Как советское руководство готовило Красную Армию к отпору фашистской агрессии
Анализируя причины огромных потерь, которые несла Красная Армия на пути к победе, мы отмечали низкий уровень высшего советского военного руководства, особенно характерный для начального периода войны.
Официальная советская историография после XX съезда КПСС объясняла это тем, что к началу войны руководство армии было существенно обескровлено массовыми репрессиями 1937–1941 гг., начало которым положил судебный процесс над маршалом М.Н.Тухачевским и семью высшими военачальниками.
Чем был спровоцирован этот процесс? Действительно ли существовал заговор военных?
О расправе Сталина над М.Н. Тухачевским и другими крупными военачальниками Красной Армии написано уже изрядно. Казалось бы, все тут ясно, никаких белых пятен. Но мифы не обошли стороной и эту трагическую страницу советской истории. Один из них и поныне гуляет по многим печатным изданиям. Дескать, маршала и его товарищей по несчастью сгубила «красная папка» – подметное досье, изготовленное гитлеровской службой безопасности. Через президента Чехословакии Э. Бенеша, поддерживавшего доверительные отношения с советским руководством, оно попало к Сталину. Из досье явствовало: «Тухачевский со своими сообщниками плетет заговор против руководства СССР, тесно сотрудничает с германским генеральным штабом. Пылая праведным гневом, Сталин приказал арестовать заговорщиков».
В Советском Союзе эта версия получила хождение со слов Н.С. Хрущева в 1961 г. на XXII съезде КПСС.
Однако на судилище над Тухачевским и его товарищами «красная папка» не фигурировала. Не найдена она ни в советских архивах, ни в архивах немецких. Да так ли уж нужна была эта пресловутая «папка» Сталину? К 1937-му он в развязанных им репрессиях вполне обходился безо всяких «вещдоков». Другой вопрос: почему понадобилась ему расправа не только над Тухачевским, но и над десятками тысяч командиров, политработников, военных преподавателей и ученых? Ведь эти люди верой и правдой служили «великому вождю».
Некоторые малоизвестные факты
Эти факты, что называется, по лоскуткам собрал военный историк Юрий Геллер, написавший в соавторстве с Виталием Рапопортом книгу «Измена Родине», в которой рассказано, как была обезглавлена Красная Армия. Книга вышла впервые на английском языке в 1985 г. В 1996 г. она была издана в Москве.
Опытный интриган Сталин свои злодейские планы тщательно маскировал, усыпляя бдительность будущих жертв. В НКВД уже вовсю шла «разработка» Тухачевского, а 9 апреля 1936 г. он был назначен первым заместителем наркома обороны и начальником вновь созданного Управления боевой подготовки РККА. 26 декабря 1936 г. состоялось Всесоюзное совещание жен командного и начальственного состава РККА. Сталин сидел в президиуме рядом с женой командующего Киевским военным округом, командарма 1-го ранга И.Э. Якира, Сарой Лазаревной. Переговариваясь с ней, многозначительно заметил:
– Берегите командарма. Это очень ценный для нас человек.
Естественно, эти слова она передала мужу.
А волна арестов в армии нарастала. Встревоженный начальник Первого управления Генштаба РККА, ведавший кадрами, комкор Б.М. Фельдман доверительно сказал своим друзьям М. Тухачевскому и И. Якиру о своих подозрениях. Но никакой реакции не последовало, они считали, что аресты в армии – это какая-то темная игра наркома НКВД Ежова.
В сообщники «изменника Тухачевского» Сталин отобрал командармов 1-го ранга И.П. Уборевича, И.Э. Якира, командарма 2-го ранга А.И. Корка, комкоров Р.П. Эйдемана, Б.М. Фельдмана, В.М. Примакова, В.К. Путну. Все они были не только крупными военачальниками, но и новаторами в военном строительстве, оперативном искусстве.
Обратим внимание на дату. В ночь на первое июля 1937 г. был арестован последний будущий подсудимый Якир и следователи-костоломы еще не закончили свою работу по выбиванию «признаний». А уже утром всё того же первого июля, то есть до окончания следствия и тем более до суда, собрался Военный совет при Наркомате обороны с участием более ста крупных военачальников. Нарком Ворошилов сделал сенсационное сообщение о «заговоре».
Совет заседал четыре дня, второго июля на нем появился Сталин. Как и Ворошилов, он не привел ни одного сколько-нибудь убедительного доказательства виновности арестованных, напирая лишь на то, что они были «завербованы немецкой разведкой» и «во всем сознались».
Среди участников Военного совета было немало боевых сподвижников Тухачевского, Якира, Уборевича, Примакова и остальных арестованных. Они-то не понаслышке, а по годам совместной службы и на войне, и после войны знали об их преданности советской власти. Тут если уж не потребовать встречи с арестованными, то хотя бы усомниться. «Военно-фашистский заговор»… Зачем? Зачем маршалу Тухачевскому, первому заместителю наркома обороны, идти в услужение к немецким фашистам? Какой более высокий пост они могли ему посулить? А командарм 1-го ранга Якир, командующий одним из крупнейших округов страны? Ему ли, еврею, добровольно отдать себя в руки отъявленных юдофобов? Да кого ни возьми из арестованных – все они занимали высокие посты в армии, пользовались огромным авторитетом.
Но ведь смолчали! Только один – командующий войсками Харьковского военного округа Иван Наумович Дубовой – бросил в лицо Сталину:
– Не верю. Надо еще разобраться, в чем виноват Якир.
При выходе после заседания Дубовой был арестован. Для суда над Тухачевским и его товарищами было создано Специальное судебное присутствие Верховного суда Союза ССР.
Восемь подсудимых, восемь и судей: маршалы В.К. Блюхер, С.М. Буденный, командармы 1-го ранга И.П. Белов, Б.М. Шапошников, командармы 2-го ранга П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширин, Я.И. Алкснис, комдив Е.И. Горячев. Председательствовал штатный инквизитор армвоенюрист 1-го ранга В.В. Ульрих. И здесь был расчет Сталина: пусть военных судят военные. Армия сама справится с изменой. «Простому народу», разумеется, не дано было знать, что до суда приговор определил лично Сталин: расстрел. А потому вместо суда было именно судилище. Без защиты, без каких-либо вещественных или документальных доказательств, без возможности обжаловать приговор. Все обвинения зиждились лишь на признательных показаниях, выбитых изуверскими пытками.
В книге «Измена Родине» есть фото: Тухачевский и двое других подсудимых, попавших в кадр, – в зале (комнате) судебного заседания. Страшные после истязаний лица. У левого виска Тухачевского отчетливо видно темное пятно. Спустя много лет на протоколах допросов обнаружены следы крови. На «процессе» жертвы произвола отвергли нелепые обвинения, лишенные всякой доказательной базы. Но едва начинали доказывать свою невиновность, Ульрих их обрывал:
– Вы не читайте нам лекции, а давайте показания.
В конце судебного заседания не выдержал Якир. Обращаясь к судьям, закричал:
– В глаза мне посмотрите, в глаза! Неужели не видите: всё, что здесь говорится про нас, – ложь?!
Его порыв пригасил Примаков:
– Брось, Иона! Перед кем бисер мечешь? Или ты не понимаешь, кто тут сидит?
Судебное заседание длилось всего лишь четыре часа. По тридцать минут на каждого обвиняемого!
Через несколько часов все были расстреляны.
Такие подробности Юрию Геллеру стали известны от комдива М.Ф. Лукина и сотрудника Генштаба В.С. Голушкевича, которые присутствовали на процессе.
Почему Сталин пошел на массовые репрессии в армии?
К середине тридцатых годов XX века культ Сталина достиг в СССР гигантских размеров, и все или почти все крупные военачальники не упускали случая продемонстрировать свою преданность генсеку. В 1934 г., выступая на XVII съезде партии, Тухачевский тоже не поскупился на дифирамбы в адрес «великого вождя». Но вся эта верноподданность практически не повлияла на разгул кровавой вакханалии, развязанной Сталиным.
Диктатор убирал соперников и тех, кто в той или иной степени был ему не угоден, избавлялся от людей ярких, самостоятельно мыслящих. Ему нужны были покорные исполнители, люди-винтики, нужен был тотальный страх, на котором держалась его власть.
Созданная по всей стране и в армии атмосфера всеобщего доносительства приводила к тому, что людей сажали и расстреливали просто так.
Почему они молчали?
Часто задают вопросы, почему военачальники, имея реальную силу, не восстали? Ответ может быть один. Тоталитарный режим растлевал и тех, кто в боях не раз проявлял личную храбрость. Ревностно служа неправедной власти, военачальники изначально попирали извечные нравственные ценности.
