Вы здесь

Дюна: Дом Харконненов. *** (Брайан Герберт, 2000)

Чрезмерное знание никогда не приводит к простым решениям.

Кронпринц Рафаэль Коррино. «Рассуждение о власти»

Разбросанные по окантованному льдами морю внутри северного полярного круга Ланкивейля китобойные корабли были похожи на города – громадные заводы, которые месяцами бороздили серо-стальные воды, прежде чем вернуться в доки космопорта, где они сдавали свой груз.

Абульурд Харконнен, младший сводный брат барона, предпочитал охотиться с маленьких судов, укомплектованных туземными экипажами, для которых добыча меховых китов была рискованным промыслом, а не отраслью промышленности.

Абульурд вглядывался в ледяную даль прищуренными светлыми глазами, а обжигающе-холодный ветер разметывал по плечам его длинные пепельные волосы. По низкому небу неслись рваные темные облака, но принц уже давно привык к суровому климату. У Харконненов было множество блистательных и роскошных дворцов в других планетарных державах, но Абульурд выбрал своим домом этот замороженный гористый мир.

Принц был в море уже неделю, с энтузиазмом помогая смуглым китобоям. Абульурд охотно брался за любое дело, хотя даже внешне разительно отличался от уроженцев Ланкивейля. Руки болели, ладони покрывались волдырями, которые скоро превратятся в твердые мозоли. Буддисламистов – таково было вероисповедание туземцев, – казалось, немало забавляло желание правителя ходить в море на тяжелый промысел, но они давно были наслышаны о его эксцентричности. Абульурду были чужды помпезность и высокомерие, он никогда не выставлял напоказ свое богатство и не злоупотреблял властью.

В этих высоких полярных широтах меховые киты вида бьондакс плавали стадами, как водяные бизоны. Чаще всего встречались животные с золотистым мехом, китов с экзотическими пятнистыми шкурами было гораздо меньше и встречались они реже. Впередсмотрящие на наблюдательной платформе стояли рядом с молитвенными трещотками и вымпелами, внимательно разглядывая в бинокли ледяные воды в поисках одиноких китов. Свободные от вахты китобои молились. Туземные охотники были очень щепетильны в выборе животных, предпочитая китов с красивой шкурой, за которую на рынке можно было взять хорошую цену.

Абульурд вдыхал соленый воздух и слушал свист всепроникающего ветра, наполненного мелкой ледяной крошкой. Он ждал начала действа, стремительной охоты, когда капитан и его первый помощник начнут выкрикивать свирепые команды, относясь к принцу, как к простому члену экипажа. Но сейчас ему ничего не оставалось делать – только ждать и думать о доме…

Ночью, когда китобойное судно раскачивалось и кренилось, сотрясаясь от ударов льдин, бившихся о стальной корпус, Абульурд будет петь песни или играть с экипажем в местные азартные игры, где ставками служили бусины четок, и декламировать за фанты требуемые сутры вместе с суровыми, глубоко религиозными китобоями.

Тускло блестевшие в каютах обогреватели не шли ни в какое сравнение с ревущим огнем в камине его шумной резиденции в Тула-Фьорде или на романтической частной даче в устье того же фьорда. Несмотря на удовольствие, которое Абульурд получал от охоты на китов, он всегда скучал по своей спокойной и сильной жене. Он и Эмми Раббан-Харконнен были женаты несколько десятилетий, и разлука на несколько дней делала их союз еще слаще.

В жилах Эмми текла благородная кровь, но происходила эта женщина из незначительного Малого Дома. Четыре поколения назад, до заключения союза с Домом Харконненов, Ланкивейль был леном мелкопоместного Дома Раббанов, которые больше занимались религией, чем политикой. Представители этого Дома строили монастыри и основывали семинарии в горах, вместо того чтобы разведывать и разрабатывать ресурсы планеты.

