Евпатий Коловрат. Исторический путеводитель по эпохе. Часть первая. 1237 год (Р. В. Волков, 2017)

Год 1237-й… Славная и величественная Русь в 1237 году упорно летела вперед. Словно птица, овладевшая искусством полета, словно сильный и дерзкий воин, который только входит в расцвет своей силы, только учится управлять своим оружием и которого ждут великие победы и свершения, потому что он силен, неистов в бою, храбр и прямодушен.

Сравним ее с талантливым творцом, из-под чьего резца уже стали выходить истинные шедевры, уже скоро окрепнет рука, величайшие труды духовной живописи, хроник и летописей, искусных изделий, черни, оружия, доспехов, сказаний и старин (так назывались былины) удивят и изменят весь мир.

Это знаменитое узорочье нарочитое, богатство рязанское, княжеские бармы, клады «золота плетеного с перст толщиною», «свертков волоченого золота», «серебряных карасей», «лемешков серебряных» и «серебра литого брусками». Это владимирские кресты и иконы с перегородчатыми эмалями. Это киевское литье. Это золотые чаши и губки, как светская, так и церковная утварь. Это великолепные доспехи и оружие, иконопись и архитектура.

И Русь, сама словно золотых дел мастер, создавший свой клад, как зодчий, уже построивший свои соборы, храмы, городские стены, жаждет творить дальше и создавать новые чудеса света.

Это успехи ярой и в то же время рыцарской дипломатии, когда ни перед кем не гнули шею, а ради княжеского престола не боялись сразиться ни с братом, ни с отцом. Это завораживающая мистика и сила духа православной веры, когда народ жил среди святых в ожидании конца света, о котором вещали пророки и которого ждали без страха, но с радостью и упованием на Бога.

И он пришел – этот конец света, этот конец Руси. И все, кто доселе пил чашу радости, от князя до последнего холопа, испили чашу горя и позора. Испили ее радостно, с высоко поднятой головой, ибо давно были к этому готовы.

Ибо, раз ты хвалишь Бога, когда он дает тебе радость, неужели не будешь ты его хвалить, когда он дает тебе горе, как сказал князь рязанский Юрий Ингваревич, только что потерявший в ставке Батыя сына Федора и узнавший, что его молодая сноха Евпраксия вместе с внуком Иваном бросилась из башни терема и насмерть разбилась о камни Красного города.

О славные бесстрашные русские богатыри! Прямодушные рыцари и истовые христиане! Не впитали вы ни лисьих азиатских уловок, ни коварной византийской дипломатии – только прямая война с ненавистным врагом. Иду на вы, по завету князя Святослава Игоревича. Прямая атака с открытым забралом. Даже если нет помощи от братьев, даже если покинули союзники, даже если разбито и уничтожено все вокруг, ты не один, твою руку, твой меч направляет Христос и ты должен будешь бить врага, пока не упадешь бездыханным.

О Русь, как ты прекрасна! Ты словно сказка, которую сама и создала. И так и навеки осталась этой сказкой.

Величественная былина, где нельзя понять, кто из героев реальный, а кто вымышленный и мог ли вымышленный герой стать реальным? Дух древних преданий настолько завораживает, что мы перестаем сомневаться, что один храбрец мог одолеть тысячу и пал лишь от вражеской хитрости и подлости. Летал ли Тугарин Змеевич на крылатом драконе или это лишь поэтическая метафора быстрым монгольским лошадкам, что неслись на русскую дружину сквозь снежную бурю?

Использовали ли в зажигательных бомбах осадных орудий растопленный жир из тел рассеченных врагов? Или это лишь образ жуткого неугасимого пламени, который творили, бормоча заклинания, китайские и хорезмийские огнеметчики?

Могла ли истовая молитва новгородцев совершить чудо, да такое, что несметные Батыевы полчища вдруг отошли от господина Великого Новгорода? Или вырезав бегущих торжковцев, махнул рукой темник Бурундай, мол, нет приказа штурмовать еще одну крепость, сворачиваем на Тверь!

И слышал ли Бог мучеников, Сам плакавший и страдавший, предсмертные псалмы сгораемых заживо женщин и детей, запертых в горящих храмах? Был ли Он среди них или лишь виделся им под куполом в клубах черного дыма?

Существовал ли Евпатий Коловрат, храбрый боярин, ринувшийся с малой дружиной на неисчислимое войско? Или это всего лишь строчка в поэтической военной повести – Повести о разорении Рязани Батыем?

Может ли человек стать легендой, а легенда – человеком?

Историки не ответят на этот вопрос.

А народ – в своих песнях, сказаниях, передаваемых от отца к сыну сотни лет, – ответит.

Русская земля

В 1237 году Русь, как и многие земли того времени, не была единым государством, как мы привыкли это понимать, – со столицей, единым правителем и четко очерченными границами. Так что даже однозначного названия эта страна не имела. Русская держава или Империя Рюриковичей – эти названия придумали уже столетия спустя. Впрочем, по такому пути шли многие европейские державы.

Стольный град, то есть город со своим «столом» – Киев, был не столицей, а скорее старшим городом, как город старшего. Да и сам термин «Киевская Русь» родился только в XIX веке.

По «лествичному принципу» наследования земли, предложенному Ярославом Мудрым, в Киеве правил старший на то время князь из династии Рюриковичей, а его младшие братья и дети правили в других удельных княжествах. «Лествичная» система была отменена на съезде в Любече в 1097 г. («Каждый да держит отчину свою»), но ее рудименты действовали и позднее. Чаще всего занимали киевский престол смоленские Ростиславичи и черниговские Ольговичи. Кому-то города могло не хватить, тогда он назывался князем-изгоем, как, например, Олег Юрьевич, удельный князь муромский.

После смерти старшего брата на его место в стольный Киев перемещался следующий по старшинству, а на место того – следующий. Выходит, один князь мог править за свою жизнь в двух, трех, а то и четырех городах.

Господин Великий Новгород тоже не имел собственной династии и звал на княжение князей из разных земель.

В 1237 году Русь состояла из 25 княжеств (их называли земли) и 340 городов с общим населением около трех миллионов человек.

Рязанские и владимирские земли, на которые пришелся первый удар Монгольской империи, находились в своем высшем расцвете, которому, увы, приходил конец.

Рязань

О Рязань, престольный град великого княжества Рязанского! Как ты величава и прекрасна!

Земли твои протянулись от красавицы Оки до матушки-Волги, от Клязьмы и Москвы-реки, от дремучих мордовских лесов на востоке до Дикого поля, уходившего в бесконечные дикие степи на юге. На западе – земли Михаила Черниговского, сродника Юрия Ингваревича Рязанского, и его братьев – Олега Красного Переяславльского, Давыда Ингваревича Муромского, Всеволода Пронского и Глеба Коломенского. На севере – Владимирские земли князя Георгия, сына Всеволода Большое Гнездо, правнука Владимира Мономаха.