Не составил исключения и Тухачевский. Обладая недюжинным интеллектом, он не мог не задуматься, почему восстали кронштадтские моряки, недавние активные участники Октябрьского переворота, и тамбовские крестьяне? Или не понимал, что продразверстка в деревне – форменный государственный грабеж? Конечно же понимал и ради карьеры делал все, что ему велели Ленин и партия, в которую он вступил в 1918-м. При новой власти рассчитывал сделать быструю карьеру.
Поправ честь русского офицера, интеллектуал Тухачевский не погнушался ролью карателя. С жестокостью опричника подавлял восстание в Кронштадте, издавал людоедские приказы, согласно которым крестьян на Тамбовщине (граждан своей страны!) травили газом, сжигали деревни, расстреливали заложников…
Когда в 1930-м начались аресты «военспецов», ни за одного из них член Реввоенсовета Тухачевский не вступился, хотя многих хорошо знал.
Так вели себя и участники Военного совета, из состава которого Сталин подобрал судей для скорой расправы.
Несчастные! Они еще не знали, что своей беспринципностью, предательством боевых друзей подписали и себе смертный приговор.
Почти все участники того Военного совета были расстреляны.
К 1920 г. в Красной Армии на высших командных должностях, которые по сегодняшней терминологии можно назвать генеральскими, было более 200 евреев. Достичь высокого воинского звания, особенно еврею, как и во все времена, было не просто. Для того чтобы достичь генеральской карьеры, нужно было быть физически крепким и сообразительным солдатом, пройти сложную процедуру аттестации, проявить мужество в бою, высокие показатели в учении. Представление к очередному званию обязательно сопровождалось военно-политической характеристикой, которую необходимо было заслужить безупречной службой. В положительной характеристике обязательными были такие тезисы: «…грамотный командир… пользуется уважением подчиненных… скромен в быту… делу Ленина – Сталина беззаветно предан». В личном деле каждого офицера и генерала можно обнаружить десяток подобных характеристик. Они составлялись и при представлении к наградам.
Написание упомянутых документов осуществлялось штабными работниками, в большинстве случаев неевреями, что позволяет оценивать их весьма объективно.
Сведения о советском генералитете, в том числе и еврейском, всегда были конфиденциальными. Авторам, которые пытались по косвенным данным сделать какие-то обобщения и опубликовать их, инкриминировали разглашение военной тайны.
Армейский военный юрист Ульрих оправдал доверие и орден Ленина, полученный в августе 1937 г. «За успешную работу по укреплению революционной законности и охраны интересов государства». Военная коллегия Верховного суда СССР под его руководством только за 28 и 29 июля 1938 г. приговорила к расстрелу восемьдесят два человека – государственных, партийных и военных деятелей.
Оказалось, что у главы советского правительства Молотова «врагами народа» были его заместители Н.А. Антипов, В.И. Межлаук и Я.Э. Фудзутак, а у первого маршала, наркома обороны Ворошилова – заместители Я.И. Алекснис, В.М. Орлов, начальник разведки Я.К. Берзин.
По армии и флоту был нанесен удар сокрушительнее, чем расстрел «группы Тухачевского» в июне 1937 г.: из восьмидесяти двух осужденных тридцать два принадлежали к высшему командному составу. Среди трагически погибших – тридцать пять русских, двадцать три еврея, тринадцать латышей, четыре поляка, три украинца, два армянина, грузин, литовец, серб и швед.
Известно, что было репрессировано 408 человек руководящего и начальствующего состава РККА и ВМФ, к высшей мере наказания приговорен 401 человек[13], евреев среди них было 180 человек. В книге профессора Ф.Д. Свердлова «Евреи-генералы Вооруженных сил СССР. Краткие биографии» они названы поименно. Следовательно, все евреи, входившие в состав руководящего и начальствующего состава армии и флота, за исключением нескольких, таких как Мехлис, были расстреляны.
Но вот грянула война. Армия и флот оказались в катастрофическом положении, в особенности в кадровом вопросе. Почему? На этот вопрос ответил Ворошилов на заседании Военного совета при Наркомате обороны СССР 29 ноября 1938 г. «Вы знаете, что собой представляла чистка рядов РККА, – говорил он. – Чистка была радикальная и всесторонняя… с самых верхов и кончая низами… мы вычистили более четырех десятков тысяч человек». Затем следовал совершенно параноидальный вывод: «Именно потому, что мы так безжалостно расправились, мы можем теперь с уверенностью сказать, что наши ряды крепки»[14].
Но война оценила состояние армии по-другому, и за три коротких, невиданно трагических месяца докатилась до Москвы. Теперь война диктовала свои условия – срочно создавался новый генералитет армии. И здесь повторилось то, что неоднократно происходило в ходе двухтысячелетней истории еврейства в изгнании: советской власти понадобились умы и таланты, героизм и духовный потенциал евреев. В составе генералитета, созданного в критических условиях войны, шестнадцать генералов-евреев стали Героями Советского Союза, 276 офицеров стали генералами в ходе Великой Отечественной войны. За особые заслуги после войны семидесяти полковникам было присвоено это звание.
7 мая 1940 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР в Красной Армии устанавливались звания: генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал-полковник и генерал армии. Прежние высшие звания: комбриг, комдив, комкор и командарм – были упразднены, для Военно-воздушных сил вводились звания генерал-майор авиации, генерал-лейтенант авиации и генерал-полковник авиации (кроме генерала армии). Генеральские звания вводились и для других родов войск: артиллерии, танковых войск, войск связи, инженерных войск, технических войск, интендантской службы, береговой службы, например генерал-майор артиллерии, генерал-лейтенант артиллерии и т. д. В военно-морском флоте устанавливались воинские звания: контр-адмирал, вице-адмирал, адмирал флота Советского Союза (упразднено 3 марта 1955 г., восстановлено 28 апреля 1962 г.). В июне 1940 г. новое звание получили 1056 человек, из них 982 стали генералами и 74 адмиралами.
Когда фашистские дивизии в полной боевой готовности стояли, ожидая команды фюрера о нападении на Советский Союз, в Кремле вспомнили, что еще не все опытные военачальники расстреляны. «В 1940–1941 гг. в строй вернулись А.В. Горбатов, К.Н. Галицкий, Л.Г. Петровский, К.К. Рокоссовский – всего свыше пятидесяти лиц высшего начальствующего состава, невинно осужденных»[15].
Всего в период Великой Отечественной войны в советских Вооруженных силах проходили службу около четырех с половиной тысяч генералов и адмиралов. В 1941–1945 гг. потери советского генералитета составили 440 человек. В немецкий плен в силу разных обстоятельств попало семьдесят два генерала. Красная Армия за годы Великой Отечественной войны захватила в плен 550 немецких генералов, в том числе генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса.
А теперь вернемся к годам самоуверенной сталинской диктатуры. Готовилась ли страна к действенному отпору фашистам?
Так, известный американский политолог 36. Бжезинский в своем исследовании о развитии советского общества пишет: «При Сталине возвышение роли государства и использование государственного насилия как орудия реконструкции общества достигли своего апогея. Все было подчинено личности диктатора и государству, которое он возглавлял. Превозносимый поэтами, воспетый композиторами, обожествленный посредством тысяч монументов, Сталин был единовластным хозяином страны. Тиран, равных которому было немного в истории человечества, он, однако, свое правление осуществлял посредством сложной структуры государственной власти, чрезвычайно бюрократизированной и институционализированной. Пока во имя сталинской цели построения социализма в одной стране общество перепахивали сверху донизу, укрепляя статус государственного аппарата, росли его мощь и привилегии»[16]. Добавим к этому, что одновременно росло и неограниченное влияние Сталина не только на определение внешнеполитических целей Советского Союза, но и на проведение конкретных акций советской внешней политики после прихода Гитлера к власти, стремительного роста германской военной машины и появления нацистских планов экспансии на Восток. Перед серьезной угрозой необходимо было думать и решать проблемы укрепления обороноспособности Красной Армии, ее оснащение новейшей военной техникой, отбросить устаревшие догмы о том, что в будущей войне основой обороноспособности армии будут не моторы танков, самолетов, самоходных орудий, а конница и тачанки. Создавалась разветвленная связь технического шпионажа, в первую очередь в области новейших технологий и конструкций в самолетостроении, танкостроении, артиллерии, противовоздушной обороне, ракетостроении. Каждая из противоборствующих сторон хотела знать, какие новые виды вооружения поступают на вооружение армии, кто из конструкторов лидирует в создании новых видов оружия. Эта задача, как с одной, так и с другой стороны, была довольно сложной… Технический шпионаж со стороны противоборствующих государств процветал. Не дремала и советская разведка.
