Евреи в жизни одной женщины (сборник). Несложившийся роман (Людмила Загоруйко, 2012)

Несложившийся роман

Ох как болит с утра голова ну зачем нужны были эти несколько граммов лишней водки ведь знаю что нельзя пиво и водка продукты несовместимые, а всё равно глупая рука тянется процесс пития бесконечен и вот результат головная боль, а вставать надо что-то делать кормить сына и перед ним стыдно припёрлась в три ночи зачем и когда уже остепенюсь всё каюсь, но бесполезно и хоть бы толк был что так поздно пришла какая-то разрядка должна быть для здоровья они и существуют эти особи противоположного пола, но все пьяны и всегда пьяны и ты туда же наверное у них никогда не болит голова и где силы у этого Американца так беспробудно и тяжело пить тоже мне проводить, а сам блевать по кустам телевизор что ли включить в мире что-то происходит далась тебе эта терраса линять с неё давно пора ах дура дура.

Всё-таки кофе и душ потрясающие вещи. Пойти, что ли купить газеты? Ох, Катерина, Катерина. Как же ты купишь газеты, не заходя на террасу? Продуктов тоже надо подкупить.

Лето на дворе, а ни овощей, ни фруктов в доме нет. Была бы мать жива, досталось на орехи по полной программе. А сейчас что? Кто пожурит? Разлюли-малина. А может, стоит попытаться – переключилась она, на своё, уже женское. Пригласить Американца в гости, сказать, что надо починить что-то. Они, мужчины, это любят. А что починить? Всё вылизано давно, в доме полная чаша, всё в порядок приведено. Придёт – испугается. Они любят квартиры со следами запустения, а тут.

Напоследок она посмотрела на себя в зеркало. Сарафан был катастрофически открыт. Спина обнажена, плечи. Загар золотистый, ровный. Лёгкий крепдешин прикрывает ноги до пят, но стоит подуть ветру и полы разлетаются, обнажая высоко ноги. «Шляпку что ли надеть? – подумала Катерина – шляпка хоть голову прикроет, а всё остальное уж ладно, пусть будет». И она вышла из дому, деловито прижимая сумочку к сердцу, довольная собой и счастливая.

Утро разрасталось. На террасе суетились девчата, протирая столы и весело обсуждая события вчерашней ночи. Завидев Катерину, они замахали руками, призывая её посетить лобное место. «Не проходить же мимо» – подумала Катерина и, как обычно, присела за столик под зонтиком. Шляпка её просматривалась издалека, и она была похожа на яркий грибок под круглым зонтом с надписью «Чернігівське». Она заказала две бутылки пива: одно тёмное, другое светлое, аккуратно слоями налила немного пива из бутылок в бокал. Холодная пенистая жидкость приятно освежало. Катерина угостила девчонок, развернула газеты и углубилась в чтение. Читать довелось недолго. Сначала почему-то из кустов, как бы намекая на вчерашний казус с приятелем, появился Степанов. Он внимательно посмотрел на Катерину, видимо одобрил её внешний вид, шляпку, и закричал: «Женюсь». Катерина оторвалась от газеты, приветливо ему кивнула и снова принялась за чтение.

Сегодня её интересовала колонка знакомств. Время от времени, примерно раз в три месяца, она возвращалась к этой колонке, питая к ней не столько практический, сколько чисто филологический и даже философский интерес. Объявления как будто и не менялись. Те, что умиляли, она узнавала, как друзей, сразу. Особенно ей нравился текст с обширными требованиями к предполагаемой партнёрше, мол, ищу хозяйку, умницу и чтоб стройная, и детородная, и без особых претензий. Потом перечислялись достоинства противоположной стороны. Понятно – непьющий, некурящий. В резюме вредные привычки у всех отсутствовали, вероятно, по подругам тосковали инопланетяне. Потом перечислялось что-то ещё, видно очень важное для мужчин на выданье, но неинтересное, а в конце, как признание и развязка нехитрой интриги, следовало сакраментальное: согласен на переезд. По всей видимости, практичный мужчина. Удручающе звучали призывы холостяков, проживающих в общежитиях. Те согласны были на любые новые бедствия и перипетии, только бы вырваться из объятий общаги. Водитель, который любил работать на даче, уже больше года безрезультатно и упорно подыскивал себе подружку-огородницу. Большинство ищущих пару, были просто подкупающе сентиментальны. Звучали раздирающие душу призывы: «Ищу свою половинку! Откликнись! Прямо спасу нет, как тоскую!»

