Дым на фоне звёзд. Сборник избранных произведений. Повесть «Помнить иначе…» (Валерий МИТ)

Я стою и курю на лестничной площадке между четвёртым и пятым этажами офисного здания. Стою, прислонившись спиной к стене, а передо мной, на стенке напротив, прямо на уровне глаз, висит круглая табличка – «Курение запрещено, штраф 10 000 рублей». С моей стороны это не знак протеста и не показатель глупости.

Мне просто сейчас всё равно.

Выходить на улицу далеко и от этого лень, окружающим мой дым мешать не может, он поднимается вверх, а там только мой офис и в нём крайний кабинет мой, а в остальных сейчас нет никого.

На штраф мне плевать, и я привык здесь курить с тех самых пор, когда никаких запретов не было.

К чему это я? Ах да… видимо, к тому, что в последнее время мне всё одинаково безразлично – везде и во всём я не вижу никакого смысла.

*

Этот, 2013 год выдался особенно трудным для моей строительной компании.

Не самое маленькое, но далеко не крупное предприятие – 35 постоянных работников, существует почти 9 лет, офис в центре Санкт-Петербурга и 3—5 строящихся объектов в зависимости от времени года.

В целом жить можно, но только не в этот год.

В этот год у меня оставался один строящийся объект в стадии завершения и масса выставленных заказчикам счетов за выполненную работу, по которым не удавалось получить ни копейки.

Один объект не мог обеспечить полноценного существования моей компании, а неплатежи от заказчиков делали ситуацию угрожающей. Учитывая, что при этом особых накоплений не было, ведь и предыдущие годы не были особенно жирными, оставался только один путь – медленно погружаться на дно, из последних сил пытаясь продержаться до подписания новых контрактов.

В такой ситуации хватаешься за любую возможность, какой бы сомнительной ни казалась она на первый взгляд. И иногда возможности возникают, словно высшим силам становится небезразлично моё существование.

В апреле так и случилось.

Когда дела стали выглядеть почти безнадёжно, заказчики, с которыми я сотрудничал уже не один год, предложили работу, и мне удалось заключить несколько выгодных контрактов.

Финансирование этих работ предполагалось только в июле, но под них я смог взять в банке кредит – сомнительное действие, но стало легче. Я решил, что хватит бесцельно курить на лестнице, вызвал из вынужденного отпуска своих сотрудников и стал пытаться улучшить ситуацию.

Поиск новых подрядов в течение следующих двух недель результатов не дал, и я уже начал думать, что снова придётся распускать людей по домам, но неожиданно появилась одна, маловажная, как мне тогда показалось, возможность, которую, тем не менее, нужно было проверить.

Позвонил Игорь Сотников, мой старый знакомый, с которым я не виделся девять лет, и предложил мне работу.

*

Я познакомился с этим человеком в 2003 году на реконструкции здания в центре Санкт-Петербурга.

Некогда жилой, ныне аварийный дом требовалось преобразовать в современную медицинскую клинику.

Игорь, немногим старше меня, был начальником этой стройки и представлял интересы заказчика, а я был простым исполнителем, обычным прорабом в подрядной организации.

Несмотря на разницу нашего положения, мы довольно близко сошлись, и не только по работе, что в принципе было неизбежно, но и в силу обычного душевного расположения. И хотя близкими друзьями мы так и не стали, нам было о чём поговорить.

Наши короткие разговоры в перерывах между делами для нас обоих были как отдушина, как глоток свежего воздуха в прокуренном помещении – прокуренном в прямом смысле слова – мы оба курили почти постоянно, и пили неизменный кофе эспрессо.

Начинаешь вспоминать – в голову лезут планёрки, как и когда монтировали конструкции, как заливали бетон, как вели отделочные работы, а о разговорах с Игорем помнятся только ощущения. Помню только, что было интересно и удивительно легко с этим человеком, а вот о чём говорили конкретно – не вспомнить, хоть убей, хотя одна тема в наших разговорах тогда точно присутствовала.

Мы оба собирались уволиться и открыть собственное дело – он своё, а я своё.

Та стройка длилась чуть больше года, и весной в 2004- м я закончил все работы по договору, подписал последние акты и уехал.

На этом наши пути с Игорем разошлись.

Некоторое время спустя я пытался возобновить с ним отношения – несколько раз звонил, хотел выяснить, где он и как, пробовал договориться о встрече, но общения не получалось. Мы, оказались с ним в разных измерениях и нас больше ничего не связывало.

Но жизнь шла своим чередом.

Я сделал всё, что запланировал. Уволился с прежнего места работы, открыл своё дело.

Моя строительная компания постепенно окрепла, её заметили, появился успешный опыт ведения дел, появилась история, а вместе с тем и достаточно стабильная работа.

Так, ни шатко, ни валко, но я и вместе со мной мой маленький бизнес добрались до 2013 года.

Всё это время я ничего об Игоре не знал, вспоминал о нём редко, возможно, что в дальнейшем уже и не вспомнил бы никогда.

Так бывает, прошлые события, не имея связи с настоящим, стираются из нашей памяти.

Но в этот раз такого не случилось; совершенно неожиданно, спустя девять лет, Игорь вновь напомнил о себе.

– Здравствуй, Володя, – услышал я голос в трубке.

Странно, но я сразу его узнал.

– Игорь, ты, что ли? – спросил его я.

– Я, а кто же ещё? – ответил он и тут же продолжил:

– Я, Володя, буду без предисловий, времени мало, но твой ответ мне требуется срочно. Твоей компании работа нужна?

– А кому, Игорь, она сейчас не нужна? – ответил я. – Все сидят на голодном пайке, работы в городе мало. Конечно, нужна, а что за работа?

– Не телефонный разговор, но тебе понравится, – сказал он. – Я на некоторое время уеду, в городе буду 12 мая, и если ты не занят в понедельник 13-го, можем встретиться в твоём офисе – всё покажу и расскажу.

Так мы договорились о встрече.

*

Странно, никогда не понять, как нами распоряжается судьба. Девять лет мы с Игорем не виделись, уже почти друг о друге забыли, и тут на тебе, новая встреча, да ещё в качестве деловых партнёров, да ещё в тот момент, когда я остро нуждался в работе. Удивительно и то, что не я его искал, что было бы вполне объяснимо, я часто обращаюсь к старым знакомым в поисках возможных подрядов, – искал он. И было непонятно, как он вышел на мою компанию, ведь мы с ним не общались, не виделись, по работе не пересекались.

Невольно задумаешься о превратностях судьбы и её тайных предназначениях.

*

– Владимир Михайлович, к вам Сотников Игорь Петрович, – сказала секретарь по внутренней связи.

– Пропустите, – ответил я. – И сделайте, пожалуйста, нам два эспрессо, – добавил я, вспомнив, что он, как и я, очень любил крепкий кофе.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошёл человек. Увидев его, я в первый момент растерялся, мелькнула мысль, что мой секретарь ошиблась, и вместо Игоря ко мне вошёл кто-то другой. Но человек решительно направился ко мне, протянул руку и сказал:

– Здравствуй, Володя, давненько не виделись, дай бог памяти, 9 лет прошло.

– Здравствуй, Игорь, рад тебя видеть, – ответил я, глядя на него. – А ты сильно изменился, не сразу тебя узнал.

– Что поделаешь, – сказал он, – всё меняется, и мы не становимся с годами моложе.

Сильно изменился, сказал я, но эти два слова совершенно не объясняли то, что я при этом чувствовал. Я смотрел на него и пытался найти хоть что-то в его облике из того, что помнилось мне. Не найдя ничего, я всё больше укреплялся в уверенности, что стоящий передо мной человек совершенно мне незнаком.

Он стал намного толще, правда, это вовсе не показатель, я и сам не стал с годами стройнее. Он показался мне ниже ростом. Аккуратная бородка на его лице не могла скрыть черты, отличные от тех, что запомнились мне. Были и другие, невыразимые словами признаки, делающие его совершенно чужим, незнакомым мне человеком.

Игорь не просто изменился за девять прошедших лет, он изменился до неузнаваемости.

Но что есть, то есть, я и сам, возможно, в его глазах выглядел не так, как он меня помнил.

Пауза затянулась, неловкое молчание повисло в воздухе.

Выручила нас мой секретарь. С подносом в руках она вошла в кабинет.

– Ваш кофе, Владимир Михайлович, – сказала она, ставя поднос на стол между нами. – Что-нибудь ещё?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Проследите только, чтобы нас никто не беспокоил.

– Хорошо, – сказала она и вышла из кабинета.

– Присаживайся, Игорь, может быть, по кофейку? – сказал я.

– Спасибо, Володя, – ответил он, – но я как-то кофе не очень, да и сердечко пошаливает в последнее время.

– Чай, коньяк, виски? – снова спросил я, в надежде хоть как-то разрядить обстановку.

– Да нет же, спасибо, ничего не нужно, – несколько раздражённо ответил он. – И если честно, я очень спешу, поэтому, если ты не возражаешь, давай перейдём сразу к делу.

– Давай, Игорь, – ответил я, – дел много, а времени всегда мало, будем тратить его на главное.

И мы погрузились в дела, потратив на переговоры около часа.

Игорь принёс целый пакет заказов – три достаточно крупных объекта. Условия, предлагаемые им, выглядели не слишком выгодными, но вполне приемлемыми, объёмы работ были более чем внушительные, а перспективы развития отношений, приводили к новым, ещё большим объёмам. Финансирование этих работ было уже открыто, средства зарезервированы, оставалось выиграть тендер, который, по словам Игоря, был просто формальностью – он, как оказалось, был ответственным представителем заказчика, и его решение являлось гарантией успеха процентов на девяносто.

Для себя Игорь уже изучил возможных претендентов и, как ни странно, остановил свой выбор на мне.

