Глава третья
Начало и рост великого княжества Литовского
§ 38. Первые литовские князья. Было сказано (§§ 35, 37), что литовские племена под натиском немцев в XIII веке стали стремиться к объединению и собирались вокруг своих и русских князей для того, чтобы дать отпор завоевателям. Разрозненная до тех пор литва стала складываться в государство. Выразителем объединительных стремлений у литовцев явился известный уже нам князь Миндовг (или Миндове). Захватив русский город Новгородок (или Новогродек) в верховьях Немана, он основал в нем свое княжество и распространил свою власть на некоторую часть литвы, жмуди, ятвягов и на русские волости (Полоцкую, Витебскую и отчасти Смоленскую). Покоряя Русь с помощью своих литовцев, он с помощью русских распространял свое влияние и господство среди литовских князьков. Воюя с немцами, он двигал против них в одном ополчении и литву, и русских. Так он первый из литовских князей старался сблизить враждебные прежде племена русские и литовские и на их соединении построить свое государство. Это государство было еще очень непрочно и слабо; но оно давало литве защиту от немцев, а русским – прибежище от татар, и потому оно держалось. Миндовг всю жизнь свою боролся с немцами, то уступая им, то снова поднимаясь на них. Когда это было для него выгодно, он согласился принять крещение от немцев и за это получил от папы королевскую корону. Когда же обстоятельства переменились, он вернулся к язычеству и снова обрушился на немцев. Так же и по отношению к Руси Миндовг менял приемы своей политики. Являясь порою решительным завоевателем, он иногда готов был на соглашение. Встретив могучего противника в Данииле Романовиче Галицком, он замирил его уступкою некоторых земель и брачным союзом, отдав свою дочь в жены сыну Даниилову. Несмотря, однако, на всю свою гибкость, Миндовг не кончил добром. Недовольные им литовские князья убили его (1263), но по большей части сами погибли от мести Миндовгова сына. (Один из них, князь Довмонт, спасся во Псков, там крестился и начал княжить, приобретя славу и почет за то, что доблестно и удачно защищал Псков от немцев и литвы.)
В княжестве Миндовга начались после его смерти продолжительные смуты. Прошло полстолетия раньше, чем в Литве снова образовалась сильная княжеская власть. С 1316 года в Литве действует князь Гедимин, основатель династии Гедиминовичей, образовавшей из литовских и русских земель большое и сильное государство. С его времени русское влияние на литовских князей чрезвычайно усилилось. При Гедимине в Литве уже существуют города, укрепленные по правилам военного искусства; литовские рати хорошо устроены и вооружены; они знают, как надо осаждать города, употребляют осадные орудия. Жители волостей имеют правильное управление и должны защищать свои города по очереди, в известные сроки. Всем этим благоустройством литовцы были обязаны русскому влиянию. Русские люди служат в войсках Гедимина и начальствуют ими; они ездят в посольства от имени литовского государя; они управляют городами и волостями. Словом, русский элемент, очевидно, возобладал над менее культурным литовским, и произошло мирное сближение между соседними народами. При дворе Гедимина слышался русский язык, потому что Гедимин был сам женат на русской и детям своим устраивал браки с русскими же. Сам себя он считал не только литовским, но и русским князем (в сношениях с немцами он именовал себя «гех Litwinоrum Ruthепогumquе»). Таким мирным сближением народностей следует объяснять быстрое и легкое соединение Юго-западных русских земель под властью Гедимина. Он подчинил себе все Русские княжества от Полоцка до Киева и подготовил присоединение Волыни. (Границами его земель с востока были земли Смоленская и Черниговская, а с юга Волынская.) Своим обширным княжеством Гедимин управлял сначала из неприступного города Трок (Трокский замок стоял на острове посреди озера), а затем из Вильны[35], построенной им на р. Вилии, притоке Немана.
Две трети всех земель Гедимина были русскими землями. Ясно, что литовской династии удалось образовать такой центр, к которому стала тяготеть потерявшая свое единство вся Юго-западная Русь. Гедимин начал ее собирание, а его дети и внуки его закончили. Дело это совершалось быстро и легко, потому что население русских земель само охотно шло под власть обруселых Гедиминовичей.
Из многих сыновей Гедимина два сосредоточили в своих руках власть в Литве. Это были великий князь Ольгерд и жмудский князь Кейстут. Дружные между собою, они поделили управление так, что Ольгерд знал русское население Литовского государства, а Кейстут – литовское. Ольгерд, живя в Вильне, был, так сказать, обращен на восток и действовал против северо-восточной Руси; Кейстут, живя в Троках, был обращен на запад и действовал против немцев. Поэтому русские знали Ольгерда больше, чем его брата; они очень хвалили ум и таланты Ольгерда, говоря, что это был сдержанный и хитрый политик, воевавший «не столько силою, елико мудростью». Кейстута же хорошо знали немцы; они изображали его доблестным рыцарем, храбрым и милостивым, прямодушным и честным. Оставаясь язычником по вере, Кейстут был христианином по духу. Об Ольгерде же никто хорошо не знал, какой он держался веры. Поддерживая друг друга во всех своих делах, Ольгерд и Кейстут, с одной стороны, задерживали немцев в их движении на восток, а с другой стороны – продолжали начатое их отцом собирание Руси.