Нелюбовь Сталина к евреям заставила диктатора забыть о национальностях вообще, обстоятельства требовали сплочения и высокой напряженности, чтобы осилить могущественного врага, который на своем кровавом пути не знал преград и ради поставленной цели шел на все…
«Учитель» Г.М. Штерна, К.Е. Ворошилов, предал своего ученика. В тяжелые дни боев под Москвой, осенью 1941 г., тот был необоснованно арестован и расстрелян. Под приговором о расстреле есть и подпись Ворошилова, которому Г.М. Штерн служил верой и правдой. В том числе и непосредственно в Наркомате обороны. Впоследствии он был реабилитирован.
Когда Яков Владимирович Смушкевич вернулся с Дальнего Востока, ноги у него кровоточили, но он был счастлив: задание Родины выполнил. Его военное искусство, самоотверженность были отмечены. Вместе с тремя своими питомцами – летчиками, участвовавшими в боях в Испании и на Халхин-Голе, он впервые в стране был награжден второй Золотой звездой Героя Советского Союза. Ему присвоили звание генерал-лейтенанта авиации, назначили начальником ВВС.
На правительственном приеме в честь Первого мая в 1941 г. в Кремле Сталин шел мимо столов, за которыми сидели наркомы и военачальники, Герои Советского Союза и народные артисты, писатели и дипломаты, стахановцы… Он свернул к столу, за которым сидели вместе с женами нарком авиационной промышленности Шахурин и помощник начальника Генерального штаба РККА по авиации Смушкевич. Чета Шахуриных и супруга Смушкевича встали. Бася Соломоновна передала мужу массивную палку.
– Сиди, сиди, – сказал Сталин. – Все правительство может стоять, а ты сиди! Заслужил.
Он посмотрел на свет сквозь искрящееся вино в хрустальном бокале и произнес тост за славную авиацию, за ее героев.
А потом, когда до начала Великой Отечественной войны оставалось всего пятнадцать дней, Смушкевича арестовали, на носилках увезли из госпиталя. О том, что началась война, Смушкевич узнал на тюремных нарах[17].
…И грянул год 1938-й, нависла угроза на Дальнем Востоке, куда рвались японские самураи. Для координации боевых действий на суше направляется чудом уцелевший от расстрела ком-кор Григорий Михайлович Штерн, а для укрощения японской авиации, которая господствовала в воздухе, в срочном порядке отправляется эскадрилья под командованием Героя Советского Союза, начальника ВВС – Якова Владимировича Смушкевича. Григорий Штерн и Яков Смушкевич прошли суровую школу испытаний на полях и в воздухе сражений в Испании, они воочию ощутили на себе оскал фашизма и одновременно приобрели опыт борьбы с заклятыми врагами. За блестящее выполнение боевого задания по разгрому японских самураев Я. Смушкевич был награжден второй Золотой звездой Героя, удостоен звания Героя Советского Союза комкор Григорий Михайлович Штерн. В конце августа 2009 г. в Монголии отмечалось семидесятилетие разгрома японских самураев на Халхин-Голе. На торжествах по случаю юбилея в столицу Монголии прилетел президент России Дмитрий Медведев, который принял участие в торжествах, были возложены венки к монументу Г.К. Жукова. Почему же так сложилось, что имена подлинных творцов той победы почти неизвестны потомкам?
Ведь план операции по разгрому 6-й японской армии был разработан в штабе Забайкальского фронта и утвержден командующим его войсками командармом 2-го ранга Г. Штерном, который вполне активно руководил их действиями. Да и не мог ведь Жуков, командующий 1-й армейской группой, управлять операциями воздушной армии, которую возглавлял комкор Яков Смушкевич, и монгольскими конниками Чойбалсана!
Для общего руководства боевыми действиями было создано Управление Забайкальского фронта, куда вошли советские и монгольские соединения. Командующим Забайкальским фронтом был назначен командарм 2-го ранга Григорий Штерн. Разгром японских войск завершился к 30 августа 1939 г. Славу победителей по праву разделили все основные военачальники. Звания Героев Советского Союза удостоили Штерна и Жукова, вторую Золотую звезду получил Смушкевич, чьи летчики завоевали абсолютное господство в воздухе и обеспечили свободу действий наземным войскам.
Но почему на протяжении многих десятилетий название Халхин-Гол вызывает в памяти россиян лишь имя Георгия Жукова как полководца, чуть ли не единолично разгромившего орды японцев. Историческая победа, пусть семидесятилетней давности, требует объективности, и на это есть все необходимые документальные подтверждения…
По воспоминаниям современников, Яков Смушкевич во время докладов Сталину всегда отстаивал аргументировано свою точку зрения, что позволяли себе только единицы. Он не скрывал от Сталина своего отрицательного отношения к советско-германскому пакту о ненападении 1939 г.
Штерн был участником Гражданской войны, боев в Испании, на озере Хасан и на реке Халхин-Гол, советско-финской войны и первого периода Великой Отечественной войны. Газета «Красная звезда» 30 августа 1939 г. писала: «В списке Героев Советского Союза заслуженно красуется имя Г.М. Штерна. Выдающийся военачальник, талантливый ученик товарища Ворошилова, руководитель многих боев, он является образцом мужественного большевика, боевого руководителя войск».
Черное крыло репрессий не обошло руководителей и конструкторов целого ряда оборонных промышленных предприятий. Геноцид руководителей и специалистов задержал развитие новой военной техники, производство новых видов вооружения, создание мощного оборонного комплекса, необходимого для армии. Среди жертв этой особенно важной отрасли было много талантливых изобретателей, конструкторов-евреев. О них необходимо хотя бы вкратце рассказать.
Развитие тракторной, танковой и автомобильной промышленности в довоенные годы связано с именем Александра Давидовича Брускина. Трудовую деятельность он начал слесарем. После окончания в 1922 г. Технологического института он работал на Харьковском тракторном заводе инженером, руководителем различных заводских служб и был назначен директором этого завода. С 1934 г. – директор Челябинского тракторного завода. С его приходом на Челябинский завод здесь резко возросла производительность труда, себестоимость продукции по сравнению с 1933 г. снизилась вдвое. За успешное завершение строительства, пуск и выход завода на проектную мощность А.Д. Брускина наградили орденом Ленина и через год назначили заместителем наркома тяжелой промышленности. Выступая на XVII партсъезде в 1934 г., С. Орджоникидзе сказал о нем: «…кадры хотят работать, но мы не умеем их организовать. А вот Брускины могут, умеют организовать, и они это сделают». Те, кто работал вместе с Брускиным, вспоминали, что он безошибочно разбирался в людях, ценил их деловые качества, никогда никого не оскорблял, не унижал человеческое достоинство подчиненных и более всего поощрял в специалисте знания, инициативу.
С именем Брускина связано также начало освоения и производства ряда перспективных танковых моделей: будущих СМК, КВ, А-34 (прототип Т-34), работа над дизельным двигателем для танков[18].
Среди талантов, безвинно истерзанных и расстрелянных, кроме А.Д. Брускина, были: М.Л. Рухимович, А.П. Розенгольц, С.И. Уншлихт, нарком и заместитель наркома финансов Г.Я. Сокольников и Г.С. Фрумкин, сделавшие советский рубль конвертируемым; управляющий Нефтесиндикатом З.Н. Доссер; первый начальник Военно-строительного управления Красной Армии, затем первый директор Криворожского метзавода Я.И. Весник; председатель Госбанка СССР М.И. Калманович; заместитель председателя Госбанка СССР Г.С. Фридлянд; заместитель наркома путей сообщения Я.А. Лившиц, руководитель станкоинструментальной отрасли в системе Наркомтяжмаша Ч.М. Альперов; исчез нарком среднего машиностроения А.Д. Брускин (исчез не только нарком, но и его личное дело из архива, где хранятся дела его коллег и заместителей); начальник Главрезины Башкер; председатель «Амторга», закупавшего оборудование для новых заводов, Д.Д. Розов.
По сфабрикованным обвинениям НКВД расстреляли многих руководителей оборонных предприятий. Энтузиасты установили фамилии 441 человека, похороненных в общей могиле № 1 кладбища Донского крематория в Москве в 1930–1942 гг. Жертвами стали многие директора авиационных заводов. Среди них директор крупнейшего завода № 23 и одновременно начальник Глававиапрома Семен Леонтьевич Маргалин, один из первых руководителей Иркутского авиазавода Абрам Григорьевич Горелец. Он руководил реконструкцией завода, освоением выпуска самолетов СБ (конструкции А.Н. Туполева). Эти самолеты воевали в Испании, и испанцы их любовно называли «Катюшами». Его арестовали в 1938 г. «за компанию» с Туполевым и другими: арестовали директора Московского авиамоторного завода Израиля Эммануиловича Марьямова; руководителя Воронежского авиазавода – грузинского еврея С. Шабашвили; Пермского моторного завода Побережского; технического директора авиационного завода № 22 Дайбаха. За несколько лет до этого Дайбах и главный инженер завода Фельдман за освоение новых моделей самолетов, в том числе ТБ-3, были премированы наркомом Орджоникидзе автомобилями «Бенц». Расстреляли парторга авиамоторного завода и одного из руководителей ЦАГИ Бабушкина.