Твой град горделиво стоит на высоком обрывистом правом берегу Оки, чуть пониже устья Прони, защищенный земляными валами длиной до двух километров и высотой до семи метров. По верху идет высокая крепостная стена из бревенчатых срубов, наполненных землей, а перед валом – ров глубиной в четыре метра. На валу – старый частокол, вверху стены – заборола для лучников. За высокой стеной видны купола Успенского и Борисоглебского храмов рязанской школы зодчества, что стоят над обрывом берега на разных концах города. Храмы высокие, сложены из тонких плит жженого кирпича вперемежку с белым раствором, украшены резьбой и скульптурой. Внутри – расписаны фресковой живописью, выложены плитами, покрытыми глазурью.

Глеб Ростиславович Рязанский, в годы междоусобицы обороняя город от князей владимирских, просил святых Бориса и Глеба о помощи и поставил в честь имени их Борисоглебский собор – поменее, но ничуть не беднее Успенского.

Когда в Рязани появился свой, а не черниговский епископ, построили Спасский собор – четыре круглых столба внутри, приделы с главками и икона Святителя Николы рязанского письма. Хранились в рязанских храмах и другие святыни – византийские «Одигитрия» и Богоматерь Муромская, Богоматерь Редединская, где Божья матерь благословляла черниговского князя Мстислава на бой с черкесом Редедей.

А кругом – широкие улицы, площади, сады и огороды, деревянные храмы, окруженные дворами рязанцев. А еще задворные постройки – овины, риги, конюшни, скотные…

Несколькими ярусами построена Рязань, уходя вверх по холму. Внизу – ограды и ворота, сараи и навесы; выше – дома ремесленников и бояр, улицы и торговая площадь; а еще выше, ближе к небу, венчают город церкви.

От северных ворот старого города в центр ведут три улицы, посыпанные кирпичной щебенкой, – одна к Пронским воротам, другая – к Исадским, третья – к Южным. Хоть считаются они главными, но нет в них широты и простора: две повозки с трудом разъедутся. От них – как веточки от древесного ствола – разбегаются узкие и извилистые переулочки к дворам. Здесь чисто и аккуратно – каждый хозяин заботится о том, чтобы улица, ведущая к его дому, была расчищена и убрана.

Даже иноземные купцы восхищались деревянными рязанскими домами – мол, те удобнее каменных: нет сырости, в морозы – тепло, в дожди – сухо, в жару – прохладно. Секрет этого – в древесине. Рязанские дома складывались из сосны или ели – жучки не точили смолистую кору, стволы были прямые и ровные: не нужно ни конопатить, ни затыкать щели. Но была у этого и обратная сторона – хорошо горела такая сухая смолистая древесина. Больше всего боялись в Рязани пожаров – поэтому между крепостными стенами и домами была широкая полоса пустой земли, на которой ничего не строили и тщательно пропалывали траву: если будет в городе пожар, огонь не перейдет эту полосу, не перекинется на стены и ворота, не ослабит охрану города.

Есть и небольшие избы с тесовыми крышами, полами из колотых досок и глинобитными печами посередине, топившимися по-черному, а то и полуземлянки. Есть и богатые хоромы князя, бояр, дружинников: с двухэтажными домами, конюшнями, амбарами, непокоевыми хоромами – гриднями, столовой избой, повалушей, горницей. Богатые дома возвышаются над всеми остальными ладно сложенными теремами, там живут жены и дочери бояр и князя, оттуда можно взглядом окинуть городские улицы и площади. Не видать из терема только поруба – темницы для преступников, скрытой в самом дальнем углу господского двора, под землей, закатанной бревнами, – лишь только маленькое окошко для пищи и воздуха можно приметить, если знать место.

Хоть и были у зажиточных рязанцев усадьбы, огороженные забором, с хозяйственными постройками, но не селились бояре отдельно от всех остальных – и рядом с их хоромами мог ютиться тесный домишко ремесленника.

Далеко над городскими улицами разносится гулкий стук тяжелого молота о наковальню и звонкий, дробный перебор ручника – это кузнецы принялись за свое тяжелое, жаркое дело. Нет в Рязани кузниц, как в северных княжествах, – лишь легкие сараи, да небольшие навесы. Зато каждый может полюбоваться, как споро и слаженно кузнецы работают, да и купить у них что-нибудь тут же, на месте.

Знают грамоту, любят тонкие ремесла местные златокузнецы, косторезы, эмальеры, резчики по камню. Из-под инструментов их выходит тончайшая золотая проволока – скань, яркие многоцветные эмали, драгоценные камни в высокой оправе, чтобы солнечные лучше освещали рубины изнутри… Только посмотрите на эту оправу с крестовидной прорезью из Старой Рязани. Между двенадцатью камнями, оправленными в золото, мастер посадил крохотные золотые цветочки на спиральные пружинки в четыре-пять витков из рубчатой золотой проволоки. Цветы имеют по пять тщательно сделанных лепестков, фигурно вырезанных и припаянных к пестику. На пространстве меньше ногтя рязанский мастер ухитрился посадить до десятка золотых цветов, которые колыхались на своих спиральных стеблях на уровне лиловых самоцветов.

Шумен и многолюден рязанский рынок, сюда съезжаются люди не только с Рязанщины, но и из других городов – Чернигова, Смоленска, Киева и Новгорода – едут за товарами. Не уступает Ока Волге и Днепру по количеству торговых судов, что ходят в дальние страны. С севера везут они янтарь, с Востока – пестрые ткани, благовония и медную посуду, из Индии – жемчуг и пряности, из Византии – златотканую и расшитую драгоценностями одежду, с запада – мечи, воск и мед. Со всей Руси привозят сюда меха, соколов, рыбу и скот, дерево и металл; рязанские же крестьяне и ремесленники торгуют лесом, дичью, сеном, шерстью, льном, кожей, репой, хлебом, крупой, гвоздями, серпами, топорами, рыболовными крючками… В толпе ловко лавируют лоточники, предлагающие самоцветные бусы, стеклянные браслеты, шелковые ленты. Но вот все замирают и провожают взглядами людей в странных, богато украшенных одеждах. Это прибыли чужеземные купцы из Константинополя – в их честь сегодня вечером князь Юрий Ингваревич закатывает широкий пир.

Рязанский народ сильный, тароватый и мужественный. Может и путешествовать аж до Черного моря, и воевать половцев и мордву. Чужаки говорят про «буюю речь» и «непокорство», а свои – называют их «удальцами», «резвецами», «узорочием и воспитанием рязанским».

Князь Юрий Ингваревич Рязанский

Последний из великих князей Старой Рязани Юрий Ингваревич (правильнее – Игоревич, так как его отцом был рязанский князь Игорь Глебович, однако в «Повести о разорении Рязани Батыем» его называют именно Ингваревичем, так что мы будем придерживаться этого написания) не раз стоял на лезвии судьбы, но чудесное провидение всегда поворачивало удачу в его сторону.

Во время конфликта между Черниговскими и Владимирскими землями 1207 года князь, попав в плен к Всеволоду Большое Гнездо, сумел избежать казни, несмотря на клевету двоюродного брата Глеба Владимировича, и проведя в заточении долгих пять лет, не видел ни сожжения Всеволодом Рязани, ни междоусобицы, раздирающей родную землю.

