при столичном военном генерал-губернаторе, его адъютанте во время двух войн Ф.Н. Глинку[156]. Исключительно косвенным доказательством было только издание А. Плюшаром литографий с видами Екатерингофа в 1824 г. и личная известность Плюшара для Милорадовича.
И только совсем недавно я нашел не прямое, но весомое косвенное доказательство авторства «проэкта» уроженца французского городка Валансиен Paul Alexander Pluchart – Александра Ивановича Плюшара (1777-1827), имевшего с 1814 г. чин коллежского секретаря.
В двух документах «Комитета об устроении Екатерингофа» указано, что коллежскому секретарю Плюшару полагалось (еще до ноября 1824 г.) к выплате «за мебель и прочее» 2225 руб.[157]
Мебель покупалась для Вокзала и Фермы (и частично для дворца). Вторая запись: «Книгопродавцу Плюшару по предписанию от 23 Ноября 1824 года… в счет суммы за обои» – 4 тыс. руб.[158]
Плюшар приехал в Россию с женой из Брауншвейга (где держал на правах совладельца со свекром типографию; в 1805 г. российская Коллегия иностранных дел заключила договор с Плюшаром о ее покупке). В Санкт-Петербурге Плюшар организовал типографию при Министерстве иностранных дел и был назначен ее директором (1806 г.). Публиковал дипломатические документы, тексты договоров, трактаты. Директор Сенатской типографии (декабрь 1808 г.). Пожалован двумя бриллиантовыми перстнями. В декабре 1814 г. по болезни из Сенатской типографии уволился.
Имея собственную типографию, стал издателем. Наладил выпуск книг на французском и русском языках. Каталогов своих изданий не выпускал. В 1813-1821 гг. издавал «Галерею гравированных портретов генералов, офицеров <…>, которые мужеством своим, воинскими дарованиями или любовию к отечеству споспешествовали успехам российского оружия в течение войны, начавшейся 1812 года». В 1818 г. стал собственником второй по счету в Петербурге частой литографской мастерской. Издавал в 1821-1823 гг. альбомы литографий «Виды Санкт-Петербурга и окрестностей». Некоторые из альбомов переиздавались (при этом в них включались новые литографии).
Основал литературный салон и коммерческую французскую библиотеку, содержавшую в том числе французские «истории путешествий и новые романы». Совместно с Ф. Дидо издавался в Париже.
Секретарь М.А. Милорадовича в Театральном комитете вспоминал, что военный генерал-губернатор летом 1823 г. ежедневно «осматривал работы, ободрял всеобщую деятельность, придумывал новые украшения и быстро продвигал работы»[159].
Была в той энергичности, с какой взялся Милорадович за обустройство Екатерингофа, одна немаловажная причина. После финансовых скандалов, сопровождавших строительство нового Исаакиевского собора и, по сути, вывода генерал-губернатора из состава «Комиссии для окончательной перестройки Исаакиевского собора» в 1823 г. Милорадовичу – скорее всего – надо было реабилитироваться в глазах императора.
Считалось достоверным фактом, что сам военный генерал-губернатор Милорадович сажал деревья в «детском садике»[160].
«Я удивился, когда мне сказали, что этот мост заложен 6 апреля и будет готов к 1 мая: но для русских нет ничего невозможного, и я поверил на слово, зная, что сам граф М.А. Милорадович наблюдает за всеми постройками», – уверял читателей «журнала нравов и словесности» посетивший Екатерингоф Фаддей Булгарин[161].
Хотя, с другой стороны, что приходилось испытывать например, автору садового обустройства Екатерингофа И. Бушу-младшему или иным авторам проектов, когда ежедневно, в середине дня, в разгар работ, приезжал генерал-губернатор и придумывал «новые украшения».
Отмечу, «проэкт» за подписью А. Плюшара был составлен весьма разумно. В нем учитывались как минимум два аспекта. Содержание должно лично заинтересовать адресата, а ссылки на образцы будущих объектов строительства (французские и берлинские ресторации, колоннада Пале-Рояля) должны вызывать у адресата конкретные визуальные образы (был—видел—знаю—помню).
Поэтому автор (авторы) «проэкта», возможно, учли, что сам Михаил Андреевич, еще до своего губернаторства петербургского не был далек (но напротив: достаточно близок) к «садовым устроениям». По словам очень хорошо и долго его знавшего Ф.Н. Глинки (адъютант во время двух войн, чиновник канцелярии генерал-губернатора до июня 1822 г.), он «очень любил садоводство»[162].
Разведением нового сада (общественного, с иллюминацией, «хорами музыки» и ночными концертами) занимался М.А. Милорадович, будучи киевским военным губернатором. После возвращения из заграничного похода М.А. Милорадович купил себе имение в Крыму, около Алупки. У берега моря граф обустроил сад, с многочисленными плодовыми и лавровыми деревьями, несколькими водопадами и природной террасой. Во время своей южной поездки 1818 г. Александр I посетил сад Милорадовича и «по просьбе хозяина выбрал место для будущего дома» на даче. В своем имении Вороньки Полтавской губернии Михаил Андреевич «выстроил великолепный дом, развел чудесный сад… и всем этим хотел пожертвовать в пользу института для бедных девиц Полтавской губернии», – вспоминал Ф.Н. Глинка[163]. «Самое любимое занятие Милорадовича состояло в украшении села его Вороньков. В России и в чужих краях заказывал он лучшим архитекторам планы своего деревенского дома, сада, беседок»[164].