Война с немцами имела вид постоянных взаимных набегов, которые у немцев назывались «рейзами». Целью таких рейз было напугать врага и нанести ему возможно больше вреда, а затем без урона вернуться домой. Обе стороны – и немцы, и литва – не шли далее таких набегов. Немецкое завоевательное движение при Кейстуте остановилось, и немцы были довольны уже и тем, что держались на ранее захваченных ими местах. В отношении Руси южной Ольгерд достиг больших успехов. Он овладел Чернигово-Северскою областью; Киев и Волынь были им окончательно подчинены. Не довольствуясь южными русскими областями, Ольгерд покушался утвердить свое влияние в Новгороде и Пскове и поддерживал Тверь против Москвы. Но в северной Руси Москва была уже настолько сильна, что могла остановить замыслы Ольгерда. Встретив такого смелого и упорного противника, как великий князь Дмитрий Иванович Донской, Ольгерд должен был уступить.
Таковы были дела Ольгерда и Кейстута. Положив предел завоеваниям немцев, они собрали под своею властью, можно сказать, всю южную и западную Русь, освободив ее от владычества татар и дав ей единую сильную власть. Очень было важно, что эта власть была русскою по своей культуре и по своим приемам. Русским людям представлялось, что Гедиминовичи восстановляют старую русскую силу и старый русский порядок на коренных русских местах – в области верхнего и среднего Днепра. Образованное Гедиминовичами могучее Литовско-Русское государство, казалось, имеет блестящее будущее. Однако дальнейший ход событий не оправдал тех надежд, с какими смотрела на литовских князей вся Юго-западная Русь.
§ 39. Уния Литвы с Польшей. Ягайло. Ольгерд умер (1377), оставив много сыновей. Из них великим князем стал Ягайло. Лишенный талантов, какими отличался его отец, Ягайло не умел с достоинством пользоваться своею властью. Между ним и его дядею Кейстутом началась усобица. Ягайло хитростью заманил дядю в свои руки и приказал удавить (1382). Сын Кейстута, Витовт, вместе с отцом попавший в руки Ягайла, успел убежать из своей тюрьмы и скрылся у тевтонских рыцарей. От них он, однако, вернулся на родину, помирился с Ягайлом и получил некоторые земли своего отца.
В 1385 году из Польши Ягайло было сделано предложение жениться на польской королеве Ядвиге и соединить Польшу и Литву. У польского правительства были веские побуждения желать этого брака. С прекращением династии Пястов (1370) в Польше воцарился родственный Пястам (по женской линии) король венгерский Людовик, а после его смерти (1382) была признана королевою его малолетняя дочь Ядвига. Между польскими панами много смут вызвал вопрос о том, кого выбрать в мужья молодой королеве. Надобен был жених, не столько приятный невесте, сколько полезный Польскому государству. Такого и нашли в лице Ягайло. Женившись на Ядвиге, он должен был обеспечить Польше союз и содействие своего княжества. Это было важно для поляков в двух отношениях. Во-первых, между Литвой и Польшей шла тогда долгая вражда за русские волости Волынь и Галич. Литва постоянно держала Польшу в страхе угрозою своих нападений. Эта опасность уничтожалась в случае брака Ягайло с Ядвигою. Во-вторых, немцы, овладев Литовскими землями на Балтийском побережье, дали себя знать и полякам. Тевтоны овладели Польским Поморьем и отодвинули Польшу от моря. Поляки вели с немцами такую же народную войну, как и Литва. Соединив силы обоих народов против общего врага, можно было надеяться на прочный успех. Таковы были причины, заставлявшие поляков желать унии с Литвою.
Предложение поляков было принято Ягайло с радостью. Он согласился на все поставленные ему условия, чтобы только соединить в своих руках два государства. Его обязали самого принять католичество и крестить в католичество языческую Литву. Отец и дед Ягайло отличались религиозным безразличием и терпимостью; понятно, что и он легко переменил греческое православие на римскую веру. Проповедь католичества давно была знакома Литве, ибо Литву присоединяли к своей вере немцы; легко было Ягайло допустить такую же проповедь со стороны поляков. Сверх того, Ягайло согласился на соединение (унию) Литвы и Польши в одно государство и обещал свою помощь для возвращения Польше отнятых соседями земель. В 1386 году совершился брак Ягайло и Ядвиги и началась уния Литвы и Польши. Ягайло стал польским королем с именем Владислава. Произошло общее крещение литовцев в католичество, сопровождавшееся уничтожением языческих капищ, священного огня («знича») и других принадлежностей старого культа. Скоро сказались и политические последствия заключенной унии. Соперничество и борьба Польши и Литвы за южно-русские области прекратились. Соединенные силы Западной Руси, Литвы и Польши нанесли в 1410 году страшное поражение Тевтонскому ордену на границе Пруссии и Польши, при деревнях Грюнвальде и Танненберге. Эта знаменитая битва, в которой русское и польское славянство победило германцев, составляет эпоху в истории Ордена и Польши. Могущество Ордена пало, и завоевания его прекратились; значение Польши и соединенной с нею Литвы необыкновенно поднялось.
