© Розен М., 2018
© Издательство «СУПЕР Ииздательство», 2018
«Теперь открылся совсем новый период в истории уже свободного российского еврейства…
Этот период явил стремительные и существенные перемены, но еще короток, чтобы предсказать его дальние результаты…
Израильские будни
Улица, на которой проживали герои моего рассказа, была самая обыкновенная израильская улица, расположенная на окраине небольшого израильского города.
Город тоже был самый обыкновенный. Он возник на приморских болотах при рождении государства. Его главной особенностями была близость к морю, и к миролюбивому арабскому государству Ливан, где уже двенадцать лет подряд гремели беспрерывные войны.
Жителями этой улице были репатрианты двух великих волн репатриации. Первой волной были репатрианты из мусульманских стран. Они составляют сегодня большую часть населения «святой земли».
Вторая волна, были репатрианты из развалившегося СССР. Всем известно, что израильский народ един, но все-таки между евреями двух великих волн репатриации наблюдались некоторые различие, которые принято называть хитрым словечком «ментальность». Однако «ментальность» не помешала выходцам с Востока и Запада поселится на одной улице, под плоскими крышами серых однотипных домов, похожих по возрасту, и удобствам на знаменитые «хрущевки». Причина такого единения была довольно банальная. Более низкая цена за аренду жилья, чем в других районах страны. Конечно, жилье под одной крышей не обходилось без определенных трудностей.
Репатриантов из бывшего СССР, местные жители называют «руссим». Большинству «руссим» пришлось узнать, что изучение иврита, не питье из реки «текущей молоком и медом». После десяти и более лет проживания в Израиле больше половину «руссим» в возрасте 45+ не владеют языком «исторической родины». – Детям «руссим» иврит давался тоже не легко. Чтобы лучше запомнить слова на иврите они распевали веселую песенку:
Живу в «дере»,
Купаюсь в «яме».
Друзьям своим протягиваю «яд»,
«Дера» на иврите значит квартира, «ям» это море, а «яд» на иврите значит рука.
На улице «Гиора Иосифтал» в четырехэтажном доме под мистическим номером 13, в восьми квартирах второго подъезда, судьба, свела представителей двух волн репатриации.
Две квартиры на первом этаже занимали семьи религиозные марокканских евреев.
В квартире справа жил отец семейства с женой и тремя сыновьями и двумя малолетними дочками. В квартире слева жил его старший сын с двумя малолетними дочками и новорожденным сыном. Отца и сына отличить друга было не просто, они были всегда одеты в черные одежды и заросли черными бородами до самых ушей.
Если в этих квартирах приоткрывались дверь, то можно было увидеть на стене огромный портрет пожилого мужчины в позолоченном халате и чалме. Это было изображения живого марокканского пророка, раввина Овадия Иосефа.
Отец и сын были владельцами своих квартир, Остальные жильцы были только арендаторами или выплачивали долговые обязательства (на иврите «машканта).
Хозяйка квартиры на элитном втором этаже была рыжеволосая девушка Маня из молдавского местечка. В Израиле она назвала себя Орен, что в переводе с иврита значит «светлая» «лучезарная» Она вышла замуж или, как говорят в Израиле, пошла под «хупу» с иранским евреем. Ее муж, смуглый низкорослый толстяк, занимал высокое положение на общественной лестнице. Он был сержантом полиции, и как представитель власти, вызывали у «руссим» трепет.
На одной лестничной площадки с полицейским, проживала еще одна заметная личность второго подъезда. Это был «ватик», что на иврите значит старожила Израиля. Его звали Пинхас и он тоже был «руссим». Он родился в глухой Сибири, где его родители, польские евреи, были в Сибири в ссылке.
Пинхас прибыл в Израиль еще в шестидесятые годы прошлого века. Он служил в израильской армии и был участником тяжелейшей войны «Судного дня», затем 30 лет работал на военном предприятии, где рабочие имели дополнительные пенсионные накопления, так называемый «мевтахим». Достигнув пенсионного возраста, он, кроме пенсии, еще получил значительное выходное пособие.
Пинхас считался богатый человек среди жильцов подъезда, но жил довольно скромно. Его единственный сын Моше стал ортодоксальным евреем и обитал в религиозном квартале Иерусалима. Моше, как и все жители этого квартала, занимался исключительно религиозной деятельностью, поэтому к сорока пяти годам он уже имел десять детей и шесть внуков. Пинхасу приходилось подкармливать его многочисленное постоянно растущее семейство.