Много лет назад, после смерти отца, Дмитрия Харконнена, Абульурд взял с собой Эмми, с которой провел семь лет на Арракисе. Старший брат Владимир сосредоточил всю полноту власти Дома Харконненов в своих железных руках, но воля отца – закон, и право контроля над операциями с пряностью получил Абульурд, добрый сын и настоящий книжный червь. Принц прекрасно понимал всю важность своего положения, всю ответственность, которая лежала на его плечах, ибо он знал, какие богатства приносит пряность его Дому, но, на свою беду, Абульурд так и не смог вникнуть в политические нюансы и сложности жизни пустынной планеты.

Абульурда принудили покинуть Арракис и отправили в опалу, так, во всяком случае, это было обставлено. Но что бы ни говорили другие, сам принц добровольно предпочел жить на Ланкивейле, исполняя посильные для него обязанности среди народа, который был ему понятен. Он от души жалел тех, кого злая воля барона забросила на Арракис, а сам Абульурд поклялся себе, что сделает на Ланкивейле все, что будет в его силах, хотя он еще даже не удосужился объявить свой полноправный титул правителю области. Утомительные занятия политикой казались принцу пустой тратой времени и человеческих сил.

У них с Эмми был единственный сын, тридцатичетырехлетний Глоссу Раббан, который, согласно ланкивейльской традиции, получил фамилию по женской линии. К несчастью, сын был груб и взял от своего дяди больше, чем от родителей. Абульурд и Эмми хотели родить больше детей, но семейство Харконненов не отличалось большой плодовитостью…

– Альбинос! – крикнул впередсмотрящий, остроглазый парнишка с темными волосами, заплетенными в косичку, падавшую на ворот теплой парки. – Чисто-белый мех, плывет один – двадцать градусов к порту.

Судно превратилось в гудящий улей. Гарпунеры взялись за свое оружие – отравленные нервно-паралитическим ядом гарпуны, а капитан приказал увеличить обороты двигателя. Люди карабкались по трапам и, прикрыв ладонями глаза, всматривались в море. Вокруг громоздились айсберги, похожие на огромные белые зубы. С последней охоты прошли сутки, на корабле произвели полную приборку, палубы сияли чистотой, трюмы открыты, люди готовы действовать.

Абульурд дождался своей очереди и посмотрел в систему биноклей, вглядываясь в океанский простор поверх белых гребней волн. Он видел пятна, которые могли быть белым китом, но на поверку оказались просто обломками льдины. Но наконец и принц увидел его – белого кита, который напролом плыл сквозь волны, вспарывая воду своим изогнутым, как лук, блестящим белоснежным телом. Альбиносы, редчайшие представители вида, были изгоями, их изгоняли из стад, и они редко доживали до взрослого состояния, лишенные поддержки сородичей.

Люди подобрали оружие, когда корабль вышел на след жертвы. Молитвенные трещотки продолжали греметь, вращаясь на ветру. Капитан перегнулся через леер мостика и гаркнул голосом, от которого мог бы расколоться средней величины айсберг:

– Если мы не попортим ему шкуру, то выручим столько денег, что можно будет возвращаться домой.

Абульурд любил смотреть на оживленные, полные энергии лица матросов. Он и сам испытывал волнение и трепет, заставлявшие сильнее стучать сердце, разгонявшее кровь даже в такой лютый холод. Он никогда не брал свою долю, поскольку не нуждался в деньгах, и другие китобои делили ее между собой.

Альбинос, чуя погоню, поплыл быстрее, направляясь к архипелагу айсбергов. Капитан прибавил скорость, за судном вскипал бурун от работающих с перегрузкой винтов. Если бьондакс нырнет, то они его упустят.

Меховые киты проводили месяцы под тяжелыми ледяными полями. Там, в теплых, подогретых вулканическими течениями водах киты поглощали несметное количество криля, спор и богатейшего ланкивейльского планктона, который не нуждался в солнечном свете для фотосинтеза.