Таким образом, цели, которые преследовала уния, были достигнуты: антагонизм Литвы и Польши уничтожен; общий враг их поражен. Польша от унии получила несомненные выгоды. Для Литвы же уния вместе с добрыми последствиями принесла и очень дурные. Она внесла в Литву семена внутренней вражды и разложения. До 1386 года в Литовско-Русском государстве было две народности (русь и литва) и две религии (православие и язычество). Православно-русское население, по приблизительному счету, занимало девять десятых всех земель государства и отличалось несравненно высшей культурой, чем языческая Литва. Понятно, что литовцы испытывали на себе сильнейшее влияние русской гражданственности; и они подчинялись ему охотно, потому что соединение того и другого народа под одною властью совершалось исподволь и без острой вражды. Литовско-Русское княжество, казалось, должно было стать сплошь православно-русским государством. Уния же 1386 года, сделавшая правительство княжества католическим, поставила в Литве рядом с православием римскую веру, ему враждебную. Православие в Литве преобладало численно; католичество же стало там господствующим исповеданием, потому что государь литовский сам его принял и обязался его распространять. Таким образом в Литовском государстве появилась возможность религиозной вражды и столкновений из‑за веры. С другой стороны, католичество принесено было в Литву поляками и сопровождалось поэтому польским культурным влиянием. Польское духовенство, польские придворные и чиновники появились в Литве и сменили собою русских приближенных князя. Они принесли с собою латинский и польский языки на смену русскому, польские нравы и обычаи взамен русских. Ягайло и его двор не только окатоличились, но и ополячились. Так как большинство народа в старой Литве и вся Русь не хотели отставать от своих прежних привычек и обычаев, то неизбежно возникла вражда культурная и национальная. Вот эта‑то вражда в была тяжелым последствием унии. Население Литвы и Западной Руси не сочувствовало Ягайло и поднялось против него.
§ 40. Витовт. Став королем польским, Ягайло не мог уже непосредственно управлять Литовским княжеством и назначать своим наместником, со званием «великого князя», одного из своих братьев. Но другие удельные князья литовские начали борьбу с Ягайло и привели дело к тому, что великим князем литовским, в ленной зависимости от Ягайла, стал сын Кейстута, Витовт (1392). Когда на съездах польской и литовской знати (в 1401 и 1413 годах) была окончательно установлена династическая уния Литвы и Польши, Витовт признал себя лишь пожизненным владетелем своего княжества. Но это не мешало ему быть полновластным государем и вести самостоятельную политику. Необыкновенные способности и ум Витовта позволили ему стать прямым продолжателем Гедимина и Ольгерда. Он присоединил к Литве Смоленское княжество (1395); при нем границы Литвы достигли небывалых пределов: они доходили до двух морей: Балтийского и Черного. Литва «от моря до моря» – так обозначался обыкновенно объем государства Витовта. Стремясь расширить свое политическое влияние, Витовт вмешивался в дела всех Русских земель (Новгорода и Пскова, Твери, Москвы, Рязани). Московский великий князь Василий Дмитриевич, несмотря на то что был женат на дочери Витовта Софии, должен был выступить против притязаний своего тестя на восточные и северные Русские земли. По уговору между ними, река Угра (левый приток Оки) была назначена границею между Московскими и Литовскими землями. Так далеко зашел на восток Витовт! Он пытался подвести под свою власть даже Золотую орду, изнывавшую тогда от междоусобий. Но ордынский правитель Едигей нанес Витовту решительное поражение на р. Ворскле (левый приток Днепра) и тем прекратил его притязания. Подвиги Витовта сделали его народным героем литовцев. Время его считалось эпохою наибольшего расцвета и могущества Литвы. Но в эту же самую эпоху появились первые признаки и внутреннего распада в молодом Литовском государстве.
Усиление Витовта и его вокняжение в Литовском государстве были последствием того недовольства, которое возбудила уния с Польшею среди русского и литовского населения Литвы. Поддерживая Витовта против Ягайло, это население показывало, что не желает идти под польско-католическое влияние, а желает самостоятельности и обособленности в своей политической жизни. Казалось бы, что при таких условиях роль Витовта очень проста. Ему следовало бы опереться на сильнейшую часть подвластного ему населения – на православно-русскую народность – и обратить свое государство в такое же русское великое княжество, каким была тогда Москва. Сделав свою политику русскою и обратившись к православию, Витовт мог бы стать соперником Московских князей и, быть может, еще скорее их объединить под своим скипетром всю Русскую землю. Но Витовт этого не сделал, потому что он нуждался в помощи Польши против немцев; с другой стороны – в самой Литве появились люди, которые видели свою выгоду в унии и толкали Витовта к сближению с Польшей. По условиям унии[36], подданные великого князя литовского, принимая католичество, получали те права и привилегии, какие имели в Польше лица соответствующего сословия. И вот, те люди, которые видели для себя прибыток и честь в новых порядках, малодушно увлекались в сторону Польши и католичества, стояли на стороне унии, принимали польскую веру и проводили польское влияние в свою литовско-русскую среду. Таким образом, у Витовта среди его собственных подданных было три направления: православно-русское, старо-литовское и новое – католическо-польское. Все возлагали свои надежды на популярного князя, и он ко всем относился одинаково внимательно, но не становился прямо ни на чью сторону. Держась необходимого ему союза с Польшею, он всего ближе был именно к тем, кто стоял в Литве за унию с Польшей. Но он понимал, что такие сторонники Польши еще очень малочисленны и слабы, и потому сам не склонен был прямо и решительно примкнуть к Ягайлу. В конце своих дней он даже хлопотал о получении от императора из Германии королевского титула и, стало быть, о независимости от Польши. Но это не удалось. Витовт умер (1430), оставив политические и национальные партии в своей стране непримиренными, в состоянии взаимного озлобления и недоверия.