Репрессии коснулись не только руководителей наркоматов, административных и партийных работников. Под предлогом борьбы с «вредителями» подверглись репрессиям инженерно-технические работники. Арестовали талантливого конструктора подводных лодок Кассациера. Погиб талантливый конструктор авиационного вооружения начальник КБ-16 Таубин, незадолго до этого награжденный орденом Ленина. В тюрьме оказались начальник аэродинамического отдела ЦАГИ А.Э. Стерлин, С.Я. Файнштейн – один из крупнейших химиков страны, М.П. Бронштейн, чьи работы в области химии не потеряли своей актуальности в современной науке (арестовали в 1938 г., расстреляли в 1939 г.), главный конструктор минно-торпедного вооружения, автор ряда учебников по данной тематике Юлий Юльевич Кимбар, главный конструктор головного завода по этому вооружению Михаил Натанович Борисов.
Репрессиям подверглись многие из тех военных деятелей, кто по долгу службы имел непосредственное отношение к оснащению армии и флота новым вооружением, к подготовке кадров военных инженеров. В их числе было немало евреев: погиб начальник Военно-инженерного управления Красной Армии Я.Д. Аскольдов; начальник Научно-исследовательского института Военно-морских сил Н.М. Хайт; заместитель председателя Артиллерийского комитета и начальник Научно-технического отдела Главного артиллерийского управления Красной Армии, бригадный инженер Я.М. Железняков; начальник Управления вооружения военно-морских сил И.Б. Розгон; член Военного совета авиации особого назначения И.М. Гринберг; начальник Управления высших учебных заведений Красной Армии И.Е. Славин; начальник Военно-хозяйственной академии А.Л. Шифрес; начальник Военной академии химзащиты Я.Л. Авиновецкий. Длительному сроку заключения был подвергнут начальник химического управления Красной Армии корпусной инженер Я.М. Фишман и др.
Не избежал печальной участи Тимофей Маркович Геллер, один из ведущих советских технологов-машиностроителей[19]. В 1934 г. правительство наградило его орденом Ленина «за быструю и успешную постановку производства, освободившую Советский Союз от импорта (автомобильных) колес». По просьбе наркома Орджоникидзе он оказывал помощь авиастроителям в организации технологических процессов в производстве надежных колес для самолетов.
Драматизм заключался в том, что, создав отличные образцы вооружения, танковых моделей и авиационной техники, оборонный комплекс не мог их произвести в нужном количестве к началу войны. МиГ-3 был принят на вооружение и полетел в апреле 1940 г. Самолет участвовал в военном параде в Тушине в том же году. Летом 1941 г. принимается на вооружение самолет Пс-2, позже ТУ-2. ИЛ-2 впервые вылетел в 1939 г., в серию пошел в 1940 г. Однако массовое производство (кстати, самого массового самолета) развернулось только в годы войны. Танк КВ конструкторы и производственники изготовили в 1939 г., правительственная комиссия приняла эту модель 15 марта 1941 г., тогда же приняли на вооружение танк Т-34. Реактивная установка («Катюша») была принята на вооружение в феврале 1941 г. Аналогичная ситуация сложилась с некоторыми другими образцами боевой техники и боеприпасов. Например, подкалиберные бронебойные боеприпасы, прожигавшие броню в два-три раза толще собственного калибра, ученые разработали в 1938 г., появились они в армии только во время войны. Выпуск противотанковых ружей (ПТР), минометов (конструкции Шавырина) также начался после июня 1941 г. Даже совершенствование автомобиля ГАЗ-АА (ГАЗ-MM – «полуторка») затянулось с 1937 до 1941 г. В 1938–1939 гг. на машину устанавливали старый двигатель ГАЗ.
Но больше всего пострадала авиационная промышленность. По мнению Л.Л. Кербера, из Наркомата авиапромышленности репрессировали 280–300 человек. Главному конструктору А.Н. Туполеву находившемуся в тюрьме, предложили назвать тех, кого он хотел бы получить в свой конструкторский коллектив. Кербер вспоминает, что А.Н. Туполев задумался, так как его положительное мнение об авиационном специалисте могло оказаться для этого специалиста роковым. И тогда он назвал всех. Оказалось, что эти люди в тюрьмах, лагерях, многие из них от истощения, цинги, желудочных заболеваний, эпидемий были на грани смерти.
Туполев спас жизнь сотням специалистов высшего класса, в том числе главному конструктору космических кораблей С.П. Королеву. «Не многие страны могли бы выдержать такое», – писал Л.Л. Кербер[20].
За несколько недель до начала войны арестовали и поместили в одиночную камеру тюрьмы НКВД Б.Л. Ванникова. Менее чем через месяц после нападения Германии на СССР в тюрьму было передано указание Сталина – Ванникову, письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшейся войны. Не располагая информацией о ходе боевых действий, о наличии вооружения, о техническом оснащении немецкой армии и другими исходными сведениями, необходимыми для анализа, бывший нарком изложил в аргументированной записке свои соображения. Вскоре из тюремной камеры Б. Ванникова доставили в Кремль к Сталину. Борис Львович вспоминает: «…записка, над которой я работал несколько дней, была передана Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привели к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка внимательно прочитана. В присутствии В.М. Молотова и Г.М. Маленкова Сталин сказал мне: “Ваша записка – прекрасный документ для работы наркома вооружения. Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали”»[21].
Б.Л. Ванников был представителем нового поколения технократов, сформировавшегося в послереволюционные годы. Его деятельность как администратора, одного из талантливейших и блестящих руководителей, создателей советского военно-промышленного комплекса подразделяется на три периода: руководство ведомством по разработке и промышленному производству вооружений, руководство Наркоматом боеприпасов в годы войны и, наконец, глава ведомства по созданию атомного оружия и перевооружений армии на этой основе. Даже такие талантливые самородки, как Борис Ванников, находились в неослабном поле зрения кремлевского тирана, но одновременно он сознавал, что без таких талантов, особенно в самый критический период для страны, ему не обойтись, и только это спасло его от гильотины. Ванникову армия и страна во многом обязаны успехами в производстве артиллерийского и стрелкового вооружения. В предвоенные годы нарком сумел, преодолевая бюрократические трудности, разработать и осуществить стратегию перевооружения этой отрасли, создать надежную базу, организовать разработку и производство новых типов вооружения.
Существовала система планового уничтожения кадров. Если «врагом народа» объявлялся руководитель высокого ранга, то все, кому он покровительствовал, кого продвигал по службе, с кем был дружен, автоматически становились «врагами народа». И наоборот, покровитель пользовался доверием тирана – в безопасности были и его протеже…
Конечно, определенную роль в многолетнем удержании в своих руках нитей политического руководства страной сыграли личные качества Сталина: хитрость и коварство, жестокость и мстительность по отношению к действительным и мнимым противникам, безграничные честолюбие и властолюбие, умение разбираться в окружающих и использовать их в своих интересах, маниакальная недоверчивость и подозрительность, недюжинные организаторские способности, природный ум и колоссальная работоспособность, умение четко формулировать тактические и стратегические цели политики, доводить принятое решение до конца. «Для него политика, – пишет Д. Волкогонов, – всегда была фаворитом в соотношении с нравственностью. Он презирал жалость, сострадание, милосердие… В политике Сталин не находил места для моральных ценностей»[22].
Был ли проинформирован Сталин о подготовке гитлеровской армии, оснащенной новейшей военной техникой, к решающей схватке – с Советским Союзом? На этот вопрос необходимо ответить утвердительно. Правительство перед Второй мировой войной было проинформировано о новых видах вооружения германской армии, и не только такими мужественными разведчиками, как Маневич Лев Ефимович, и другими. Выполняя поставленную перед ним задачу, он знакомился со многими конструкторами, изобретателями и новыми моделями самолетов, сам котировался и как хороший пилот, и как грамотный инженер – самолеты были его стихией. Добытая им информация оказывалась в Москве. Шифровки туда шли регулярно. Как знаток своего дела, Маневич ездил в Англию, Францию, Италию, Германию, где заводил необходимые связи. Он, войдя в круг военных бизнесменов, был знаком с каждой новинкой оборонной промышленности стран Европы.