Раздался громкий щелчок, и в спину кита вонзился вымпел. Почувствовав укол, животное нырнуло. Один из членов экипажа нажал кнопку на панели управления и послал по проводу электрический импульс, который заставил кита вынырнуть и плыть дальше. Китобойная шхуна, идя рядом с китом, терлась правым бортом об айсберг. Стальной корпус скрежетал, но выдерживал удары. Капитан подвел шхуну вплотную к киту. Два мастера-гарпунера, двигаясь с преувеличенным спокойствием, перешли в лодки преследования – удлиненные моторные суда с узкими носами и режущими лед килями. Люди пристегнулись ремнями, закрыли прозрачные защитные колпаки и спустили суда на ледяную воду.

Лодки преследования пошли по волнам, ударяясь о льдины, но неуклонно приближаясь к цели. Шхуна обошла животное и пошла на сближение с противоположной стороны. Гарпунеры пошли наперерез альбиносу, открыв колпаки и выпрямившись в своих лодках. Сохранив равновесие, они вонзили парализующие гарпуны в кита, поразив его обездвиживающими зарядами.

Кит развернулся и стремительно поплыл к главной шхуне. Мастера-гарпунеры начали преследование, но на этот раз животное оказалось в непосредственной близости от шхуны, и через ее борт перегнулись еще четыре гарпунера. Как тренированные римские копьеметатели, они метнули свои гарпуны с такой силой, что немедленно обездвижили кита. Животное обмякло. К нему приблизились лодки преследования, и два мастера-гарпунера нанесли киту coup de grâce[2].

В следующую минуту, когда лодки преследования пристали к борту шхуны, с ее борта скользнули меховщики и обвальщики, обутые в специальные шиповки. Люди взошли на плавающую в воде мертвую тушу.

Абульурд много раз видел, как брали кита, но испытывал глубокое отвращение к виду работы мясников. Он вышел на палубу правого борта и стал смотреть на стену айсбергов, вырисовывавшихся на горизонте. Эти зубчатые формы напомнили ему крутые отвесные скалы фьорда, близ которого он жил.

Китобойная шхуна находилась сейчас в таких высоких широтах, куда редко заходили даже туземные охотники. Китобойные флотилии ОСПЧТ никогда не отваживались заходить так далеко на север, так как их громадные корабли не могли ходить в столь опасных и предательских водах.

Стоя в одиночестве на носу, Абульурд наслаждался призматической чистотой арктического льда, кристаллами, которые преломляли и усиливали тусклый свет северного солнца. Он услышал треск столкнувшихся айсбергов, не отдавая себе отчет в том, что уловило в этот момент его периферическое зрение. Что-то давило на подсознание до тех пор, пока Абульурд не взглянул пристально на один из айсбергов, поразивший его своим более темным серым цветом. Эта ледяная гора почему-то меньше, чем остальные, отражала свет.

Он прищурился, потом взял лежавший рядом бинокль и принялся рассматривать странный айсберг. Абульурд слышал чавкающие звуки разделываемого мяса, крики матросов, деливших тушу на доли, которые они заберут с собой. Сосредоточившись, Абульурд подкрутил окуляры и снова присмотрелся к громадной глыбе льда.

Довольный, что это занятие отвлекает его от кровавого зрелища, Абульурд тщательно рассматривал странную глыбу, которая имела слишком правильную форму, чтобы быть случайно отколовшимся от ледового шельфа куском льда, который теперь, свободно дрейфуя в океане, сталкивается в воде с другими айсбергами.

И вдруг на уровне воды Абульурд увидел нечто, подозрительно напоминающее дверь.

Решительным шагом принц направился на капитанский мостик.

– Вы будете работать здесь еще не меньше часа, не правда ли, капитан?

Широкоплечий человек кивнул.

– Так точно. Потом мы пойдем домой. Вы хотите спуститься и принять участие в разделке туши?

Абульурд едва не вздрогнул. Перспектива вымазаться в китовой крови не вызывала у него ничего, кроме отвращения.

– Нет… на самом деле я хотел бы одолжить у вас одну из шлюпок, чтобы посмотреть на одну интересную вещь, которую я обнаружил на айсберге.