Борьба этих парий и погубила мало-помалу силу и величие Литовско-Русского княжества.
§ 41. Литовское княжество после Витовта. По смерти бездетного Витовта все его преемники избирались на великое княжение сановниками самой Литвы и вели политику самостоятельных государей, избегая подчинения Польше. Уния оставалась только в идее; но отказаться от этой идеи обе стороны не могли, потому что Польша и Литва продолжали одинаково нуждаться во взаимной поддержке против общих внешних врагов. Лишь при младшем сыне Ягайло, Казимире (1440–1492), оба государства находились в действительной унии, так как Казимир, избранный в малолетстве великим князем литовским, позднее был избран и польским королем и таким образом соединил обе страны под своим скипетром. Но после кончины этого короля, Казимира IV («Ягеллончика»), Литва опять отделилась от Польши, избрав особого великого князя – Александра Казимировича. Только в 1501 году, когда и Польша избрала на свой престол того же Александра, оба государства условились вперед твердо держаться унии и избирать всегда одного государя для обеих стран. С таким трудом была, наконец, на деле осуществлена личная уния, задуманная в 1386 году.
Несмотря на постоянное стремление Литвы к обособлению от Польши, в течение всего XV столетия польское влияние в Литве продолжало расти и крепнуть. Хотя литовские великие князья и держались самостоятельно, все‑таки они сами и их правители были католики по вере и в культурном отношении были уже ополячены. Пока в Литовском княжестве еще существовал старый порядок и волостные удельные князья были сильны, это не имело большого значения. Каждый князь правил своею волостью самостоятельно: если он был православный и русский по духу, то и волость его не испытывала католического и польского гнета. Но в XV столетии сила великих князей в Литве возросла, и они понемногу превратили князей волостных в своих наместников и подчиненных слуг. Вместе с тем и управление волостей испытало перемены и подчинилось централизации. Везде католики стали предпочитаться православным и польские обычаи – русским; везде на правительственные должности стали (в силу унии 1413 года) назначаться князья и бояре римской веры. Везде, стало быть, православно-русские люди чувствовали свое унижение и обиду. Горше всех приходилось русской знати – князьям и боярам, которые превратились из государей и правителей в подчиненных и гонимых. Некоторые, более малодушные, оставляли православие, принимали католичество, этою ценою делали хорошую карьеру и ополячивались. Другие пробовали бороться и ждали помощи от православной Москвы, которая в ту пору стала уже сильна. Они передавались московскому великому князю со своими волостями, объясняя свою измену Литве гонением на их веру, или же просто, побросав свои земли, выезжали из Литвы в Москву на службу, по старинному праву свободных слуг «отъезжать» от одного господина к другому. Понемногу Москва втягивалась в литовские дела, узнавала внутреннюю слабость Литвы и не раз шла войною на Литву, грозя отнять от Литвы все ее русские области. А под угрозами Москвы литовское правительство еще теснее жалось к Польше, ища у нее помощи от нового опасного врага.
Но не одна литовская знать и князья терпели от католического правительства Литвы. В первую пору своей истории Литовско-Русское княжество имело русское общественное устройство, унаследованное от Киевской Руси. Волостные князья были окружены дружиною, состоявшей из вольных слуг и холопов; в центре земщины был город с его вечем, от которого зависела волость, населенная свободным крестьянством (смердами). По правилу, установленному униею, все литовцы, крещенные в католичество, начинали жить на польском праве, то есть получали те права, какие имели в Польше лица соответствующего сословия. А в Польше в ту эпоху устанавливался окончательно своеобразный феодальный порядок с резко обозначенными сословиями и с полным преобладанием дворянства («шляхты»). Города польские, по так называемому «магдебургскому праву»[37], составляли собою особые общины, ограниченные городскими стенами, с правом сословного самоуправления. Шляхта польская мало-помалу обращалась в правящий класс с широкими политическими и владельческими правами. Она имела очень мало обязанностей по отношению к государству, влияла на управление государством и на избрание королей; она пользовалась правом льготного землевладения и в своих имениях получила безграничную власть над крепостным бесправным крестьянством. К этим‑то польским порядкам, выгодным для дворянства и ужасным для прочей массы населения, стало приближаться Литовское государство, когда стало уравнивать в правах своих католических подданных с соответствующими разрядами польского общества.
Из старых дружин волостных князей в Литве понемногу образован был многочисленный служилый класс, который обязан был нести военную службу и пользовался за то правом владения землею. Высший разряд этого класса заключал в себе самих волостных князей и прежних «бояр», знатных их слуг. Составив служебную аристократию, эта знать получила общее название панов, или князей и панов. Остальные разряды служилого класса получили название шляхты. Всем этим служилым людям, в особенности же шляхте, было очень выгодно сравняться в правах с польскими панами и шляхтою, ибо в Польше эти права были громадны. Вот почему литовская шляхта легко и охотно ополячивалась и окатоличивалась.
Усвоив себе польские нравы и обычаи, она кабалила крестьян, овладевала землями и стремилась превратиться в правящее политическое сословие. Вместе с тем она служила проводником польского влияния во всех областях государственной и общественной жизни Литвы. Таким образом, происходило разложение старого порядка и начиналась острая внутренняя рознь между всевластным дворянством и прочею бесправною массою населения (§ 91).