«Нет. Как я люблю мужчин – подумала Катерина – это же фейерверк, фантастика. Не газета – настоящая кунсткамера. Выбирай – не хочу. Непьющие, работящие, дачники! Зачем мучаться здесь на террасе с ограниченным контингентом? Вот выбор. Это то, что мне нужно. Тридцать три богатыря. Выбирай любого. А где же дядька Черномор? Он и с ними, и в отдельности. Нет. Черномор мне больше симпатичен».

Катерина отложила газету и затосковала. Солнце приближалось к зениту, жара густела, а Американца всё не было. Живой ли? Первым появился непутёвый друг Американца. Он был в шортах, разлезающихся в стороны шлёпанцах на босу ногу, и нёс в руках потёртый полиэтиленовый кулёк. Друг робко поздоровался с Катериной, подсел к Степанову, и они целеустремлённо стали ждать третьего с деньгами. Через минут пятнадцать появился бледный, но улыбающийся Американец. Всё начиналось как обычно. Они распили чекушку, и Степанов сразу ушёл домой грустить. Катерина вдруг осмелела, решительно придвинула свой столик к столику друзей, налила себе в бокал тёмного и светлого пива, сняла шляпку и положила на стул рядом, как бы преграждая вход тёте Нюре, уже хищно кружащей на горизонте. Шляпка – символ протеста, намёк конкурентке с входным билетом в две гривны в руке, мол, не подходи, мест свободных нет. И Нюра поняла, не осмелилась, печально опустила руки, уже было умостившиеся перед грудью – первый признак жарких любовных излияний и сцен ревности – и ушла, скрылась в совковом мрачном гастрономе пить в одиночестве утреннюю горькую.

Они пили водку. Пустыми гранёными стопками был плотно заставлен весь столик и, казалось, что сейчас мужчины разыграют ими виртуозную шахматную партию. Голова у неё шла кругом. Она слушала и удивлялась. Два неприкаянных алкоголика устроили для неё поэтические чтения. Всё было по-настоящему: текст, чувства, слог и даже накал. Они были трогательно галантны и даже чуть куртуазны. Лица светились. Исчезло равнодушие, ушёл обычный забулдыжный трёп, на бледных щеках разыгрался румянец. Она не узнавала приятелей. Орлы, красавцы. Грудь вперёд, плечи расправлены, глаза блестят. Катерина – центр их внимания, источник вдохновения и накала, в ней сейчас – вся притягательность женского естества.

– Женщины. Слабые загадочные создания. Мы стремимся к вам, обожествляем, обожаем, пробуем создать идеал и что из этого получается? – тихо и вкрадчиво говорил, склонившись к ней непутёвый друг. – Помните, вы должны помнить.

Жил он, и ложе его лишено было долгой подруги.

А между тем белоснежную он с неизменным искусством.

Резал слоновую кость. И создал он образ, – подобный.

Женщины свет не видал, – и своё полюбил он созданье.

Ну и кто это, по-вашему, и о ком строка? Кто автор я спрашиваю? – пьяно и радостно воспрянул он голосом и сделал многозначительную паузу, строго и победно глядя на Катерину.

– Пигмалион – робко ответила она.

– Да, да, бессмертный, сладостный, великий Овидий. «Метаморфозы» – счастливое чтение юности.

– Вы думаете, мы в жизни ничего не видели и всегда такими были? Нет, – продолжал он. Да я с туристами в своё время мир объехал. Даже в Индии был. Перед вами работник канувшего в лету Интуриста. Что, жалеете? Не удержался на плаву. Американец, вы думаете, кто? Да он историк по образованию. К вашему сведению, владеет английским и немецким языками. И он задекламировал, дирижируя в такт рукой, и стопки на столике тоже запрыгали, как бы вторя и соглашаясь.