Официально тендер должен был состояться через пятнадцать дней. Но независимо от этого уже сейчас было ясно, что, если просчитанная мной стоимость работ совпадёт с предполагаемыми затратами и я не сделаю при этом какой-нибудь глупости, с очень большой вероятностью я смогу получить эту работу.

Такое вот маленькое чудо – в самый подходящий момент появляется, как чёрт из табакерки, человек, называет себя Игорем Сотниковым, которым на первый взгляд не является, и предлагает работу, способную решить все финансовые проблемы моей компании.

Хотелось бы верить, но верилось с трудом.

Так почти никогда не бывает. Хотя… лично я уже давно перестал удивляться чему бы то ни было – бывает всякое. И потом, если уж подворачивается такая работа, то глупо давать волю сомнениям, нужно, во что бы то ни стало, её получить.

Для этого я должен был подготовить коммерческое предложение.

На всё про всё у меня было пять дней.

Срок небольшой, учитывая объёмы работ, но я знал, что мы справимся.

– Ну вот, примерно такие перспективы, Володя, – подвёл он итог. – Жду тебя через пять дней с ответным визитом у себя. Будем подгонять твоё коммерческое предложение под нужные мне параметры, – и он рассмеялся.

Мы попрощались.

Игорь ушёл довольный, а я в некоторой растерянности остался. Выпил за два глотка из обеих кружек кофе, давно остывший на моём столе. Попытался понять причины своего смутного беспокойства, появившегося после визита Игоря.

С ходу с этим разобраться не удалось, беспокойство осталось.

Взял чертежи, которые принёс Игорь, и пошёл в кабинет Антона, начальника производственно-технического отдела.

– Ну как переговоры? – спросил меня Антон.

– Переговоры нормально, даже более чем. Предложение приемлемое, объёмы приличные, и если срастётся всё, о чём он говорит, мы будем обеспечены работой на несколько лет, – ответил я.

И я рассказал ему, как прошла встреча.

Мы просмотрели чертежи и сделали прикидочный расчёт. Стоимость работ получилась внушительная.

– Неплохо, – сказал Антон, – выглядит очень заманчиво, крупнее заказа у нас ещё не было, но как-то уж слишком гладко. Ты что, с ним близко знаком?

– Не сказать, что близко, – ответил я. – Когда-то были хорошими знакомыми, но не виделись уже девять лет. Про нашу компанию он, наверное, выяснил всё, что мог, тут никакой тайны нет, но лично с ним мы никаких совместных проектов не делали.

– Тогда всё это ещё более странно, – сказал начальник ПТО. – Выглядит совершенно нереально. Крупная работа, которую он отдаёт неизвестной организации. Пусть даже он когда-то хорошо знал владельца, но риск, на мой взгляд, очень большой. Допустим, он угадал, мы люди порядочные, но он-то этого не знает и в тебе не может быть полностью уверен, ведь девять лет прошло, бывает, обстоятельства за полгода так человека меняют, что его и не узнать.

От его последних слов – обстоятельства… не узнать… – я вспомнил о своём беспокойстве.

Антон же, ничего не заметив, продолжал:

– И тут два варианта: либо он идиот и ничего не боится, либо что-то недоговаривает.

– Действительно, нестыковок много и выглядит странно, – ответил я. – Но мы ведь пока ничего не знаем о причинах, по которым он так действует. Возможно, всё просто – его бизнес расширяется, те, с кем он работает, не справляются с увеличившимися объёмами, и ему нужны новые исполнители. К тому же он совсем не похож на идиота. Вполне возможно, что он действительно ничего не боится, может быть, он представляет интересы людей, которых по определению бояться должны такие, как мы.

Но что мы, в конце концов, теряем? Двигаемся дальше, готовим предложение, разбираемся с условиями заключения контракта. До подписания договора опасаться нам нечего, а там поглядим. Как бы там ни было, нужно пытаться получить эту работу, и если всё будет благополучно, она станет отличной возможностью поправить наши дела.

Я передал ему все необходимые данные для расчётов и обозначил задачу.

Вернулся в свой кабинет, сел за стол и попытался ещё раз прокрутить в голове нашу встречу с Игорем. Странный получился разговор, думал я, слишком заманчивое и оттого почти нереальное предложение, но беспокоило меня, в конечном счёте, не это – каких только предложений не выслушивал я за последние девять лет, и я давно отношусь к таким вещам философски – просто ещё одна, потенциальная, нереализованная пока возможность. Не сумею её реализовать – будет, немного жаль, но с этим ничего не поделаешь.

В процессе переговоров, участия в тендере, заключения контракта вполне может оказаться, что моя компания недостаточно готова, и тогда я не смогу получить эту работу, или, разгадав подвох, скрывающийся в этом заманчивом предложении, я сам не стану за неё браться. Так бывает в девяноста пяти случаях из ста, и я к этому давно привык, но загадывать наперёд – дело неблагодарное, и я этого не люблю, что будет, то и будет.

Эту работу мы расценим, думал я, необходимые бумаги для разговора с Игорем подготовим, но вот что он сам за человек, пока неясно. Почему я его не узнаю? Почему, встретившись через столько лет, он намеренно, ссылаясь на нехватку времени, уходит от частных разговоров? Ведь нам есть что вспомнить, мы были достаточно близки.

Допустим, торопится человек, но хотя бы пару фраз так, ни о чём, просто чтобы возобновить отношения…

Вопросы, вопросы, а ответов пока нет. Но найти эти ответы придётся, иначе деловые отношения с Игорем могут и не состояться.

Любые недомолвки вызывают непонимание, оно, в свою очередь, вызывает подозрительность, а заканчивается всё недоверием, а вот с ним уже работать нельзя.

*

Все ушли, и я остался в конторе один. Мысли о предстоящей работе не шли у меня из головы, и мне хотелось ещё раз всё хорошенько обдумать.

В нашем офисе вечером становится удивительно тихо.

Какое-то время ещё раздаются звонки – назойливые продавцы пытаются предложить свой товар, но мой секретарь ушла, а я не снимаю трубку городского телефона. В конце концов, в течение часа, затихают и они. Дальше уже ничто не тревожит мою тишину и одиночество.

*

Все, или почти все люди, окружающие меня, закончив свой рабочий день, стараются скорее забыть о делах, вернуться домой к своим семьям или раствориться в городской суете. А я часто уезжаю с работы последним, мои сотрудники это знают, принимают как должное, давно к этому привыкли. Что они при этом думают – для меня неважно, но они задают мне вопросы перед тем, как сказать до свидания.

– Остаётесь, Владимир Михайлович? – спрашивают рядовые сотрудники.

– Сегодня в две смены? – или: – Остаёшься в ночное? – или ещё какую-то ерунду спрашивает Антон, мой начальник ПТО, почти товарищ, моя правая рука.

И я приготовил для них объяснения.

Чаще всего я говорю, что пережидаю пробки. Действительно, глупо париться в машине два часа, если немногим позже можно доехать за сорок минут.

Но это не единственная причина, и таких причин, если разобраться, много.

Бывает, и нередко, задерживает работа: не люблю, когда дела остаются незавершёнными, но здесь вообще не требуются объяснения.

Иногда, ещё реже, я говорю, и это тоже правда, что я подстраиваюсь под график жены, ведь она возвращается домой поздно – работа два через два, до 22.00, и вечером дома в такие дни никого нет, кроме собаки.

Дети выросли, у них свои дела, и я им, по большому счёту, не нужен, или, вернее, не совсем так, им больше не требуется моё постоянное присутствие.

Все эти объяснения-причины – это версии для общего пользования. Есть и другие, и о них я стараюсь не распространяться, хотя и тут никакой тайны нет. Например, одна из них – я просто люблю быть один, а вот на вопрос, почему мне это нравится, стараюсь не отвечать даже себе.

*

Так вот, я остался один.

Странно, вроде бы и день был напряжённый, но усталости я не чувствовал, настроение было приподнятым, хотя и для этого причин вроде бы быть не должно.

Я стоял у окна. Мысли о предстоящей работе мелькнули и ушли на второй план, я просто стоял и смотрел на свой город. Отсюда, с верхнего этажа, открывался замечательный вид.

Удивительное дело, думал я, мансардный этаж – аренда офисных помещений дешевле, а вид из окна такой, что никаких денег не жалко.

Я смотрел в окно.

Внизу текла речка Карповка, пересекая в некотором отдалении Каменноостровский проспект. За Карповкой, пока хватало глаз, до самого горизонта раскинулся старый город. Улицы, проспекты, скверы, крыши домов, тянущиеся до самого края Петроградской стороны, до самой Невы, а после Невы ещё дальше.

Там, за крышами домов, в глубине Петроградской есть место, где я родился. В одном из сотен домов, в маленькой коммуналке я жил, когда был совсем маленьким. Я не часто вспоминаю об этом, но это очень тёплые воспоминания, возможно, лучшие, что у меня есть.

Окно открывать не стоит.

Не люблю впускать сюда звуки. Пока оно закрыто, здесь, в офисе, за двойными стеклопакетами, ничто не мешает безмолвному разговору с городом. Я смотрел на него, и мне становилось спокойно и очень легко на душе, мне казалось, что здесь, на Петроградской стороне, со мной не может случиться ничего плохого, мой город поможет мне. Я верил, что здесь для меня ничего не потеряно.

Бывало, мне приходилось уезжать, но я всегда возвращался. Странным, удивительным образом, без видимого участия с моей стороны. Круг за кругом, виток за витком незримой, неведомой мне спирали.

В пути, возвращаясь назад, я менялся.

Где-то там, далеко в прошлом, остался маленький мальчик, восторженно глядящий на мир, наивный, многое чувствующий, не понимающий ничего из происходящего вокруг.

Всё потерялось, и я стал другим.