По воспоминаниям С.Н. Глинки, он лично несколько раз заставал у Милорадовича «архитектора с кучею проектов и планов, и с которым он горячо спорил то о перестройке, то о постройке нового сельского дома. Слушая графа, казалось, что он хочет воскресить какое-то дивное зодчество из волшебных сказок»[165] (курсив мой. – В. Х.). Судя по тексту, это происходило не ранее 1817 г. и, скорее всего, уже после назначения графа петербургским военным генерал-губернатором. Главное – в окончании второго предложения, позволяющего отчасти предположить, почему в Екатерингофе в 1823-1824 гг. появились строения, включавшие элементы готической и арабской архитектуры.
Сам Милорадович в Париже был дважды: 16-летним сержантом лейб-гвардии Измайловского полка, когда после обучения курса военных наук в Меце был в числе других представлен королю и королеве Франции, и после занятия союзными войсками Парижа в 1814 г.
О гуляниях в Екатерингофе знал с молодости, а в нем самом мог и бывать. Измайловский полк квартировал в одноименной слободе, неподалеку, и капитан М.А. Милорадович, не исключено, принял участие в полковом празднике на одной из дач по Петергофской дороге в августе 1796 г. О посещении офицерами Измайловского полка Екатерингофа на первое мая упоминает (правда, единожды) в своем «Дневнике чиновника» С.П. Жихарев.
Среди неосуществленных личных «предположений» Милорадовича в 1823-1825 гг. было, например, «устроить Шоссе вместо ныне существующей ездовой дороги, устроенной времянно насыпью гравием, вокруг Черной речки по берегу». То есть вдоль берега Таракановки и части Бумажного канала.
Приказания М.А. Милорадович отдавал устно («по словесному приказанию»), «по особым ордерам», «запискам».
По указанию Милорадовича выдавались деньги «чиновникам, архитекторам и садовникам», «на разъезды и жалованье».
По распоряжению Милорадовича, например, было «взято для бедных крестьян которые находились при работах в Екатерингофе» «хлеба, щей и деньгами» 35 руб., выдано «рабочим и крестьянам» «за усердие» на вино по 50 коп. на человека. Кстати, эти средства брались из уже доходов Комитета, получаемых от сдачи «Изб» в аренду. Музыкантам двух пехотных полков «для игры в воскресные дни в Екатерингофе» в 1824 г. выдали 425 руб.
Лично самим «покойным Графом Милорадовичем израсходовано» из средств Комитета 12 500 руб.
Служили в Канцелярии М.А. Милорадовича и те, кто непосредственно был связан с работами в Екатерингофе в 18231826 гг.
Уже упоминавшийся В.П. Каплуновский. Титулярный советник, бухгалтер Иван Васильевич Бакаревич (с 12 ноября 1825 г.). Коллежский регистратор Гаврило Федорович Вишневский (1823 г.). Состоявший «при аукционной камере» в Канцелярии чиновник IX класса Николай Степанович Пражевский покупал «с публичнаго торга для Екатерингофа мебели». Бау-адъютант подполковник Егерского (19-го, позднее – 33-го) полка Семен Васильевич Качалов занимался, судя по расходным ведомостям Комитета, выдачей денег за выполненные работы, на разъезды, покупку печных изразцов и др.
Прослеживается косвенная связь между поставщиками в Екатерингоф и пребыванием графа М.А. Милорадовича в разных обществах. Например, 85 кустов сирени поставил доктор, член Медико-хирургической академии, коллежский советник Федор Моисеевич Яворский, являвшийся членом Санкт-Петербургского Фармацевтического общества. Среди почетных покровителей означенного Общества официально значился Михаил Андреевич Милорадович.
Еще в 1808 г. при военном генерал-губернаторе был создан «Комитет о городских строениях Санктпетербурга». Комитет занимался постройкой, наблюдением за эксплуатацией и ремонтом городских зданий и сооружений, содержащихся на средства из городских доходов и поземельного сбора. Это были казармы (до начала 1820-х гг.), здания, где размещались органы городского управления, ведомства столичной комендатуры и полиции, содержание буянов, набережных, пристаней, мостов, мостовых и пр.
В Комитет, помимо других лиц, входили два архитектора и их помощники.
Еще раз упомяну указанное в июльском 1823 г. письме М.А. Милорадовича будущим членам «Комитета об устроении Екатерингофа», что Александр I утвердил план садового мастера Иоганна Буша-младшего и планы О. Монферрана «для Гостинницы и Молошницы». То есть планы двух разных авторов – реконструкции территории парка и возведения двух строений.
Огюст Монферран упоминается как «находящийся при работах» в Екатерингофе только в трех отчетных финансовых документах Комитета[166]. Помощник Монферрана Терешин по доверенности получал «на разъезды» архитектора с 3 августа по 3 сентября 1823 г. и с 3 декабря 1824 г. по 3 мая 1825 г. по 250 руб. в месяц.
То, что О. Монферран взялся за проектирование нескольких павильонов и комплексов для Екатерингофа и составление его «Общего плана…», имело несколько причин, но основные – две. С февраля 1822 г. (и в течение трех последующих лет) у архитектора оказалось много свободного времени. В конце января указанного года Комитет для рассмотрения замечаний архитектора А. Мюдуи подал (через князя Н.Н. Голицына) докладную записку для Александра I, в ней делался вывод, что перестройка Исаакиевского собора по существующим чертежам архитектора О. Монферрана невозможна, проект необходимо переработать. Монферран оставался не у дел по новому собору вплоть до начала марта 1825 г., когда император одобрил его новый проект.
Е. Плюшар. Портрет архитектора О. Монферрана. После 1834 г.