После смерти Всеволода Большое Гнездо выпущенный из заточения его сыном Юрий Ингваревич вновь чудом спасается от гибели, когда в апреле 1217 года Глеб Владимирович созывает братьев, рязанских князей, в свой удел в Исадах, на пир, обернувшийся подлой резней.

Вот что пишет об этом Карамзин: «Коварный Глеб, при великом князе Всеволоде, хотевший погубить своих родственников доносом, условился с братом, Константином Владимировичем, явно лишить их жизни, чтобы господствовать над всею областию Рязанскою. Они съехались в поле для общего совета, и Глеб дал им роскошный пир в шатре своем. Князья, бояре пили и веселились, не имев ни малейшего подозрения. В одно мгновение Глеб и Константин Владимирович извлекают мечи: вооруженные слуги и половцы стремятся в шатер. Начинается кровопролитие. Ни один из шести несчастных князей, ни один из верных бояр их не мог спастися. Утомленные смертоубийством изверги выходят из шатра и спокойно влагают в ножны мечи свои, дымящиеся кровию».

Но чудовищный план Глеба не сработал, младшие братья великого князя Романа, зарубленного в Исадах, Ингварь и Юрий Ингваревичи не явились на приглашение, и Рязанский стол не опустел. Собрав войска, братья дважды в честном бою разбили князя-предателя и его союзников половцев, вынудив его навсегда удалиться в дикие степи. После этого на лишенной угроз Рязанской земле наступили долгие годы процветания, во время которых город вырос, разбогател и был основательно укреплен, став сильнейшим оплотом русских княжеств на юго-востоке.

Миновал Юрий Ингваревич и закончившийся разгромом русских войск поход на реку Калку. На княжеском совете было решено не идти на помощь половцам, сделавшим Рязанской земле много зла, и Юрий вновь избежал верной гибели в чужой земле.

В 1235 году, после смерти старшего брата Ингваря, Юрий Ингваревич наконец становится великим князем рязанским, но судьба недолго позволила ему править этим славным княжеством. В тревожное для Руси время достался ему от старшего брата княжеский стол. Уже собирались со стороны Дикого поля темные тучи монгольских войск, уже дрожали под копытами десятков тысяч лошадей половецкие и булгарские степи.

Княжеский пир

Пир у князя Юрия рязанского мог длиться и шесть, и восемь, а то и все десять часов. Это и неудивительно – нужно было попробовать все, а количество перемен блюд доходило до сотни.

Зал уже богато украшен: к пиру готовились загодя, не только доставляя в терем дичь, мясо и рыбу, овощи и фрукты, грибы и ягоды, и с утра до ночи хлопоча у печи, – но и скобля полы, расставляя вдоль стен столы, накрывая их скатертями, а лавки – украшенными вышивкой полавочниками, раскладывая столовые приборы – князю и самым дорогим гостям – золотые и серебряные, прочим – деревянные.

В углу уже музыканты проверяют инструменты – им предстоит сегодня играть без устали, услаждая слух гостей. Тут же навострили уши княжеские собаки – в течение пира им перепадет не одна кость. Туда-сюда снуют слуги, спешно довершая приготовления, расставляя на столах поставцы с посудой, раскидывая пучки ароматных трав.

Стол князя с княгиней – чуть поодаль от остальных, на возвышении. Не ради того, чтобы власть свою показать и от дружины отделиться, а наоборот – чтобы все могли князя видеть, и он мог каждого гостя рассмотреть, да со словом добрым к нему обратиться.

Вот уже и дружинники рассаживаются. То тут, то здесь вспыхивают споры – каждый хочет сесть на более почетное место, каждый считает себя знатным воином, достойным уважения. Конечно, за оружие никто не хватается, да и через пару-тройку чарок уже и забудут, о чем ссора была, – но княжеским слугам сейчас придется попотеть, чтобы утихомирить буйных воинов.

А вот появляются купцы, священники, можно даже увидеть рабочий люд и крестьян – Юрий Рязанский закатывает большой пир, щедрый, приглашает всех, кто любит своего князя и готов выказать ему верность. Купцы тоже искоса поглядывают на того, кто занял место получше, – но спорить не решаются: ссора перед князем только бравым дружинникам с рук сойти может.

Вот и первая подача – закуски. Не привечает князь рязанский басурманских закусок, требует своих, русских, привычных. Старые воины поддерживают князя, неодобрительно глядя на молодых, которым подавай что-то новенькое. А чем плоха, например, икра? Да, проста она, но многообразна – щучья, стерляжья, осетровая, белужья, севрюжья. Везут икру в Рязань в бочках дубовых, просмоленных, солью пахнущих. Крепкий посол делает икру твердой и черной; легкий – красной, рассыпчатой; а лишь щепотка соли – мягкой, как каша из полбы. Просто так икру лишь рыбаки едят – князья вкушают ее с маслом, уксусом, добавляют лук, мелко порубленный, или горсть квашеной капусты.

Рыба и начинает пир – сельди в кислой капусте, вяленые лососина и осетрина с ботвиньей, рыба пареная, рыба сушеная… Тут же слуги выносят и уху. А там все то же – щука, стерлядь, караси, окуни, лещи… Каждая уха – со своей рыбой, по ней и название имеет – потому что каждая рыба требует особого умения и своей готовки. К ухе тут же тельное подается – пироги с начинкой из белой рыбы, мелко порубленной и отбитой так, чтобы как тесто ощущалась. Щука или судак – к каждой свое тельное подобает, со своей рыбой и фигурой: полумесяц, али собачка, али косичкой.

Но на ухе́ рыбная часть пира не заканчивается. Теперь выносят присольное – рыба в рассоле. Рассол не только огуречный, но и свекольный или сливовый, с добавлением хрена или чеснока. Заедают присольное тоже пирогами, но на этот раз не печеными, а жареными.

Рыбу на Руси любили не только потому, что она сытная и вкусная – но и потому, что ее можно есть во время постов, а постных дней насчитывалось ох как много! Чаще всего в посты готовили сельдей и соленую щуку – с хреном, с репой и зеленью. Поэтому на пирах этой рыбы было не очень много – только для особых любителей.

На пиру у Юрия Рязанского рыба отовсюду – с Волги, с севера, с юга. В некоторых монастырях, что находились на берегах рек, были свои секретные рецепты приготовления рыбных блюд, и нередко на пир, чтобы ублажить князя, монахи посылали кушанья от себя.

А вот теперь на столе появляются грибы – любимая постная пища. Но сло́ва этого еще не знают, именуют их «губами» – это белые и подосиновики, любимые наравне с груздями и рыжиками, не имевшими ядовитых двойников, – остальными грибами можно было отравиться, и от них старались держаться подальше. Из грибов умели готовить более 70 блюд – вот и подают на пиру грибные паштеты, оладьи и блины, как простые, так и фаршированные, грибные похлебки и, конечно же, пироги с грибами. Но самое любимое блюдо с «губами» – стерлядь по-царски. Рыбу ошпаривали, потрошили, вынимали все кости, смазывали перцем и ягодами и фаршировали жареными белыми грибами, луком и сливками. К ней шел специальный соус из сметаны и свежей зелени. В этом бульоне стерлядь варили – и подавали на стол. Подавали ее целиком, и для пиров шла специально отобранная, самая крупная стерлядь, которую заказывали в монастырях или у рыбаков.