Изменилось моё отношение к людям, к жизни, бурлящей, или вяло текущей вокруг, к миру, окружающему меня; каждый виток – новое изменение. Теперь я, наверное, стал мудрее, могу понимать и принимать обстоятельства. Я стал циничен, научился не видеть вещи, не важные для меня, научился не чувствовать. Сейчас, на последнем витке этой своей спирали, я, по сути, всегда один…

Я вздрогнул…

Звонок сотового телефона вывел меня из моей задумчивости. Мысли промчались и осели глубоко на дне моей памяти.

Звонила жена, значит, уже поздно, больше десяти вечера, и она вернулась с работы.

Я ответил, что пока в офисе, но скоро буду выезжать, выключил телефон и вновь посмотрел в окно.

А ведь всё верно, снова подумал я, миллионы людей вокруг, а я как в пустыне – один, но самое ужасное то, что мне это нравится. Моральный урод – ни чувств, ни эмоций.

Но что есть, то есть, и глупо обманывать себя, тем более что это почти не беспокоит. Лишь иногда, в редкие дни, мне кажется, что я упускаю в жизни что-то самое главное, то, ради чего и происходит всё вокруг. В такие дни теряется смысл того, что я делаю, и мне становится страшно.

Я стоял у окна, смотрел на свой город, а он смотрел на меня.

Мы оба стали значительно старше, ведь с нашей первой с ним встречи прошло 49 лет. Для меня это много, а для него – мгновение. Что значат для такого города несколько десятков лет? Он, в отличие от меня, по-прежнему прекрасен и молод, а я перед ним – немолодой уже человек, неглупый, как думают многие, – всё тот же мальчишка, смутно понимающий происходящее вокруг.

Для нас с моим городом в этом отношении ничего не изменилось.

*

Приёмная, милая девушка секретарь угощает меня моим любимым эспрессо.

– Вера, пригласите Владимира Михайловича, пожалуйста, – раздалось из динамика громкой связи.

– Владимир Михайлович, Игорь Петрович вас ждёт, – продублировала динамик Вера.

Игорь встретил меня в огромном кабинете, развалившись в шикарном большом кресле за огромным письменным столом из натурального дерева.

Отделка кабинета тоже соответствовала общему впечатлению роскоши.

– Присаживайся, Володя, – предложил он, слегка приподнимаясь и указывая на кресло для посетителей.

– Впечатляет, – сказал я, усаживаясь в кресло и окидывая взглядом кабинет. – Неподготовленного человека такой роскошью можно привести в лёгкое замешательство. Сразу хочется стать более покладистым.

– На то и расчёт, – ответил Игорь, ухмыляясь, – но тебя, я вижу, этим не смутить – ещё один плюс в твою пользу.

– Меня вообще трудно смутить, – ответил я, – но такой кабинет говорит о многом. Например, теперь твои предложения выглядят более убедительно. Хочется верить в благоприятный исход.

– Что касается работы, которую я предлагаю, – сказал он жёстко, – то это благодаря связям, которые сохранились с прежних времён. На это же, Володя, – Игорь обвёл рукой кабинет, – не очень обращай внимание, всё это, можно сказать, осталось в прошлом. Сегодня ситуация, да и моё положение, несколько хуже. Знаешь, как это бывает: работают люди вместе, доверяют друг другу, но проходит время – и кто-то из них начинает считать, что достоин большего, недовольство растёт, взаимодействия больше нет, а бизнес от этого страдает. Страдает, страдает, а потом умирает. Остаётся только красивая оболочка.

И Игорь вновь обвёл рукой кабинет.

– Да и то не всегда, у меня вот осталась. Ну как, знакомая ситуация? По глазам вижу, что знакомая, – не дав мне слова сказать, добавил он.

– Ладно, Володя, не слушай мой бред, давай перейдём ближе к делу, – продолжил Игорь. – Принёс коммерческое предложение?

Я достал из портфеля довольно увесистую папку бумаг в красивой глянцевой обложке, на которой красовался логотип моей компании, и положил её на стол перед ним.

– Похоже, ты неплохо подготовился, – сказал Игорь – Сразу чувствуется серьёзный подход. Что здесь? Расскажи в двух словах, где основное, детали я изучу потом, сейчас, чтобы зря не тратить твоё и моё время, пробежимся по главным позициям.

Я, Антон и его инженеры из ПТО действительно неплохо подготовились. В папке, что я отдал Игорю, было не только коммерческое предложение, там были 138 смет на 54 вида работ на сумму 589 миллионов рублей. Сделали мы все свои расчёты за неполных, четыре дня, очень уж мне хотелось встретиться с Игорем до конца этой недели, не хотелось уходить на выходные, не увидев его реакции.

Взяв у Игоря папку обратно, я начал свои объяснения…

– Таким образом, – продолжал я, – мы просчитали практически всё. Некоторые конструктивные нестыковки, а их перечень на страницах 245—247, потребуют дополнительных проектных решений и могут увеличить стоимость на 5—7%. Но их можно компенсировать, облегчив несущий каркас и несколько упростив пирог кровли, возможности для этого есть, мы проверили. Конечно, всё это придётся согласовывать с генеральным проектировщиком, но мне кажется, что эти вопросы не слишком принципиальные и проектировщики должны согласиться, – закончил я.

Игорь, смотрел на меня и улыбался. Я терялся в догадках, не понимая, что может означать эта его улыбка.

– Не думал я, – наконец сказал он, видя моё замешательство, – что такое ещё бывает. Порадовал, и я это, Володя, говорю совершенно искренне. Когда я выбирал строительную компанию под эту работу, я изучил историю многих фирм – что строили, что могут, а что не могут, но кроме этого я просматривал фамилии учредителей. Когда я увидел твою, то сразу вспомнил 2003 год и то, как ты умеешь работать. Это стало для меня решающим, и похоже, что я не ошибся. Таких подробных расчётов, объясняющих практически всё, я не встречал уже очень давно. Сейчас так почти никто не делает. Сейчас, не вникая в проект, берут укрупнённые расценки на квадратный метр, умножают их на площадь, а потом умножают ещё на два, чтобы было куда опускаться. Приносят на одном листе крупно пропечатанную конечную, совершенно несуразную цифру, а откуда она взялась, даже объяснить не могут. Когда я им об этом говорю, они меня даже не понимают, твердят только, как умалишённые: можем опуститься не более чем на 20%.

– У тебя же всё чётко и ясно, даже добавить нечего, – продолжил он. – Считай, что контракт у тебя в кармане. Мои сметчики, безусловно, всё перепроверят, и по сумме

нужно будет договариваться. Я, честно говоря, рассчитывал, что конечная цифра будет не более 540, но я думаю, что всегда есть возможность подвинуться – проверьте со своей стороны тоже. Если же вписаться не сможем, попробуем изменить конструктив, тем более что ты сам накопал в нём кучу нестыковок. Сможете быстро исправить?

– К понедельнику, Игорь, всё ещё раз перепроверим и попытаемся опуститься до нужной цифры, – ответил я.

– Можете готовить договор, болванку к договору и перечень необходимых документов для тендера я сейчас скину на твою почту, – сказал Игорь, включил громкую связь и дал распоряжение секретарю.

– Тендер состоится через десять дней, – продолжал он. – Формальность, как я и говорил, но правила необходимо соблюдать. По поводу этой работы и о наших разговорах – никому ни слова, выходим на финишную прямую, и незачем обострять ситуацию.

Игорь встал и, видимо, решив, что разговоров хватит, закончил: – Пока больше ничего, остальное после…

Встал и я.

– И ещё…, – неожиданно, будто вспомнив, добавил он. – За мой визит извини, я тогда был несколько сдержан в общении, но и ты должен меня понять: слишком уж многое случилось со мной за эти годы, я больше никому не доверяю. Вот разве что тебе… почему-то хочется верить. Последнее время, Володя, даже поговорить не с кем, всем от меня нужны или услуги, или деньги. Сплошные дела, никаких человеческих отношений…. А дела закончили, рассчитались – и разбегаемся кто куда. Тоска… особенно после того, как… да что там…

Игорь замолчал на несколько мгновений, пытаясь справиться со своими эмоциями.

– Извини, очень давно нормально не разговаривал, – добавил он. – Нужно выговориться. Пятница, конец дня, может, закончим с делами и где-нибудь по рюмашке?

Отказать я ему не мог, как можно отказать потенциальному заказчику, а если честно, то и не хотел: он снова стал похож на человека, которого я когда-то хорошо знал, того Игоря из 2003 года.

*

Мы оказались в маленьком уютном баре, от офиса Игоря до него было рукой подать.

Обычный бар, ничего примечательного – пять столов, телевизор, симпатичная девушка-бармен, тихая ненавязчивая музыка, из посетителей, кроме нас, никого.

После нескольких рюмок коньяка, выпитых подряд, Игорь расслабился, взгляд его потеплел, то, что его сковывало – отпустило.

Я не мог его в этом поддержать, да он и не настаивал, уже тогда, в 2003-м, я не пил алкоголь, и он это знал. Я сидел напротив него с чашкой кофе и внимательно слушал

всё, что он говорил, вставляя редкие реплики. Игорю действительно нужно было выговориться, а мне было интересно его послушать.

– Помнишь, как всё было на той стройке? – продолжал он. – Работа по 12 часов, масса параллельных процессов, противоречия и нестыковки проекта, брак исполнителей, там же был муравейник – одиннадцать подрядных организаций. Все толкутся, мешают друг другу. Одни залили плиты перекрытий, другие половину труб не заложили. Выполнили отделку, потом начинают бить штробы – забыли проложить кабели к операционным, полный бардак. Только с тобой мне было работать относительно легко, да и то…. Помнишь, что вы там натворили с конструкциями атриума? Перепад высот по коньку до 50 мм, да и створ не идеальный.

– Фермы атриума, Игорь, на заводе выполнили не в размер, – начал оправдываться я. – Отправлять назад – это месяц времени, срыв сроков, а нужно было как можно скорее тепловой контур закрывать. Мы на площадке выправили, что могли, но перепад по конструкциям полностью убрать не удалось; но там же поверх ферм ставился алюминиевый каркас остекления, вот он уже встал идеально, ни перепадов, ни отклонений, все чётко по проекту.