Тут вступил второй актёр. «Конечно, Мандельштам – это круто, но я предпочитаю Блока. С детства люблю, Питером пахнет. Тайной, пронзительным холодом. Вы были, Катюша, в Питере?» И не дожидаясь ответа, он встал из-за столика, взъерошил волосы, обвёл взглядом притихших завсегдатаев и хорошо, чуть нараспев задекламировал:

Катерина не выдержала и прыснула. Предательский смешок вернул к реальности. Главная тема дня, наконец, вырулила на круги своя, обозначилась в поэзии. Эпиграф, устная констатация ежедневной единственной цели бытия, размытого полу подвешенного состоянии, бесконечного блуждания в лабиринте химер, самообман, смешные несбыточные надежды на выход из магического круга, и брезжащая на горизонте гибель, вечное тревожное предчувствие наглой смерти без покаяния и прощения близких, где-нибудь под кустом от внезапного приступа панкреатита или цероза печени. Американец осёкся и замолчал.

Невольные свидетели литературных чтений тоже обиделись. Кто мог представить здесь такое? Терраса никогда не собирала интеллектуалов, только собутыльников. Драка – понятно. Рвущее, в разнобой пьяное пение – обычное дело. Но чтоб стихи и несколько часов кряду и кто… Она поняла, что испортила всем праздник.

– Эх, вы – выдавил, наконец, Американец. – По одёжке людей встречаете.

Они поднялись и ушли, покинув публику и Катерину, поплелись по жаркому солнцу в реальность дня. Авоська беспомощно болталась в руках вдохновенного чтеца и знатока женщин: туда-сюда, туда-сюда. В такт ей слегка подпрыгивала совсем хмельная голова. Американец ещё кое-как держался, знал – за ним наблюдают. Он вскидывал горделивую львиную голову в белокурой шевелюре, тянул носок, обутой в стоптанные красовки ступни. Старания их были жалки и напрасны. Как ни крути – очередная попойка. И только женское внимание, ласковый заинтересованный взгляд, (к чёрту, Нюрку) всколыхнули воспоминание о забытом счастье жизни. Теперь всё невозвратимо: ушли молодость, любовь, а следом жёны, дети, приличные работа и друзья. Когда и где они оступились? Когда часы судьбы стали давать сбои? Почему не услышали вовремя сигналы бедствия уставшей души? Но не будем к ним слишком строги. Они – пионеры. Их поколение первым приняло удар на себя, когда всё в этой ещё очень большой стране полетело с катушек. Они не смогли или не успели сориентироваться, как сделала маленькая и отчаянная степановская Любка. Женский инстинкт защиты рода в них отсутствовал. Опытный глаз прохожего сразу изобличит в двух мужских фигурах, тихо и устало бредущих по зелёной аллее, людей без определённого рода занятий. Бомжи как бомжи. Неважно, что один с квартирой. Пока. И это скоро пройдёт. Не верилось, что несколько минут назад руки мужчин были красноречивы и прекрасны, голоса звенели, тела напряжены. Катерина засуетилась и тоже поднялась. Ей было стыдно и неловко. «Стерва, какая же я циничная стерва» – подумала она.

Печалилась Катя совершенно напрасно. Разлука их была недолгой. Они ещё увиделись в этот день.

После обеда принесли долгожданные вишни. Бородатый Гейза, хозяин вишнёвого сада в райском уголке частного сектора напротив, ждал её уже битый час. Катерина, выспавшаяся и свежая, вишням обрадовалась. Получив вознаграждение, Гейза решил угостить её пивом. Слово за слово – выяснилось, что они косвенно знакомы. Довольно странно, но все в этом городе друг друга знали. Через второго, третьего, в редких случаях, четвёртого, выходили на результат, как на финишную прямую. Ничего не было удивительного в том, что их пути когда-то пересекались. Катерина его не помнила, но прошло несколько минут, и они уже, как старые приятели, весело болтали. Подошла жена Гейзы, дама печального образа, без зубов и несколько помятая. Катерину, увлёкшуюся воспоминаниями юности, это обстоятельство не насторожило и совершенно напрасно. Дама корректно пыталась поддержать общий разговор и даже понравилась Катерине. Пара была славная, но как все вокруг на этой террасе, изрядно помятая. А когда Степанов с Американцем поставили на стол запотевшую от холода бутылку водки, компания вдруг оживилась и приняла совсем уж безумное решение пойти к супругам послушать музыку. Не в традициях Катерины было волочиться по гостям. Зачем? Всё сосредотачивалось здесь. И общение, и контакты и интерес. Но тут, поддавшись азарту, она не задумываясь, легко снялась с места и пошла вместе со всеми к Гейзе. Но прежде Катерина выделила денег на курицу-гриль для всей компании и долго уговаривала нерешительную жену старого знакомого обеспечить им ужин. Печальная дама отказывалась, наконец, взяла полтинник и растворилась за поворотом.