За честь почитали дружинники и бояре, если князь со своего стола одаривал чашей с питьем или целым блюдом. Это означало, что он расположен к человеку и впереди того может ожидать повышение, а то и награда. Высшая честь – если князь успел пригубить яство или отпил из чаши.

Конечно, на пиру без хмельных напитков никак. В чашах у старых дружинников плещется ароматное, терпкое византийское вино, разлитое из больших глиняных амфор. Его подают первым. Здесь и сухое, кисловатое, и сладкое, с пряностями. А вот и слуга с ковшом воды ходит – некоторые предпочитают вино разбавлять: так и церковь советует делать, и да не сразу пьян станешь. Вино Юрий держит в специальном погребе – медуше, как и другие князья, взяв пример со славного Андрея Боголюбского.

При каждом тосте полагается пить до дна, поэтому неудивительно, что некоторые гости уже навеселе, шумят и пытаются буянить. Однако за ними приглядывают дюжие слуги и при малейшем намеке на ссору разнимают спорщиков – некоторых даже выводят из княжеского терема – подышать свежим воздухом или освободиться от выпитого. За позор сотрапезники это не считают, да и не обращают внимания.

Кроме вина на пиру рекой льется мед. Его подавали еще до начала пира – для того, чтобы возбудить аппетит. Но не нужно обманываться его сладостью – это очень крепкий напиток, крепче, чем вино. Самые лучшие меды идут из Полоцкого княжества, где целые деревни живут бортничеством – и везут по рекам, чтобы не успели перепреть, перестояться, испортиться. Самый дорогой мед – ставленый. Его смешивают с соком – земляники или брусники – и выдерживают в бочках по 10–20 лет. На княжеские пиры эти бочки выкатывают и открывают при всех, чтобы гости могли насладиться ароматом начавшего дышать напитка.

Мед похуже – для мелких гостей – вареный. Его варят вместе с травами, пряностями и ягодами и нередко так и подают горячим. В голову он бьет мгновенно, так что его пьют те, кто хочет побыстрее захмелеть.

Гостям не должно быть ни в чем отказа – и поэтому их ждет три подачи вина и три подачи меда.

А вот пробегает слуга, несущий огромную чашу с твореным квасом. Это не тот кисленький или сладенький квасок, который попивают на жаре после работы, – это вареный с травами, крепкий как вино, опьяняющий напиток.

Да и простой квас на княжеском пиру тоже уважают. Его готовят с ягодными и фруктовыми соками – малиновым, смородиновым, яблочным, добавляют мяту, изюм, травы и приправы.

А вот гусляры затянули песню, славящую князя. Юрий Рязанский одобрительно кивает – не только своей щедростью и пирами он славен, но и доблестью не посрамит своих предков. И пусть даже певцы слишком уж увлекаются перечислением его заслуг – ничего, дружинники должны гордиться, что на службе у такого великого князя.

Вслед за гуслярами начинают выступать скоморохи. Княжеские палаты огромные, а столы стоят вдоль стен, так что им есть, где развернуться, чтобы показать свое мастерство.

Но не смотрят гости на скоморохов – все глаза направлены на слуг, которые начинают выносить горячее. А тут есть чему подивиться. Куры соленые, лебеди жареные, цапли, утки, тетерева, рябчики запеченые; потроха птичьи, почки заячьи, заячьи пупки, вымя говяжье, язык говяжий; баранина печеная, говядина соленая… Десятки блюд ожидают сегодня пирующих. «Лебедь по воде плывет!» – раздается чей-то крик. Это означает, что опустела чаша у гостя, мяса лебедя он отведал, запить хочет – а слуги рядом нет. Вот уже и бежит кто-то с ковшом вина, подливать.

Вот слуги тащат лебедей, потрох лебяжий, журавлей, почки заячьи, вырезки жареные, языки говяжьи жареные, баранью грудинку жареную, желудки да шейки куриные, уху куриную. Заметим, что до петровских реформ существовал строжайший запрет на телятину, считавшуюся нечистым яством. За нарушение этого закона могли обвинить в ереси и даже казнить. Самые крупные туши отбираются для пира, а то и специально откармливаются только для княжеских обедов – потом они проносятся на подносах перед столами, чтобы показать хлебосольность князя и щедрость земли Рязанской.

Вместо хлеба полагается на закуску пирог жареный – с начинкой из парного риса, тертых яиц, гороха на конопляном масле, творога отжатого, рыбьих молок, куриных потрохов: к каждому блюду пирог со своей начинкой подобает. И тут же подносят слуги взвары – густые, вкусные соусы к мясу. Для поросенка и индейки – клюквенный; к дичи и жареной рыбе – брусничный; к курице и баранине – луковый; к утке и гусю – капустный…

Для старых воинов, кто потерял все зубы и кому тяжело жевать мясо, с почетом подносят колбасы. А в них чего только не нашпиговано! И заяц, тушенный с репой, и баранина с гречневой кашей, и почки, перекрученные с мозгами и печенью, – очень уважают в Рязани потроха и умеют готовить их так, что пальчики оближешь! И тут же молоко с хреном, оладьи гречневые и овсяные, в ореховом масле жареные…

Долог и сытен пир ожидает сегодня гостей. Завершится он сладостями – ягодами и фруктами сушеными, мочеными и свежими; пирогами и густым, так что можно ножом резать, киселем. Мало кто их коснется – не будет уже места даже в привычных к сытной еде купеческих желудках.

А гусляры потом долго еще будут славить пир щедрого Юрия Рязанского.

Одежда на Руси

Облачаться знатным людям помогали слуги – им было сподручнее и быстрее застегнуть узорные пряжки, придержать подол и поправить, если что-то где сбилось или замялось. Одежду делали накладной – то есть надевалась она через голову, а пуговицы и шнурки были нужны только для того, чтобы пристегнуть плащ или подвесить что-то к поясу.

Покрой княжеской одежды шел из Византии и отличался от русского народного костюма, а вот одеяние бояр походило на костюмы простолюдинов – только украшений побольше да качество тканей лучше. Не лен и шерсть – а привезенные с Востока и Запада бархат, расшитый золотом, парча с тисненым рисунком и шелковая, покрытая узорами, тафта. Все привозные ткани называли одним словом «наволок» – а уже торговцы именовали их по отдельности: бархат золотный, бархат рытый, аксамит или камка… На отделку шли самые дорогие меха – соболиный, куний и бобровый: отбирали из привезенных в дань самые лучшие шкурки, молодые и переливчатые. Кроме того, ткани нередко расшивали мелким жемчугом – поначалу его добывали в родных реках и называли скатень или жемчужная зернь, а потом стали привозить с Востока и именовать гурмыцким. А еще были канитель – крученые золотые или серебряные нити, бить – расплющенная серебряная или золотая проволочка, пришитая по контуру рисунка, и поднизь – жемчужное кружевное плетение.