Вторая причина: Монферрану нужны были деньги. Начиная с 1818 г., входя по должности архитектора в «Комиссию для окончательной перестройки Исаакиевского собора», он получал ежемесячно 600 руб. В июле 1822 г. академик П. Брюлло обратился к Александру I с всеподданнейшим ходатайством: Монферран «пригласил» его к постройке модели собора «в новом виде», торопил, он за свои деньги и в кредит закупил материалы, пригласил «художников и мастеров», модель выполнил, но 8 тысяч рублей, «по многократным моим требованиям», Монферран еще не заплатил, а ныне и вовсе «отозвался от платежа оных [за] неимением денег»[167].
Аналогичные ходатайства поступили от столярного мастера Гербера и переплетчика Лауферта.
В итоге все три прошения были удовлетворены: Комиссия в течение пяти лет вычитала из жалованья Монферрана треть суммы.
В апреле 1822 г. старший архитектор Канцелярии военного генерал-губернатора Павел Степанович Филиппов составил «План по Нарвской части (Екатерингоф и «обывательския дворы»). План Филиппова использовал Монферран, составив свой «Общий план Екатерингофа с новыми пояснениями» («Plan general…» – в данном случае – синоним «Предварительный план…»).
План Монферрана предусматривал следующее. Возведение четырех отдельных строений («Львиный павильон», «Мавританский павильон», «Маленький русский домик» и «здание, предназначенное для разнообразных игр в кегли»). Двух комплексов – «Главный корпус и жилища Фермы» и «Готическое здание Wauxhall» с «кухней и пристройками». А также «шатра для сладостей», качелей, цепного моста через канал и нового моста через вновь прорытый канал, перестройку старого (Молвинского) моста.
Судя по «Общему плану…», появление новых прудов в Екатерингофе не предусматривалось. Предполагалось прорыть два неправильной формы замкнутых канала (вода в траншеи поступала по подземным трубам). Получились два острова, но задумывались они Монферраном как (дословно) «луг для Фермы» и место, «отведенное для выращивания цветов».
Выходит, автор «жемчужины» Екатерингофа – Большого пруда с островом – Иоганн (Осип) Буш-младший. И именно его план превратил Екатерингоф в пейзажный парк. План восточной части парка О. Монферрана повторяет план П.С. Филиппова.
Согласно документам «Комитета об устроении Екатерингофа», распоряжения по садовым, земляным и «поденным» работам отдавали как сам Буш, так и другие садовники: Герард, Андрей Макаров, Курт, Ильин, Якунин. На октябрь 1826 г. садовником Екатерингофа был Федор Федоров.
Сын «вольнаго оружейнаго мастера», воспитанник Академии художеств, кавалер ордена Св. Владимира III степени, сорокасемилетний архитектор Михаил Алексеевич Овсянников выполнял в Екатерингофе работы, связанные с ремонтом дворца в 1823 г. (скончался архитектор через три года).
Почему вместе (или вместо) с М.А. Овсянниковым не был привлечен и другой архитектор Комитета – В.И. Беретти?
Возможный ответ – в следующем. В начале 1820-х гг. Беретти перестраивал два здания – военного генерал-губернатора и, по совпадению, члена «Комитета о устроении Екатерингофа» – обер-полицмейстера. В процессе строительства помимо значительного роста затрат потребовалось осуществить еще и работы, не предусмотренные сметой. Беретти, ссылаясь на инструкцию для архитекторов Комитета – выполнять работы только согласно утвержденной смете, – отказался. Поэтому Викентию Ивановичу не только вынесли строгое предупреждение, но и отстранили вообще от работ по этим обоим домам.
Упоминаются в финансовых отчетах Комитета архитектурные помощники Панфилов (1823-1826 гг.), Виллерс, чертежник Петров. Один раз, в апреле 1826 г., упоминается архитектор Черный.
Гражданский губернатор, титулярный советник Семен Александрович Щербинин в документах Комитета не упоминается.
Говоря о привлечении для работ в Екатерингофе тех или иных мастеров (да и гражданских чиновников, и военных), надо отметить несколько моментов.
Первое: в документах Комитета не всегда указывались конкретно выполненные ими работы. Так, Торричелли исполнил «молярные работы» в Трактире, Вокзале, Мавританской беседке, на Ферме и иные «живописныя работы». Живописный мастер Брандуков работал в Вокзале и на Ферме.
Одновременно с указанием характера и объема выполненных работ встречается тут же формулировка: «и за излишния работы».
Второе: если написанную в документах Комитета фамилию «Туричели», или «Торочели», можно «вычислить» – уроженец Лугано, академик Академии художеств Фридолино Торричелли, то найти Брандукова в иных источниках пока не удалось. Относительно некоторых мастеров также упоминались только их фамилии, без имен, нередко написанные в разных вариантах (или в соответствии с принятыми на то время правилами: «Козмин» – Кузьмин).
Третье: указывалось, например: «титулярный советник Прокофьев» («занимавшемуся перепискою на бело бумаг») – в справочных изданиях С. Аллера 1822-1824 гг. в Петербурге показано несколько титулярных советников с такой фамилией. Не выбирать же из тех, кто ближе всего к Екатерингофу проживал?
«По уведомлению» Монферрана в Екатерингоф был направлен работать лепной мастер (лепщик) Филипп Саегин. Работы на сумму более 1000 руб. выполнил лепной мастер Сергей Саегин.
Четвертое: некоторые мастера выполняли работы в нескольких строениях Екатерингофа, некоторые привлекались только для одной конкретной работы.
Ставший только в 1823 г. известным в столице резчик-самородок из костромских мещан Василий Иванович Захаров реставрировал барельеф с изображением Петра I во дворце.