– Да помню я, – ответил он, – так, маленькая ложка дёгтя, но на ушах постоять пришлось, попробуй объяснить всё это твердолобому начальству. Они приезжают шашкой махать – отклонения от норм, немедленно переделать, а разумные доводы в расчёт не идут, ведь тогда придётся принимать собственное ответственное решение.

– Ладно, проехали, – продолжил он, – а вот только давно тебя хотел спросить, кто эту бучу тогда затеял? Ведь про эти отклонения до определённого момента никто не

знал, а после остекления никто и не узнал бы никогда. Сам-то ты вряд ли стал бы так подставляться…

– Работал тогда в нашей конторе один технадзор, – ответил я. – Заметил…. Я пытался ему объяснить, что всё уже продумано, что будет скандал, что на несущую способность не влияет, что всё равно получится так, как я говорю, и это оптимальный вариант…. Он ни в какую, боялся ответственности. В результате внеочередная планёрка, мне выговор, две недели остановки работ до принятия решения. Несколько организаций все две недели его принимали. В результате решение – делать так, как я говорил с самого начала.

– Специфика большой конторы, – продолжил я. – Вместо решения передают по цепочке вверх или вниз, в зависимости от обстоятельств, а там тоже некому принимать решения – либо из-за недостатка квалификации, либо из-за недостатка желания. Проблема уходит на второй, а иногда и на третий круг, подключаются новые и новые люди, всё искажается, и результат непредсказуем. Поэтому я и ушёл тогда из конторы и открыл собственное дело.

– Я сделал примерно то же самое и примерно по тем же причинам, – ответил Игорь, – только на полгода позже. Закончил все пусконаладочные работы по оборудованию, ввёл эту клинику в эксплуатацию, сдал дела и уволился.

– Хорошее было время, – продолжил он. – Впереди открывались громадные перспективы, я был уверен в своих силах, знал, как надо и как не надо работать, казалось,

что можно весь мир перевернуть.

– Знакомое чувство, – ответил я, – только у меня это было во второй раз, первый опыт получился не самым удачным, поэтому никаких иллюзий не было, к будущим переменам я относился спокойно, считая, что просто для этого время пришло.

– А я тогда вообще ни к чему не мог спокойно относиться, – сказал Игорь, – во всём видел крайности. Белое было слишком белым, а чёрное – чернее некуда, наверное, потому, что встретил её. Помнишь Машу? Она была представителем поставщика медицинского оборудования. Первая партия пришла ещё при тебе.

– Нет, – ответил я, – не пересекались.

– А мы вот пересеклись, – сказал он. – Да так, что у меня башню напрочь снесло. Я раньше даже представить не мог, что такое бывает.

И Игорь достал фотографию.

Я посмотрел на этот плоский цветной кусочек картона, который не мог передать ничего, кроме изображения: на нём, на фоне какого-то развесистого дерева, стояла женщина лет 30 в полный рост. Она была в полупрозрачной накидке из шёлка, под накидкой, кроме купальника, ничего не было.

Стройные ноги, хорошая фигура, под купальником угадывалась красивая грудь, довольно короткая стрижка, миловидное лицо, губы изгибались в чуть заметной улыбке, а в больших глазах читалась лёгкая ирония.

Приятная женщина, на первый взгляд не красавица, но чем-то притягивала к себе.

– Снимок из Турции, всегда ношу его с собой, – объяснил Игорь. – Вроде бы и расстались уже давно, а всё никак не успокоиться. Смотрю на эту фотографию, вспоминаю, как всё у нас было – целых два года счастья, – становится легче. Каких бы женщин ни встречал после неё, ничего не чувствую. В сравнении с ней всё становится серым и унылым, руки опускаются, ничего не радует.

– Ну, если так, – сказал я, – нужно же что-то делать. Встретиться с ней, поговорить, как-то исправить всё. Она замужем, у неё кто-то есть?

– Эх, Володя, если бы всё было так просто, – ответил он. – Исправить ничего нельзя. Что тут можно исправить, если она меня не любит? А встретиться с ней… мы в принципе и не расставались, она была и до сих пор есть третий учредитель в нашей компании, правда, последнее время мы с ней видимся редко, это тяжело для обоих, благо возможность для этого есть, совместных проектов у нас не осталось.

– Что-то я не пойму, – сказал я. – Слишком у вас всё запутано.

– Да что тут непонятного, Володя, – ответил он. – Всё предельно просто, почти классический случай…

Рассказ Игоря

После того как ты свернулся и уехал, остались пусконаладочные работы: газовая котельная, системы отопления, вентиляция, электрика, автоматика и, наконец, медицинское оборудование, поставками, монтажом и пуско-наладкой которого занималась Маша.

Оборудование дорогое, не всё билось по номенклатуре. Как обычно, при отгрузке кое-что перепутали, сроки сдачи объекта могли сорваться, а это, сам понимаешь, и штрафные санкции, и рейтинг. Но Маша выполнила всё просто блестяще, нашла варианты замены, всё согласовала, организовала доставку, ускорила работы по монтажу и пуско-наладке, в результате у нас даже остался некоторый запас по времени.

Она прекрасно умеет работать. Как ураган, сплошное движение, десятки разных вопросов решает на одном дыхании и увязывает их между собой. Просто чудо, а не женщина.

Тогда нам приходилось с Машей плотно взаимодействовать. Я предоставлял ей фронт работ и контролировал готовность смежников – электрика, водопровод и другие сети.

За работой мы много разговаривали, и нам было интересно друг с другом.

Маша мне очень нравилась, я ей, видимо, тоже и она, как и я, в тот момент была одна.

Ты же, наверное, помнишь, мне было тогда уже 42, но женат я никогда не был. Короче говоря, достаточно зрелый, в чём-то уже перезрелый мужчина, а влюбился, как мальчишка, до умопомрачения.

Тогда я не понимал, не хотел понимать, да и не смог бы понять, что Маша меня не любит. Ей было хорошо со мной, возможно, моя страсть её привлекала, возможно, она думала о серьёзных отношениях, в её возрасте любая нормальная незамужняя женщина об этом думает. Возможно, мы ещё долго могли бы оставаться с ней вместе и быть при этом относительно счастливы, но я сам всё испортил.

В тот момент для меня всё смешалось – работа, любовь, радужные перспективы. Дальше своё новое дело, я и Машу в это втянул, вместо того чтобы просто на ней жениться, пока была такая возможность.

Но тогда я об этом не думал, а она не настаивала. Тогда, как и всегда, на первом месте у меня стояла работа. А после того как я открыл своё дело, работа заполнила собой всё.

Мне казалось в тот момент правильным, что мы с Машей всё время вместе. Я радовался, что всё у нас общее и дома, и на работе. Мне казалось, что это сближает нас ещё сильней.

Да, в сущности, так и было, мы оба любили работать, оба были трудоголики….

Кроме меня и Маши учредителем был ещё один человек, он имел хорошие связи и гарантировал пакет заказов на год вперёд. Рассказывать о нём не хочется, но надо признать, что он выполнил то, что обещал.

Первые два года мы без работы не сидели, и её было столько, сколько мы могли осилить. Сил было много, в сутках 24 часа, и почти всё это время мы были там – в работе, мы были частью этой работы – я и Маша, днём и ночью вместе.

Завтракаем – строим планы на день, приходим в офис – реализуем планы, в обед обмениваемся результатами работы, наступает ужин – подводим итоги дня, секс, и после него строим планы на будущее, не своё – своего дела, своей конторы, и так очень и очень долго, до тех пор, пока эта работа была. А вот когда её не стало, мы оба увидели, что нас больше ничего и не связывает. И если для меня это трагедия, ведь я Машу любил, то для неё – неприятность, да и то только потому, что от прошлого избавиться оказалось непросто. Мы были партнёрами по бизнесу и просто расстаться, сказав друг другу прощай, не могли. Но и оставить наши отношения без изменений было уже невозможно.

Всё произошло не мгновенно. Период нашего отчуждения длился где-то полгода. И опять я упустил свою возможность.

Если бы я всё понял сразу и сразу, как только почувствовал, что в наших отношениях пробежал холодок, не дожидаясь момента, когда мы станем ненавистны друг другу, предложил ей руку и сердце…

Но нет, я был занят другим, нужно было спасать нашу фирму, и я на долгое время выпал из повседневной жизни. Ни о чём, кроме производственных вопросов, не думал, сутками пропадал в конторе, уезжал в командировки, пытаясь расширить бизнес за счёт регионов, и на время просто забыл о своей любви. Я и о Маше вспоминал не часто, мне казалось, что сначала нужно решить глобальные вопросы, а личное может немного подождать.

Тогда, в 2006 году, наш бизнес был на грани разорения, наш третий учредитель нас предал – использовав все наши наработки, открыл собственную компанию. Все заказчики работали непосредственно с ним, ведь это был его административный ресурс, и он увёл их с собой.

Он был по-прежнему обеспечен подрядами, мы же остались без работы.

Правда, дела у него пошли не очень хорошо, это в теории всё просто, но нужно всё-таки иметь опыт для ведения таких дел, да и способности лишними не бывают. Ни того ни другого в нужных количествах у него не было, и последний кризис добил его окончательно.

Мне от этого легче не стало, морального удовлетворения не принесло, я воспринял это равнодушно – к тому времени меня уже ничто не радовало. С Машей мы на тот момент уже расстались, прошлые производственные вопросы я решил, амбиции растерял и по сути ни к чему не стремился.

Полная апатия, хотя, если рассуждать логически, я должен был ненавидеть этого человека. Пусть косвенно, но именно он разрушил моё счастье. Его элементарная жадность погубила мою любовь и чуть не погубила дело, которому я посвятил свою жизнь.