Шли они недолго. Катерина пыталась загладить вину перед Американцем и доверчиво держала его под руку. Они перешли дорогу, куда-то свернули, и остановились перед домом, с роскошным синим клематисом, цветущим в палисаднике. За разговором они безнадёжно отстали и оказались в хвосте компании. Они толкнули калитку и очутились во дворе. Боже праведный, на них накинулись огромные неухоженные псы. Лёгкий хмель мгновенно улетучился, перепуганная Катерина спряталась за спину Американца. Но даже этот убедительный сигнал опасности её не остановил и не встревожил. Ей было уютно за его спиной и уже совсем не страшно. Американец побледнел, оступился, и чуть не упал на раскиданные по двору доски. Позвали хозяина. Гейза отогнал псов, которые уже не лаяли, а мирно обнюхивали перепуганную парочку. Кусаться им явно было лень. Псы потягивались и равнодушно зевали. Наконец, их провели в дом. Двор по сравнению с домом выглядел чистилищем.

В огромной комнате с облезлыми стенами кое-где обозначались кирпичи. Пахло затхлым. На второй этаж вела лестница, но ступенек не было, второго этажа тоже не было, из проёмов-провалов висели доски, и, может быть, даже просвечивалась, как через решето, ситцевая синева неба. Облезлые окна, выходящие на улицу, где цвели клематисы, занавесили от людского любопытного взгляда тряпками из бывших простыней, которые давно утратили первозданный цвет и стали буро-коричневыми.

Все попросились в сад, но Гейза поставил на стол кувшин с вишнёвым компотом вместо закуски и велел гостям не капризничать. Обещанная музыка и танцы тоже отменялись. Не удалось найти магнитофон. По времени уже давно должна была вернуться с едой жена Гейзы. Не было ни сада, ни магнитофона с обещанной музыкой, ни курицы гриль. Сосредоточились на водке. Все посмотрели на Степанова. Он понял, мгновенно извлёк из-за пазухи ещё мутную от холода морозильной камеры бутылку, аккуратно и бережно обёрнутую в ослепительно белоснежный мужской носовой платок.

Водка до минимума упростила все желания. Успокоилась даже капризная Катерина. Теперь она сидела на почётном месте, рядом со Степановым на безнадёжно продавленном диване и отчаянно смешивала водку, для закуски, с компотом. Эта её алхимия, переливание из стопки в стакан не нравилась Гейзе: «Перевод продукта». Он каждый раз ёжился, недовольно косился и Американец его успокаивал: «Она так пьёт». Компания была в ударе. Вид живой женщины на диване и внушительной бутылки на столе, всех вдохновлял. Водку пили на пустые желудки и быстро хмелели. Степанов на радостях завопил своё: «Женюсь» и с размаху обхватил её шею. Она сильно и гулко ударились головой об подоконник. Было больно и обидно. «Любочке расскажу» – пригрозила Катерина разбушевавшемуся кавалеру. Степанов вдруг сник, а когда Катерина пересела на шаткий стул, растянулся на диване. Через минуту он уже крепко спал. Американец говорил много и хорошо. Водка пилась медленно. Жену Гейзы уже никто не ждал. Все поняли, она не придёт.

