Глава 1. На книжной полке
Если спросить любителя русской истории, в каком произведении содержится упоминание о Евпатии Коловрате, то большинство не задумываясь ответит – в «Повести о разорении Рязани Батыем», наиболее осведомленные добавят – которая входит в цикл повестей о Николе Зарайском. В подтверждение своих слов нам покажут солидное издание «Памятники древнерусской литературы», в оглавлении которого черным по белому будет написано название – «Повесть о разорении Рязани Батыем».
Но на самом деле ответ на вопрос, героем какого литературного произведения является Евпатий Коловрат, несколько сложнее и не лежит на поверхности.
Дело в том, что название «Повесть о разорении Рязани Батыем» – условное. Его дали памятнику изучавшие его историки. Так часто делают в исторической науке – если не удается установить реально существовавшее название предмета, книги или явления, то ученые присваивают ему свое, чтобы было понятно, о чем идет речь. Пример такого названия нам знаком со средней школы, где на страницах учебника мы читали об истории государства Киевская Русь. Но такого государства никогда не существовало. Это название родилось из предложенной Сергеем Михайловичем Соловьевым периодизации истории страны, в основу которой он положил название столицы. Основными этапами в этой схеме были – Русь Киевская, Русь Владимирская, Русь Московская и Россия Петербургская. Последние три названия как-то забылись, а Киевская Русь прочно прописалась в исторической науке и школьных учебниках[19].
Так и со многими древнерусскими литературными произведениями – историки присваивают им названия «Слово», «Повесть», «Сказание», хотя ничего в тексте не говорит о том, как называлось это произведение на самом деле.
Нет такого названия и в «Повести о разорении Рязани». Впервые это произведение было опубликовано в 1790 году в сборнике «Русский временник сиречь Летописец, содержащий российскую историю». Это издание содержало в себе так называемую (опять условное название) Костромскую летопись, составленную, по мнению специалистов, в первой половине XVII века[20]. В этом издании текст «повести» был разбит на отдельные части, между которыми были вставлены отрывки из летописей в хронологическом порядке. Поэтому впервые введший его в научный оборот Н. М. Карамзин и называет источником сведений о Евпатии «Новейший летописец», отмечая в примечаниях позднее происхождение памятника и его меньшую достоверность относительно более ранних и подробных летописей.
Напомним читателю сюжет «Повести»[21].
Через два года после битвы на Калке (1223 год) некоему священнику Евстафию из греческого города Корсунь (Херсонес) явился во сне святой Николай Угодник и повелел взять свой чудотворный образ, находящийся в одной из церквей города, и вместе с ним следовать в Рязанскую землю. Евстафий, сопровождаемый супругой и сыном, взял икону и последовал на Русь. Однако прямой путь по Днепру был по каким-то причинам закрыт, и священнику пришлось совершить плавание вокруг Европы. Через Ливонию он прибыл в Новгород и после некоторых приключений отправился в Рязанскую землю.
Святитель Николай является во сне молодому рязанскому княжичу Федору Юрьевичу и повелевает ему встретить икону, обещая «венец Царствия Небесного» князю, его жене и сыну. Неженатый на тот момент князь сильно удивился, но волю святого выполнил – торжественно встретил икону и перенес ее в область свою (город Красный на Осетре, нынешний Зарайск). Услышав о новой святыне, в вотчину сына приехал отец – великий князь рязанский Юрий Ингоревич и на свои средства построил для иконы храм. В скором времени молодой князь Федор Юрьевич женился, «взяв супругу царского рода» по имени Евпраксия, и у них рождается сын, нареченный Иваном.
Потом исполняется пророчество – в 1237 году от рук Батыя погибает князь Федор Юрьевич, а княгиня вместе с сыном, узнав о его судьбе, бросается с терема наземь и погибает. Их с честью хоронят, и с того времени икона святого Николая зовется Заразской, так как княгиня «заразила», то есть убила, себя.