Первой, вместо нижнего белья, надевали рубаху. У знатных людей она была из тончайших тканей, белена как снег, крашена красным и лазоревым – под настроение – и расшита золотыми нитями: цветы, животные или просто геометрические узоры. Рукава у таких рубах были длинными, а вокруг кистей застегивались «зарукавья» – ажурные, богато украшенные манжеты. Стирали эти рубахи очень осторожно, о камни не били и о ребра стиральных досок не терли – чтобы не содрать тонкую вышивку и ткань не попортить.

На ноги – порты, длинные и мягкие штаны, повязанные на талии шнурком. У боярина Коловрата они суконные, а вот у князя – тонкие, шелковые.

На рубаху Коловрат надевает «свиту» – длинную, до колен, куртку, подпоясывает ее широким, инкрустированным жемчугом и серебряными накладками, поясом. А вот Юрий Рязанский требует, чтобы слуги поднесли ему тунику византийского стиля – темно-синюю или лазоревую, накинули на плечи алый или пурпурный плащ, под названием «корзно». Плащ этот мехом оторочен, золотом расшит, а на правом плече крепится дорогой заколкой.

А что же жены князя и боярина? Что им сейчас подносят служанки?

Конечно же, перво-наперво кисточку, уголек да красный порошок. Русская красавица – высокая и статная, плечи широкие и округлые, руки мягкие, лицо белое, губы алые, на щеках румянец, брови широкие, соболиные, вразлет. Конечно, не каждой повезет такую красоту от рождения иметь. Поэтому знатные красавицы и не брезговали кое-где подправить – лицо белили, скулы румянили, брови чернили и ресницы красили.

Зеркал стеклянных в ту пору нет, поэтому смотрятся модницы в тщательно отшлифованное бронзовое зеркало. Конечно, мельчайших деталей оно не передает – да и не надобно это, служанки если что, всегда подскажут.

Нижняя одежда у женщин – тоже рубаха, но длинная, до щиколоток. Изукрашена она орнаментом, обшита по подолу каймой, присобрана по последней моде у горла. Поверх – еще одна рубаха, но тоненькая, практически невесомая, шелковая.

Вокруг бедер у боярыни – юбка, шнурком подпоясанная. Если холодно, то накинет «запону» – прямоугольную ткань, с вырезом для головы, похожую на современное пончо, тоже тонким украшенным поясом подпоясанную. А если праздник какой или пришли знатные гости – то тут уже навершник надо надеть, рубашку расшитую, с короткими рукавами.

А вот у княгини – туника, как и у венценосного мужа. Если холодно в тереме, то подаст служанка ей тунику из плотной ткани, парчовую, мехом подбитую – а если лето на дворе, то шелковую, легкую, по подолу жемчугом и самоцветами вышитую.

Теперь и княгине, и боярыне нужно обязательно покрыть голову. Это не мода – а строгое правило. И нет большего оскорбления для женщины, чем сорвать с нее головной убор.

Сегодня не праздничный день, поэтому наденут они платок-убрус. У боярыни он будет белым, полотняным, а у княгини – красным, шелковым; оба заколоты под подбородком на серебряную пряжку. Концы убрусов богато расшиты золотой нитью и жемчугом.

А под платок надевают княгиня и боярыня серебряные золоченые колты – полые подвески, тонкие и ажурные, словно кружево. На шее – бусы: красные сердоликовые трубочки и белые хрустальные шарики. К бусам можно подвески прицепить – в виде зверьков или цветочков, солнечных дисков или месяцев.

А вот если княгине надо парадно выглядеть, то подаст ей служанка золотой венец, инкрустированный жемчугом, эмалями и драгоценными камнями. Но под венцом все равно платок будет – на этот раз белый, золотом расшитый, на плечи складками спадающий.

Мужчины носят шапки – хоть и нет такого строгого правила, как у женщин, но даже последний нищий прикроет голову худой шапчонкой. У знати шапки парчовые или бархатные, разукрашенные золотом, серебром, драгоценными камнями и обязательно, даже летом, отороченные мехом.

Парадный княжеский венец – такой же, как и у княгини, их даже парными специально делали – только размерами отличались да немного формами: у князя он мощнее, а у жены его легче, ажурнее. На шее у князя и княгини «барма» – широкий воротник, украшенный медальонами с ликами иконописными и жемчугом.

На палец князь и боярин надевают печатный перстень. Не ради красоты, а для пользы дела – прижимают такой перстень к воску и получают печать, которая вместо подписи считается.

А что же на ногах у наших героев? Знатным людям полагались высокие сапоги без каблуков из тонкой, цветной кожи. Мужские украшались тиснением, а вот женские – вышивкой.

Ну вот и готовы князь с княгиней и боярин с боярыней в люди выйти. Целый час они одевались и прихорашивались – мужчины бороду расчесывали, женщины губы сурьмой красили, – но это стоит того, ведь по одежке встречают. Да и нельзя выглядеть знатному человеку замухрышкой или не по статусу одеться – позор не только ему, но и его роду, что не научили, не приучили, как вести себя в обществе.

Украшения из могильного кургана в Серпухове, XIII в. Фото из коллекции Артема Павлихина

Никола Зарайский

Икона «Николай Зарайский в житии», написанная в XVI в.

За двенадцать лет до нашествия Батыя, в 1225 году князю Феодору, сыну Рязанского князя Юрия, во сне явился святитель Николай. «Иди, княже, навстречу моему образу Корсунскому. Я хочу здесь пребывать этим моим образом, и творить чудеса, и прославить место это. А о тебе, князь, умолю всемилостиваго и человеколюбивого Христа Бога нашего, чтобы Он даровал тебе, и жене твоей, и сыну твоему неувядаемые венцы в царствии Своем небесном».

Непонятно было молодому княжичу это видение. Ведь ни жены, ни сына у него не было, да и что за венцы в Божием Царстве?

С давних пор икона Николая Корсунского находилась в г. Корсуни (Херсонесе Таврическом) – там, где в конце X века принял Святое Крещение великий князь Владимир. Не ведал Федор, корсунскому пресвитеру Евстафию трижды во сне являлся Святитель Николай с настойчивой просьбой: «Возьми мой образ чудотворный Корсунский, супругу свою Феодосию и сына своего Евстафия и гряди в землю Рязанскую. Тамо хощу быти и чудеса творити, и место то прославити». Но священник медлил, не решаясь покинуть родину и отправиться в далекую Русь – за что был наказан слепотой. И когда осознал свой грех, взмолился Чудотворцу Николю и получил прощение. Исцелившись от недуга, вместе с семьей он отправился в далекое путешествие.

Федор же вышел из города со всем священным собором и издалека увидел он святыню, от которой исходило сияние. Княжич принял чудотворный образ и с великим торжеством принес в свой город Зарайск, называвшийся тогда Красный. С тех пор, с 29 июля 1225 года, святитель Николай взял под свой небесный покров город и его жителей.