Обойный мастер Федор Мартенс выполнял работы во дворце, гончар Балашов изготавливал изразцы, мещанин Василий Федоров занимался починкой мебели, кровельный мастер Черняев осуществил работы на Вокзале, Ферме, в Готическом павильоне и Избах.
К работам по устроению Екатерингофа в 1823-1824 гг. были привлечены и гражданские, и военные лица.
Солдаты и нижние чины лейб-гвардии Егерского, Измайловского, Семеновского полков, 1-й лейб-гвардии Артиллерийской бригады (1-я легкая артиллерийская рота, 2-я артиллерийская рота), 8-го флотского экипажа, гвардейской Фурштатской бригады, лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона 2-й бригады легкой кавалерийской дивизии.
Казарменная комиссия (располагавшаяся в доме бывшей Военной коллегии, у Поцелуева моста) поставила половинчатый кирпич на сумму 960 руб.
Из офицеров упоминается капитан Львов. Инженер-капитан Дмитрий Иванович Львов в 1823 г., в частности, был командирован в деревню Маслово Шлиссельбургского уезда для «осмотр гравий».
Упомянутая деревня Маслово входила в имение Колтуши, им с конца XVIII в. владел участник войн и военных кампаний, Бородинского сражения и взятия Парижа бывший командир 1-й гренадерской дивизии генерал-лейтенант Павел Николаевич Чоглоков (1772-1832).
Генерал-лейтенант П.Н. Чоглоков
Другое свое наследственное имение, в Лифляндии, П.Н. Чоглоков заложил в Дворянский Лифляндский банк, получив 800 тысяч рублей[168]. Из имения Чоглокова по Неве были перевезены в Екатерингоф сотни кубических саженей гравия. Причитающиеся ему в оплату денежные суммы Павел Николаевич, живший в Литейной части, получал лично.
Среди гражданских лиц – мещане, охтенские поселяне, крестьяне и вольный хлебопашец Зиновьев.
Мещанин Василий Еремеевич Кашин поставил в Екатерингоф «разныя железныя вещи к строениям» на общую сумму 4372 руб. 76 коп.
Обер-секретарю 2-го Отделения 5-го Департамента Сената, коллежского советнику Ивану Матвеевичу Аксенову оплатили полученные им «с дачи господ Нарышкиных» «разные растении и деревья».
Обер-бергмейстеру Ч. Берду за вазы из железа и чугуна было выплачено 1992 руб. 55 коп., начислено за чугунные скамейки 1335 руб.
Смотрителю Градской Обуховской больницы, коллежскому советнику Семену Ивановичу Сорокину причиталось «за лечение рабочих из Екатерингофа» 60 руб.
Сколь же всего человек участвовало в обустройстве Екатерингофа в 1823-1824 гг.? Ответ на этот вопрос невозможен по объективной причине.
В ведомостях и отчетах Комитета об устроении Екатерингофа перечисляются только лица, которым в разное время выплачивались или начислялись денежные средства за проделанные работы. Среди них – десятники, подрядчики (например, «за поставку плотников»), унтер-офицеры. Например, купцу А.Г. Тычинкину за «копку пруда» начислили 224 руб. – понятно, не один он ее осуществлял. Или в одном из документов Комитета указывалось: для посадки больших деревьев с дачи Нарышкина ежедневно будут работать до ста человек, но при этом фамилии, понятно, не указывались – набор «земляных людей» был делом подрядчиков.
По моим подсчетам, в документах Комитета (около 800 страниц), относящихся к работам 1823-1829 гг., указано более 130 физических лиц. Из них 44 человека – крестьяне; Павел Тимофеев, Иван Фадеев, Иван Харитонов встречаются по три и более раз.
Среди выполнявших работы в Екатерингофе – мастер бронзовых дел временного цеха Русской ремесленной управы Густав Голицын, трубочистный мастер Фридрих Кастен, кузнечный мастер Иван Сычев, столярный мастер Артемий Вавилин, мебельный мастер Густав Клейман, прапорщик 8-го флотского экипажа А.Ф. Кудерчук, часовой мастер Фавр.
Большой объем работ организовал подрядчик, купец 1-й гильдии Аникей Григорьевич Тычинкин – по углублению Дворцового канала, «планировке места» у детского садика, копке прудов и каналов, устройству пешеходных и ездовых дорог. (Сын Тычинкина, Семен, в 1819 г. заключил контракт с Комиссией для окончательной перестройки Исаакиевского собора по набору каменотесов и кузнецов на Рускольские мраморные ломки.)
Летом 1824 г. на заседании Комитета министров выступавший по вопросу «о устройстве Екатерингофа» В.С. Ланской привел мнение военного генерал-губернатора, что «земляные работы», начавшиеся в июне 1823 г., «доставили приходящим для снискания пропитания из Белоруссии бедным людям возможность заработать деньги и с выгодою для города», ибо подобные работы в Петербурге «часто… бывают слишком дороги при найме рабочих».
Мостовщики, землекопы, каменщики, камнетесы, плотники, штукатуры и поденщики (а также матросы и лоцманы на купеческих кораблях, ожидающие в Петербурге отправления своих судов) официально были освобождены от записи в Конторе адресов.
Наем работных людей из Белоруссии (в основном помещичьих крестьян, отпущенных на оброк) был в то время явлением распространенным.
«Князь Цицианов обещал взять в феврале наших граберов белорусских на здешние работы», – писал своему брату 7 августа 1822 г. действительный статский советник А.Я. Булгаков, числившийся при московском архиве иностранных дел[169]. Из объявлений в столичной газете: «Желающие поставить Белорусских землекопов на 1820 год для работ по устроению Государственной шоссе…»; «Желающие поставить Белорусских чернорабочих для работ по II Округу Путей Сообщения…»[170].