Далее снова следует рассказ о приходе к рязанским границам полчищ Батыя, и более подробно описаны история гибели князя Федора и его семьи. Возвышенное описание мужественного похода рязанских князей против нахлынувшей рати иноплеменников, их гибели в бою, осады и взятия Рязани. Из Чернигова к сожженному городу приходит «вельможа рязанский» Евпатий Коловрат. Собрав дружину в 1700 бойцов, он устремляется в погоню за Батыевой ратью, настигает ее, вступает в жестокий бой, громит многие вражеские полки, убивает «шурича Батыева» Хостоврула (Таврула) и погибает сам, сраженный «тьмочисленными пороками».
В Рязань возвращается князь Ингварий Ингоревич, оплакивает город и князей-братьев, торжественно хоронит их в соборе и становится князем. Повесть дополняется особым списком, в котором перечислен «род служителей чудотворца Николы Заразского», содержащий родословную летопись от перенесшего икону священника Евстафия до священнослужителей XVI века.
Отдельно текст памятника впервые был опубликован в 1852 году во «Временнике Московского общества Истории и древностей Российских» под заголовком «Приход чудотворного Николина образа Зарайского». Хотя эта публикация и осталась тогда практически незамеченной историческим сообществом, это была первая полная публикация произведения по подлинной рукописи XVI века[22].
Когда же произведение было ужато примерно до половины и сменило название? Это произошло в 1867 году при публикации, подготовленной выдающимся русским филологом-славистом Измаилом Ивановичем Срезневским. На основании обнаруженных к тому времени списков памятника он создал сводный текст, причем отбросил первую часть повести (о перенесении из Корсуня в Рязань иконы святого Николая), выделив только сюжет вокруг монгольского нашествия[23]. Тогда же и родилось название «Повесть о разорении Рязани Батыем». Составленный И. И. Срезневским текст начал победное шествие по страницам сборников произведений древнерусской литературы, учебных пособий и хрестоматий. Он и стал для большинства любителей истории источником сведений о Евпатии Коловрате.
И лишь в XX веке историки и филологи вернулись к изучению произведения в полном объеме. В 1947 году вышла работа известного русского литературоведа и филолога Василия Леонидовича Комаровича[24] «К литературной истории повести о Николе Зарайском», в которой впервые был дан обзор рукописных списков «Повести» и сделана попытка воссоздать историю ее написания. Многие идеи Комаровича получили дальнейшее развитие в трудах знаменитого историка и филолога Дмитрия Сергеевича Лихачева.
Согласно этой теории повесть создавалась постепенно, начиная с конца XIII века, дополняясь фрагментами из разных источников, и окончательный вид приобрела в середине XVI века. До недавнего времени эта точка зрения была господствующей в нашей исторической науке.
Сделаем небольшое отступление и расскажем о том, как ученые работают с древними книгами и что позволяет им делать те или иные предположения о времени их создания, развития и т. д.
Современный человек плохо представляет себе, что такое средневековая рукописная книга. Мы привыкли к книгам массовой печати, каждая из которых представлена в тысячах (в крайнем случае – сотне) одинаковых копий. Текст же книги и вовсе не меняется от издания к изданию (за исключением переводов или дополненных изданий). Рукописная книга – совсем другое дело.
Во-первых, в силу технологии изготовления уникальным является каждый ее экземпляр. Двух одинаковых рукописных книг в принципе быть не может. Различаются не только оформление и размер одного и того же произведения, переписанного разными писцами, но и содержание.
Во-вторых, если в наши дни технический процесс изготовления книги полностью отделен от ее написания, то в Средние века все обстояло прямо противоположным образом. Сама техника переписывания книги требовала от писца не только мастерства каллиграфа, но и высокого уровня интеллекта.
В-третьих, рукописная книга не создавалась просто так, в расчете на некоего абстрактного читателя. Стоила она дорого и изготавливалась на заказ, и личность заказчика оказывала влияние не только на оформление, но и содержание книги. Причем в те времена разница между заказом книги как экземпляра и книги как произведения была довольно зыбкой.
