5
Измученная Шанталь работала как автомат, но знала, что она – единственная из жителей Вискоса, кто думает иначе. Она чувствовала на лице ласкающее прикосновение тяжелой и обольстительной руки Зла. «Может быть, у Добра и у Зла – одно и то же лицо. Все зависит лишь от того, когда встречаются они на пути каждого из нас». Хорошо сказано и, может быть, даже соответствует действительности, но сейчас ей было не до них – сейчас она хотела только спать.
Кончилось тем, что она ошиблась, отсчитывая сдачу одному из посетителей, что случалось с ней редко, она извинилась, но виноватой себя не почувствовала. Сохраняя бесстрастное достоинство, девушка дождалась, когда уйдут последние клиенты – по обыкновению, это были мэр и священник. Шанталь заперла кассу, надела свое дешевое тяжелое пальто и отправилась домой – так было уже много лет.
В третью ночь она предстала перед лицом Зла. А Зло на этот раз приняло обличье крайнего изнеможения и высоченной температуры – девушка почти теряла сознание, но при этом не могла забыться сном. Где-то за окном слышался неумолчный волчий вой. Порой Шанталь думала, что у нее начались галлюцинации: ей казалось, что зверь проник в ее комнату и говорит с ней на непонятном языке. В краткий миг просветления она захотела встать и пойти в церковь, попросить падре вызвать врача – ей плохо, очень плохо. Но когда она попыталась исполнить свое намерение, то поняла, что ноги ее не слушаются – стали точно ватные – и до церкви ей не дойти.
Если пойдет, то до церкви не дойдет.
Если же все-таки дойдет, ей придется ждать, пока падре проснется, оденется, отворит ей дверь, а тем временем ночной холод усилит ее жар до такой степени, что она скончается прямо там, перед тем местом, которое многие почитают священным.
«Что ж, – подумала Шанталь. – По крайней мере, не придется нести меня на кладбище: я умру на нем».
Всю ночь она металась в жару и полубреду, но, когда утренний свет проник в ее комнату, заметила, что температура снизилась примерно наполовину. Силы вернулись к ней, она попыталась было заснуть, но услышала такой знакомый гудок – это в Вискос приехал булочник, и, значит, пора готовить утренний кофе.
Никто не приказывал ей спуститься и купить хлеба: у нее ни перед кем не было обязательств и она могла лежать в кровати хоть целый день, потому что на работу ходила лишь по вечерам. Однако Шанталь чувствовала в себе какую-то перемену: чтобы окончательно не лишиться рассудка, ей необходимо ощутить окружающий ее мир. Она хотела увидеть людей, которые в этот час, как всегда, толкутся у маленького зеленого фургона, обменивая монетки на хлеб и радуясь тому, что начался новый день, а им есть чем заняться и есть что есть.
Она спустилась, поздоровалась, услышала: «У тебя усталый вид» и «Не случилось ли чего?». Все были приветливы и полны участия, готовы прийти на помощь, все были простодушны и безыскусно добры, а ее душа рвалась в клочья, обуреваемая страхом и сознанием своей власти, мечтами и жаждой приключений. Ей бы очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной, но она знала – стоит рассказать одному, как еще до полудня об этом будет знать весь город. Так что лучше уж поблагодарить за то, что беспокоятся о ее здоровье, и идти своей дорогой, пока не прояснится в голове.
– Нет, ничего, – отвечала она. – Волк выл всю ночь, не давал мне уснуть.
– А я не слышала никакого волка, – удивилась хозяйка гостиницы, тоже покупавшая хлеб.
– Уже несколько месяцев, как в округе не слышно волчьего воя, – согласилась с ней женщина, которая готовила местные блюда, продававшиеся в гостиничном магазинчике. – Охотники, похоже, извели всех до единого, а для нас это очень скверно, ведь волки – главная приманка для приезжих. И чем неуловимей зверь, тем больше азарт охотников. Они ведь обожают подобное бессмысленное состязание.
– При булочнике не надо бы говорить, что в округе больше нет волков, – сказала хозяйка Шанталь. – Узнают об этом – люди вовсе перестанут приезжать к нам в Вискос.
– Но я слышала волчий вой.
– Наверно, это был оборотень, – заметила жена мэра, которая терпеть не могла Шанталь, но была дамой хорошо воспитанной и умела скрывать свои чувства.
– Никаких оборотней не существует, – не без раздражения сказала хозяйка. – Обыкновенный волк, а сейчас его, наверно, уже застрелили.
Жена мэра, однако, не собиралась сдаваться:
– Существует или нет, но какой-то волк выл этой ночью. Вы заставляете Шанталь работать сверхурочно, она слишком устает, вот ей и мерещится всякое.
Шанталь, не вмешиваясь в их спор, купила хлеб и ушла.
«Бессмысленное состязание», – думала она, вспоминая слова одной из собеседниц. Да, вот такой и представляется им жизнь – бессмысленным состязанием. Шанталь еле-еле сдержалась, чтобы не выложить предложение, сделанное ей чужестранцем, – любопытно было бы посмотреть, как эти нищие духом, хорошо устроившиеся люди устроят иное состязание, в котором смысла будет больше. В обмен на преступление – десять слитков золота, способных обеспечить будущее их детей и внуков, вернуть былую славу Вискосу – с волками или без волков.
Однако девушка сдержалась. В ту минуту она решила, что расскажет эту историю сегодня же вечером, но – когда все соберутся в баре, чтобы никто не мог сказать потом, что, мол, не слышал или не понял. Может быть, они схватят чужестранца и потащат его прямиком в полицию, а ей, Шанталь, вручат ее слиток золота в виде вознаграждения за услуги, оказанные городу. А может быть, они просто не поверят, и тогда чужестранец покинет Вискос, уверясь, что все его жители – праведники. А ведь это не так.
Все они невежественны, наивны, все мыслят и чувствуют по шаблону. Все верят лишь в то, во что привыкли верить, – и ничему другому. Все боятся Бога. Все – и она в том числе – испытывают страх в тот миг, когда могут изменить свою судьбу. Что же касается истинной доброты, то ее, скорей всего, не существует вовсе – ни на земле, населенной трусливыми людьми, ни на небе, где обитает Господь Вседержитель, налево и направо сеющий страдания с единственной целью – сделать так, чтобы мы всю жизнь просили избавить нас от зла.
Температура упала; Шанталь не спала уже три ночи кряду, но, варя себе утренний кофе, чувствовала себя хорошо как никогда. Нет, она не единственная, кто испытывает страх. Быть может, она единственная, кто сознает свою трусость, ибо все прочие называют жизнь «бессмысленным состязанием», а присущий им страх принимают за благородство.
Конец ознакомительного фрагмента.