За право проживания в столице «по паспорту» крепостной обязан был выплачивать своему владельцу оброк, выделяемый из заработка. В среднем это составляло 7-8 руб. в год серебром. Драматург князь А.А. Шаховской, все состояние которого заключалось в 20 крепостных крестьянах, устраивал их на службу в Театральную дирекцию в качестве машинистов сцены, требуя с них за то «усиленный оброк».
На жалованье или на «порционе» (суточные).
Для «присмотра за рабочими» был определен гжатский мещанин Михаил Жуков, получавший в счет жалованья 100 руб.
Мещанину, «находящемуся у строения», и «смотрителю за материалами» Осипу Дюру платили с 19 ноября 1823 г. по 7 февраля 1826 г. жалованье и «в счет жалованья».
«Порционные» получали: архитектор М.А. Овсянников, архитектурный помощник Панфилов (1823-1826 гг.), чертежник Петров, квартальный надзиратель Швец, десятник Миней Исаков (1824-1825 гг.), квартальный поручик Каренин, садовники.
В 1824 г. в Петербурге 1 фунт говядины 1-го сорта стоил в среднем 15 коп., «стенный календарь» – 35 коп., 1 пуд сена 3-го сорта – 55 коп., бутылка уксуса – 65 коп. «Хорошо устроенная дача» (земля и все находящиеся на ней строения) стоила от 20 до 35 тыс. рублей.
Закупалось Комитетом все: земля, кирпич, булыжник, щебень, гвозди, пеньковая пакля, смоленая пенька, листовое железо, проволока, войлок, петли, вьюшки, бруски и т. д.
Закупался также и мусор: если, например, полы в строениях делали двойными, то его клали на черновой пол.
За 1823 г. было куплено более трех тысяч 3-6-саженных бревен. Только за вторую половину 1823 г. коммерции советник И.Ф. Жербин поставил «лесных материалов» на сумму в 25 тыс. рублей.
Гвозди различных сортов (брусковые, полукорабельные, простые, костыльковые и др.) привозили на извозчиках, которым платили отдельно. Оплачена была работа по постройке временных сараев-навесов и мостика через Обводный канал. Подрядчики предоставили более 300 лошадей на поденные работы.
Платили почти за все. Жене обойного мастера Ф. Мартенса «за чистку 82 аршин французскаго Штофа для обивки комнат и мебели» во дворце – 80 руб., «на проезды для отыскания булыжнаго камня» коллежскому асессору Попову – 70 руб. Огороднику Ивану Яковлеву за «замену» «утраченных гряд» заплатили 200 руб. «На покупку свечей для работы плотникам у мосту Молво вночное время» – 25 руб., парусному мастеру Иванову «за сделанный флаг к трактиру» – 33 руб. 50 коп. За четыре веревки для качелей – 20 руб. За мытье четыре раза полов во дворце – 25 руб., и т. д.
Были и такие статьи расходов. Унтер-офицеру лейб-гвардии Егерского полка 3-го батальона Григорию Сизову было выплачено 257 руб. «за нахождение ценнаго» во время бойки свай и у дачи Д. Лодера. Сизову заплачено за поденную работу по забивке свай у мостов в Екатерингофе в течение 552 дней 717 руб. 60 коп. и «за вытаску дуба» – 10 руб. За «перекатку» почти тысячи бревен на Обводном канале катальщик Алексей Орехов («с его снастями») заработал 1198 руб. 44 коп.
Была статья «на обметание снега, на сколку льда, на очищение щеп и хлама в разных местах, на чистку труб, на инструменты и прочия подобныя издержки».
Встречается статья – «экстроординарные» расходы.
Но среди прочих оказалась одна, по сумме незначительная, но понятная, статья расходов. По распоряжению военного генерал-губернатора «выдано земляникам рабочим на водку» 25 рублей. Рабочие, «которые очищали просеки», получили на водку 20 руб.
Содержателю трактира Арпену выдали в сентябре 1824 г. 1100 руб. под залог его собственной фарфоровой посуды в Вокзале.
Подвоз земли или гравия (на лодках) оплачивались отдельно, их разгрузка – отдельно. Перевозка мебели и расстановка мебели – аналогично. Перевоз щебня стоил в среднем в два раза дороже, чем земли. Солдаты 3-й карабинерской роты Егерского полка получали в 1823 г. 1 руб. 30 коп. в день.
Одними из самых дорогостоящих работ были дорожные, включавшие «разбитие булыжнаго камня» и «выгрохочение гравия». Коллежскому асессору Попову «за устроение шоссе булыжным камнем» в объеме почти 58 кубических саженей выплатили 2293 руб. 33 коп. Унтер-офицеру лейб-гвардии Семеновского полка Кондратию Савельеву «за разбитие» 75 кубических саженей булыжного камня «для устроения шоссе» – 1875 руб.
Другой дорогостоящей работой была забивка свай. Самыми высокооплачиваемыми за вторую половину 1823 г. оказались двое. Поручик 1-й легкой артиллерийской роты Бакунин «за очищение двух просеков на Гутуевском острову» (по 300 руб. каждая), разбивку булыжника «для шоссе» и поденные работы по забивке свай у мостов получил 3832 руб. 83 коп. Крестьянин Сергей Петров «за зделание пешеходных и ездовых дорог, и дерновой стилки» заработал 10 тыс. руб.