Прямо над квартирой Пинхаса на третьем этаже проживал его вечный оппонент Семен Блох. Семен на «доисторической родине был инженером на» почтовом ящике». За желание попасть на» историческую родину «его выбросили из» почтового «ящика» Он пять лет находился в «отказе», и работал дворником. В конце концов, сбылись его мечты, и он прибыл на «историческую родину». Однако и здесь ему так и не удалось изменить профиль своей деятельности. Он еще десять лет убирал израильские улицы. Когда ему пришло время, выходить на пенсию оказалось, что никаких пенсионных накоплений у него нет. Частная фирма, где работал Сема, своим работникам таких излишеств, как пенсионные накопления, не предоставляла.
По причине такой «социальной несправедливости», как выражался Семен, у него были постоянно горячие диспуты с соседом на тему: «Почему его нищенская пенсия в три раз ниже, чем пенсионное пособие, которое получает Пинхас?»
На одной лестничной площадке с Семой проживало семейство из двух родных сестричек-близнецов. Наш трагический век наложил черную тень на судьбу этих сестричек. Сестры-близнецы родились в большой и дружной семье в еврейском местечке на Украине. Когда началась страшная война близнецы были еще совсем юными девушками. Одна из них – Берта, училась в медицинском училище, вторая Сара готовилась к свадьбе. Берту сразу забрали в армию, а Сара вскоре оказалась в фашистском концлагере. Все остальные члены их большой еврейской семьи были расстреляны в лесу около их местечка. Саре, каким-то чудом удалось выжить в фашистском аду. Воссоединиться сестрам удалось только в семидесятые годы, когда Берта с малолетней дочкой Катей, репатриировалась в Израиль.
Катенька была очаровательным ребенком. Она была предметом безграничного обожания и любви обоих сестер. Со временем Катя подросла и пошла, служить в армию. Служила она в каком-то штабе, и когда она появлялась дома в парадной форме с аксельбантами и пышной короной золотистых волос, ей любовались все жильцы подъезда. Залюбовался Катей и молодой турист-сионист из Бруклина. Вскоре Катенька пошла с ним под «хупу», а затем молодожены отправились жить в «страну неограниченных возможностей». Сестры, лишенные предмета своего обожания, спасаясь от тоски, активно занялись политикой. Они регулярно посещали различные «амутот» (общественные организации), которых в Израиле довольно много.
В квартире над сестрами, проживал Андрей – сантехник. Он пользовался уважением жильцов подъезда, потому что по первой просьбе выполнял ремонты сантехники в их квартирах, и брал за это весьма умеренную плату.
Андрей не всегда был сантехником. В давно прошедшие годы, молоденький лейтенант Андрей Смирнов, на танцах в доме офицеров, познакомился с черноокой красавицей Рахель. Молодой лейтенант влюбился в красавицу Рахель. Статный, голубоглазый блондин тоже очень понравился Рахель. Эти события происходили в украинском городе Умань, где проживала Рахель. Ее родители, потомки известных «хасидов», что есть силы протестовали против брака Рахель с «гоем», но у Рахель был упрямый характер. Она укатила вместе с мужем, которого направили служить в Казахстан. Десять лет мотался Рахель, вместе с мужем, по различным заштатным гарнизонам. За это время она родила ему сына Виктора, а Андрей дослужился до майора. На одиннадцатом году их семейной жизни случилась Афганская война и Андрея бросили в самое пекло. На пятом году этой бессмысленной бойни Андрея тяжело ранили. Более года он валялся в госпиталях, а потом его уволили из армии и дали нищенскую пенсию. В эпоху «перестройки и развала страны» прожить на эту пенсию было невозможно. Рахель тоже работала медсестрой в больнице, но там месяцами не получала зарплату. Она, доведенная до отчаяния нищетой, вспомнила о своих «еврейских корнях» и решила искать спасения на «исторической родине».
Андрей сначала колебался. Ему было очень тяжело покидать родную землю. Наконец, он решился. Уж слишком велика была его обида на родную страну, которой он преданно служил и проливал свою кровь, а страна бросила его и его семью на произвол судьбы.
В Израиле жить, сначала, было не просто, но со временем все уладилось. Андрей освоил специальность сантехника, Рахель устроилась санитаркой, Виктор окончил школу и пошел служить в армию. В семье появились деньги и даже авто, правда, со вторых рук. Но вот опять на их семью упала черная тень. Врачи обнаружили у Рахель опасную форму раковой болезни. После нескольких операций, она умерла, не дожив, до сорока лет. Смерть жены была для Андрея тяжелым ударом. Он всегда остроумный и общительный, замкнулся в себя. При встречах с соседями, он только буркнет приветствие и больше ни слова.