Спасти удалось немного: трёхэтажное офисное здание – ты видел, кое-что из автомобильного парка, некоторое оборудование. Остальное пошло с молотка в погашение долгов. На счету тоже ничего не осталось. Начинать пришлось с нуля, ниже, чем с нуля – с минуса.

Поначалу вообще ничего не получалось, и я уже готов был смириться с неизбежностью. Работы нет, людей нет, и никаких перспектив в ближайшем будущем.

Но случилось чудо, мои поездки по регионам даром не прошли, меня запомнили, пригласили участвовать в тендере. Я, ужавшись в цене до минимума, сумел его выиграть.

Фирма выполнила работу достойно и получила новый подряд. Дальше пошло как по накатанной колее, конечно, не так, как раньше, скорее, как у многих, с переменным успехом, но контора выжила.

Впору было радоваться, тем более что динамика развития прослеживалась, ко мне стали обращаться наши прежние заказчики, и в недалёком будущем они могли вернуться все.

Вот только мне уже было всё равно. Я установил для себя необходимый минимум объёмов работ, такой, чтобы просто жить спокойно, а от остального стал отказываться.

Работа, которую я предложил тебе, для меня тоже лишняя, только отказываться от неё нельзя, можно потерять очень важные связи.

Поэтому заключай контракт, действуй – если пройдёт всё гладко, то я завалю тебя подрядами.

*

Мы посидели ещё немного молча.

Добавить к своему рассказу Игорь ничего не хотел.

Я тоже молчал; после такого рассказа, что бы я ни сказал, всё прозвучало бы настолько неуместно, что не стоило и рта открывать.

Мы рассчитались и вышли из бара. Я поймал Игорю такси.

– Жду тебя с исправленным предложением, – сказал он, садясь в такси. – Точнее по времени определимся в понедельник, секретарь позвонит.

И он уехал.

Проводив взглядом такси, я вернулся к своей машине, которая была припаркована возле офиса Игоря.

Напротив моего «форда», наглухо перегораживая выезд, стоял серебристый «мерседес».

«Ну что за люди», – подумал я, оглядывая парковку: мест было предостаточно.

Я вошёл в здание, на вахте сидел охранник неопределённого возраста в камуфляжной форме.

– Мужчина, вы к кому? – остановил он меня.

– Не к кому, а зачем, – ответил я и обрисовал ему ситуацию.

– А вы в курсе, что припарковались у офисного помещения, а здесь парковочные места только для сотрудников? – с некоторым вызовом сказал мне охранник.

– Послушайте, не мне вас учить, но мне кажется, вы должны помнить, – раздражённо ответил я, – вы лично записывали меня в свой журнал. Да, я не сотрудник, я посетитель Игоря Петровича, и это парковочное место мне указали, когда я приехал на вашу стоянку.

Охранник слегка изменился в лице – видимо, не ожидал, что владелец какого-то «форда» может быть посетителем шефа.

– И уберите, пожалуйста, «мерседес» с проезда, – добавил я.

– Вы, ради бога, не волнуйтесь, – ответил он, – я ведь этого знать не мог, я заступил на смену 30 минут назад и вас записывал не я. Сейчас всё исправим.

Взяв в руку телефонную трубку, он набрал номер, дождался, когда на том конце ответят, сказал:

– Извините за беспокойство, Мария Ивановна просила позвонить, когда появится владелец «форда».

Повернувшись ко мне, охранник сказал, нагло улыбаясь:

– Ну вот, сейчас кто-нибудь спустится.

Прошло несколько минут, и из лифта вышел широкоплечий мужчина в строгом костюме, со стрижкой «под ёжик» и характерным выражением лица.

– Вы владелец «форда»? – обратился он ко мне.

– Да, – просто ответил я.

– Пройдёмте, – сказал мужчина и, не оглядываясь, вышел во двор.

Мне ничего не осталось, как пойти за ним следом.

– Ты уже не первый, кто ставит сюда свою машину, – начал этот тип. – Вокруг на самом деле не всегда есть, где припарковаться. Но здесь, у офиса, – частная территория. Сейчас ты сядешь за руль своей лохматки, я освобожу тебе проезд, и ты спокойно уедешь. На первый раз я тебе ничего не сделаю.

В первый момент я даже растерялся от такой наглости, но это очень быстро прошло, и, может быть, то, что мою любимую машину, которой было чуть больше двух лет, назвали лохматкой, зацепило, но я не сдержался.

– Послушай, ты, – почти закричал я, – я и так уезжаю, только хамить не надо.

Последовала мгновенная реакция, я даже не заметил, как всё произошло. Вот я стоял рядом со своей машиной – и вот уже дверь в моей машине распахнута, а я сижу на сиденье водителя.

В промежутке между этими двумя состояниями я, видимо, получил два удара, в грудь и лицо, – я еле мог дышать с перебитым дыханием и жутко болел нос, из которого сочилась кровь.

Этот тип стоял рядом и внимательно смотрел на меня. Затем, по-прежнему молча, аккуратно закрыл дверь моей машины, сел в «мерседес» и отъехал.

Всё было более чем красноречиво.

Сопротивляться дальше не имело смысла.

Я завёл двигатель и переехал в дальний конец стоянки – нужно было немного прийти в себя.

Я видел, как на место, где только что стоял мой «форд», он припарковал «мерседес», вышел из машины, поставил её на сигнализацию и скрылся в здании офиса, ни разу не

посмотрев в мою сторону.

«Что это было? – спрашивал я себя. – Зачем такая бессмысленная жестокость? Что это за человек? И как он связан с Игорем?»

В первый момент хотелось набрать номер, позвонить Игорю и всё у него расспросить, но нет, думал я, хватит на сегодня разговоров, да и выглядеть это будет глупо и несолидно. Дали по лицу маленькому мальчику, он заплакал и побежал жаловаться: помоги, дядя Игорь, меня обидели, накажи хулигана…

Нелепая ситуация.

Пока я так думал, дыхание восстановилось, но боль в носу, наоборот, несколько усилилась. Платок, который я к нему прижимал, весь пропитался кровью.

Только этого не хватало, думал я. Вместо того, чтобы поскорее отсюда уехать, видимо, придётся снова войти в это здание, поискать туалет и промыть нос.

Я посидел ещё немного, но моё состояние только ухудшилось, платок можно было выжимать, он уже не справлялся с моим кровотечением. Маленькие ручейки крови стали стекать по моей руке за лацканы пиджака.

Вот гад, что он мне там повредил, пытался понять я. Нос, наверное, сломан, ведь никогда не страдал от несвёртывания крови. Я догадывался, что теперь просто промыть нос уже не получится и что, скорее всего мне потребуется помощь.

Я вышел из машины, состояние было – хуже некуда, кружилась голова. Кроме носа, после того как я начал двигаться, заболели рёбра, меня начало мутить.

Сейчас я потеряю сознание и сдохну, как собака, на этой стоянке, думал я. Только бы дойти хотя бы до охранника на входе.

В тот момент мне уже было всё равно, я был готов обратиться за помощью даже к этому человеку. Я был почти уверен, что охранник видел всё, что со мной случилось, на своём мониторе – перед входом стояла видеокамера. Скорее всего, он посмеивался, глядя на это жестокое кино. Я предполагал, что этот человек знал заранее, что случится, когда звонил по телефону. Знал и не предупредил, ничего не сказал, я для него пустое место, и, наверное, когда на его глазах унижают человека, то ему в основном смешно.

Всё так, думал я, но просить о помощи здесь больше некого, и если он мне сейчас не поможет, возможно, я умру от потери крови, а он может стать убийцей.

Я еле шёл, слегка опираясь на попадающиеся по пути машины, каждое мгновение ожидая, что сознание может покинуть меня. Десять минут длился мой невероятно трудный путь. Я открыл парадную дверь, слегка испачкав её ручку своей кровью, увидел удивлённые глаза охранника – наверное, у меня был ещё тот видок. Одновременно с этим раздвинулись створки лифта в противоположной стене холла. Из него вышел тот самый тип, заслоняя своим телом какую-то женщину.

– Ты чего, мужик, так ничего и не понял? – услышал я его голос. – Да я сейчас…

Что он сделает сейчас, я так и не узнал. Я упал, обессилев, на мраморный пол, сильно ударившись головой, и потерял сознание.

Сознание очень медленно возвращалось ко мне. Я понял, что лежу на спине на чём-то твёрдом. Лежу с закрытыми глазами и чувствую нестерпимый белый свет, который пробивается сквозь закрытые веки.

Я зажмурился сильнее, и глазам стало легче.

– Доктор, по-моему, он приходит в себя, – услышал я женский голос.

– Как не вовремя, – ответил мужчина. – Мы ещё не успели швы наложить.

– Владимир Михайлович, если вы меня слышите, – продолжил мужчина, – глаза лучше не открывать, операционные светильники пока выключить не могу. Нужно потерпеть, я ещё не закончил. Сейчас будет немного больно, я должен зашить рассечённую бровь и наложить два шва на вашем лбу. Если будете лежать неподвижно, швы получатся аккуратные и, когда всё заживёт, почти не будут заметны.

Я всё слышал, но отвечать не хотелось. Как страус, который прячет голову в песок, я скрывался в своей бессознательности. Я не хотел возвращаться. Почему? Я пока не мог этого объяснить, я был слаб, мне было трудно логически мыслить, но в то же время это понимание и не требовало объяснений, их можно было подобрать позднее. Находясь в пограничном состоянии, я мог взглянуть на свою жизнь со стороны.

Я ужаснулся.

Реальность безобразно топорщилась во все стороны, и в ней я чувствовал себя полным ничтожеством. Случай на парковке – жалкий эпизод, маленький фрагмент моего бестолкового движения по жизни. Это было закономерно, и этого не могло бы случиться, будь я другим, – я никогда не оказался бы в то время и на том месте…

Я лежал и не шевелился, мне казалось тогда, что достаточно так вот лежать, ничем не выдавая своего присутствия, и эта неприглядная реальность никогда не наступит.