Купчихе 3-й гильдии Степаниде Ивановне Добрецовой «за ковку железных вещей с ея железов», лебедки, ломы, гайки, ключи, молоты, кувалды и прочее было выплачено 989 руб. и 32 с половиной копейки. Двести пять молотов и двенадцать кувалд поставил кузнечный мастер Михаил Горев. Купеческий сын, оконный мастер Иван Иванов поставлял стекла.
Отдельно оплачивалось дробление крупного гравия (уже в Екатерингофе).
Из Конторы адресов средства выдавались И.Ф. Жербину и М.П. Сакеру под расписку. В августе—декабре 1823 г. «Его Сиятельству» выдали (без расписки?) из Конторы в общей сложности 4,5 тыс. руб., сам граф М.А. Милорадович выдал под расписку 2 тыс. руб. садовому мастеру И. Бушу-младшему.
В октябре 1823 г. Комитет «имел разсуждение» и разрешил М.П. Сакеру производить самому выдачу работникам денег в пределах одной тысячи рублей.
Но, увы, выдача средств еще не означала, что все работы будут оплачиваться своевременно. 26 июня 1824 г. от Комитета на имя военного генерал-губернатора поступило рапорт: «Многия подрядчики по работам в Екатерингофе производимым, являясь безпрестанно, требуют следуемых им денег, сумма коих простирается более ста тысяч рублей», а по «отзыву словесному» И.Ф. Жербина, у него более денег на выплаты нет.
В феврале 1826 г., в связи со смертью М.А. Милорадовича, в Комитет из канцелярии нового военного генерал-губернатора были переданы документы. Среди них возвращалась «Ведомость о причитающихся деньгах за сделанные работы по устройству Екатерингофа, прежде наводнения». И в этом 7-страничном документе перечислялось более 60 человек, которым причитались денежные средства за выполненные ими работы до наводнения. В том числе Ф. Торричелли, живописному мастеру Брондукову, лепному мастеру Филиппу Снегину, смотрителю Обуховской больницы Сорокину, директору Казенных литейных заводов Фуллону, гончару Балашеву (за изразцы). Семьдесят рублей Комитет оставался должен титулярному советнику Фогелю за стеклянную вазу и две поездки в Екатерингоф – часового и зеркального мастеров.
Причиталось также, например, Городской думе за доставленную мещанином Мягковым землю 10 304 руб. 20 коп. Контора Императорского Стеклянного завода не получила оплату починки часов.
Сверх всего этого, долг коммерции советнику И.Ф. Жербину «за поставленные лесные материалы и за покупки сделанные им на собственные деньги» простирался до 50 тыс. руб. Примерно столько же Комитет не заплатил вовремя столярам.
Еще и в декабре 1826 г. И.Ф. Жербин принимал от К.К. Родофиникина деньги «для расплаты» по работам в Екатерингофе.
Так сколько же всего в 1823-1824 гг. было потрачено средств на обустройство Екатерингофа?
Разные авторы (в том числе и я) приводили – разным объемом – выдержку из воспоминаний Ф.Ф. Вигеля: граф Милорадович «захотел иметь свой Парк-о-сер и давно брошенный Екатерингофский лесок избрал местом своих увеселительных занятий. На украшение его вытребовал он у города более миллиона рублей, для молодых актрис и воспитанниц кругом велел нанять дачки, и в выстроенном зале, под именем воксала, начал (разумеется, не на свой счет) давать балы…»[171].
В своих монографиях я подробно рассмотрел всю явную предвзятость оценки Вигелем деяний Милорадовича в Екатерингофе[172]. Это касалось и «требования» у города примерно трети его доходной части, и якобы «желания» графа иметь свой Олений парк по типу Parc-aux-cerfs в Версале, и «дачек», и др. Повторяться не буду.
В документах Комитета об устроении Екатерингофа приводятся суммы до копеек[173].
С июня 1823 г. по апрель 1824 г. – то есть когда уже были осуществлены основные работы в Екатерингофе – было выдано членам Комитета М.П. Сакеру и И.Ф. Жербину из Конторы адресов 65 тыс. рублей, из средств Городской думы И.Ф. Жербину – 20 тыс. руб.
В сентябре 1824 г. из своих средств «на разные работы в Екатерингофе» Дума выделила Комитету 150 тыс. руб. То есть всего 17 % от вигелевского «миллиона». Больше Городская дума до ноября 1825 г. средств на Екатерингоф не выделяла.
Обустройство (или современным словом – реконструкция) Екатерингофа в целом завершилось к осени 1824 г. Сумма расходов указана выше.
Работы летом и в начале осени 1824 г. в Екатерингофе продолжились.
А затем произошло наводнение 7 ноября.
Обычно Екатерингоф заливало водой при ее подъеме на 1,8-2 м. В тот день высота невской воды в районе Екатерингофа составила примерно один метр, в конце Волынкиной деревни – до двух метров.
Утром седьмого ноября температура воздуха составляла около 7 °С.
Очевидец наводнения А.С. Грибоедов писал, что военный генерал-губернатор «граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его [Екатерингофа. – В. Х.] поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца [Петра Великого. – В. Х.], откудова, взявши катер, спас нескольких»[174]. По описаниям других очевидцев наводнения[175], вода, затопляя подвалы и нижние этажи домов, поднимала деревянные полы, повреждая под ними кирпичную выстилку, ломала заборы, разрушала дорожные мостки, фонарные столбы, обломки которых выбивали рамы, перила, двери, ограды. По Неве неслись барки с сеном, дровами, углем, плоты, суда, обломки строений, бочки и тюки с товарами. Семья некоего таможенного чиновника, жившая близ Екатерингофа, видела, как со стоявшего рядом с их старым жилищем вновь отстроенного дома (тоже их) сначала снесло крышу, затем дом разрушился «и унесен был в море». Только в третьем часу дня вода начала резко убывать. На мостовых у решеток над подземными трубами «сделались прососы, в кои проваливались экипажи с лошадьми». «Улицы были наполнены самыми разнообразными вещами; тут были: доски, крыши, бочки, стулья, дрова, сено, солома, размокший хлеб, утонувший скот и всякая домашняя утварь. В иных местах улицы были покрыты строениями, выстроенными на столбах, поднятыми водою и унесенными ветром». К утру 8 ноября «сделался мороз». От печей в домах стали отвариваться изразцы. В Нарвской части было снесено 9 строений, «наружно повреждено» 88, с огородов снесло парники.