Начало и рост великого княжества Московского
§ 42. Причины возвышения Москвы. Развившийся в эпоху татарского завоевания во Владимиро-Суздальской Руси удельный порядок княжеского владения (§ 36) начал падать с усилением Московского княжества.
Особое Московское княжество стало существовать со второй половины XIII века. Самый же город Москва, по преданию, был основан князем Юрием Долгоруким. Летописи упоминают о Москве в первый раз в 1147 году, называя ее «Московь», «Кучково» и «Москва». Первоначально Москва была крепостью, поставленной на южной границе Суздальской земли для того, чтобы охранять ее с юга, от Рязани и Чернигова. Батый, идя из Рязани к Суздалю и Владимиру, прежде всего взял и разорил Москву, закрывавшую ему путь к этим городам. В первое столетие своего существования Москва не составляла особого княжества, а принадлежала владимирским князьям. Князь Александр Невский оставил на Москве своего младшего сына Даниила, и только с тех пор Москва стала особым уделом Даниилова потомства. С тех же пор началось быстрое усиление и возвышение нового удела.
Первая причина возвышения Москвы и усиления московских князей заключалась в особенно выгодном географическом положении города Москвы. Москва была расположена в узле дорог, ведших из южной Руси в северную и из Новгородской земли в Рязанскую. Переселенцы из южных областей, идя на север, не могли миновать реки Москвы и в большом числе оседали вокруг города Москвы ранее, чем подвигались далее к северу. Оттого Московское княжество быстро и густо заселялось, а это давало московским князьям большие средства, так как чем гуще было население удела, тем больше получал удельный князь. Река Москва, с другой стороны, была таким водным путем, который соединял верховья Волги со средним течением Оки. Этим путем пользовались новгородцы, перевозя к себе хлеб, воск и мед из богатейших мест Рязанской земли. Владея такою торговою дорогою, московские князья извлекали свои доходы из торгового движения в виде пошлин с купцов и т. п. Таким образом, географически центральное положение Москвы способствовало быстрому заселенно Московского княжества и обогащению московских князей. Изобилие же материальных средств давало этим князьям большую силу и склонность к «примыслам».
Второю причиною возвышения Москвы были таланты и удачи первых московских князей, умевших использовать выгоды своего положения. Первые два московских князя, Даниил Александрович и сын его Юрий, успели «примыслить» себе все течение Москвы-реки, отняв от рязанского князя город Коломну на устье р. Москвы и от смоленского князя город Можайск на верховьях р. Москвы. Земли и богатства Юрия Даниловича выросли настолько, что он (как представитель старшей линии в потомстве Ярослава Всеволодовича) решился искать в орде ярлыка на великое княжение Владимирское и вступил в спор за Владимир с тверским князем Михаилом Ярославичем. Борьба велась в орде путем интриг и насилий, и оба князя в орде были убиты. (Князь Михаил Ярославич, замученный татарами, причтен церковью к лику святых.) Великокняжеский стол тогда достался сыну Михаила, Александру Тверскому; а в Москве стал князем брат Юрия, Иван, по прозвищу Калита (то есть кошель[38]). Улучив минуту, Калита снова начал борьбу с Тверью и, наконец, в 1328 году добился великого княжения, которое с той поры уже не выходило из рук московской династии.
§ 43. Великий князь Иван Калита и его ближайшие преемники. О деятельности великого князя Ивана Даниловича Калиты (1328–1341) известно немного. Но то, что известно, говорит о его уме и таланте. Сел он на великом княжении – и, по словам летописца, «бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати Русскую землю». Именно этому князю приписывается та важная заслуга, что он исхлопотал себе разрешение доставлять «выход» в орду своими средствами, без участия татарских сборщиков дани. Таким образом был уничтожен главный повод для въезда татар в Русские земли и было достигнуто внутреннее спокойствие и безопасность на Руси. По преданию, Иван Калита очистил свою землю и от «татей», то есть внутренних разбойников и воров. Тишина и порядок во владениях Калиты привлекали туда население: к Калите приходили на службу и на житье как простые люди, так и знатные бояре с толпами своей челяди. Самым же главным политическим успехом Калиты было привлечение в Москву русского митрополита.
С упадком Киева, когда его покинули старшие князья, должен был возникнуть вопрос и о том, где быть митрополиту всея Руси: оставаться ли ему в заглохшем Киеве или искать нового места жительства? Митрополит Петр (родом волынец) решил этот вопрос, перенеся митрополию на север. Официальным местопребыванием его стал стольный город Владимир; но так как в этом городе великие князья уже не жили, и за Владимир спорили Москва с Тверью, то Петр решительно склонился в пользу Москвы, во всем поддерживал московского князя Ивана Калиту, подолгу живал у него в Москве и начал там строить знаменитый Успенский собор, наподобие Успенского собора Владимирского. В этом соборе он и был погребен, когда кончина застигла его в Москве. Его преемник, грек Феогност, уже окончательно утвердился в Москве, и таким образом Москва стала церковною столицею всей Русской земли. Велика была важность этого события: в одно и то же время в Москве образовалось средоточие и политической, и церковной власти, и таким образом прежде малый город Москва стал центром «всея Руси». Предание говорит, что, создавая Успенский собор в Москве как главную святыню зарождавшегося государства, святитель Петр предсказал славное будущее Москвы Ивану Калите, тогда еще не получившему великого княжения. Благодарные москвичи необыкновенно чтили память Петра митрополита и вскоре же по ого кончине причли его к лику святых, как «всея России чудотворца».