И увидев «преславные чюдеса», князь Юрий Ингваревич Рязанский, отец Федора, «создаша храм во имя святого великаго чюдотворца Николы Корсунскаго и освяти ю епископ Ефросин, и торжествовав светло», и вернулся в свой город.

Федор Рязанский

Обретя чудотворный образ святого Николы, Федор Юрьевич счастливо правил в городе Зарайске и справедливым княжением своим, мудростью и храбростью, достойной князей дома Рюриковичей, привел город к процветанию. Но более всего преуспел молодой князь в прославлении и соблюдении христианской веры. При Федоре, над Зарайском, звавшимся в ту пору «Красный», вознеслись в небо купола новых храмов и монастырей. Корсунские монахи, обосновавшиеся в городской слободе, помимо знаменитой иконы, принесли в дар князю небольшую библиотеку и помогли открыть скрипторий, в котором переписывалось множество книг, что сделало Зарайск центром распространения культуры и христианства.

Но время шло, а пророчество Николы Чудотворца, предрекавшее мученический венец, не давало Федору Юрьевичу покоя. Наконец, спустя шесть лет, в 1231 году, княжич встретил ту самую обетованную супругу, и пришла она, как и чудотворная икона, из земель греческих.

Дочь византийского царя Иоанна Третьего, Евпраксия была не только благодетельной в соответствии со своим именем (имя «Евпраксия» в переводе с греческого означает «творящая добро»), но и обладала удивительной, завораживающей красотой. Брак Федора и прекрасной царевны, вызванный политической необходимостью неспокойной феодальной эпохи, но при этом скрепленный искренней любовью молодых, казалось, был уготован свыше.

Его одобрял и отец княжича, великий рязанский князь Юрий, ведь родство с византийским императором давало ему преимущество в состязании за старшинство среди других русских князей, славных и честолюбивых. Рад был союзу и Иоанн Третий, Константинополь в те годы был захвачен крестоносцами, и рязанские витязи, яростные и грозные на поле боя, были хорошим подспорьем в грядущей войне. Веселую и широкую свадьбу радостно справили в княжеской семье, Федор и Евпраксия счастливо зажили в Зарайске, а вскоре молодая княжна родила первенца, нареченного Иоанном Постником, в честь великого святого патриарха Иоанна Четвертого Постника, известного смирением, кротостью и любовью ко ближним. По слухам, младенец отказывался от материнского молока в постные дни, за что и получил такое взрослое прозвище. Младенца в рязанском соборе крестил сам, подаривший Федору чудотворную икону, духовник Евпраксии Евстафий Корсунский.

Но счастье молодой семьи длилось недолго. Наступил тревожный год нашествия монголов на Южную Русь, уже пала под ударами степных полчищ Волжская Булгария, сдались половецкие ханы, и теперь враг стоял у самых границ русской земли. В нелегкий час призвал Юрий Рязанский своего сына в стольный град, чтобы вместе держать совет – как спасти родную землю от погибели. На соборе было решено, что Федору, как княжескому сыну, следует отправляться на опасные переговоры в лагерь вероломного Батыя. Там судьба и приготовила ему мученическую гибель за Христа, за родную землю и за свою любимую княжну.

Междоусобица

Борис и Глеб. Первая половина XIII в.

Как и многие другие молодые государства, Русь терзали раздробленность и княжеские междоусобицы. Русские в ту пору называли себя не «русскими», а христианами, соседей булгар – «огарянами» или «сарацинами», то есть мусульманами, половцев – «погаными» – от латинского слова poganus (язычник), католиков делили по признаку народности: угорцы, фрязи, немцы, чехи, ляхи. Впрочем, тогда и немцы не говорили, что они немцы, булгары не говорили, что они булгары. Русские княжества состояли из выходцев из разных племен, поэтому именовали себя слугами князя (как ответили Батыю воины – мы слуги князя Ингваря) или племенным этнонимом, например вятичи. Русскими именовали себя князья и их дружины, как служащие русскому господину.

Суздальцы, рязанцы, новгородцы недолюбливали друг друга и сражались не только со степными или лесными народами, половцами, мордвой, мерей, но и между собой. Князья стремились объединить земли не только для того, чтобы совместными усилиями сражаться против общих врагов, но в первую очередь – для личного блага. И осуждать их за это так же глупо, как осуждать воду за то, что она течет вниз, а не вверх. Это не только естественный, но и единственно правильный путь развития не только великого, но и вообще любого государства.

Первым братоубийцей, из зависти и желания возвыситься над братом, стал еще Каин. А в основании Священной Римской империи пролита кровь Рема, убитого братом Ромулом. Молодая, играющая своей силой русская земля крепла и расцветала, лишь набираясь жизненных сил от крови своих детей, проливаемой своими же сынами.

Везде и во все века шла эта проклятая борьба за власть, за еду, за женщин, за землю, а то и просто так – ради молодецкой удали, не только между чужими, но и своими.

Даже принятие христианства, категорически запрещающее отнятие жизни у человека, у брата своего не могло остановить этот странный механизм самоуничтожения рода человеческого.

Даже креститель Руси Владимир начал княжение с убийства брата Ярополка. Его племянник Святополк, получивший прозвище в память о пресловутом Каине – Окаянный, убивает своих братьев Бориса и Глеба.

Ярослав Мудрый заклинает своих сыновей: «Если вы сохраните любовь друг с другом – Бог будет с вами и покорит вам противников ваших, и ваша жизнь будет мирной. А если станете жить, ненавидя, в распрях и ссорах, – и сами погибнете, и землю отцов и дедов своих погубите».

Из-за междоусобной борьбы за власть Русь дробится на мелкие княжества, но объединяется перед опасностью вторжения половцев. На первом княжеском съезде в 1097 году в Любече князья решили: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей». И на том целовали крест: «Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной». Сказали все: «Да будет против того крест честной и вся земля Русская».

Но, по словам Повести временных лет, рады были люди все, но только дьявол огорчен был их любовью. И влез сатана в сердце некоторым мужам, и стали они наговаривать князьям друг на друга. Междоусобица продолжается, еще более жестокая, чем до Любеча.

Как и по всей Руси, Рязанские князья непрерывно воевали друг с другом и со своими северными родичами – князьями владимирскими. Буйные, яростные к своим и к чужим рязанские князья происходят от черниговских Святославичей, известных своими бесконечными раздорами, нежеланием объединяться с другими князьями и отчаянным сопротивлением половцам на опасной границе со Степью.

Памятны и убийства рязанских воевод-тысяцких: В 1135 году убит был тысяцкий Иван Андреевич, по прозванию Долгий, через двадцать лет – Андрей Глебов в рязанском Белгороде; его умертвили ночью родственники. В 1209 году убит третий тысяцкий – Матвей Андреевич в Кадоме. Очевидно – это результат борьбы между князьями и земской властью – тысяцкими.

Вот князь Всеволод Ольгович берет в плен своего дядю, черниговского князя Ярослава Святославича, и изгоняет его в Муром – так зарождается Муромо-Рязанское княжество. В 1146 году сын Ярослава, первый Великий князь рязанский Владимир, вступает в почти десятилетнюю междоусобную войну, где скрестила мечи половина европейских земель – от Польши до Рязани.