С риском пробравшись в Испанию, где уже шла война, Маневич поселился на территории, занятой фашистскими войсками Франко. Здесь он увидел и германскую технику, поставляемую фашистами – танки, самолеты, артиллерию, – и их боевые качества на полях сражений. Свою оценку им Маневич передавал в Москву. О том доверии, которым он пользовался у фашистов, говорит и тот факт, что ему приходилось летать на немецких самолетах на разведку республиканского Мадрида. А его крестный отец – Павел Березин – в это время был военным советником республиканской армии и жил в столице Испании. Разведчики оказались на одних баррикадах, но с разных сторон!
И все-таки они были в одном строю: все новости об эффективности новой техники, применяемой на полях сражений в Испании, качестве боевых самолетов, танков Маневич передавал в Москву. Шифровки шли из Милана, из знаменитого театра «Ла Скала». Чтобы не вызвать подозрений, Маневич посещал почти все спектакли. И всегда с ним была его спутница Ингрид. Она-то и была радисткой. Иногда Маневичу приходилось встречаться с резидентами и передавать их информацию из рук в руки или оставлять в условленном месте.
Однажды один из резидентов попал в полицию, где его спровоцировали сообщить, что документы ему передает Картнер (австриец). Для очередной встречи с Маневичем его выпустили из полиции. Во время передачи документов его арестовали.
Как Маневич ни сопротивлялся и ни отказывался, его обвинили в шпионаже. Это было понятно из переданных документов. Не признавая себя виновным, Маневич не назвал ни своего имени, ни национальности, ни страны, на которую он работал. Этого у него не могли вырвать ни пыткой, ни побоями. По документам он был австрийцем. Поэтому и приговор Особого трибунала по защите фашизма был мягким – двенадцать лет тюремного заключения. И первое место заключения – римская тюрьма «Роджина Челли». А затем началось хождение по тюрьмам. И везде он пользовался уважением заключенных, среди которых было немало политических, ненавидящих Муссолини.
Ему удалось привлечь на свою сторону итальянского антифашиста, сидевшего с ним в одной камере. Друзья с воли передавали ему необходимую информацию, а он сообщал сведения своей бывшей секретарше – единственной, кому разрешалось посещать Маневича в тюрьме. Секретарша Данина через своих друзей передавала шифровки в Москву.
А теперь представьте, человек, сидящий в тюрьме за шпионаж, передает из тюремной камеры секретную информацию своему руководству в Москву! И самое интересное, шли 1937–1938 гг., годы всеобщей подозрительности и массовых расстрелов, годы, когда выдающихся людей обвиняли в шпионаже и «десять лет без права переписки» были завуалированным смертным приговором. А в Маневиче, находящемся у фашистов, не сомневались.
Маневич сообщал о новостях ночного бомбометания, об осветительных ракетах, о новых системах парашютов, о новой броневой стали для танков, о строящихся военных кораблях и их оснащении техникой, о заказе самолетов для Японии.
Ему верили, его семье помогали материально, а самого даже представили к очередному воинскому званию – «по возвращении на Родину». Случай уникальный в нашей истории. О доблестном и мужественном разведчике Маневиче Льве Ефимовиче, Герое Советского Союза, вспомнили через двадцать лет. А ведь техническая разведка была на надлежащем уровне и те сведения, которые были им добыты, давали правительству четкую картину, с каким противником в ближайшее время придется встретиться. А в стране господствовал террор, уничтожали самых одаренных ученых, конструкторов, изобретателей, не спешили оснащать армию новейшими образцами оружия.
Для того чтобы залатать прорехи в боевой подготовке Красной Армии, вызванные массовыми репрессиями командного состава в 1937–1938 гг., оснастить новой боевой техникой, а как из всего анализа видно, что этому вопросу сталинское руководство не уделяло первоочередного внимания, нужно было время – по крайней мере два-три года. Оно нужно было для осуществления развернувшегося с весны 1940 г. перевода экономики страны на военные рельсы. И вся эта деятельность проходила в замедленном темпе, пришлось даже вспомнить о репрессированных специалистах, которые находились в ГАЛГ, а ведь накануне войны был разгромлен коллектив института ракетостроения и все его ведущие специалисты, в том числе С.П. Королев, оказались в ГУЛАГ (о чем мы уже поведали читателю). Среди талантливых инженеров, ученых, работавших в авиационной «шарашке», – создатель первого советского вертолета А.М. Изаксон; первого самолета в отечественном авиастроении с убирающимися шасси – И.Г. Неман; специалист по вооружению самолетов С.М. Меерсон; профессор Московского авиационного института (МАИ) Г.С. Френкель.
Одних руководителей, конструкторов, изобретателей новых видов огнестрельного оружия, опытных инженеров арестовывали, другие ждали ареста. Никто не был застрахован от обвинений во «вредительстве», «шпионаже», «троцкизме» и т. п. При сложившихся обстоятельствах в стране, где были созданы отличные образцы вооружения, артиллерии, реактивная установка «Катюша», новые модели танков, авиационной техники, оборонный комплекс страны не мог их воспроизвести в нужном количестве к началу войны. Все просчеты и грубейшие ошибки невозможно было так быстро устранить, торопило время. Несмотря на то что Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР в создавшейся ситуации стремились исправить положение, это сделать в строго ограниченное время было не под силу.
Сталинским руководством и его дипломатией допускались грубейшие просчеты при оценке возможного развития событий на международной арене. Сталин считал, что Гитлер, учитывая исторический опыт, не пойдет на военное столкновение с Советским Союзом при наличии второго фронта с Англией на Западе.
Видимо, не случайно в издательствах Москвы именно в это время были опубликованы «Мысли и воспоминания» Бисмарка, а также книга А. Коленкура о провале похода Наполеона, в надежде, что Адольф Гитлер примет во внимание опыт своих предшественников. Советское правительство было готово на все, лишь бы отсрочить нападение фашистской Германии на СССР. Поэтому советская дипломатия, демонстрируя лояльность и дружелюбие к фашистской Германии, старательно избегала всего, что могло бы свидетельствовать о нормализации советско-английских отношений.
Сразу после окончания советско-финской войны, 18 марта 1940 г., полпреду СССР в Лондоне И.М. Майскому было заявлено в «Форин офис», что теперь открывается возможность для улучшения англо-советских отношений. Однако позитивной реакции Кремля не последовало. В качестве нового посла Лондон направил в Москву в июне видного деятеля лейбористской партии Великобритании Стаффорда Криппса.
Лишь в начале июля ему удалось встретиться со Сталиным и передать ему личное послание У. Черчилля, в котором излагались предложения английского правительства:
– английское правительство убеждено, что Германия стремится к господству в Европе и хочет поглотить все европейские страны. Это представляет опасность как для Советского Союза, так и для Англии. Поэтому обе страны должны прийти к согласию по поводу проведения общей линии самозащиты от Германии;
– независимо от этого Англия желала бы развивать торговые отношения с СССР при условии, что английские товары не будут перепродаваться Германии.
В английских предложениях подчеркивалась особая роль и заинтересованность Советского Союза на Балканах и в Черноморских проливах.
Вместо того чтобы начать диалог по этим предложениям, которые выражали существенный отход правительства Черчилля от мюнхенской антисоветской политики Чемберлена, Сталин с порога отверг их. Криппсу было заявлено, что он, Сталин, «хорошо знаком с несколькими руководящими государственными деятелями Германии» и «не заметил у них никакого стремления к поглощению европейских государств»[23]. Более того, демонстрируя свою лояльность Гитлеру, Сталин поспешил через Шуленбурга 13 июля довести текст английских предложений до сведения Берлина. Точка была поставлена 22 мая. В этот день ТАСС опубликовал сообщение, где говорилось, что из-за враждебной позиции английского правительства в отношении СССР удовлетворительное развитие переговоров по торгово-экономическим вопросам невозможно[24].
Можно во многом согласиться с оценкой политики Кремля в тот период, данной впоследствии У. Черчиллем. «Нужно отдать справедливость Сталину, – пишет он. – Он всеми силами старался лояльно и верно сотрудничать с Гитлером… И он, и Молотов исправно посылали свои поздравления с каждой германской победой. Они направляли в Германию бесконечным потоком продовольствие и важнейшее сырье… Они были готовы в любой момент достигнуть мирного урегулирования с нацистской Германией по многим важным нерешенным вопросам… Они были исполнены решимости любыми средствами выиграть время и не намеревались основывать русские интересы и стремления исключительно на победе Германии. Две великие тоталитарные империи, не знающие сдерживающих моментов морального свойства, стояли друг против друга… Сталин все больше стал осознавать угрожавшую ему опасность и все больше старался выиграть время. Тем не менее весьма знаменательно, какими преимуществами он жертвовал и на какой риск шел ради того, чтобы сохранить дружественные отношения с нацистской Германией. Еще более удивительными были те просчеты и то неведение, которое он проявил относительно ожидавшей его судьбы»[25].