Таковы были первые успехи, достигнутые московскими князьями. Немедленно же стали сказываться и последствия этих успехов. При самом Калите и при его двух сыновьях, Семене Гордом (1341–1353) и Иване Красном (1353–1359), которые так же, как и отец их, были великими князьями всея Руси, Москва начала решительно брать верх над прочими княжествами. Иван Калита распоряжался самовластно в побежденной им Твери, в Новгороде и в слабом Ростове. Сыну его, Семену, по словам летописца, «все князья русские даны были под руки»: самое прозвище Семена «Гордый» показывает, как он держал себя со своими подручниками.
Опираясь на свою силу и богатство, имея поддержку в орде, московские князья явились действительною властью, способною поддержать порядок и тишину не только в своем уделе, но и во всей Владимиро-Суздальской области. Это было так важно и так желанно для измученного татарами и внутренними неурядицами народа, что он охотно шел под власть Москвы и поддерживал московских князей. К московским князьям приезжало много знатных слуг, бояр со своими дружинами, с юга и из других уделов Суздальских. Поступая на службу к московским князьям, эти слуги усиливали собою рать московскую и сами, служа сильному князю, улучшали свое положение и становились еще знатнее. Быть слугою и боярином великого князя было лучше, чем служить в простом уделе; поэтому слуги московских князей старались, чтобы великое княжение всегда принадлежало Москве. Бояре московские были верными слугами своих князей даже и тогда, когда сами князья были слабы. Так было при великом князе Иване Ивановиче Красном, который был «кроткий и тихий», по выражению летописи, и при его сыне Димитрии, который остался после отца всего 9–10 лет.
Вместе с боярством и духовенство проявляло особое сочувствие и содействие Московским князьям. После того как митрополит Феогност окончательно поселился в Москве, он подготовил себе преемника – московского инока, москвича родом, Алексия, происходившего из знатной боярской семьи (Плещеевых). Посвященный в митрополиты, Алексий при слабом Иване Красном и в малолетство сына его Димитрия стоял во главе Московского княжества, был, можно сказать, его правителем. Обладая исключительным умом и способностями, митрополит Алексий пользовался большою благосклонностью в орде (где он вылечил болевшую глазами ханшу Тайдулу) и содействовал тому, что великое княжение укрепилось окончательно за московскими князьями. На Руси он являлся неизменным сторонником московских князей и действовал своим авторитетом всегда в их пользу. Заслуги св. Алексия пред Москвою были так велики и личность его была так высока, что память его в Москве чтилась необычайно[39]. Руководимое св. Алексием русское духовенство держалось его направления и всегда поддерживало московских князей в их стремлении установить на Руси сильную власть и твердый порядок. Вслед за митрополитом Алексием в этом отношении должен быть упомянут его сотрудник, преподобный инок Сергий, основатель знаменитого Троицкого монастыря (теперь Троице-Сергиева лавра, в 66 верстах на север от Москвы). Вместе с митрополитом Алексием и самостоятельно, сам по себе, этот знаменитый подвижник выступал на помощь Москве во все трудные минуты народной жизни и своим громадным нравственным влиянием поддерживал московских князей.
За знатными боярами и высшим духовенством тянулось к Москве и все народное множество. Московское княжество отличалось внутренним спокойствием; оно было заслонено от пограничных нападений окраинными княжествами (Рязанским, Нижегородским, Смоленским и др.); оно было в дружбе с ордою. Этого было достаточно, чтобы внушить желание поселиться поближе к Москве, под ее защиту. Народ шел на московские земли, и московские князья строили для него города, слободы, села. Они сами покупали себе целые уделы у обедневших князей (ярославских, белозерских, ростовских) и простые села у мелких владельцев. Они выкупали в орде русский «полон», выводили его на свои земли и заселяли этими пленниками, «ордынцами», целые слободы. Так множилось население в московских волостях, а вместе с тем вырастали силы и средства у московских князей.
Таким образом, первые успехи московских князей, давшие им великокняжеский сан, имели своим последствием решительное преобладание Москвы над другими уделами; а это, в свою очередь, вызвало сочувствие и поддержку Москве со стороны боярства, духовенства и народной массы. Но до конца XIV столетия, при Калите и его сыновьях, рост московского удела имел характер только внешнего усиления, путем счастливых «примыслов». Позже, когда московские князья явились во главе всей Руси борцами за Русскую землю против орды и Литвы, Москва стала центром народного объединения, а московские князья – национальными государями.
§ 44. Дмитрий Донской и Куликовская битва. Московские князья один за другим получали в орде великое княжение и крепко держали его за собою. Только после смерти Ивана Красного, когда в Москве не осталось взрослых князей, ярлык на великое княжение был отдан суздальским князьям. Однако десятилетний московский князь Дмитрий Иванович, направляемый митрополитом Алексием и боярами, начал борьбу с соперниками, успел привлечь на свою сторону хана и снова овладел великим княжением владимирским. Так началось замечательное княжение Дмитрия Ивановича. Первые его годы руководство делами принадлежало митрополиту Алексию и боярам; потом, когда Дмитрий возмужал, он вел дела сам. Во все время одинаково политика Москвы при Дмитрии отличалась энергией и смелостью.