Вскоре после наводнения И.А. Милорадович отдал указание М.П. Сакеру обследовать в Екатерингофе дворец, Ферму, Вокзал и Готический павильон, чтобы немедленно приступить «к необходимым исправлениям» – печей, полов, дверей, окон – от «могущей последовать сырости» и дабы «отвратить безобразие».
Часть подрядчиков, ранее участвовавших в устроении Екатерингофа, 3 декабря 1825 г. приступила к работе.
«Описание о повреждениях по Екатерингофу» М.П. Сакера занимает 16 листов. Думаю, нет целесообразности перечислять в деталях последствия наводнения относительно каждого строения (кроме дворца) и участков парка. Поэтому я составил обобщенную картину.
Самое главное – все строения устояли.
Мавританскую беседку «покривило», все печи на Ферме и в Трактире «развалились», изразцы отвалились. При «Избах» 12 «„нужных мест“ с дверьми и приборами» и все ворота со столбами были унесены водой, разбилось более трехсот тарелок.
Почти полностью в нижних частях екатерингофских строений сорвало наружную обшивку, пострадали резные и лепные украшения фасадов, наличники окон. Штукатурка (до половины стен нижних этажей) обвалилась. Были разбиты стекла, сломаны или повреждены колонны и оконные переплеты, размыты частично каменные фундаменты, полы покоробило, повреждены пилястры, капители, лестницы, двери сорваны с петель, некоторые из них разломило надвое, порваны обои. У водосточных труб оторваны нижние «рукава».
Заборы (почти все), дощатые навесы (в том числе для хранения извести) с полами, оставшиеся от строительства складированные бревна, перила, ступеньки, часть наличников окон, ставней и полов были унесены в залив.
Всю территорию Екатерингофского парка завалило дровами, вырванными с корнями деревьями, барками, плотами, «разным хламом». Дерновой настил вокруг всех строений либо снесло вообще, либо «местами перебило». Размыло цветочные клумбы. Вдоль берега Екатерингофки от Фермы к Цепному мосту образовался «промой» шириной в шесть и глубиной до двух метров.
На «исправление Екатерингофа после наводнения» в 1825 г. было отпущено Городской думой 10 тыс. руб., из Конторы адресов – 104 596 руб. 45 коп.
Ранее из Конторы адресов (которая была государственным, а не городским учреждением, к тому же самоокупаемым) с июня 1823 г. по ноябрь 1825 г. в Комитет поступило 322 985 руб. 42 1/2 коп.
Ликвидация последствий наводнения в Екатерингофе обошлась в 202 856 руб. 75 1/2 коп.
Третьим финансовым источником оплаты работ в Екатерингофе стало утвержденное в начале августа 1824 г. (когда обновленный Екатерингоф уже открылся) Александром I мнение председателя Департамента государственной экономики Государственного совета А.Б. Куракина.
Летом того года Комитет министров дважды, по представлению управляющего Министерством внутренних дел В.С. Ланского, рассматривал вопрос «о устройстве Екатерингофа для публичнаго гулянья на счет разных сумм». Ланской ознакомил членов Комитета министров с предложением М.А. Милорадовича, суть которого была в следующем.
В Екатерингофе уже «устроены помещения для ваксала, фермы и харчевни, которые доставляя публике удовольствие должны также приносить доход и городу; харчевня отдана уже в содержание за 15 000 р[ублей] в год <…> Необходимость требовала также сделать шоссе и новые мосты». И на предполагаемые дальнейшие затраты по работам в Екатерингофе «и для обсаживания деревьями всего обводнаго канала и обделки берегов онаго, во исполнение существующаго на то Высочайшаго повеления» не выделять «особыя городския суммы», а «нечувствительно уплачивать» расходы из суммы в 342 тыс. руб.
Эти средства накопились «по частным мелочным взысканиям» в 3-м Департаменте городского магистрата, и за их получением уже более десяти лет никто не являлся. Возмещать занятые средства 3-го Департамента можно, по мнению М.А. Милорадовича, из «остатков от разных по городу расходов, кои по Высочайше утвержденному 9 го Декабря 1821 года мнению Государственнаго Совета повелено обращать в особый капитал для назначения онаго с Высочайшаго разрешения на значущия и общеполезныя в Столице строения, или заведения».
Под «харчевней» имелись в виду два строения с переходом, за которыми закрепилось позднее название «Русские избы».
В конечном итоге военному генерал-губернатору М.А. Милорадовичу предоставлялась запрашиваемая сумма, но обращенная в бессрочный долг Городской думы. Проценты с суммы, находившейся в Заемном банке, «определялись» «в распоряжение Комитета призрения заслуженных гражданских чиновников».
В период до ноября 1825 г. из городского магистрата поступил 316 771 руб. 18 1/2 коп.
Должен подчеркнуть, что ни одной фразы о каких-либо добровольных пожертвованиях на Екатерингоф с момента начала его реконструкции в документах Комитета нет. Крупные суммы накапливались за счет расходов частных лиц (физических и юридических) в счет дальнейшей их оплаты со стороны Комитета.