Представляется жесткой, но справедливой оценка внешней политики Сталина в тот период, данная в ходе Чичеринских чтений в Дипломатической академии МИД СССР директором Института славяноведения и балканистики АН СССР
В.К. Волковым: по существу, у СССР не было никакой внешней политики, была лишь линия пассивного выжидания развития событий[26]. Опасность этой «политики страуса, прячущего голову в песок», становилась особенно очевидной, если из кабинетов Сталина и Молотова в Кремле перенестись на Запад в ставку Гитлера «Горное гнездо» близ германо-люксембургской границы.
Новая обстановка, сложившаяся в Европе в результате успеха гитлеровского блицкрига на Западе, потребовала от германских политических и военных лидеров новых оценок и стратегических решений. Как свидетельствуют многочисленные данные нацистских архивов и воспоминания очевидцев, они были приняты в период с конца мая до середины июля 1940 г. Коротко говоря, новую стратегическую линию рейха можно сформулировать так: поворот агрессивной политики на Восток, подготовка и развязывание истребительной войны против Советского Союза. При этом предусматривалась временная (на период антисоветской агрессии) нейтрализация Англии военно-политическими средствами. Расчет делался на те круги в правящем лагере Англии, которые под впечатлением военных успехов нацистов были бы не прочь возродить дух Мюнхена в англо-германских отношениях. По существу, гитлеровская дипломатия в новой международной обстановке пыталась повторить свой старый маневр: если в 1939 г. Германия, чтобы обеспечить себе свободу рук на Западе, стремилась нейтрализовать Советский Союз, то сейчас, готовясь к прыжку на Восток, ставилась задача нейтрализовать Англию.
Учитывая осведомленность Москвы о мероприятиях нацистского руководства, антисоветская направленность новой стратегической линии Берлина, как представляется, уже летом 1940 г. не была секретом для советского руководства. Однако, как мы увидим, в Кремле выводы делались в отрыве от реальной действительности, в результате чего советская дипломатия либо была обречена на пассивность и бездействовала, либо ее действия носили характер, неадекватный международной обстановке, что усугубляло и без того опасную ситуацию, в которой находилась страна.
Обратимся к фактам.
20 мая 1940 г., когда немецкие танковые колонны выходили к побережью Ла-Манша, Гитлер заявил на оперативном совещании: «Англичане могут немедленно получить сепаратный мир, если отдадут колонии».
21 мая генерал Ф. Гальдер после беседы с представителем Риббентропа при Генеральном штабе сухопутных войск Хассо фон Этцдорфом записывает в своем дневнике: «Мы ищем контакт с Англией на почве раздела мира»[27].
В эти же дни Йодль, выражая позицию Гитлера и его окружения, заявил, что Англия борется теперь не ради победы, а лишь для удержания своих имперских позиций[28].
Нацистский фельдмаршал Мильх так вспоминал о посещении Гитлером побережья Ла-Манша в последние дни мая: «Фюрер приехал на побережье Франции, посмотрел в бинокль на скалы Дувра и сказал: “Рано или поздно англичане убедятся, что с нами бесполезно воевать и что для нас и для них будет лучше встретиться и договориться об условиях мира… Я буду великодушен, я не хочу уничтожать Британскую империю”. Навязчивой идеей фюрера была Россия. При всяком случае он повторял, что “единственный подлинный враг Европы находится на Востоке”»[29].
24 мая Гитлер отдает танковой группе Клейста знаменитый «Стоп-приказ», который позволил группировке англо-французских войск избежать окружения и эвакуироваться в Англию. До сих пор историки спорят, военными или политическими причинами были вызваны эти действия Гитлера. Но несомненно одно: «Готовясь к войне с Советским Союзом, – пишет советский историк Ф.Д. Волков, – Гитлер дрался против союзнических войск лишь “одной рукой”, сберегая силы, особенно танковые корпуса, не только для завершения войны на Западе, разгрома и капитуляции Франции, но и для будущей войны против СССР»[30].
2 июня, прибыв в ставку командующего группой армий «А» генерала Рундштедта, Гитлер в доверительной беседе с Рундштедтом и начальником его штаба генералом Зоденштерном заявил, что Англия «вскоре будет готова заключить разумный мир» и тогда у него «освободятся руки для выполнения его великой задачи – покончить с большевизмом». Рундштедт понял: на очереди война с Советским Союзом[31]. Сразу после капитуляции Франции, вспоминал Кейтель, «Гитлер надеялся на быстрое прекращение войны с Англией. Я знаю, что были предприняты соответствующие зондажи»[32].
28 июня. На совещании Гитлера с Кейтелем и Йодлем господствовало мнение, что Россию победить будет даже легче, чем Францию, что восточная кампания не несет с собой большого риска. Гитлер заявил: «Теперь мы показали, на что способны. Поверьте мне, Кейтель, война против России была бы в противоположность войне с Францией похожа только на игру в кубики»[33].
7 июля. Во время посещения рейхсканцелярии министром иностранных дел Италии Чиано Гиммлер заметил, что «война должна быть закончена к началу октября»[34].
13 июля. В Бергхофе Гитлер проводит совещание с командованием сухопутных сил (Браухич, Гальдер, командующие группами армий), на котором окончательно утверждается стратегия фашистской Германии после разгрома Франции. Фюрер требует от генералов не только развернуть форсированную подготовку вермахта к нападению на Советский Союз, но и провести эту операцию уже осенью 1940 г. Йодль сумел доказать, что для подготовки победоносного похода против СССР понадобится по крайней мере четыре месяца. Гитлер неохотно соглашается перенести операцию на весну 1941 г. И ему, и генералам было ясно, хотя об этом никто из присутствовавших не заикнулся, что начинать вторжение накануне зимы означает повторение похода Наполеона с его же исходом для агрессора. Гитлер утверждает представленную Браухичем программу расширения сухопутных сил, прежде всего танковых и механизированных соединений. Их число еще в 1940 г. предполагалось увеличить более чем в два раза – с четырнадцати до тридцати.
Таким образом, с этого дня – 13 июля 1940 г. – подготовка к нападению на СССР стала приобретать форму конкретных военных и политических планов. Адский будильник, заведенный Гитлером 13 июля 1940 г., зазвенел 22 июня 1941 г.
…Стратегические цели, общий замысел войны против СССР, предварительные сроки были уточнены затем на расширенном совещании руководящего состава вооруженных сил Германии 31 июля. Гитлер заявил на этом совещании: «…Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 г.»[35].
На совещании Гитлер сформулировал задачи и в отношении Англии. Крушение Британской империи в данный момент Гитлер не без оснований считал нецелесообразным. «Если мы разгромим Англию в военном отношении, – заявил он, – то вся Британская империя распадется. Однако Германия ничего от этого не выиграет. Разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и другие»[36]. Замысел Гитлера, и это подтверждают материалы совещания, состоял в том, чтобы дипломатическими, а если это не удастся, то военно-политическими средствами нейтрализовать Англию на период восточного похода вермахта. Широкие военные действия против позиций Англии в Европе, на Ближнем Востоке, в Азии и Африке предполагалось развернуть лишь после победы над Советским Союзом.
Открытую дипломатическую атаку на Англию Гитлер начал 18 июля. В этот день в Берлине в честь победы над Францией состоялся военный парад. Двенадцати генералам вермахта был присвоен чин фельдмаршала, а Герингу – уникальный чин рейхсмаршала. После этой демонстрации силы Гитлер тут же протянул Англии «оливковую ветвь мира». Прямо с военного парада он поспешил в рейхстаг, где выступил, как обычно, с многочасовой речью. «В этот час я полагаю, – заявил нацистский фюрер, – что моя совесть велит мне еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу Великобритании. Я считаю для себя возможным выступить с этим призывом, ибо являюсь не побежденным врагом, который просит пощады, а победителем». Гитлер прямо обращался к пронацистски настроенным кругам в Великобритании: не надо ждать, когда вследствие новых военных неудач Черчилль удерет в Канаду, надо вступать в мирные переговоры с Германией сейчас[37].
Сразу после этого «мирного» выступления Гитлера ведомство Риббентропа через дипломатические представительства Германии в Ватикане, Стокгольме и Вашингтоне направило правительству Черчилля секретные послания с предложением начать переговоры о мирном урегулировании. В Лондоне понимали, что Гитлер собирается вести их с позиции силы, и вечером 22 июля, выступая по лондонскому радио, министр иностранных дел Великобритании Антони Иден решительно отверг «мирный» зондаж нацистского фюрера.