Другой рязанский князь, Глеб Владимирович, в 1207 году оклеветал своих дядей и братьев перед Всеволодом Большое Гнездо, и тот сжег и разорил Рязань, многие князья попали в плен. В 1217 году Глеб, «научен сотоною на братоубийство, имея споспешника брата своего Костянтина и с ним диавола, иже прельсти их своим злокозньством, вложи има в помысл избити братию свою и прияти всю власть себе; приемши же в себе мысль сию и скрыша ю во сердци своем».

Братья Глеб и Константин приглашают на съезд в Исады рязанских и пронских князей с боярами и дружиной и, позвав на помощь половецких наемников, предательски убивают всех гостей, а потом предают огню рязанские земли.

Но братья Ингварь и Юрий разбивают армию заговорщиков. По преданию, братоубийца Глеб идет на службу к половцам и теряет рассудок, а Константин поступил на службу к черниговскому князю.

Наконец в рязанские земли приходит мир. Когда войско Батыя подошло к Оке, как часто это бывает в истории, все только-только начало налаживаться. Казалось, еще бы пару десятков лет, и все русские князья объединятся окончательно.

На Рязанском столе сидел Юрий Ингваревич, уже отпущенный из владимирского плена. Он был в добрых отношениях с Георгием Всеволодовичем Владимирским, который мог «Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти», он не запятнал себя в интригах против своих же младших рязанских князей или соседей.

Но – ни владимирцы, ни черниговцы не выставили войска на помощь Рязани. Все они выступили против Батыя поодиночке, как совсем недавно – в «Слове о полку Игореве», – и все до единого пали.

Георгий (Юрий) Владимирский

Икона на крышке раки святого князя Георгия Всеволодовича в Успенском соборе Владимира

Самый славный из всех многочисленных детей Всеволода Большое Гнездо, Юрий или Георгий Владимирский (хотя правильнее именовать его Юрием, мы в тексте будем использовать православное имя Георгий, в том числе для удобства, чтобы не спутать с Юрием Рязанским), был известен не только воинской доблестью, но и христианским благочестием.

С равным усердием грозил он беспокойным соседям на поле брани и воздвигал прекрасные храмы и монастыри, будущие оплоты православной веры. Могучее и умелое владимирское войско, ведомое своим, прошедшим десятки битв, отважным князем, было надежным часовым для границ русских княжеств в тревожные годы начала XIII века.

И лихие кровожадные половцы в диких степях, и закованные в железо тевтонские рыцари в высоких замках – все недруги русской земли узнали тяжесть владимирских мечей и крепость рядов дружины князя Георгия Храброго. Усмиряли владимирцы неугомонных булгар, грабивших южные рубежи, дважды громили знаменитый «Орден меченосцев» в далеких литовских землях.

В город Радилов, где остановился после победного похода Георгий Всеволодович, булгары прислали послов с челобитьем и богатыми дарами, прося его о мире. Великий князь согласился и, чтобы укрепить за Русью важное место при впадении Оки в Волгу, основал в 1221 году на Дятловых горах Нов Град – знаменитый Нижний Новгород, давший Руси в другую лихую годину Кузьму Минина.

Но вот появился в юго-восточных пределах новый враг – невиданное доселе, огромное войско Чингисханова внука Бату. Всю весну и лето приходили тревожные вести из половецких земель, и в начале зимы, когда встал лед на реках, из Рязанского княжества явились послы с просьбой о помощи. Очевидно, что, не имея возможности быстро собрать большое войско, Георгий не решился разделить силы и ответил рязанским князьям отказом. «Повесть о разорении Рязани Батыем» гласит: «Князь великий Георгий Всеволодович и сам не пошел, и помощи не послал, задумав сам сразиться с Батыем».

Но владимирский князь недооценил невиданную скорость, с которой передвигалось огромное войско монголов. В середине декабря разрушив непокорную Рязань, а затем и Коломну, уже двадцатого января Батый стоял под Москвой, которую защищал лишь небольшой гарнизон; следующей целью темного полчища был сам стольный град Владимир. Князь Георгий же тем временем собирал ратников по заволжским землям, и сам стоял лагерем на реке Сить, ожидая помощи от своих братьев Святослава и Ярослава. На выручку горожанам он успеть уже не мог.

Второго февраля 1238 года татары взяли Владимир в осаду и через пять дней, преодолев сопротивление защитников, ворвались за стены и истребили всех на своем пути, включая и княжескую семью. Узнав о гибели города и родных, благоверный князь Георгий, не ожидая более подмоги, выступил против северного крыла монгольской армии, управляемого темником Бурундаем.

В начале марта произошла жесточайшая сеча на реке Сити, в результате которой, несмотря на отвагу и удаль, уступавшее противнику в числе почти втрое, Владимирско-Суздальское войско было полностью уничтожено. Среди прочих пал и сам великий князь Георгий Всеволодович, даже в смертный час не оставивший свою дружину.

5 января 1645 года патриарх Иосиф инициировал его канонизацию Православной Церковью. Георгий Всеволодович был причислен к лику святых как благоверный великий князь.

Михаил Черниговский

Репродукция страницы Лицевого летописного свода (лист 951). Поездка князя Михаила Черниговского в Золотую Орду в 1246 году. Из собрания библиотеки Академии наук СССР (Санкт-Петербург)

Другим великим князем, правившим в русских землях времен западного похода Батыя, был Михаил Черниговский. Происходивший из славного рода Рюриковичей, сын Всеволода Чермного в двадцать семь лет был посажен отцом на Переяславский стол, отбитый в междоусобной войне.

Репродукция страницы Лицевого летописного свода (лист 975). Истязание князя Михаила Черниговского в Золотой Орде в 1246 году. Вверху справа изображен хан Батый. Из собрания библиотеки Академии наук СССР (Санкт-Петербург)

Его спокойное княженье было прервано великим событием, перевернувшим судьбы всех знатных русских родов того времени, – битвой на реке Калке. В 1221 году Чингисхан отправил своих лучших полководцев, Субэдэя и Джебе, в поход на непокорные половецкие княжества, вынудив половцев бежать к южным границам Руси и, перед лицом грозного врага, искать помощи у своих извечных противников. На совете в Киеве русские князья решили выступить походом в помощь недавним врагам, надеясь разгромить войска Чингисхана на чужой земле прежде, чем они, покорив половцев, начнут угрожать их границам. Но поход обернулся катастрофой, объединенные русско-половецкие войска были разбиты, множество князей погибло, а Михаил Всеволодович лишь чудом сумел спастись. Кроме прочих, на реке Калке погиб и его дядя Мстислав Черниговский, вместе со своим старшим сыном, а это означало, что по старшинству стол одного из крупнейших городов южной Руси должен был перейти Михаилу.

