«Мой отец покончил с собой…»
– Ну что ж. Я охотно расскажу о себе, также как я рассказала о себе когда-то давным-давно Екатерине Алексеевне при первой нашей встрече. Произошло это в 1950 году, когда я, перейдя на пятый курс Ереванской консерватории, поехала на летний отдых в сочинский санаторий «Приморье». Мне повезло, моей соседкой по комнате оказалась удивительно обаятельная, статная, подтянутая, очень приятной внешности молодая женщина – секретарь Московского городского комитета партии. Екатерина Алексеевна много плавала, гуляла, прекрасно играла в волейбол. Я узнала, что она родилась в Вышнем Волочке и очень любила спорт, особенно плавание. Советовала и мне заниматься спортом. Было приятно, что Екатерина Алексеевна расспрашивала об учебе, о родных, об Армении.
Микоян Нами Артемьевна – историк-музыковед, журналист
Я рассказывала новой знакомой о своем отце, который сразу после того, как в 1921 году в Грузии установилась советская власть, был выбран секретарем Телавского райкома партии. Отец жил будущим, и я была для него тем человеком, который увидит это самое будущее – светлое и прекрасное. Помню, что в доме находилось множество фотографий: строящихся в Телави моста, стадиона, больницы, гостиницы. Екатерина Алексеевна поинтересовалась, почему у меня такое необычное имя, и я рассказала ей, что имя мне придумал отец.
Сначала он хотел назвать меня в честь своей матери, моей телавской бабушки Гаянэ, но потом справедливо решил, что у человека нового времени и имя должно быть новым. Он учился тогда в институте НАМИ (Научный автомобильный и автомоторный институт), этой аббревиатуре я и обязана своим именем. А поскольку НАМИ напоминает грузинское слово «роса», я всем объясняю, что мое имя – роса. Нельзя же говорить, что мое имя – научный автомоторный институт…
Отца я видела редко, он был занят на работе – в Поти, в Чакве, в горах. При нем благоустраивался прекрасный город Батуми, построили новую набережную, осушили болота Колхиды. Под его руководством построили лимонарий, разбили чайные и мандариновые плантации. С гордостью я отметила Фурцевой, что отец стал прообразом главного героя книги Константина Паустовского «Колхида», а Михаил Кольцов написал о папе статью, опубликованную в приложении к журналу «Огонек». В ней говорилось о строительстве новой жизни в Аджарии и о том, сколько сделал для этого мой отец Артем Геурков.
Хотя отец был первым лицом в Аджарии, жили мы скромно в одноэтажном особнячке из четырех комнат на улице Энгельса, таких особнячков в Батуми было много. Лето проводили в Цихисдзири у моря. Других особых привилегий я не помню.
Моя мама, Ксения Анатольевна Приклонская, из старинного дворянского рода, кстати, к этому роду принадлежал поэт Веневитинов. После окончания института в 1932 году мама работала агрономом на Зеленом мысе в Ботаническом саду, созданном академиком Вавиловым. Там я проводила целые дни.
Летом 1937 года отца назначили заместителем председателя Совнаркома Грузии, и мы переехали в Тбилиси. Но на смену дням радости пришли дни печали. Отец стал молчаливым и замкнутым.
Когда я рассказывала об этом Екатерине Алексеевне, мне показалось, что она все поняла. А это «все» заключалось в том, что отец сам ушел из жизни. Он заперся в своей комнате и что-то долго писал за столом. Потом позвал меня к себе, посадил на тахту. В углу стояли собранные вещи, бумаги, на столе лежало ружье. Я тогда, конечно же, ничего не понимала. Отец поцеловал меня и сказал, как взрослой: «Что бы ни случилось, Нами, верь в партию!»
Ночью мы с мамой проснулись от звука выстрела…
От папы остались две открытки, присланные мне, тогда восьмилетней: одна большая, с котятами – из Парижа, другая, с детьми – из Батуми. На одной из открыток он написал: «Приезжай, скучно без тебя!» И еще сохранилась шкатулка из Италии «О Sole mio» – вот и все.