Глава 5
Тем вечером мы с Сидонией без сна лежали в кровати. Дония все еще терзалась от выговора, который учинила ей матриарх, узнав о скандале от гувернантки. У меня же из головы не выходили слова Сидонии обо мне.
– Все верно, – наконец прервала я молчание.
– В смысле?
– Я – Немезида дан Эмпиреан.
– Нет! – Дония отвернулась к окну.
Я уставилась на хрупкие крылья ее лопаток.
– Меня создали специально для вашей семьи. Не понимаю, о чем тут спорить?
– Ты – Немезида Эмпиреан. – Сидония села в постели, глядя на меня при свете звезд. – Вот и все.
– Не стоило из-за такой мелочи, как мое имя, затевать ссору с гувернанткой. Ты ведь знаешь, кто я на самом деле. Я не человек, я – дьяболик. То же самое случилось, когда ты хотела, чтобы священник меня благословил. Неужели ты до сих пор не поняла, что я – не такая, как ты?
– Но Немезида…
– Короче, больше так не поступай! – прикрикнула я на нее, неожиданно разозлившись. – Хватит дразнить меня всеми этими штуками, когда мы обе знаем, что я их никогда не получу! Я не буду благословлена. Меня не будут звать Немезидой Эмпиреан. Не стоило тебе учить меня читать или рассказывать, что во мне есть частицы звезд так же, как и в тебе… Ты задеваешь мою гордость, заставляя втискиваться в чужие рамки.
– Задеваю твою гордость? – со слезами на глазах повторила Дония. – Но я вовсе не хотела тебя унизить.
Унижение. Внезапно я поняла, как называется неприятное чувство, которое испытывала всякий раз, когда видела гелиосферу и вспоминала первую встречу со священником. Меня определенно унижала эта история. Я была унижена перед самой собой. Это чувство не имело никакого отношения к Сидонии, и мне не хотелось больше его испытывать.
– Я тебе не ровня, я – твой дьяболик и ничего больше. Никогда об этом не забывай.
– Прекрасно, Немезида дан Эмпиреан. – Ее губы задрожали. – Если ты – моя собственность, тогда изволь мне подчиниться и заткнись. Я буду спать.
С этими словами Дония отвернулась и, зарывшись лицом в подушку, глухо зарыдала.
Я слушала ее всхлипывания. За окном показался темный край газового гиганта, похожего на бездонную пропасть. Дония привязана ко мне. Она сильно огорчится, когда жульничество матриарха выплывет наружу. Из страха за мою жизнь Сидония наверняка прикажет мне не ехать вместо нее в Хризантему. Мои действия неизбежно причинят ей страдания.
И все же ее чувства ко мне значили куда меньше моих – к ней.
Тут-то, глядя в заооконную черноту, я осознала это противоречие. Прежде мне никогда не приходило в голову, как глубоко эгоистична преданность. Предполагалось, что по самой природе у меня не может быть ни эго, ни собственных нужд. Даже сейчас, хотя мне требовалось всего три часа сна, я покорно лежала на своей койке у постели Сидонии, только потому, что ей требовалось восемь, и она спала себе спокойно, зная, что я рядом.
Быть дьяболиком – значит не иметь никаких собственных интересов, кроме интересов хозяина.
И все же выходило, что у меня были эти самые собственные интересы. Как такое возможно, если я – ненастоящий человек? Чувство унижения и эгоизм не свойственны созданиям, подобным мне. Их просто не должно быть. Я заворочалась на своей койке. Наверное, лучше всего было бы выбросить все это из головы и просто слушать тихое дыхание Сидонии.
За дверью послышались шаги. Я насторожилась.
– Немезида, выйди ко мне.
Шепот был таким тихим, что Сидония не смогла бы его расслышать даже в бодрствующем состоянии. Я бесшумно соскользнула с койки, пересекла комнату и открыла дверь. Матриарх ждала, скрестив руки на груди.
– Пойдем.
Я беспрекословно последовала на ней.
Мы вошли в ее покои. Я еще никогда не бывала в кабинете матриарха и с удивлением рассматривала комнату, заставленную неуклюжими предметами. Зачем тут эта статуэтка обрюзгшего человека, грубо высеченная из камня? К чему матриарху подобная дрянь?
– Эта фигурка была сделана на Земле еще до появления первых земледельческих цивилизаций, – сказала матриарх, заметив мой взгляд. – Она бесценна.
– Неужели? Какая-то неумелая поделка. Скульптуры Донии куда лучше.
– У тебя действительно маловато понимания идеи ценности.
Она сняла крышку с железного ящика. Оттуда с жужжанием вылетел целый рой мелких, размером с ноготь, роботов. Пока я на них смотрела, они все как один выставили иглы.
– Сутера права, – продолжила матриарх, оглядывая меня. – Ты слишком крупна, чтобы сойти за человека. Нужно уменьшить объем твоих мускулов и обтесать кости, чем и займутся эти роботы.
Я покосилась на механизмы, вьющиеся вокруг, словно пчелы в саду. На их иглах отблескивал свет.
– Не многовато?