1 августа 1940 г. по приказу Гитлера немецкие военно-воздушные силы начали против Англии операцию «Адлер» – массированные бомбардировки английских городов. Цель Гитлера была очевидна – принудить Англию к миру путем военного нажима. Но правительство Черчилля не встало на путь капитуляции перед Гитлером. Решающую роль сыграли стойкость и мужество английских летчиков, солдат и моряков, всего населения. Впоследствии Черчилль признавал, что любое английское правительство, которое в этот момент вступило бы в переговоры с Гитлером, было бы сметено народом за 24 часа. Итак, фронт против нацистской Германии на Западе летом 1940 г. продолжал существовать, и с этим должны были считаться и в Берлине, и в Москве. Таков был международный фон, на котором развертывались советско-германские дипломатические отношения летом 1940 г.
Тактическая линия гитлеровской дипломатии в этот период характеризовалась стремлением подчеркивать дружественный характер отношений с Москвой, что объяснялось следующими расчетами Берлина. С одной стороны, готовя военное нападение на Советский Союз, Берлин стремился усыпить бдительность Кремля нормальным развитием дипломатических отношений. К тому же в Берлине считали: стоит ли поднимать шум из-за советских акций в Прибалтике и Бессарабии, если через несколько месяцев эти территории будут оккупированы немецкими войсками. Такая тактика способствовала созданию у Сталина и его окружения иллюзий, будто бы Германия по-прежнему привержена советско-германским договорам и секретным протоколам к ним, что если и есть в советско-германских отношениях спорные вопросы, то они могут быть решены за столом дипломатических переговоров[38].
С другой стороны, подчеркнутой демонстрацией дружественных германо-советских отношений гитлеровская дипломатия стремилась оказать давление на Англию, показать Лондону, что за тыл на Востоке Германии нечего опасаться – лишний довод в пользу принятия английским правительством гитлеровских условий мира.
17 июня 1940 г. немецким дипломатическим миссиям за границей была разослана за подписью Вейцзекера циркулярная телеграмма, в которой говорилось: «Укрепление русских войск в Литве, Латвии и Эстонии и реорганизация правительств, проводимая с целью обеспечить более тесное сотрудничество этих стран с Советским Союзом, касаются только России и Прибалтийских государств. Поэтому ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом у нас нет никаких причин для волнения… Избегайте во время бесед каких-либо высказываний, которые могут быть использованы как пристрастные»[39].
Получив циркулярную ноту, Шуленбург через своих сотрудников поспешил довести ее содержание до сведения НКИД. «Дружественная» позиция Германии по вопросу о Прибалтике была высоко оценена Кремлем. Поздно вечером 18 июня Молотов пригласил Шуленбурга и поздравил его по поводу «блестящего успеха германских вооруженных сил».
22 июня Советское правительство сделало еще один демонстративно дружественный шаг в сторону фашистской Германии. В этот день было опубликовано сообщение ТАСС, автором которого, по мнению дипломатического корпуса в Москве, был сам Сталин. Это сообщение по праву можно поставить в один ряд с печально знаменитым заявлением ТАСС от 14 июня 1941 г. Опровергнув распространяемые на Западе слухи о концентрации в Прибалтике советских дивизий с целью «произвести давление на Германию», в сообщении утверждалось, что «добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения Пакта о ненападении, нельзя поколебать какими-либо слухами и мелкотравчатой пропагандой, ибо эти отношения основаны не на преходящих мотивах конъюнктурного характера, а на коренных государственных интересах СССР и Германии»[40].
Гитлеровская дипломатия умело использовала в своих интересах обострение советско-румынских отношений из-за Бессарабии. Формально Берлин не возражал против воссоединения Бессарабии с Советским Союзом. 24 июня Риббентроп представил Гитлеру специальный меморандум по этому вопросу, где ссылался на секретный протокол от 23 августа 1939 г.[41] Но явно желая испортить отношения Румынии с Советским Союзом (а почву для этого давали и ультимативный тон заявления Советского правительства от 26 июня, и угрозы применить силу), гитлеровская дипломатия умело воспользовалась промахами Кремля, взяла дипломатическую инициативу в свои руки и выступила в роли «честного посредника» между СССР и Румынией.
Вечером 25 июня Шуленбург посетил Молотова и от имени Риббентропа заявил: «Германия остается верной московским соглашениям. Поэтому она не проявляет интереса к бессарабскому вопросу… Претензии Советского правительства в отношении Буковины – нечто новое. Буковина была частью австрийской короны… и… никогда не принадлежала даже царской России».
Когда Молотов 26 июня сообщил Шуленбургу, что Советский Союз, идя навстречу Берлину, ставит вопрос лишь о северной части Буковины, тот, следуя инструкциям Риббентропа, тут же поставил вопрос о возвращении Румынии золотого запаса румынского национального банка, переданного в Москву на хранение во время Первой мировой войны. Молотов заявил, что об этом не может быть и речи, поскольку Румыния достаточно долго эксплуатировала Бессарабию.
В итоге действия Кремля в немалой степени способствовали тому, что вместо мирного решения бессарабского вопроса, которое могло бы сблизить обе страны перед лицом угрозы гитлеровской агрессии, произошло обратное. В Румынии еще более пышным цветом расцвел антисоветизм. В румынских правящих кругах многие стали видеть в фашистской Германии союзника против СССР. 7 сентября Антонеску установил в стране при поддержке гитлеровцев фашистскую диктатуру, а затем обратился к Берлину с просьбой о военной помощи и введении в Румынию частей вермахта.
Таким образом, можно констатировать, что «румынская акция» сталинской дипломатии летом 1940 г. закончилась фиаско. Самонадеянность и неуклюжесть действий Кремля привели к тому, что Румыния стала военным союзником Гитлера, а фронт потенциальной агрессии расширился для Советского Союза от Карпат до Черного моря.
О просчетах сталинской дипломатии в результате субъективистских и не соответствовавших реальному положению оценок и решений свидетельствует и еще один эпизод, ставший летом 1940 г. объектом дипломатической переписки между Москвой и Берлином. В связи с вхождением Литвы в состав Советского Союза на повестку дня советско-германских отношений весьма неожиданно встал вопрос о судьбе литовской территории, которая по секретному протоколу от 23 сентября 1939 г. вошла в сферу государственных интересов Германии. В соответствии с протоколом, в этой части территории Литвы советские войска размещены не были. Воздерживалась вводить туда свои войска и Германия.
Однако в начале июля германское правительство напомнило Москве о своем праве установить время, когда Германия сможет занять эту область. «Заявление Шуленбурга, – пишет советский исследователь С. Горлов, – давало основание считать, что Германия намерена приступить к вводу своих войск в эту часть Литвы»[42].
13 июля 1940 г. Молотов заявил Шуленбургу, что Советское правительство еще раз внимательно рассмотрело вопрос о полосе литовской территории и пришло к выводу, что германские притязания на эту полосу и советское обязательство уступить ее являются бесспорными. В теперешней ситуации, однако, Советскому правительству передавать эту территорию было бы крайне неудобно и тяжело. Поэтому Москва настоятельно просит германское правительство, учитывая чрезвычайно дружеские отношения между Германией и СССР, оставить эту часть территории за Литвой[43]. Поскольку в Берлине вопрос о предстоящей агрессии против СССР к этому времени был уже предрешен, то эту полосу литовской территории Гитлер решил сделать предметом торга – получить за отказ от нее максимум финансово-экономических уступок. Не случайно, что уже 13 июля, докладывая в Берлин о просьбе Советского правительства, Шуленбург писал, что «этой советской просьбой можно воспользоваться для реализации наших экономических и финансовых требований»[44].
2 августа Риббентроп довел до сведения Кремля, что Берлин принимает к сведению просьбу Москвы, но, учитывая, что «это представляет существенное изменение московского договора в невыгодную для Германии сторону, хотел бы узнать, что Советское правительство предложит взамен».
12 августа Молотов вручил Шуленбургу меморандум Советского правительства. Оно было готово в течение двух лет уплатить за отказ Германии от части литовской территории 3,86 миллиона долларов. Оплата должна была производиться по выбору Германии – либо золотом, либо товарами. Сообщая в Берлин об этом решении Советского правительства, Шуленбург с нескрываемым удовлетворением отмечал, что предложенная Москвой сумма составляет половину той, которую США уплатили России за продажу Аляски. Тем не менее 11 октября Берлин заявил, что предложенная сумма компенсации для него неприемлема[45].