Современные ученые, как правило, имеют в своем распоряжении несколько экземпляров одного и того же литературного произведения, которые в научной литературе принято называть списками. Списки различаются между собой не только временем изготовления, оформлением, неизбежными описками, но и содержанием. В некоторых рукописях есть части, отсутствующие в других, а те сюжеты, которые совпадают, изложены немного по-другому. Такие различные версии списков одного и того же произведения ученые называют редакциями. Как они возникают?
Переписывая старую книгу, писец сталкивался сразу с несколькими проблемами. С течением времени менялся язык, а значит, переписчик должен был не только понять то, что написал его предшественник, но и изложить это словами, понятными современникам. Некоторые древние слова он просто не понимает и заменяет их, основываясь на собственных представлениях. Книга предназначена конкретному заказчику, а значит, какие-то места можно усилить и расширить исходя из его предпочтений, а какие-то сократить и опустить. В распоряжении переписчика может находиться не один, а несколько более ранних списков, и он пытается согласовать их между собой.
Одним словом, переписывание книг – процесс не механический, а творческий. А где творчество – там есть место и дополнению сюжета, и литературной правке, и даже фантазии.
Историкам же литературы потом остается изучать отдельные списки, определять, какие из них появились раньше, какие – позже, чем объясняются те или иные вариации сюжета, и т. д.
А откуда же берутся тексты в учебниках, хрестоматиях или сборниках древнерусской литературы? Есть несколько путей:
– публикация текста по одному из списков;
– перевод с древнерусского языка на современный, при этом переводчик, беря за основу один из списков, может использовать и другие;
– публикация некоего сводного текста, составленного по материалам разных списков и редакций.
Публикуя «Повесть о разорении Рязани Батыем», И.И. Срезневский выбрал именно последний путь. В результате получилось произведение цельное, гладкое, но очень мало что-либо говорящее историкам литературы.
Наиболее полно и подробно исследовал «Повесть о Николе Заразском» выдающийся современный филолог и палеограф Борис Михайлович Клосс. Он выявил и исследовал 46 списков памятника, созданных от 1560-х до 1700-х годов и относящихся к нескольким редакциям. Тщательный анализ содержания, языковых особенностей, сходства и различия разных редакций позволил ученому убедительно опровергнуть распространенную до того времени точку зрения на составной характер «Повести». Итоговый вывод исследования: «“Повесть о Николе Заразском” – произведение единое по своему замыслу, языковым особенностям и использованным источникам. Все части памятника написаны в одно время и одним автором, объединены общей идеей прославления местных святынь»[25].
Подробный анализ текста «Повести» позволил Б. М. Клоссу установить и те исторические источники, которыми пользовался автор при создании своего произведения:
Московский летописный свод 1479 года;
Новгородская IV летопись;
Статья «Царие царствующие»;
Родословие Никольских попов;
Рязанские источники (легенды)[26];
Синодик рязанских князей.
Но главное, ученый смог сделать обоснованное предположение о том, кто является автором замечательного произведения русской литературы: «В конце родословного перечня никольских попов читается загадочная фраза: “Се написа Еустафей вторый, Еустафьев сын Корсунскаго, на паметь последнему роду своему”. Этому Евстафию приписывают иногда авторство в отношении всей Повести о Николе Заразском или только первой ее части. Но Повесть, судя по источникам, языку и содержащимся в ней хронологическим приметам, написана в 1560 г. и никакого более раннего протографа не имела. Единственное, что можно было бы признать авторским вкладом второго Евстафия, – это вписание в Синодик имен своих родителей с кратким упоминанием об истории перенесения иконы. Подлинным же автором Повести о Николе Заразском являлся священник Никольского храма, работавший в 1560 г. Поскольку составление такого произведения никак не могло обойтись без участия главы клира, то решаемся приписать авторство Повести самому протопопу церкви Николы Заразского Ивану Вислоуху, учитывая еще и то обстоятельство, что его именем заканчивалась роспись “Рода поповского Николы чудотворца Заразского”»[27].
