3
…Полуденное солнце слепит глаза. Солнце повсюду: на домах, на камнях, на мокрых от воды фигурках моих друзей. Я кожей ощущаю солнечное тепло вперемежку с прохладой водяных струй.
Мы барахтаемся посреди небольшого котлована по пояс глубиной. Из большого дома, который взрослые называют водокачкой, выходит широкая труба. Из нее водопадом льется кристально чистая вода. В месте ее падения кипит гора молочных пузырьков, и водяная пыль радужной волной расходится над поверхностью. Каждый из нас, втянув голову в плечи, норовит попасть под тяжелую струю. Вот моя очередь, я со страхом и замиранием подставляю спину, мощный поток валит меня с ног и вместе с клочьями пены и столбом брызг относит к краю котлована. С восторгом вскакиваю на ноги, протираю глаза, сморкаюсь и выплевываю воду.
Позади кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь, весь готовый делиться только что пережитым. Навстречу Славка, мой дружок, бросает мне в лицо полные пригоршни воды. Я не успеваю отвернуться, и брызги попадают мне в глаза. Глаза режет от боли, я тру их кулаками, готовый заплакать от обиды: за что он со мной так, ведь я же не бросал ему воду в лицо!
Ощущения настолько свежи и реальны, что их трудно принять за воспоминания: это сама жизнь! Ровный шум воды сливается с криком, визгом, воплями детей, руководящими указаниями взрослых, лаем возбужденных зрелищем собак, далекими гудками уставших от жары паровозов. Сухой знойный воздух врывается в раздутые мокрые ноздри, оставляя в них запах потрескавшейся земли, чахлой растительности, лошадиного присутствия и горячих шпал. Солнце обжигает плечи, вода холодит ноги. Матвей словно переживает в мельчайших подробностях все, что видит, слышит, чувствует пятилетний мальчуган. И в то же время он наблюдаю за ним, как зритель кино – самого совершенного кино на свете. Сознание его прояснилось, все чувства наготове.
Я бреду к берегу на зов матери. Я слышу ее голос, но пока не вижу ее, так как иду, опустив голову и утирая глаза, полные слез. В поле зрения попадает дрожащее изображение моих мокрых трусов, загорелые ноги по колено в воде, деформированные водою ступни, камни на дне, по которым скачет солнце.
"Что ты опять ревешь, ну что ты ревешь?" – негодует мать, и я поднимаю на нее полные слез глаза, чтобы рассказать, какой коварный этот Славка.
Мать с устремленным ко мне лицом, красивая и молодая, кричит возмущенным голосом, подкрепляя каждое слово ударами ладони по бедру:
"Перестань реветь, кому говорю, сейчас же перестань!"
Мне почему-то становится еще обиднее, и я начинаю рыдать. Мать, вся в ярости, ступает в воду и одним рывком, как куклу вытаскивает меня из воды на виду у всех.
Из своего кинозала Матвей смущенно наблюдает за этой сценой: он вспоминает рассказы матери о своем раннем детстве, когда его бесконечные слезы доводили ее до бешенства. Недавно закончилась война, в почете были доблесть и геройство, и он явно не тянул на эти качества.
Матвею жаль несчастную, рыдающую фигурку, едва по пояс доходившую матери. Как же так, ведь он плакал от случившейся Несправедливости! Ведь он только хотел, чтобы с ним обращались так, как и он с ними обращается! Он рыдал, весь сосредоточенный на рыданиях: с прижатыми к лицу руками, судорожно дыша, сотрясаясь всем тельцем. Он не искал утешения, просто весь мир был к нему несправедлив, и он жалел себя.
Ах, эта жалость, ущербное чувство! Ох уж, эти поиски Справедливости!
Тем временем события вокруг него идут на убыль. Воду отключили, общее возбуждение улеглось, народ стал расходиться, мать-воительница превратилась в мать-утешительницу, слезы высохли, и вот он, как ни в чем не бывало, возвращается домой вместе с заклятым дружком Славкой. Они идут позади его матери по тропинке из колючей травы и обсуждают, откуда в трубе вода, если рядом нет речки. На свете нет ничего важнее этой беседы, и взгляд его падает то на тропинку, по которой ступают их босые ноги со сбитыми коленками, то на Славку. Окружающие предметы мимолетом попадают в поле его зрения и он, из зала, узнает некоторые из них.
Вот дощатый тротуар, что ведет к клубу, вот слева его детсад, обнесенный штакетником. Мелькнула большая сточная канава, что идет издалека, принимая по пути помои из расположенных по сторонам домов. Пришла от станции и побежала куда-то вдаль дорога, неся на себе телегу с седоком. Седок сидит сбоку со спущенными ногами и кнутом в руке. Лошадь оставила после себя каштановые яблоки, и их запах достигает мальчишеских носов. До его дома метров двадцать, и он говорит Славке: "Приходи к нам играть завтра!", что на взрослом языке означает: "Пока, рад был тебя видеть, приходи завтра попить пива" – и они расстаются. Я, пятилетний, трушу за матерью, тщательно следя за тем, куда наступить. Он, наблюдатель, боковым зрением видит проплывающий мимо палисад в палевых цветах и подсолнухах, невысокую завалинку, дверцу калитки, сарай. Сейчас придем домой, будем обедать, потом я буду играть возле дома, потом придет отец.
Крашеное крыльцо, скрип входной двери, и я вслед за матерью вхожу в прохладный сумрак сеней.
Хочу спать.