– Лиза, – сказал мужской голос, – пристегни на всякий случай его руки и ноги и придержи его голову.

Эти голоса я слышал приглушённо, словно был от них очень далеко. Боль появилась, но была слабой, еле ощутимой, видимо, я ещё не до конца пришёл в себя.

Через некоторое время доктор, а мужской голос, скорее всего, принадлежал именно ему, сказал:

– Ну вот, швы наложены. У меня на этом пока всё, а вы, Лиза, поставьте ему бандаж на сломанный нос, после отвезите его в кабинет томографии, затем можете отправлять в палату. Там поставьте капельницу – витамины, укрепляющие. Будет жаловаться на боли, сделаете обезболивающий укол. Позже, когда он окончательно придёт в себя, дайте мне знать, я хочу осмотреть его ещё раз.

– Скоро всё будет хорошо, неделька – и будете как новенький, – сказал доктор и слегка похлопал меня по плечу.

Я лежал на спине, глаза были закрыты. Яркий свет по-прежнему не позволял мне их открыть, но если честно, я был этому даже рад. Там, за границей света, Лиза колдовала над моим лицом.

Я лежал неподвижно, зажмурившись, оттягивая неизбежное настолько, насколько это было возможно.

*

Операционные светильники погасли.

– Всё, больной, можно открывать глаза, но головой резких движений старайтесь не делать, – сказала Лиза, закончив свои манипуляции.

Я сделал так, как она сказала, и открыл глаза.

Реальность вновь ворвалась в моё сознание, заполнив его без остатка, и я, приходя в себя, снова стал её частью.

– Уф, – с облегчением вздохнул я, думая: ну наконец-то очнулся, а то лезет в голову всякая ерунда.

В операционной был мягкий свет, стройная девушка в белоснежном халате внимательно вглядывалась мне в глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она. – Голова не кружится?

– Пока лежу, вроде бы не кружится, только болит, – ответил я.

– Болит – это не страшно, значит, чувствительность сохранилась, и это уже хорошо. И тут ничего не поделаешь, придётся терпеть, удар-то ведь был нешуточный – с размаху головой о мраморный пол. Давайте сделаем вот что, – продолжала она, – сейчас я опущу операционный стол, на котором вы лежите, и вы с моей помощью попытаетесь сесть. При первых же признаках головокружения сразу сообщите мне.

– Давайте, – ответил я.

А сам подумал: как-то странно всё, не слишком ли много внимания моей персоне? Операционная – при пустяковой царапине, сам доктор накладывал швы, теперь эта девушка-медсестра, трепетно заботящаяся о моём здоровье…

Я, честно говоря, врачей не любил, обращался к ним очень редко и в больницах давно не был. Считал, что компетентных врачей почти нет, а врачей, которые с таким вниманием относятся к пациентам, вообще не существует. Предполагал, что в больницах сейчас творится черт знает что, но, оглядевшись вокруг, готов был пересмотреть своё мнение.

Всё сверкало стерильной чистотой, множество каких-то современных аппаратов располагалось по периметру этой операционной, мягкий свет не беспокоил глаза, тишина хранила покой – настоящая образцовая клиника.

Про учтивость медсестры и доктора я уже не говорю, они не подлежали сомнению. Об их компетентности можно было догадываться.

Что ж, поглядим, что будет дальше, думал я.

*

Палата, в которой я оказался, была рассчитана на одного человека. Удобная широкая кровать, которую можно было трансформировать во всех направлениях. У кровати пульт с многочисленными кнопками. Большое окно во всю стену, занавешенное шторами светлых тонов. На стене висел большой плоский телевизор. На прикроватной тумбочке стояли живые цветы.

Всё в этой палате выглядело новым и дорогим, словно её только вчера отремонтировали и наполнили новыми вещами и оборудованием. Это была палата для богатых пациентов.

Я не был богат, и меня это несколько насторожило.

Лиза отказалась давать объяснения.

– Потерпите немного, Владимир Михайлович, скоро придёт Эдуард Львович – так звали моего лечащего врача – и всё вам расскажет. А сейчас посмотрите вот сюда, – сказала она, показывая на пульт у кровати, – эта кнопка – вызова медсестры, синяя кнопка – снизить температуру в комнате, красная, соответственно, повысить, вот эти со стрелочками – приоткрыть, закрыть окно. Кнопки ниже красной линии регулируют положение кровати, но ими лучше самостоятельно не пользоваться, и мы в целях безопасности их отключили, оранжевые – открыть, закрыть шторы…

– Лиза, сжальтесь надо мной, – застонал я. – Вы же помните, у меня голова болит. Это мне сейчас всё равно не запомнить.

Она улыбнулась.

– Хорошо, Владимир Михайлович, – сказала она, – в любом случае, если что-то понадобится, жмите кнопку вызова, и я сейчас же к вам приду. Вы у нас особый пациент. И я ваша персональная медсестра. Если вам пока больше ничего не требуется, не буду вас беспокоить. Как только будут готовы результаты томографии, к вам придёт Эдуард

Львович. Ужин в 20.00, меню с вариантами выбора блюд на прикроватной тумбочке, там же буклет с описанием услуг нашей клиники. Ваш сотовый телефон в ней же на нижней

полке. Эдуард Львович не хотел разрешать вам им пользоваться, но я его уговорила. Вам же наверняка необходимо позвонить жене или что-то срочное по работе…. Извините, совсем заболталась…. Вызывайте в любой момент.

И она вышла.

Я посмотрел на стену перед собой. Там над плазменной панелью телевизора, висели часы. Они показывали 18.49.

Невероятно, – думал я, – ещё нет и семи, а событий столько, что на несколько дней хватит. Этот день, как резиновый, тянулся и никак не мог закончиться.

На глаза попался телефон.

Звонить никому не хотелось.

Жена сегодня вернётся поздно, и до десяти вечера беспокоиться не будет, рассказывать ей о случившемся пока не было желания. Детей тем более будоражить незачем, со мной ничего серьёзного, а у них своя жизнь.

Работа, думал я, тендер, заказ Игоря, даже не знаю, как теперь после этого мы будем взаимодействовать. Себя в этой ситуации я винить не мог, но, возможно, он будет чувствовать себя виноватым. По крайней мере, это событие заставит его чувствовать себя не комфортно в моём присутствии – всё это случилось на его территории, а тот тип, скорее всего, работает на него. Можно, правда, ничего ему не говорить. Но как быть с понедельником? Я к нему не попаду, из больницы меня ещё не выпустят, да с такой внешностью и не стоит перед ним показываться. С другой стороны, думал я, всё это мелочи, можно передоговориться о встрече по телефону, можно передать ему подготовленные документы через кого-то ещё. Возможности есть, нужно только решить, как лучше. Нет ничего невозможного. Мне эта работа нужна, и я должен в любом случае её получить.

Я взял телефон и набрал номер своего начальника ПТО.

– Антон, привет, – сказал я. – Извини, что звоню поздно, рабочий день уже закончился, но дело не терпит отлагательств. Мне пришлось уехать, возможно, на неделю. Ты остаёшься в конторе за старшего. Особых дел сейчас нет, кроме работы, которую мы с тобой просчитывали. И здесь всё срочно. Нужно сделать две вещи: Первое и самое главное – откорректировать коммерческое предложение. Конечная цифра должна быть не более 540, где-нибудь 539 восемьсот с чем-нибудь, раскидай это пропорционально объёмам. Исправленное коммерческое предложение обязательно должно попасть на стол заказчика в понедельник.

Второе, менее срочное, на это у нас есть вся следующая неделя – подготовить пакет документов для участия в тендере. На нашу почту от заказчика должно было прийти письмо с перечнем необходимой документации. Надеюсь, что к самому тендеру мне вернуться удастся. Ну как, справишься без меня?

На том конце провода повисло многозначительное молчание.

Естественно, Антон не в восторге от моего звонка, думал я, естественно, в выходные у него были свои планы, которые из-за меня придётся подвинуть, и потом, это я был владельцем конторы и по определению должен был работать днём и ночью в будни и выходные. Он же, являясь наёмным сотрудником, этого был не должен, с ним нужно было договариваться.

– Ну, так как, Антон? – повторил я свой вопрос.

– Володя… ты, что ли? Помехи на линии, ничего не слышу… – раздался голос в трубке.

Я задохнулся от злости, мгновенно переполнившей меня. Ещё немного, и я выдал бы всё, что думаю по этому поводу, но трубка снова ожила.

– Ладно, босс, пошутил, – сказал Антон. – Всё слышал, всё сделаю. Куда ты уезжаешь, не спрашиваю, не моего ума дело, вернёшься, захочешь – расскажешь, но твоя просьба разрушила все мои планы, и тебе это будет дорого стоить.

– Договорились, вернусь – обсудим, – сказал я хмуро. – И ещё, Антон, не шути так больше, у меня чуть мозг не взорвался, а ещё пара секунд – и твой бы взорвался тоже.

– Хорошо, Володя, не буду, – рассмеявшись, ответил он. – Отдыхай за нас обоих. Счастливого пути.

– Спасибо, – ответил я. – Если что – звони.

И отключил телефон.

Ну вот, думал я, одной проблемой меньше. Похоже, Антон решил, что я еду отдыхать. Разубеждать его не было ни сил, ни желания, интересно, что он подумает, когда я вернусь с разбитым носом.

Остаётся ещё разговор с Игорем, думал я. Нашу встречу пока никто не отменял, но ему я буду звонить ближе к понедельнику, и это не самый горящий вопрос, а вот разговор с женой намного важнее, и здесь всё непросто.

Нужно будет объяснить моё отсутствие, а правду говорить совершенно не хочется. Как-то язык не поворачивается рассказывать всю эту историю про стоянку, потерю сознания, больницу…

Кроме того, она совершенно точно бросит всё, примчится сюда и будет сидеть со мной до утра. Для меня это совсем неплохо, но ей нужно завтра на работу, она не выспится, и ей будет тяжело, тем более что в этом нет никакой необходимости.