Результаты исследования Б. М. Клосса очень важны для темы нашей книги. Источник наших сведений о Евпатии Коловрате значительно расширяется с одного эпизода до целого произведения. Установление точной датировки создания памятника также говорит о многом. Считается, что чем ближе источник по времени создания ко времени описываемых в нем событий, тем выше достоверность сообщаемых им сведений. Однако это далеко не всегда так. Как уже говорилось выше, в истории России были периоды утраты исторического знания и периоды его восстановления. Произведения, созданные в последние, порой содержат куда больше информации, чем те немногие, что родились в эпоху забвения. Оказывает влияние и процесс накопления и распространения исторического знания. Эти процессы хорошо заметны на примере последующих эпох – историки начала XIX века лучше знали о прошлом Руси, чем современники Петра Великого, а уровень знаний о прошлом, достигнутый к началу XX столетия превосходил и уровень карамзинистов, и уровень исторической науки советского времени.
Автор «Повести о Николе Заразском» протоиерей Иван Вислоух проделал огромную работу, которую в наши дни назвали бы научной. Он собрал сведения из нескольких источников и мастерски вписал сохранившуюся в семье Заразских священников историю перенесения иконы святителя Николая в общий контекст русской истории. При этом сам сюжет произведения не является заимствованным. Он оригинален и не встречается более нигде, что позволяет сделать предположение о его достоверности.
Может возникнуть вопрос: а не являются ли персонажи «Повести», не упоминаемые в других источниках, литературными героями, то есть плодом вымысла автора? Здесь можно сослаться на авторитетное мнение Д. С. Лихачева: «Типизированных, обобщенно-вымышленных героев с вымышленными именами древняя русская литература не знает. Художественное обобщение в ней всегда опиралось на конкретные исторические имена, подавалось через описание исторических событий, – безразлично, современных или отодвинутых в далекое прошлое. Даже жития русских святых по преимуществу историчны. Фантастика, чудеса вводятся в древнерусские произведения только под знаком чего-то исторически верного, реально случившегося»[28].
Если применить этот тезис к «Повести о Николе Заразском», то мы увидим, что ее сюжет не претерпел бы существенных изменений, если бы автор использовал только достоверно существовавших лиц. Тогда бы икону встретил не Федор Юрьевич, а его отец – князь Юрий Ингваревич, упоминаемая в Ипатьевской летописи его супруга могла бы занять место Евпраксии, а эпизод с Евпатием и вовсе можно было бы пропустить. И чтобы изменилось? Да почти ничего. С точки зрения реализации идеи «прославления местных святых» было бы даже лучше. Но именно глубокий религиозный настрой автора и не позволял ему прибегать к фантазии. Безусловно, он мог домысливать отдельные сюжетные линии или приукрашивать (и с событийной, и с литературной точек зрения) отдельные эпизоды, однако вводить в сюжет персонажей вымышленных, но схожих с реальными не имел ни желания, ни потребности.
Если принять версию Б. М. Клосса о времени происхождения и литературной целостности «Повести о Николе Заразском», то можно попробовать ответить на вопрос – зачем автор вставил эпизод с Евпатием в свое произведение? Композиционно эта история разрывает на части рассказ о доблести и славе рязанских князей. Упомянув приход Батыя, автор в возвышенном тоне описывает мужественное решение рязанских князей не покоряться агрессору, их удаль в безнадежном бою и твердую решимость умереть, но не покориться. Логично было бы после описания их героической гибели поместить плач князя Ингваря Ингоревича о своих родственниках и описание их погребения. Но этот гармонически сложенный рассказ о князьях разорван на две части историей Евпатия Неистового. В чем ее смысл? О доблестной защите княжества, о героизме русских людей уже рассказано. О хане Батые – тоже. Бой Евпатия с многочисленными полками описан менее подробно, чем битва рязанских князей.
По мнению специалистов, источником «княжеской» части повести послужил синодик рязанских князей, хранившийся в Никольском храме. Именно поэтому автор повести допустил несколько серьезных исторических ошибок, включив в состав действующих лиц событий 1237 года князей, которые к тому времени уже умерли. История Евпатия также взята из некоего рязанского источника, но какого?