Конечно, надо было попросить сопровождающих, но все матросы и китобои были заняты разделкой туши. Даже здесь, в этих, не обозначенных ни на одной карте водах, Абульурд был счастлив оказаться подальше, чтобы не нюхать запах смерти.

Капитан вскинул свои кустистые брови. Абульурд видел, что суровый морской волк едва не выказал свой скепсис, но смолчал. Его широкое плоское лицо не выражало ничего, кроме уважения к правителю планеты.

Абульурд Харконнен умел управлять судами – он часто выходил во фьорды и исследовал береговую линию, – поэтому он, не колеблясь, отклонил предложение китобоев сопровождать его в опасном предприятии. Итак, он в одиночку отправился в море, передвигаясь с малой скоростью и внимательно наблюдая за опасными перемещениями льдин. Позади продолжалась разделка, наполняя воздух запахом крови и внутренностей.

Дважды, блуждая в лабиринте плавучих гор, Абульурд терял из виду цель своей экспедиции, но потом снова находил ее. Спрятанный среди других айсбергов, этот не дрейфовал. Видимо, он фиксирован к месту якорем, подумал принц.

Он осторожно подвел утлое суденышко к зубчатому краю странного айсберга и причалил к нему. Монолит производил впечатление чего-то нереального и находящегося не на своем месте. Когда Абульурд осторожно ступил на плоскую поверхность монолита, то понял, насколько экзотичен этот предмет.

Лед не был холодным.

Абульурд наклонился и потрогал рукой молочно-белую поверхность, казавшуюся ледяной. Потом постучал по ней кулаком. Вещество было какой-то разновидностью полимерного кристалла, прозрачного и твердого, почти идеально имитирующего лед. Он сильно топнул ногой, изнутри отдалось гулкое эхо. Все это действительно очень странно.

Абульурд обогнул зазубренный угол и подошел к месту, на котором виднелась геометрически правильная линия трещин, это был параллелограмм, похожий на входной люк. Принц долго смотрел на него, пока не разглядел углубление, панель доступа, поврежденную, видимо, во время столкновения с настоящим айсбергом. Абульурд нашел кнопку активации, нажал на нее, и трапециевидная дверь скользнула в сторону.

Принц едва не задохнулся от сильного удушливого запаха корицы, возбуждающего аромата, который он мгновенно узнал. В свое время, на Арракисе, он вволю нанюхался этого запаха. Меланжа.

Он глубоко вдохнул воздух, только для того чтобы окончательно удостовериться в правильности своей догадки, и вошел в темный зловещий коридор. Пол был гладким, словно его истоптало множество ног. Тайная база? Командный пункт? Секретный архив?

Взгляду Абульурда открывались помещение за помещением, заполненные контейнерами с нулевой энтропией, запечатанными рундуками с гербами Дома Харконненов. Хранилище пряности, заложенное членом его семьи, – и никто не сказал ему о нем ни слова. Карта с координатами показывала, насколько глубоко под воду простирается хранилище. Здесь, на Ланкивейле, под самым носом у Абульурда, барон спрятал огромные нелегальные запасы пряности!

За количество спрятанной здесь меланжи можно несколько раз купить такую планетную систему, как Ланкивейль. Ум Абульурда пришел в смятение, не в силах справиться с осознанием того сокровища, на которое он совершенно случайно наткнулся. Ему надо подумать. Надо поговорить с Эмми. При ее великой мудрости она даст ему тот совет, в котором он нуждается. Вместе они найдут решение, поймут, что надо делать.

Абульурд считал членов экипажа китобойной шхуны честными и цельными людьми, но такое сокровище может ввести в соблазн даже лучших из них. Абульурд спешно покинул подвал, запер за собой дверь и перешел в шлюпку.

Вернувшись на шхуну, он постарался накрепко запомнить координаты хранилища. В ответ на вопрос капитана, нашел ли принц что-нибудь интересное, Абульурд отрицательно покачал головой и уединился в своей каюте. Он не мог довериться своей способности контролировать выражение лица в присутствии других людей. Предстоит еще долгий путь, прежде чем он увидит свою жену. О, как ему недоставало ее, как он нуждался в ее мудрости!