– Каждый введет препарат в определенную область твоего тела, чтобы инициировать процесс деструкции. Нам нужно тебя быстро уменьшить. Я сказала доктору Изарусу нан Эмпиреан, что роботы требуются моему мужу, поскольку он стал старомодно громоздким, и мне хочется придать его телу более привлекательные размеры. Доктор объяснил, что процедуру надо повторить несколько раз. Нам повезло, что у нас впереди целых три месяца. Они действительно необходимы. Теперь, каждую вторую ночь, после того как Сидония уснет, ты будешь являться ко мне на инъекции.
Я вздохнула. Не то чтобы мне было страшно, но сердце застучало быстрее. Адреналин.
– Наверное, будет больно.
– Точнее – мучительно больно. Я бы предложила тебе анестезию, но мы обе знаем, что это практически бессмысленно.
«Все ради Сидонии», – подумала я, разделась и раскинула руки, пообещав себе, что матриарх не услышит от меня ни единого стона.
– Начинайте.
Следующие несколько ночей мне снились целые тучи кусачих, безжалостно жалящих меня насекомых. Когда я просыпалась, руки были словно изжеваны и сведены судорогой, а лодыжки и бедра выглядели немного отекшими. Нелегко было скрыть мое недомогание от Донии. Я чувствовала себя опустошенной, а каждый раз, ходя в уборную, знала, что избавляюсь от молекул, бывших частью моих мускулов.
«Все это ради нее», – напоминала я себе, одергивая рукава, чтобы спрятать уродливые кровоподтеки на руках. Каждый шаг отдавался болью, кости были словно изрублены, но я старалась не подавать виду.
Вероятно, моя тающая на глазах сила делала меня более похожей на человека, но в то же время сильно усложнила занятия с гувернанткой. Сутера ню Эмпиреан уже пришла в себя от скандала, устроенного Сидонией, и с энтузиазмом взялась за наше обучение. В данный момент мы вышагивали особой походкой грандов, используя которую следовало приближаться к императору. Обычно выполнение физических упражнений не составляло для меня никакого труда, сейчас же я заметно ослабела. Но все равно научилась нужным движениям быстрее Донии, пусть и ненамного.
Затем мы перешли к утомительному заданию по освоению химических веществ. Это оказалось самым трудным для меня, поскольку я не ощущала на себе никакого расслабляющего эффекта и должна была просто подражать Донии, имитируя результат.
– Запомните, – с горящими глазами бубнила Сутера, покачиваясь в клубящихся парах, – расслабление без… чего?
– Без неряшливости, – невнятно пробормотала Дония.
– Смех без… чего?
– Без развязности.
– Никогда, вы слышите? Никогда не забывайте об умеренности, – повторяла Сутера, крутясь волчком в соответствии с ритмом, диктуемым ей неким химическим импульсом. – Наркомания – одна из самых непривлекательных черт. Вам потребуются роботы, чтобы вправить назад мозги, а все вокруг будут судачить о скандалезной девице из рода Эмпиреан.
Далеко не со всеми препаратами Сидонии удавалось справиться. Те, что наделяли ее энергией, провоцировали беспокойство и тревогу. Те, что вызывали эйфорию, делали ее безумной. Однажды мне даже пришлось потребовать от гувернантки завершить урок пораньше, чтобы я могла уложить Донию в постель.
Теперь, после уменьшающих процедур, тело Сидонии оказалось для меня чересчур тяжелым. Пришлось волочить ее по коридору, закинув одну руку себе на плечо. Дония всю дорогу расслабленно улыбалась мне. Все с той же улыбкой на губах она вытянулась на кровати, болтая всякую бессмыслицу, вроде: «Ты светишься изнутри».
– Нет, я не свечусь.
– Светишься, Немезида. Сияешь, словно звезда. Прекраснейшая из звезд, – она дотянулась до моей руки и погладила ее. – Ты как сверхновая.
– Это было бы очень опасно для тебя, – хмыкнула я, стягивая с нее обувь.
– В тебе – божественная искра. – Глаза Сидонии наполнились слезами, когда счастье сменилось меланхолией. – Как бы мне хотелось, чтобы ты в это поверила.
Я вздохнула. Все-таки Сидония – неисправимая мечтательница.
– Спи, Дония.
– Я тебя так сильно люблю, что иногда просто не могу этого вынести. Ты сама не понимаешь, до чего ты замечательная.
Она проговорила это с такой искренней грустью, что я невольно накрыла ладонью ее ладонь, испытав странную нежность, которая посещала меня редко и только по отношению к ней.
– Прошу тебя, ложись спать, – мягко попросила я.
– Ты действительно замечательная, Немезида. И я многое бы отдала, чтобы ты это поняла. А пока, похоже, это понимаю я одна. Все же хочу, чтобы ты знала.
Дония продолжала настаивать на своей более чем дикой идее о наличии у меня божественной искры. Я погладила ее по руке, с беспокойством поймав себя на том, что меня тоже волнует эта мысль. Хотя зачем дьяболику загробная жизнь? После смерти Сидонии вряд ли понадобится моя защита. Куда бы ни отправилась ее душа, мне там места нет.
– Ты несешь чепуху, – сказала я. – А теперь спи.
Дония погрузилась в сон, а я продолжала сидеть рядом, слушая ее дыхание и пытаясь избавиться от странного груза, навалившегося мне на грудь. У меня не было никаких иллюзий насчет себя, и все же так приятно, что хотя бы один человек на свете верит в эти благоглупости. Если бы я была менее дисциплинированна, могла бы даже притвориться, что тоже в них верю.