Итого к началу декабря 1825 г. сумма всех поступлений в Комитет об устроении Екатерингофа составила 809 756 руб. 42 1/2 коп. Отчетные ведомости составляли М.П. Сакер, генерал-майор П.П. Базен, Контора адресов.
11 декабря 1825 г., последний раз в уходящем году, собрался Комитет об устроении Екатерингофа. Выступал К.К. Родофиникин – о выдаче М.П. Сакеру «для расплаты» с рабочими 21 тысячи рублей, что и было сделано 12 декабря.
В ночь на 15 декабря скончался М.А. Милорадович.
Следующий документ «Комитета об устроении Екатерингофа» датирован только 7 апреля 1826 г. Это была расписка М.П. Сакера в получении им 5 тыс. руб. на посадку деревьев и другие работы.
На апрель 1826 г. всего на «устройство Екатерингофа» затрачено 1 221 083 руб. 23 1/4 коп.
Сумма не являлась засекреченной. После смерти М.А. Милорадовича разобрали его бумаги. Среди них оказались отчеты Комитета об устроении Екатерингофа. Часть бумаг возвратили в Комитет. И в доме покойного военного-генерал губернатора, и «по дороге» обратно в Комитет бумаги мог видеть любой, кого интересовало, сколько потрачено на Екатерингоф. Позднее, в 1829 г., все имевшиеся у Комитета документы передали в архив Городской думы.
26 марта 1826 г. Николай I, по докладу военного генерал-губернатора П.В. Голенищева-Кутузова «о передаче Екатерингофа со всеми тамощними устроениями в Городское ведомство», принял положительное решение. Однако «повелеть соизволил», чтобы императорский дворец вновь, через двадцать два года, принять в ведение Гоф-интендантской конторы[176].
В 1828 г. с деятельностью Комитета был связан новый городской голова, купец 1-й гильдии Николай Иванович Кусов. В отличие от своего предшественника по выборной должности Жербина, членом Комитета он не стал.
Член «Комитета об устроении Триумфальных ворот в честь Гвардейского корпуса», выборный директор Главного правления Российско-Американской компании, член Совета Коммерческого училища, действительный член Вольного экономического общества Н.И. Кусов поставлял в Екатерингоф цветы и деревья. В журнале Комитета от 28 мая 1828 г. значится, что за их поставку Кусову причитается 4832 руб. 20 коп.[177]
Так как жизнь Н.И. Кусова (и его жены Марьи Ивановны) с 1840 г. в дальнейшем будет непосредственно связана с Екатерингофом, то немного подробнее расскажем об этом человеке.
Член совета Государственных кредитных установлений (1818 г.). Один из директоров столичного Комитета Общества попечительного о тюрьмах. Член Попечительного совета Градской Обуховской больницы. В мае 1826 г. Н.И. Кусов вместе со своим братом Алексеем Ивановичем (с 1822 г. – директор Государственного коммерческого банка) именным указом были возведены в дворянское достоинство с нисходящим от них потомством. Председатель комитета по постройке Дома призрения престарелых и увечных граждан, особого биржевого Комитета для пособия и призрения пострадавших от наводнения (1824 г.). В 1831 г. Кусов занимался устройством «содержавшихся на счет купечества особых холерных больниц в 13 частях города»[178]. Оказывал содействие Купеческому обществу в основании им Николаевского дома призрения престарелых и увечных граждан. Являлся членом других различных комитетов – по постройке постоянного моста через Неву, Николаевской Чесменской военной богадельни.
Последний документ Комитета об устроении Екатерингофа датирован 5 ноября 1829 г. Это была препроводительная в городскую Думу о передаче ей журналов, дел, расходных книг и других документов Комитета с просьбой «приказать, кому следует, принять оные от Исправляющаго Должность Правителя Дел Титулярнаго Советника Бакаревича», а от М.П. Сакера – принять «остаточныя разныя железныя и прочия вещи и материалы по ведомости». Там же изъяснялось, что коммерции советник Жербин доставит в Думу «остаточные деньги» – 1106 руб. 45 1/4 коп. Подлинник подписал К.К. Родофиникин, скрепил И.В. Бакаревич.
Кратко о судьбе членов Комитета.
К.К. Родофиникин 25 апреля 1830 г. был назначен членом «Комитета по азиатским делам», а через два с половиной года – сенатором и членом Совета Министерства иностранных дел, управляющим Азиатским департаментом.
И.В. Гладков скончался 7 августа 1832 г.
И.Ф. Жербин скончался в 1840 г. В 1866 г. подполковник Федор Иванович Жербин, член по хозяйственной части 1-й дистанции Строительной комиссии Городской управы, будет докладывать в Хозяйственно-строительную комиссию Думы о продаже части строений в Екатерингофе, станет гласным Думы.
Генерал-майор Михаил Павлович Сакер. На 1833 г. исполнял должность начальника I Округа путей сообщения. Управлял отделением IV Округа путей сообщения. Еще в 1825 г. купил в Лужском уезде у помещиков Бакуниных село Ивановское с усадьбой. Построил каменный дом, распланировал сад и парк, по берегам речек Чернавки и Городенки поставил мельницы. Сохранилась деревянная церковь Успения Божией Матери, построенная на средства М.П. Сакера в 1838-1844 гг. на внутренней части бывшего старинного городища в поселении Городец, что в 12 км от Луги. Скончался 18 февраля 1855 г.
На Городецком кладбище сохранилась могила Михаила Павловича Сакера с надгробием в виде колонны. Почти как Молвинской, только миниатюрной…