Почти все двадцатитрехлетнее правление Михаила Всеволодовича в Чернигове пришлось на разгар междоусобных войн и кровавых распрей между русскими князьями. Земли беспрерывно переходили из рук в руки, и за это время Михаил успел побывать Галицким князем, дважды – Киевским и дважды – Новгородским.

Тем временем над раздробленной Русью нависла новая угроза – монголы снова обратили свой жадный взор на запад, в сторону русских земель. Зимой 1237 года рязанский боярин Евпатий Коловрат прибыл к Черниговскому столу с просьбой о военной помощи в борьбе с Батыем, готовящимся разорить юго-восточные княжества. Михаил дал витязю резкий ответ, мол, раз рязанские не пошли с ним биться на Калку, то и Чернигов против Батыя войск не даст.

Но на самом деле, помимо личной обиды, основную роль сыграли практические препятствия для отправки войск. Ведь чтобы собрать, вооружить и обеспечить провиантом всю дружину, одну из крупнейших среди южных княжеств, князю Михаилу понадобились бы недели, если не месяцы. А ведь, кроме этого, Рязань и Чернигов разделяли больше тысячи верст заснеженных лесов и болот, преодолеть их можно было только двигаясь по руслам замерзших рек, сделав большой крюк. Воины, истощенные и вымотанные, проделав такой путь, стали бы легкой добычей для врага. Поэтому Евпатий и покинул вскоре Чернигов без обоза «в малой дружине», около трех сотен добровольцев, отобранных из ратников Михаила Всеволодовича.

Однако черниговская дружина еще не раз смогла показать себя во время героической обороны своих земель два года спустя – в 1240 году, а сам Михаил, уже потерявший все свои престолы и княжества, принял в монгольском лагере мученическую смерть за христианскую веру. Перед встречей с самим Батыем, князю предложили поклониться огню и татарским идолам, но гордый князь со своим спутником, боярином Федором, согласно летописи, ответил: «Не подобает христианам проходить через огонь и поклоняться ему, а велит поклоняться только Отцу и Сыну и Святому Духу». За этот дерзкий ответ, а также за его участие в битве на Калке и в обороне Киева, князя подвергли пытке и казнили через отсечение головы. Михаил Всеволодович Черниговский причислен к лику святых, его статуя украшает левое крыло храма Христа Спасителя в Москве.

Василько Ростовский

Св. благоверный князь Василий Ростовский

Василько Константинович занял ростовский престол восьмилетним мальчиком. Внук великого Всеволода Большое Гнездо, Василько с раннего детства был близок к ратному делу, дружине и воинским забавам, видел он все тяготы управления землями и надежду народа на своих заступников князей. Константин Всеволодович, его отец, умер рано, перед смертью завещав Васильку во всем слушаться своего дядю, Георгия Владимирского. Князь стал достойным наставником и верным соратником для молодого витязя.

Василько Ростовский рос настоящим богатырем, высоким, могучим, свирепым в битве и справедливым за княжеским столом. Никоновская летопись пишет, что молодой князь был «лицом красен, очима светел и грозен взором, и паче меры храбр, сердцем же лёгок».

Жители ростовских земель любили своего князя не только за красоту и удаль, но более за мудрость, доброту и справедливое княженье, наставником в котором был Георгий Владимирский, заменивший ему отца. Вместе с дядей, будучи еще отроком, Василько повел ростовские полки, чтобы усмирить булгар, ранее разоривших Углич. С тринадцати лет он сам командовал дружиной, и ростовские воины под его началом, всегда плечом к плечу с владимирцами, прошли через множество славных битв от Новгорода до половецких степей.

Когда полчища хана Батыя появились на рязанской земле, Василько Константинович подчинился решению своего дяди, владимирского князя, и не послал полков в подмогу Юрию Рязанскому, собираясь встретить неприятеля в приволжской земле объединенными большими силами, но расчет не удался. Батый молниеносным ударом захватил Москву и Владимир и отправил северные свои тумены под руководством темника Бурундая, чтобы уничтожить ушедшие за Волгу дружины, прежде чем они соединятся со своими северными союзниками.

Битва состоялась на реке Сить, в Шеренском лесу в начале марта 1238 года. После многочасовой ожесточенной сечи русские полки потерпели полное поражение, Георгий Владимирский погиб, а Василько, страдающий от ран, был пленен монголами.

Восхищенные силой и отвагой богатыря, батыевы полководцы во что бы то ни стало хотели заполучить столь могучего витязя себе в союзники. Татары предлагали Васильку почетное место в охране самого Батыя, соблазняли дарами и угощениями, но князь в негодовании отверг все предложения язычников, проклиная пленивших его. Татары же, придя в ярость от его слов, жестоко пытали Василько Ростовского, а после предали его смерти. Тело князя после было найдено в Шеренском лесу, доставлено в Ростов и захоронено там со всеми почестями. Его смерть стала великой утратой для ростовчан, любивших своего славного и мудрого правителя.

Русская православная церковь причислила Василько Константиновича к лику святых, почитает его как мученика (время канонизации неизвестно). Память совершается (по юлианскому календарю) 4 марта и 23 мая (Собор Ростово-Ярославских святых).

«Повесть о разорении Рязани Батыем»

Лист «Повести о разорении Рязани Батыем» из сборника XVI в.

О рязанском боярине Еупатии (именно так произносилось это имя в XIII веке, или же Ипатии) по прозвищу Коловрат нам известно крайне мало: источники того времени можно пересчитать по пальцам. Основной источник – это «Повесть о разорении Рязани Батыем» – единственный памятник рязанской литературы, дошедший до нашего времени по спискам.

Самые древние сохранившиеся тексты Повести датируются XVI веком, до этого сказание передавалось из уст в уста.

За триста лет устных пересказов история изменилась, каждый рассказчик старался добавить что-то свое. К концу XVI века уже существовали три различные редакции текста. Историки ожесточенно спорят, когда же был написан самый первый список «Повести». Нам ближе версия Лихачева: по эмоциональному тону, по художественным приемам, обилию плачей, по спокойному и мистическому принятию нашествия татар как «великой конечной погибели» нет никаких сомнений, что «Повесть» написана в конце XIII века.

Скорее всего, автор «Повести» использовал ныне утраченную Рязанскую летопись, современную событиям, без упоминания имен защитников Рязани (ее отрывки дошли до нас в составе Новгородской первой летописи), и княжеский рязанский помянник, где были перечислены умершие рязанские князья, но без указаний, где и когда умер каждый из них. Отсюда-то и дополнил автор рассказ Рязанской летописи именами рязанских князей, сделав их всех участниками защиты Рязани. Вот почему в «Повести» описывают княжьи похороны – автор сам видел их свежие могилы, но не говорится о могиле Евпатия Коловрата – история его подвига взята из народных рязанских сказаний.

Боль от недавней гибели Рязани еще терзает летописца, а Успенский собор еще на виду – обгоревший и обугленный, но не разрушенный. Старая Рязань еще не полностью уничтожена, это случится в 70-х годах XIV века. В конце «Повести» князь Ингварь Ингваревич восстанавливает разоренную Рязань, хоронит погибших.

Финал хоть и мрачный, но не безнадежный. Пока небезнадежный.