Готовясь к агрессии против СССР, Берлин начал длительный торг с Москвой из-за соглашения о полосе литовской территории, которое должно было потерять значение в первый же день войны и Берлину удалось преуспеть в этом[46]. Стремясь получить от СССР в последние предвоенные недели как можно больше золота и сырья, он добился подписания 10 января 1941 г. секретного советско-германского протокола, по которому СССР должен был выплатить Германии семь с половиной миллионов долларов. Причем часть этой суммы (78) СССР должен был выплатить поставками цветных металлов в течение трех месяцев с момента подписания протокола. (Напомним: до назначенного Гитлером срока нападения на СССР – 15 мая 1941 г. – оставалось всего четыре месяца!) Остальная часть суммы просто списывалась с германского долга в золоте, платежи по которому Германия по имевшимся соглашениям должна была произвести к 11 февраля 1941 г.
Эту линию Берлин проводил и дальше. С одной стороны, всячески тормозились предусмотренные соглашениями поставки немецких товаров в СССР. С другой стороны, предъявлялись требования выплаты Германии значительных сумм. Так, прибывший в ноябре 1940 г. в Москву К. Шнурре потребовал от Советского правительства в кратчайший срок уплатить Германии триста пятнадцать миллионов марок в качестве компенсации немцам, переселившимся в 1939–1940 гг. из Прибалтики в рейх.
Таковы основные аспекты советско-германских отношений летом 1940 г. – в период, когда нацистский вермахт осуществлял поворот на Восток.
На 70-ю годовщину начала Второй мировой войны в Гданьск прибыли делегации тридцати государств, среди них и российский премьер. Владимир Путин, вопреки призывам польских политиков, не стал извиняться за пакт Молотова – Риббентропа. Зато он обещал полякам доступ к катынским архивам. На взаимной основе. В разговоре с польским коллегой Туском Путин, в частности, заметил, что пакту Молотова – Риббентропа предшествовал ряд договоров западных держав с немцами, под одним из которых подписались и поляки. Кроме того, они оккупировали две области Чехословакии, был неумолим премьер. Но тут же поспешил оговориться: «Я сейчас не даю никаких оценок, не для этого сюда приехал. Но ошибок было с обеих сторон огромное количество. Агрессию спровоцировали сообща». И добил метафорой: «А если кто ставит цель выискивать из старых заплесневелых булок изюминки, а всю плесень оставлять другим, из этого ничего хорошего не получится. Доверия не получится!» Туск не смолчал: «Расстрелянные польские бойцы – это факт. Никто его не вычеркнет». Впрочем, до словесной перепалки не дошло. Путин примирительно заметил, что поляки смогут получить то, чего столько лет добивались. То есть доступ к катынским архивам. Но и российским специалистам нужно разрешить работать в польских документах, поставил условие ВВП. Туск забыл об обидах: «Я принимаю предложение о принципе взаимности. Это мудрая стратегия изучения правды. Великие и гордые государства должны открыть правду и ответить своей совестью». Пришли к пониманию премьеры.
Еще не светало, когда в 4.45 утра 1 сентября в Польше начались юбилейные церемонии у памятника героям Вестерплатте. Именно в это время в 1939 г. немецкий корабль «Шлезвиг-Гольштейн» огнем по польскому Военно-транзитному складу начал Вторую мировую. Семьдесят лет назад здесь польский гарнизон более недели сдерживал натиск превосходящих сил немцев.
Там, на Вестерплатте, воевал, если верить культовому фильму советского детства «Четыре танкиста и собака», отец главного героя, Яна Коса, – поручник Станислав Кос. В сегодняшней Польше, впрочем, ни этот фильм, ни книга Януша Пшимановского, по которой он был снят, не в чести. Из-за того, что чересчур просоветские.
На мероприятия в Гданьск собрались высокие представители трех десятков стран. Американцы свою делегацию тоже прислали – но ни Обама, ни вице-президент Байден, ни, на худой конец, Хиллари Клинтон в Польшу не поехали. Возглавил делегацию помощник президента США по национальной безопасности генерал в отставке Джеймс Джоунс – фигура, скажем, далеко не первой величины. Споуксмену госдепартамента пришлось оправдываться: мол, уровень делегации не свидетельствует об охлаждении отношений США с Польшей.
Участие в памятных мероприятиях канцлера Германии и российского премьера было запланировано на вторую половину дня. До этого Путин встретился в Сопоте со своим польским коллегой Туском, где озвучил мысль, что дело политиков – двигать госотношения вперед, а историей событий, предшествовавших началу войны, пусть занимаются специалисты.
В тот самый момент, когда премьер России вел переговоры в Гданьске, в Москве прошла презентация сборника документов службы внешней разведки, где содержались рассекреченные донесения резидентов семидесятилетней давности, касающиеся Польши.
– Эти документы лежали на столе у Сталина, Молотова и Ворошилова, и они объясняют подход советских руководителей к польскому вопросу, – считает составитель сборника, генерал-майор СВР Лев Соцков.
От разведчиков Сталину еще в 1934 г. было известно, что в мирном договоре между Германией и Польшей содержалась секретная часть, согласно которой в случае войны Германии с Советским Союзом Польша обязалась занимать сторону Гитлера. Более того, при польском Генштабе было создано секретное подразделение для подготовки терактов на территории СССР и разжигания национальной розни в Поволжье, на Кавказе, Украине и в Белоруссии. Для этих целей выделялось полтора миллиона злотых.
Согласно донесениям, до 1939 г. отношения Польши и Германии складывались лучше некуда. К примеру, Геринг еще в 1935 г. во время визита в Варшаву делился с польскими руководителями планом раздела Чехословакии и поглощения Австрии. В это время СССР предпринял попытку создать антигитлеровскую коалицию. Был подписан советско-французский договор о взаимопомощи в случае германской агрессии. Германия на это не отреагировала никак, а вот Польше до всего было дело. Польский МИД заплатил лидеру французских фашистов 750 тысяч франков за организацию в стране акций протеста против советско-французского договора.
А совсем незадолго до гитлеровского вторжения в Польшу посол этой страны в Вашингтоне убеждал американского госсекретаря, что гитлеровская Германия – демократическая страна и опасаться нужно не ее, а СССР.
Польские журналисты знакомились с этими документами без удовольствия. И первый вопрос к составителю сборника прозвучал так: «Вы пытаетесь поссорить Россию и Польшу и подставить Путина, который сейчас в Гданьске?»[47]
Обсуждать историю на профессиональном уровне, без визга и взаимных обвинений давно пора. Понятно, что вряд ли польские и российские историки смогут прийти к единому мнению о событиях 1939–1945 гг. Но только в дискуссиях специалистов, а не в словесных дуэлях политиков и публицистов есть какой-то смысл. Как вариант – возможно издание книг, где те или иные «узкие места» российско-польской истории будут параллельно освещаться историками двух стран. У всех своя правда. И мифы тоже свои. Впрочем, президенту Польши уже все сейчас без всяких комиссий ясно, кто виноват и что делать. Лех Качиньский, естественно, не удержался, чтобы на церемонии не кинуть увесистый булыжник в адрес Москвы, призвав воздать славу «всем тем, кто сражался во Второй мировой войне против германского нацизма и большевистского тоталитаризма». Может, Качиньский имел что-то другое, но вывод напрашивается один: тем, кто был союзником Сталина в войне – полякам из Армии Людовой, югославским партизанам Тито, Великобритании, Соединенным Штатам, участникам Сопротивления в Европе, многим прочим, не говоря уж о советском народе, – никакой славы и не положено. А то ведь не сопротивлялись они красному тоталитаризму, а некоторые – о, ужас! – и вовсе сами были большевиками… Кому же тогда слава? Остается не так много тех, кто воевал и против наци, и против коммунистов, – Армия Крайова, Украинская повстанческая армия (правда, украинские националисты устраивали этнические чистки, вырезая поляков целыми селами), сербские четники… Кто еще? А, власовцы из РОА – они ведь и против Красной Армии сражались, и Прагу от немцев освобождали.
И конечно, Качиньский не обошелся без того, чтобы без всяких экивоков поставить знак равенства между холокостом и расстрелами в Катыни: «Есть нечто связывающее эти преступления, хотя их масштаб был разным. Евреи погибали, потому что они были евреями. Польские офицеры погибли потому, что были польскими офицерами». Тут Качиньский либо лукавит, либо не совсем понимает, что эти явления при внешнем сходстве были не совсем одного порядка. И почему тогда не продолжить: «Советские солдаты погибли потому, что были советскими солдатами»? И далее по списку…
Понятно, что полякам есть за что не любить Россию вообще и Сталина в частности. Но приличия соблюдать надо. Европейцы как-никак! Какой уж тогда с нас спрос?
А для того, чтобы в польском Гданьске, а не в немецком Данциге смог выступать пан президент Качиньский, гибли те, кого он считает носителями большевистского тоталитаризма. И разве их вина, что, принеся освобождение, они не дали полякам свободы – когда у них самих свободы не было?
Согласно президенту Качиньскому, воинской славы не достойны ни русские, ни англичане, ни американцы…