Во-первых, в вопросе о великом княжении московский князь прямо и решительно стал на такую точку зрения, что великокняжеский сан и город Владимир составляют «вотчину», то есть наследственную собственность московских князей, и никому другому принадлежать не могут. В своей духовной грамоте Дмитрий прямо завещал великое княжение, «вотчину» свою, старшему своему сыну.
Во-вторых, в отношении прочих князей Владимиро-Суздальской Руси, а также в отношении Рязани и Новгорода Дмитрий держался властно и повелительно. Он победил рязанского князя Олега, смирил новгородцев и привел в зависимость от Москвы Тверь. Борьба с Тверью была особенно упорна и продолжительна. Тверской великий князь Михаил Александрович обратился за помощью к литовским князьям. Литовский князь Ольгерд осадил самую Москву, только что обнесенную новою каменной стеною, но взять ее не мог и ушел в Литву. А московские войска затем осадили Тверь. В 1375 году между Тверью и Москвою был заключен наконец мир, по которому тверской князь признавал себя «младшим братом» московского князя и отказывался от всяких притязаний на владимирское великое княжение. Но с Литвою осталась у Москвы вражда и после мира с Тверью.
В-третьих, при Дмитрии Русь впервые отважилась на открытую борьбу с татарами. Мечта об освобождении Руси от татарского ига жила и раньше среди русских князей. В своих завещаниях и договорах они нередко выражали надежду, что «Бог свободит от орды», что «Бог орду переменит». Семен Гордый в своей «душевной грамоте» (завещании) увещевал братьев жить в мире по отцову завету, «чтобы не перестала память родителей наших и наша, чтобы свеча не угасла». Под этой свечой разумелась неугасимая мысль о народном освобождении. Но пока орда оставалась сильною и грозною, иго ее по‑прежнему тяготело над Русью. Борьба с татарами стала возможна лишь тогда, когда в орде началось длительное междоусобие: орда разделилась надвое и терзалась постоянною враждою. Можно было уменьшить дань орде и держать себя независимее. Мало того: явилась необходимость взяться за оружие против отдельных татарских шаек. Во время междоусобий из орды выбегали на север изгнанники татарские и неудачники, которым в орде грозила гибель. Они сбивались в большие военные отряды под предводительством своих князьков и жили грабежом русских и мордовских поселений в области рек Оки и Суры. Считая их за простых разбойников, русские князья без стеснений гоняли их и били. Сопротивление Руси озлобляло татар; они собрались под начальством царевича Арапши (Арабшаха) и нанесли русским войскам сильное поражение на р. Пьяне (приток Суры). За это москвичи и нижегородцы разорили мордовские места, в которых держались татары, на р. Суре. Борьба становилась открытой и ожесточенной. Тогда овладевший ордою и затем провозгласивший себя ханом князь Мамай отправил на Русь свое войско для наказания строптивых князей. Нижний Новгород был сожжен; пострадала Рязань. Но Дмитрий Иванович Московский не пустил татар в свои земли и разбил их в Рязанской области на р. Воже (1378). Обе стороны понимали, что предстоит новое столкновение. Отбивая разбойничьи шайки, русские князья постепенно втянулись в борьбу с ханскими войсками, которые поддерживали разбойников; победа над ними давала русским мужество для дальнейшей борьбы. Испытав неповиновение со стороны Руси, Мамай должен был или отказаться от власти над Русью, или же идти снова покорять Русь, поднявшую оружие против него. Через два года после битвы на Воже Мамай предпринял поход на Русь.
Понимая, что Русь окажет ему стойкое сопротивление, Мамай собрал большую рать и, кроме того, вошел в сношения с Литвою, которая, как мы знаем, была тогда враждебна Москве. Литовский князь (преемник Ольгерда) Ягайло обещал Мамаю соединиться с ним 1 сентября 1380 года. Узнав о приготовлениях Мамая, рязанский князь Олег также вошел в сношения с Мамаем и Ягайло, стараясь уберечь свою украинную землю от нового неизбежного разорения татарами. Не укрылись приготовления татар к походу и от московского князя. Он собрал вокруг себя всех своих подручных князей (ростовских, ярославских, белозерских). Послал он также за помощью к прочим великим князьям и в Новгороде, но ни от кого из них не успел получить значительных вспомогательных войск и остался при одних своих силах. Силы эти, правда, были велики, и современники удивлялись как количеству, так и качеству московской рати. По вестям о движении Мамая князь Дмитрий выступил в поход в августе 1380 года. Пред началом похода был он у преподобного Сергия в его монастыре и получил его благословение на брань. Знаменитый игумен дал великому князю из братии своего монастыря двух воинов, по имени Пересвета и Ослебя[40], как видимый знак своего сочувствия к подвигу князя Дмитрия. Первоначально московское войско двинулось на Коломну, к границам Рязани, так как думали, что Мамай пойдет на Москву через Рязань. Когда же узнали, что татары идут западнее, чтобы соединиться с Литвою, то великий князь двинулся тоже на запад, к Серпухову, и решил не ждать Мамая на своих границах, а идти к нему навстречу в «дикое поле» и встретить его раньше, чем он успеет там сойтись с литовскою ратью. Не дать соединиться врагам и бить их порознь – это обычное военное правило. Дмитрий переправился чрез Оку на юг, пошел к верховьям Дона, перешел и Дон и на Куликовом поле, при