Темы для разговоров исчерпались, когда водка закончилась. Катерина почувствовала, что она безнадёжно пьяна. Степанов проснулся и ушёл не попрощавшись. Они с Американцем тоже засобирались. Уходя, она посетила туалет, который произвёл на неё огромное впечатление. Катерина искала сливной бачок или кнопку, наконец, поняла: унитаз есть, а бачка – нет. О своём открытии она восторженно рассказывала Американцу всю обратную дорогу, останавливалась, искала в воздухе предполагаемую верёвку от сливного бачка, не находила и сокрушалась. Её спутник знал, пьяная женщина – проблема для мужчины, хмурился и торопил. Они вдруг стали ссориться, как-то не зло. по-домашнему, в запале заблудились в переулках и забрели на стройку. Здесь их застукал мелкий ленивый дождь. Струйки воды текли по спине, но она их почти не чувствовала. Они запутались в строительном синем полиэтилене, отгораживающего стройку от внешнего мира, рвали его в клочья, пытаясь выбраться на волю, наконец, оказались на людной улице, и тут она вспомнила про свои вишни, оставленные на террасе и побежала за ними.

Жена Гейзы вернулась домой через два дня избитая и в синяках. Больше пара на террасу не приходила: то ли вишни закончились, то ли боялись, что Катерина потребует назад свои деньги. Сама Катя чувствовала себя плохо несколько дней, каялась и стала серьёзно задумываться над тем, что этот вид летнего отдыха для неё слишком экстремален.

Азарт захватывал. Катерина, наконец, решилась, чуть ли не силой сгребла полумёртвое разлагающееся тело и привела к себе, упрекая, дребезжа и увещевая, что мужское дело молоток, гвозди, о господи, и что там ещё. Красноречие иссякло. В паузе он попросил водки. Она потащила его назад, на улицу, они нашли уютный ресторанчик в глубине какого-то двора на задворках района. Поила и пыталась накормить она. В ресторане было уютно. Наконец, впервые они разговаривали. Вечерело. Пахло хорошей едой и акациями. Катерина кокетничала, потом вдруг обмякла и пригорюнилась. Её волновал собеседник. Он нёс чушь про давнишние обиды, внушительную сумму в банке, попытки определиться в жизни, устроиться. Говорил скомкано, несвязно, как будто бредил. Она знала: не было никаких попыток ни найти работу, ни приличную квартиру, ни уйти от друзей-собутыльников. Всё ложь, иллюзия. Сейчас сидит перед ним его единственная палочка-выручалочка, а он её даже не видит. Всё об Америке. Далась ей эта Америка и Ниагарский водопад впридачу. Уже было темно. Они вышли из ресторана к реке. Катерина встрепенулась, и потянула купаться. В воде она засмеялась, зафыркала, уплыла подальше от него, чтоб не дай бог, не испортил радость, но он настиг, обнял, взял на руки.

На берегу, он снова забубнил. У самого дома на вдруг обиделся, пожелал доброй ночи и ушёл. «Импотент» – безразлично констатировала Катерина.

Засыпая, она думала о своих новых знакомых, издёрганных, изломанных, несчастных. Тела их ещё жили. Дух давно умер. Они барахтались. Старались продержаться. Их поезд давно сошёл с рельс. Мимо неслись другие вагоны с ярко освещёнными окнами. Они остались на обочине. Никому из них она помочь не могла. Их было жаль, но себя было жаль ещё больше.

Что же это за страна такая, где Венечка Ерофеев, едущий по знаменитому маршруту из Москвы в Петушки, безусловно, интеллектуал и умница, но по всем правилам литературной эстетики антигерой, вдруг становится кумиром целого поколения. До сих пор его неприкаянная тень блуждает по раскрошившемуся на новые государства пространству. И где бы мы ни жили теперь, граждане, какие границы нас не разделяли, зёрна, отголоски этой огромной бессмысленной страны в нас, определяются в народе куцым словом, совок. А совок, в большинстве случаев, человек робкий, подавленный, а потому, пьющий и сильно пьющий. В эту ночь она поняла, что её роман закончился, так и не начавшись.

В августе Катерина продала квартиру и переехала в другой район. Лето закончилось. О своих знакомцах она никогда больше не вспоминала. Да и о чём вспоминать? Если бы был сюжет…