Еще в XIX веке Д. И. Иловайский высказывал предположение, что источником сюжета о Евпатии Коловрате послужило некое народное предание, а самого Евпатия считал былинным богатырем вместе с Добрыней и Алешей Поповичем. Эта точка зрения прижилась в отечественной историографии надолго. В советское время она хорошо ложилась в идеологическую установку о влиянии народного творчества на русскую культуру, а потому получила широкое распространение. Дмитрий Сергеевич Лихачев в своем исследовании о «Повести» считал, что эпизод с «неистовым Евпатием» «целиком обязан своим происхождением народному эпосу». Но при этом «он составлен в той же стилистической манере, что и весь остальной текст “Повести”, и сливается с нею в органическое целое»[29]. Последний тезис звучит несколько парадоксально – отрывок из народного эпоса составлен в той же стилистической манере, что и написанная рукой книжника «Повесть».
Да и не похож сюжет о Евпатии на сюжет народной песни. Во-первых, в нем ничего не говорится о самом герое. Нет не только каких-либо биографических сведений, но и даже личных характеристик. Высокий или низкий, светловолосый или кудрявый, молодой или старый – ничего из обычных эпитетов, которыми описываются в былинах богатыри. Во-вторых, детали сюжета достаточно реалистичны, в них нет ничего такого, что противоречит информации, известной из летописей и других источников. В-третьих, само имя героя – Евпатий – является уникальным и более нигде не встречается. Так же как и прозвище Коловрат.
Присмотримся к этому имени. И для начала обратим внимание на следующую особенность «Повести» – главным действующим лицом первой части является священник Евстафий, в середине произведения выделена княгиня Евпраксия, а в последней части – вельможа Евпатий Коловрат. Имена Евстафий – Евпраксия —Евпатий образуют своего рода фонетическую связку, пронизывающую всю повесть.
В отличие от имени нашего героя Евстафий и Евпраксия – имена довольно обыкновенные. Распространенными их не назовешь, но в древнерусских источниках они встречаются[30]. А что же Евпатий? Можно предположить, что Евпатий – это искаженное греческое имя Ипатий, встречавшееся в Древней Руси. Если написать оба слова по-гречески, то разница составит всего одну букву: ΕΥπάτιος (Евпатий) и Υπάτιος (Ипатий), при этом имя Ипатий («высокорожденный», «знатный») хорошо известно, а имени Евпатий в греческом не существует. Искажение имени при переходе из одного языка в другой – вещь весьма обычная, и русский язык тут не исключение. Так, греческий Георгий превратился в русском языке в Гюргия, потом Юрия и просто Егора, еврейский Иосиф – в Осипа, скандинавские Нельга и Нельги – в Ольгу и Олега, а Ингвар – в Ингоря, а потом и в Игоря.
Может, это произошло и с Ипатием? Но тогда придется предположить, что это искажение имени возникло на короткий период, а потом исчезло. Ибо уже в XIV веке мы видим преподобного Ипатия Печерского, знаменитого врача («целебника»), основанный в том же столетии монастырь в Костроме тоже получает название Ипатьевского, редко, но отмечены в исторических источниках бояре с таким именем. И никаких искажений оно не приобрело.
А если расширить пределы поиска? Только в одном регионе имя Ипатий имеет редкую, но все же употребляемую форму Евпатий – в Северном Причерноморье. Возможно, причиной появления именно такой словоформы стала память о великом государе Митридате IV Евпаторе, который бросил вызов самому Риму[31]. В абхазских горах туристам показывают «пещеру Святого Евпатия», названную так по имени отшельника, подвизавшегося в местных горах.
«Повесть» прямо указывает на греческое происхождение священника Евстафия и намекает на такое же у княгини Евпраксии. В отечественной исторической и околоисторической литературе сложилась традиция считать ее гречанкой. Если допустить греческое происхождение Евпатия, то становится понятным, зачем автор повести включил эпизод о его подвиге в свое повествование. Для него Евпатий относился к кругу лиц, связанных с историей перенесения иконы Николы Зарайского на Русь. Но как черноморский грек стал «вельможей рязанским»? Что означает его прозвище Коловрат? Для ответа на эти вопросы обратимся к греческому следу в истории иконы Николы Зарайского и связанных с ней лиц.