Прежде чем покинуть Тула-Фьорд, капитан подарил Абульурду печень мехового кита в качестве вознаграждения, хотя ее стоимость не шла ни в какое сравнение с долей, которая причиталась принцу как члену экипажа.

Когда он и Эмми наконец оказались одни за обеденным столом, Абульурд нервничал и не находил себе места, ожидая, когда повар закончит приготовление кулинарного шедевра из китовой печени.

Дымящуюся и источающую аромат китовую печень, обложенную горами соленой зелени, подали на двух серебряных позолоченных блюдах. Было и дополнительное блюдо – копченые устрицы. За длинным обеденным столом могли свободно усесться тридцать человек, но Эмми и Абульурд сели за стол вдвоем, сами накладывая себе порции из больших блюд.

У Эмми было приятное широкое ланкивейльское лицо и квадратный подбородок, в котором не было ничего блистательного или аристократического, но Абульурд обожал это лицо. Волосы Эмми были иссиня-черными и прямыми, подстриженными до плеч. Круглые карие глаза напоминали своим цветом полированную яшму.

Абульурд и его жена часто обедали в общем зале, принимая участие в разговорах, но поскольку принц только сегодня вернулся после недельного отсутствия, слуги решили, что супруги нуждаются в уединении, чтобы спокойно поговорить друг с другом. Абульурд нисколько не колебался, стоит ли рассказывать жене о тайне, которую он обнаружил в ледяном море.

Эмми была молчалива, но чувства и мысли ее были глубоки. Прежде чем что-то сказать, она всегда думала и никогда не говорила, если ей нечего было сказать. Сейчас она, не перебивая, молча слушала рассказ мужа. Когда Абульурд замолчал, Эмми некоторое время обдумывала его рассказ. Он подождал, понял, что она уже обдумала несколько возможностей, и спросил:

– Что мы будем делать, Эмми?

– Должно быть, все это богатство украдено из императорской квоты. Вероятно, оно лежит в айсберге уже много лет. – Она кивнула, чтобы подчеркнуть свою убежденность. – Тебе не стоит марать об него руки.

– Но меня обманул мой собственный сводный брат.

– Должно быть, у него есть какие-то планы относительно этой меланжи. Он ничего не сказал тебе, поскольку знал, что ты сочтешь делом чести сообщить о пряности императору.

Абульурд пожевал кисловатый лист салата, проглотил его и запил белым каладанским вином.

Эмми помолчала, потом снова заговорила:

– Если ты привлечешь внимание к этому хранилищу, то я могу придумать тысячу способов, какими нам могут навредить, навредить Ланкивейлю, навредить твоей семье. Лучше бы ты не находил этой пряности.

Он посмотрел в ее яшмовые глаза, ища в них хотя бы намек на искушение, но увидел в них только озабоченность и опасения.

– Возможно, Владимир уходит от уплаты налогов или просто украл эту меланжу, чтобы пополнить кофры Дома Харконненов, – предположила Эмми, и взгляд ее стал жестким. – Но он все же твой брат. Если ты донесешь на него императору, то это навлечет катастрофу на твой Дом.

Абульурд подумал о других последствиях и застонал.

– Если барона посадят в тюрьму, то мне придется взять на себя управление всеми харконненовскими державами. Если мне снова отдадут Арракис, то надо будет либо вернуться туда, либо переселиться на Гьеди Первую. – С совершенно несчастным видом Абульурд отхлебнул еще вина. – Меня тошнит от той и другой перспективы, Эмми. Мне очень нравится жить здесь.

Эмми придвинулась к мужу и коснулась его руки. Она погладила его ладонь, а он поднял ее руку к губам и поцеловал ей пальцы.

– Итак, мы нашли приемлемое решение, – сказала она. – Мы знаем, где лежит пряность… так пусть она там и остается.