устье речки Непрядвы (впадающей в Дон справа), встретил Мамаеву рать. Литовский князь не успел соединиться с нею и был, как говорили тогда, всего на один день пути от места встречи русских и татар. Боясь дурного исхода предстоящей битвы, великий князь поставил в скрытном месте, в дубраве у Дона, особый засадный полк под начальством своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича и боярина Боброка, волынца родом. Опасения Дмитрия оправдались: в жесточайшей сече татары одолели и потеснили русских; пало много князей и бояр; сам великий князь пропал безвестно: сбитый с ног, он без чувства лежал под деревом. В критическую минуту засадный полк ударил на татар, смял их и погнал. Не ожидавшие удара татары бросили свой лагерь и бежали без оглядки. Сам Мамай убежал с поля битвы с малою свитою. Русские преследовали татар несколько десятков верст и забрали богатую добычу. Возвращение великого князя в Москву было торжественно, но и печально. Велика была победа, но велики и потери. Когда, спустя два года (1382), новый ордынский хан, свергший Мамая, Тохтамыш внезапно пришел с войском на Русь, у великого князя не было под руками достаточно людей, чтобы встретить врага, и он не смог их скоро собрать. Татары подошли к Москве, а Дмитрий ушел на север. Москва была взята татарами, ограблена и сожжена; разорены были и другие города. Татары удалились с большою добычею и с полоном, а Дмитрий должен был признать себя снова данником татар и дать хану заложником своего сына Василия. Таким образом, иго не было свергнуто, а северная Русь была обессилена безуспешною борьбою за освобождение.
Тем не менее Куликовская битва имела громадное значение для северной Руси и для Москвы. Современники считали ее величайшим событием и победителю татар, великому князю Дмитрию, дали почетное прозвище «Донского» за победу на Дону. Военное значение Куликовской победы заключалось в том, что она уничтожила nрежнее убеждение в непобедимости орды и показала, что Русь окрепла для открытой борьбы за независимость. Набег Тохтамыша не уменьшил этого значения Мамаева побоища: татары одолели в 1382 году только потому, что пришли «изгоном», внезапно и крадучись, а Москва их проглядела и не убереглась. Все понимали, что теперь Русь не поддастся, как прежде, нашествиям орды и что татарам можно действовать против Руси только нечаянными набегами. Политическое же и национальное значение Куликовской битвы заключалось в том, что она дала толчок к решительному народному объединению под властью одного государя, московского князя. В глазах тогдашних русских людей события 1380 года имели такой смысл: Мамаева нашествия со страхом ждала вся неверная Русь. Рязанский князь, боясь за себя, «изменил», войдя в покорное соглашение с врагом. Другие крупные князья (суздальско-нижегородские, тверской) притаились, выжидая событий. Великий Новгород не спешил со своею помощью. Один московский князь, собрав свои силы, решился дать отпор Мамаю, и притом не на своем рубеже, а в диком поле, где он заслонил собою не один свой удел, а всю Русь. Приняв на себя татарский натиск, Дмитрий явился добрым страдальцем за всю землю русскую; а отразив этот натиск, он явил у себя такую мощь, которая ставила его естественно во главе всего народа, выше всех других князей. К нему, как к своему единому государю, потянулся весь народ. Москва стала очевидным для всех центром народного объединения, и московским князьям оставалось только пользоваться плодами политики Дмитрия Донского и собирать в одно целое шедшие в их руки удельные земли.
Таково значение Куликовской битвы. Она уничтожила призрак татарской непобедимости и превратила московского удельного князя в национального великорусского государя, ускорив процесс народного и государственного объединения в северной Руси.
§ 45. Великие князья Василий I Дмитриевич и Василий II Васильевич Темный. Донской умер 39 лет и оставил после себя нескольких сыновей. Старшего, Василия, он прямо благословил, как «вотчиною», великим княжением владимирским и оставил ему часть в Московском уделе; остальным сыновьям он поделил прочие города и волости своего Московского удела.
При великом князе Василии Дмитриевиче (1389–1425) Русь пережила два татарских нашествия: первое от хана Тимур-Ленка, или Тамерлана, который, однако, не пошел далее южных рязанских окраин[41], а второе от татарского мурзы (князя) Едигея, мстившего Василию за неплатеж «выхода» в орду.
Едигей внезапно и скрытно, обманом, вторгся в Русскую землю и осадил Москву (1408). Великий князь ушел на север, а Едигей разорил почти все его области и, взяв «окуп» с Москвы, безнаказанно вернулся в орду. С Литвою у Василия также шла вражда. Литовские князья подчиняли себе русские области на верховьях Днепра и Зап. Двины; но к тому же стремилась и Москва, собиравшая к себе Русские земли. Несмотря на то что великий князь Василий был женат на дочери великого князя литовского Витовта (Софии), между ними дело доходило до открытых войн. Столкновения закончились тем, что границею владений Литвы и Москвы была признана р. Угра, левый приток Оки. Примирившись с тестем, Василий Дмитриевич вверил Витовту попечительство над своим сыном, а его внуком, великим князем Василием Васильевичем. Это было время наибольшего превосходства Литовского княжества над Московскою Русью (§ 40).
Конец ознакомительного фрагмента.