Великая княгиня
Решение императрицы Елизаветы Петровны выслать из страны беспокойную родственницу, очевидного агента Фридриха, сама дочь восприняла скорее с облегчением, чем с сожалением: она вовсе не желала стать прусским агентом в России. Более того, она старалась не упоминать о своем немецком происхождении.
Иоганна-Елизавета Гольштейн-Готторпская. Неизвестный художник. Фото: Shakko (Wikipedia user Shakko)
Определенная мнительность – как бы вдруг кому-нибудь не показалось, что она защищает не национальные российские, а чьи-то иностранные, особенно прусские, интересы, – была свойственна ей еще довольно долго. Узнав, что ее родной брат собирается посетить Россию, она с неудовольствием заметила:
– Зачем? В России и без него немцев предостаточно.
За время правления Екатерины Второй ни один ее родственник не был допущен в Российскую империю.
Уже в то время проявилась необычная склонность Екатерины к авантюрам. Она, например, порой вставала в три часа утра и в мужской одежде с одним только егерем отправлялась на охоту или рыбалку, выходя даже в открытое море на утлой лодочке. Екатерина подолгу скакала верхом, нередко забираясь в глубину лесной чащи и не страшась одиночества, – этой страстной натуре нужны были потрясения и периодические разрядки.
«В это время также у меня в кармане постоянно бывала книга, которую я принималась читать, как скоро была одна», – вспоминала она позже. Зажатая в тиски политики, придавленная безликостью Петра, она жила, продолжая готовить себя к миссии, – так Цезарь во время десятилетней Галльской войны готовился перейти Рубикон.
Даже в самые трудные для нее времена, когда ее третировал муж, а «тетушка Елизавета» маниакально добивалась от нее рождения наследника, Екатерину не покидала мысль о русском престоле.
«Одно честолюбие меня поддерживало, – признавалась Екатерина в своих «Записках», – в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей… Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть».
Парадоксально, но главным ее помощником на пути к трону стал сам великий князь Петр Федорович. Нужно было лишь внимательно следить за ним и делать все наоборот. Полукровка Петр-Ульрих не хотел быть русским, не хотел учить русский язык, одеваться в русское платье, не скрывал ненависти к православию, во всем опирался исключительно на своих приятелей из Гольштейна, которые не уставали напоминать ему, что его первоначальным предназначением был шведский престол.
За годы, проведенные в России, Петр никогда не делал попыток лучше узнать страну, ее народ и историю, он пренебрегал русскими обычаями, вел себя неподобающим образом во время церковной службы, не соблюдал посты и другие обряды.
«Слишком поздно ему стали внушать сознание его великого предназначения, чтобы ждать от этого внушения скорейших плодов. Он даже по-русски так и не выучился и говорил на этом языке редко и весьма дурно», – замечал один из его современников [3].
Когда в 1751 г. великий князь узнал, что его дядя стал шведским королем, он молвил с изрядной долей желчи: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа».
Чистокровная немка Екатерина делала все, чтобы обрусеть: упорно и успешно учила русский язык, при любой возможности одевалась в русское платье (будучи уже на престоле, даже создала, как утверждают специалисты, целое направление в моде), подчеркнуто чтила все православные обычаи, предпочитала окружать себя русскими людьми.
Императрица Елизавета старела, а долгожданного внука все не было. Первые годы совместной жизни Петр совершенно не интересовался женой, и супружеских отношений между ними не существовало. Об этом Екатерина написала позже: «Я очень хорошо видела, что великий князь меня совсем не любит; через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблен в девицу Карр, фрейлину императрицы. Он сказал графу Дивьеру, своему камергеру, что и сравнения нет между этой девицей и мною. Дивьер утверждал обратное, и он на него рассердился; эта сцена происходила почти в моем присутствии, и я видела эту ссору. Правду сказать, я говорила самой себе, что с этим человеком я непременно буду очень несчастной, если и поддамся чувству любви к нему, за которое так плохо платили, и что будет с чего умереть от ревности безо всякой для кого бы то ни было пользы.
Итак, я старалась из самолюбия заставить себя не ревновать к человеку, который меня не любит, но, чтобы не ревновать его, не было иного выбора, как не любить его. Если бы он хотел быть любимым, это было бы для меня нетрудно: я от природы была склонна и привычна исполнять свои обязанности, но для этого мне нужно было бы иметь мужа со здравым смыслом, а у моего этого не было».
Действительно, семь-восемь лет брак оставался сугубо формальным. За эти годы между супругами возникло не только отчуждение, но и взаимная неприязнь. Петр, пытаясь скрыть свое унижение за шутовством и бравадой, все больше злился на жену за то, что она знала тайну: Петр Федорович имел врожденное несовершенство, которое сам считал неизлечимым, но которое возможно было исправить хирургическим путем – обыкновенным обрезанием.
Елизавета, с изрядным опозданием узнав об этом, забила тревогу и призвала на помощь врачей, которые заодно констатировали целомудренность Екатерины. Последнее повергло императрицу в настоящий шок: она полагала, что невестка бесплодна и уже размышляла о разводе и новой жене для племянника.
Конец ознакомительного фрагмента.