Вдобавок ко всему я почему-то чувствовал, что здесь, в больнице, мне лучше оставаться одному.

Почему, думал я, странное ощущение…

Ладно, решил я, конец раздумьям, звонить жене буду позже, а к тому времени что-нибудь придумается.

Я снова взглянул на часы, стрелки показывали 19.10.

Такое ощущение, что время почти остановилось, снова подумал я.

Вставать с кровати было пока нельзя. Капельница, которую поставила Лиза, опустела только наполовину. Я устроился поудобнее и, видимо, уснул.

*

Лёгкий стук в дверь заставил меня проснуться.

Открыв глаза, я не увидел рядом с кроватью капельницу, видимо, пока я спал, Лиза её убрала. Зато я увидел доктора, который вошёл в мою палату.

– Как мы себя чувствуем? – спросил Эдуард Львович.

– Голова немного болит, но в целом значительно лучше, даже нос почти не беспокоит, – ответил я.

– Лиза, она почти волшебница, – ответил он. – Одним прикосновением лечит, плюс очень хорошая мазь, не буду забивать вам голову сложным названием. А ведь у меня для вас, Владимир Михайлович, хорошие новости, – продолжил он. – Получил результаты томографии, и, представьте, никаких отклонений не обнаружил. Я очень опасался, что потеря сознания вызвана серьёзным сотрясением мозга, но, к счастью, это не так. Видимо, причиной были потеря крови, тоже, честно говоря, незначительная, общее переутомление и стресс от случившегося, это бывает.

Так что отлёживайтесь, на завтра-послезавтра я назначу вам укрепляющие ванны, лечебный массаж, у нас очень хорошие специалисты, даже экстрасенс в штате имеется, по желанию можно поправить энергетику, пациенты его хвалят. А дальше смотрите сами, будете готовы – в понедельник можно и выписаться. Как говорится, у нас хорошо, а дома лучше.

– И кстати, у вас сегодня в 20.30 посетитель, – добавил доктор. – Обычно мы не разрешаем посещений после 20.00. У пациентов ужин, многие после него хотят отдохнуть, но тут случай особый, Марии Ивановне мы отказать не можем, она наш ангел-хранитель, да и вы должны быть ей благодарны, это ведь она вас к нам привезла.

Доктор меня изрядно заинтриговал, посетитель – незнакомая мне женщина. Хотя такое имя я вроде бы недавно слышал, но нет, сразу не вспомнить…

– Отдыхайте, набирайтесь сил, – продолжил он. – Скоро ужин, кстати, у вас нет никаких ограничений в выборе блюд, можете выбирать, что вашей душе угодно, естественно, в пределах нашего больничного меню, а здесь, как вы сами понимаете, питание диетическое.

– А скажите, доктор, Мария Ивановна… она имеет к этой клинике какое-то отношение? – спросил я его, пытаясь хоть что-то понять об этой женщине.

– Самое прямое, – ответил доктор. – Мария Ивановна, если разобраться, и есть эта клиника.

Увидев мой удивлённый взгляд, он тут же поправился.

– Я имею в виду, – сказал он, – что все эти прекрасные палаты, оборудование, да практически всё остальное, что мы здесь имеем, – это только благодаря ей. Она не единственный учредитель, есть и другие, но она всё равно здесь самая главная, главная по духу. С ней считаются все, с ней невозможно не считаться, и кроме того она просто замечательный человек, но вы об этом наверняка знаете сами.

Ничего я не знал, мало того, я окончательно запутался. У меня никогда не было знакомых женщин-медиков. А владельцы клиник – это вообще не мой уровень.

Мне стало немножко не по себе.

– Так вот, – продолжал доктор, – Мария Ивановна лично попросила, чтобы мы сделали для вас всё возможное, и я надеюсь, что с вашей точки зрения всё именно так и выглядит. Не хотелось бы огорчать эту женщину.

– Всё замечательно, доктор, – ответил я, – упрекнуть вас не в чем, для меня такое прекрасное обслуживание, мягко сказать, несколько необычно. Говорю это искренне и без всякой иронии. Непонятно даже, чем я такое заслужил…

– Об этом вам лучше спросить Марию Ивановну, и извините меня, но мне пора, – сухо закончил он и вышел из моей палаты.

Мне показалось, что он слегка обиделся, но копаться в причинах этого мне не хотелось. Я таких причин не видел, а врачи, с их узкой специализацией, видимо, воспринимают всё по-своему.

*

Когда доктор вышел, часы на стене показывали 19.55.

Подошло время ужина. Как только эта мысль сформировалась в моей голове, я понял, что жутко проголодался.

Встав с кровати, я почувствовал некоторую слабость, пришлось снова ненадолго присесть.

Ничего удивительного, думал я, слишком уж длинным оказался этот день. Но как бы там ни было, мне хотелось сходить в больничную столовую самостоятельно, нельзя же постоянно лежать, так можно и по-настоящему заболеть. Но для начала нужно было выяснить, есть ли тут вообще столовая в привычном понимании этого слова. Может быть в этой суперклинике еду готовили сугубо индивидуально для каждого пациента и подавали исключительно в постель?

Я вышел за дверь и сразу же наткнулся на удивлённый взгляд Лизы. Она сидела за маленьким столиком, на котором стояли лекарства и были разложены папки, похожие на медицинские карты.

– Вы куда? Владимир Михайлович, вам же нельзя выходить, – просительно сказала она.

– Не волнуйтесь, Лиза, – сказал я, – у меня совсем недавно был доктор, и он сказал, что я практически здоров. Некоторая слабость есть, но я потихонечку, вдоль стеночки. Чувствую, что пора начинать двигаться. Вы лучше, Лиза, расскажите, есть ли тут столовая, а если есть, как до неё добраться. Очень уж есть хочется.

Лиза подробно объяснила всё. Столовая была расположена на втором этаже. Пациенты, которым было разрешено двигаться вне палаты, и которым не было назначено индивидуальное питание, могли её посещать.

– Но вы точно нормально себя чувствуете? Вам точно не нужна помощь? – никак не могла успокоиться она. – Нет, я не имею права отпускать вас одного, я вас провожу.

Я не стал возражать, ведь это её работа. Как-никак персональная медсестра.

*

Столовая занимала половину второго этажа этого здания. Это не была столовая в привычном понимании. Не было ни окна раздачи, ни подносов, ни полок за стеклом, где были бы представлены варианты блюд.

Мы попали в огромный зал, в котором увидели столики под белоснежными скатертями, редко расставленные на начищенном до блеска паркете.

Мы с Лизой уселись за один из них. Практически мгновенно рядом с нами материализовался официант и положил передо мной и Лизой меню.

– С вашего позволения, могу порекомендовать, – приглушённым голосом начал он, – очень хорошее овощное рагу со сложным соусом, к нему паровые котлетки или говядина, но говядина несколько пресновата. Салаты в большом ассортименте, на выбор, всё великолепно приготовлено, то же касается и десертов. Напитки на выбор – чай, кофе, минеральная вода, соки.

Мы сделали свой заказ.

В отдалении за такими же столиками сидели другие пациенты, неторопливо ели и вели тихую непринуждённую беседу.

Какая же это столовая, думал я, это настоящий ресторан, причём не из дешёвых.

Сегодняшний день становился всё более и более насыщенным.

*

В больничном ресторане мы с Лизой провели довольно много времени – за ужином, за лёгкой беседой с милой девушкой оно пролетело для меня незаметно. Я совсем забыл, что меня ждёт посетитель, незнакомая мне женщина, о которой упоминал Эдуард Львович.

Когда мы вернулись, у двери в мою палату стояла она.

Безупречная фигура, дорогая элегантная одежда, подчёркивающая эту безупречность, длинные светлые волосы, уложенные в модную причёску, лёгкий макияж и, наконец, большие голубые глаза, в которых светились спокойная уверенность и сила.

Она была очень привлекательна, но настолько же и недоступна.

– Отсутствуете на рабочем месте, Лиза, – сказала она.

– Мария Ивановна, я же сейчас персональная медсестра и сопровождала пациента в столовую, – оправдываясь, ответила Лиза.

– А пациенту можно самостоятельно передвигаться? – спросила женщина.

Тут я решил, вмешаться.

– Не ругайте Лизу, Мария Ивановна, – сказал я, – Эдуард Львович сказал, что моему здоровью ничто не угрожает.

– Рада это слышать, – ответила она. – Не пригласите меня в палату? Нам нужно поговорить.

Я открыл дверь, и мы вошли.

*

Мы сели за стол у окна, и Мария Ивановна, внимательно оглядев меня, сказала:

– Досталось вам прилично.

– Доктор обещал, что через неделю я снова буду как новенький, – ответил я.

– Да, лечить они могут профессионально, – ответила она, – но тут как при ремонте новой машины, которую разбили. Можно всё исправить, ничего не будет видно, и не узнаешь, что был ремонт, только новой эта машина уже не станет никогда.

– Если продолжать аллегорию, – ответил я, – то тут скорее ремонт подержанной машины: поменяли детали, сделали профилактику, и теперь она стала как новая. Выглядит посвежее и бегает побыстрее.

Мария Ивановна улыбнулась.

– Но как бы там ни было, Владимир Михайлович, я очень виновата перед вами, – сказала она.

– Как? – удивился я. – Вы-то тут при чём?

– Тот серебристый «Мерседес» на стоянке, помните? Это была моя машина, – ответила она.

В самый первый момент я даже не нашёлся, что на это ответить.

Я смотрел на неё, и постепенно мозаика стала складываться в связную картинку.