Он оттаивал только, когда видел своего сына. Виктор иногда приходил домой на побывку. У Виктора проснулась «военная косточка». После окончания срочной службы его направили на офицерские курсы. Он с отличием окончил эти курсы и теперь служил в элитной дивизии «Голани».
Соседями Андрея по лестничной площадке было новое семейство. Члены этого семейства, были потомки эфиопской царицы Савской, из племени «фалашмура». Они не были хорошо знакомы с таким достижением современной цивилизации, как унитаз. Поэтому общая канализационная система подъезда вскоре оказалась полностью засорена, что доставила всем жильцам много неприятных минут. Но что возьмешь с этого семейства? Глава семейства, старик неопределенного возраста знал только несколько слов на иврите. Его жену вообще было невозможно рассмотреть. Она всегда ходила закутанная в белое покрывало. На лбу этой женщины была татуировка христианского креста.
У этого семейства были дети, но проживали они отдельно от родителей в специальном интернате. Родителей часто проведывал их сын, смуглый, стройный, парень в солдатской форме. Он уже не плохо говорил на иврите и просил соседей не обижаться на родителей и помогать им приспосабливаться к новой жизни.
Жизнь на всех четырех этажах текла довольно однообразно. Занятые своими будничными заботами, соседи редко общались между собой. Правда, несколько раз в месяц происходили довольно тесные общения между соседями.
Председатель «вада» (жилищного домкома), неугомонная Орен, собирала жильцов в своей парикмахерской. Свою парикмахерскую супруга полицейского расположила в подвале их подъезда. Железобетонные стены и потолок подвала, а также массивные стальные двери на специальных шарнирах, явно указывали, что это помещения предназначено для укрытия жильцов на случай бомбежек и обстрелов.
Причиной таких собраний были сборы денег на общественные нужды, а именно для оплаты за освещение и уборку подъезда, ремонт крыши и других нужд. Вопросы на этих собраниях вызывали довольно горячие споры. Темой споров были, конечно, деньги. Деньги соседям приходилось выкладывать из своих карманов. В условиях постоянно растущих цен на продовольственные и промышленные товары, это было не очень весело.
Израиль страна маленькая, но громкие события происходят здесь часто. Все эти события ежедневно освещают израильские газеты, ТВ и радио.
Однако «руссим», жильцы второго подъезда, израильских газет, не читали, израильским TV и интернетом не пользовались, по причине недостаточного знания иврита. Религиозные вообще светские СМИ не признавали. У них были свои источники информации. Только, полицейский и Пинхас, да сестренки – политики были потребители СМИ на иврите.
Правда имелись и русскоязычные СМИ, но платить два-три доллара за русскоязычную газету, или платить 100 долларов в месяц за русскоязычные телеканалы и интернет было не по карману «руссим», живущим на пособие или минимальную зарплату.
Роль воспитателя израильских «руссим» с успехом выполняло израильское, государственное, русскоязычное радио «РЭКА». Оно вещало фактически круглые сутки, и все события внутри страны и во всем мировом пространстве выдавало бесплатно в эфир, пропуская, предварительно, через соответствующую гребенку.
Громкий теракт, связанный с нападением и похищением израильских пограничников, который предшествовал, так называемой «Второй ливанской войне», не вызвал у жильцов подъезда особых волнений. Уж слишком часто в Израиле происходили подобные события. Как выразился Семен; «Заходить в псих за каждую выходку арабских бандитов, нервов не хватит!».
В этот вечер Орен собрала жильцов подъезда в своей парикмахерской, для решения важного вопроса: «В связи с приближающимся дождливым сезоном собрать деньги для ремонта крыши» В самый разгар прений, когда решался главный вопрос: «Кому, сколько платить за этот злосчастный ремонт?», в помещение буквально ворвалась одна из сестер – близнецов.
Взволнованным голосом, она сообщили: «Наконец-то это свершилось! Наше правительство приказало нашей армии войти в Ливан и раздавить проклятую “Хизбаллу”! (“Хизбалла” – Ливанская террористическая организация в переводе с арабского значит “Дети Аллаха”».)
Со всех сторон послышались одобрительные выкрики: «Правильно!» «Давно пора!» «Нужно отомстить бешеным собакам-террористам за кровь наших солдат!»
Были забыты денежные споры, и возбужденные соседи разошлись по своим квартирам, ожидая грядущих событий.