Женщина за спиной того типа в лифте. Имя – Мария, такое же, как имя бывшей жены Сотникова, и такое же, как назвал тот охранник, совершая звонок. Изображение на фотографии – безусловно, это была она, хотя сейчас и выглядела намного привлекательней. Наконец, поставки медицинского оборудования в рассказе Игоря и здесь, в этой клинике.

Как же всё перепуталось!

Ничто в её облике не говорило об её истинной сущности. Солидная, привлекательная, интеллигентная женщина…. Неужели все бандиты из тех, что покруче, сегодня выглядят так, что сразу не догадаешься, кто они, думал я. Всё настолько перемешалось, что понять это можно только тогда, когда они начинают действовать.

Она смотрела на меня совершенно спокойно, не отводя взгляда, и, видимо, ждала вопросов с моей стороны. А я смотрел на неё. Смотрел и понимал, что если бы не тот случай на парковке, то я утонул бы в её глазах сияющих невероятной решимостью и силой, в их синей глубине. Если бы я не знал, кто она на самом деле, то наверняка поддался бы на её чары, ведь она, и я это чётко видел, была невероятная женщина.

Но я находился в больнице и я знал…

– Мария Ивановна, – сказал я, – вы, наверное, привыкли, что всё в этой жизни происходит так, как хочется вам. Всё получается легко и как бы само собой. А если что-то вдруг не так, всегда можно послать какого-нибудь мордоворота и он добудет для вас это недостающее.

Мне всегда было интересно понять, что думает человек, когда поступает так, как вы. Перегородили выезд, предупредили охрану, чтобы, не дай бог, эта серая мышка, которая попала на вашу запретную территорию, не ускользнула. Видимо, просто так отпустить нельзя, нужно наказать, чтоб неповадно было, да и неинтересно просто отпустить, а так какое-никакое, но развлечение.

Не выясняя ничего, не считаясь ни с чем, просто потому, что, на ваш взгляд, видимо, считаться и не с кем, и незачем. Эта серая масса людей, вас окружающая, не значит для вас вообще ничего. Но среди нас, в этой серой массе, тоже попадаются люди, и я даже не себя имею в виду, что я… Я сам в этой жизни растерял многое, эмоции почти на нуле, и я, возможно, к такому готов, но есть ведь и другие, те, кто после такой ситуации себя уважать перестанут…

Меня понесло, и я уже не мог остановиться, слова выскакивали из меня, складывались во фразы, и этот процесс я практически не контролировал.

Она же внимательно, не отводя глаз, не перебивая, слушала меня, оперев подбородок на скрещённые ладони.

– И, между прочим, Мария Ивановна, – продолжал я, – на этой парковке я оказался далеко не случайно. Я встречался с Игорем Петровичем. И именно он посоветовал мне поставить машину на это место, ссылаясь на то, что оно практически всегда свободно. Другое дело, что после переговоров мы перешли в бар, и спустя некоторое время, после бара, он уехал домой на такси, а я вернулся на парковку один. Вернулся и…

– Вы во многом ошибаетесь, – сказала она, останавливая мой словесный поток, – и это не удивительно. В вашем состоянии трудно разобраться в чём бы то ни было, у вас элементарный стресс. Вам нужно перестать прокручивать эту ситуацию. Нужно попытаться отвлечься от неё, забыть. Это не просто, и в этом, как я уже говорила, моя вина. Я ужасно не люблю чувствовать себя виноватой и хочу загладить свою вину, а, как вы удачно сумели заметить, я легко получаю то, что хочу.

С этими словами она встала, сбросила с себя своё платье и подошла ко мне.

От неожиданности у меня перехватило дыхание, и я чуть было снова не потерял сознание.

Слишком уж быстрым оказался переход в иную реальность…

*

Я лежал на постели один, в чём мать родила, и невидящим взглядом смотрел на часы. Время для меня остановилось окончательно.

То, что совсем недавно произошло, было невероятно.

И невероятно с нескольких точек зрения.

Во-первых, я никак не мог выйти из чудесно-блаженного состояния полной опустошённости, переживая снова и снова, то, что совсем недавно испытывал.

Ничего подобного со мной не было никогда – взрыв наслаждения, бешеный всплеск эмоций, полная потеря своего я. Мне практически ничего не пришлось для этого делать, она, понимая моё состояние, сделала всё сама, мне оставалось просто лежать на спине, отзываясь каждой своей клеткой на искусные движения её тела, и это было незабываемо.

Во-вторых, и это было странно, я не испытывал ни малейшего чувства вины. Я, давно женатый человек, любящий свою жену, не допускающий даже в мыслях возможность измены, мало того, не испытывающий в этом никакой потребности, изменив, считал, что это в порядке вещей.

При этом моё отношение к жене совершенно не изменилось, я любил её по-прежнему и в своей личной жизни ничего менять не собирался.

В то же время, я знал, знал на уровне подсознания, что был запущен некий параллельный процесс, имеющий не меньшее право на существование.

Она ли его запустила, или я сам позволил этому случиться – было неважно. Важно было другое: я раздвоился и теперь был обречён жить в этих двух состояниях, не имея возможности свести две совершенно разные, но при этом равнозначные реальности воедино.

Когда всё закончилось, Мария Ивановна встала и молча оделась.

Я не знал, чувствовала ли она то же, что чувствовал я. По её невозмутимому виду это было невозможно понять.

Одевшись, она снова подошла ко мне, поцеловала в щёку и заглянула в мои глаза.

– Ну вот, – сказала она, – теперь стало значительно лучше, сразу видно, дело идёт на поправку. С такой терапией никакие лекарства не нужны.

– Возможно, я навещу тебя снова, – добавила она и вышла из моей палаты.

*

Из оцепенения меня вывел телефонный звонок.

Я взглянул на экран дисплея – звонила жена. Я совсем забыл о ней и совершенно не был готов разговаривать с ней. Я не стал отвечать, и телефон, прозвонив восемь раз, замолчал.

Быстро ополоснувшись под душем, я оделся в свою пижаму и вновь взглянул на часы. Стрелки этого механизма показывали 22.20.

Со временем точно было не всё в порядке – то тянется, как резина, то стоит, то скачком перепрыгивает на полтора часа.

Что говорить жене, я совершенно не представлял, всё окончательно перепуталось.

Телефон зазвонил снова. Дальше тянуть было нельзя, пришло время ответить.

– Слушаю, – сказал я.

– Ты куда пропал? Не отвечаешь, не перезваниваешь, не иначе как любовницу себе завёл, – сказала она полушутя.

«Она не может знать, что тут произошло», – невольно мелькнула мысль.

Возможно, никогда и не узнает, думал я, уже более менее себя контролируя, в остальном же лучше говорить правду, врать в моём теперешнем состоянии бессмысленно, она сразу догадается, за 25 лет, прожитых вместе, мы неплохо изучили друг друга.

– Извини, Ира, что сразу не перезвонил. Дело в том, что я сейчас в больнице, – ответил я, – но ничего страшного не случилось. Было подозрение на сотрясение мозга, но оно не подтвердилось. Так что я практически здоров, только нос сломан.

– Ты что, в аварию попал? – волнуясь, спросила она.

– Нет, тут другая история, машина цела, можешь не беспокоиться, – ответил я.

– Да плевать я хотела на машину, я о тебе беспокоюсь, – чуть повышая голос, сказала она. – Говори адрес, я сейчас к тебе приеду.

– Ира, приезжать не обязательно, со мной действительно всё в порядке, к тому же посетителей после 20.00 сюда не пускают.

– Как-то очень уж настойчиво ты пытаешься меня отговорить, – ответила она. – И это очень подозрительно. Теперь я просто обязана увидеть, что с тобой.

Ничего не оставалось. Я взял буклет, на его последней странице нашёл адрес и продиктовал его ей.

– Всё, выезжаю, через полчаса буду, – сказала она.

Моя жена, когда требовалось, была очень решительной женщиной. Если она решала что-нибудь, остановить её было практически невозможно.

*

Я вышел в коридор. Можно было, конечно, нажать кнопку вызова, и Лиза пришла бы ко мне в палату, но моя просьба была несколько необычной, и я решил выйти сам.

Лиза дремала на своём месте. Подойдя, я тихонько побарабанил пальцем по крышке стола.

От неожиданности она вздрогнула и проснулась.

– Владимир Михайлович, – с виноватыми нотками в голосе сказала она, – вы уж меня простите, день выдался напряжённый, отключилась полностью, даже ваш вызов не услышала.

– Да не переживайте вы так, – сказал я, – всё это пустяки, никто не узнает. Лучше помогите…

*

– Не знаю даже, что тут можно сделать, – сказала она в ответ на мою просьбу. – В больнице очень строгие правила. Любое нарушение – это большой штраф, а для персонала, помогающего в этом нарушении, гарантированное увольнение.

– Лиза, – сказал я, – вы так говорите, потому что не знаете моей жены. Когда она сюда приедет, а случится это уже минут через 15, и её попытаются остановить, она всю больницу на ноги поднимет – и персонал, и пациентов, в итоге всё равно сюда попадёт, но будет скандал, а он, я думаю, никому не нужен. Что касается штрафа, то если такое случится, я беру его на себя, и в любом случае валите всё на меня, а я подтвержу, что это я вас заставил.

Лиза вздохнула, принимая неизбежное.

– Сегодня в приёмном покое, – обречённо сказала она, – под пандусом главного входа, там, где привозят больных машины скорой помощи, в ночную смену дежурит мой хороший знакомый из службы охраны. Я думаю, что сумею договориться. Опишите, как выглядит ваша жена.

– Брюнетка, стройная, симпатичная, примерно моего возраста, в чём будет одета, не знаю, – попытался подобрать описание я, – зовут Ирина Анатольевна, я думаю, вы её узнаете.

– Хорошо, сейчас я спущусь вниз, встречу вашу жену и провожу её сюда, – твёрдым голосом ответила Лиза, – но вы, Владимир Михайлович, должны мне пообещать, что после этого ни вы, ни ваша жена без крайней необходимости из палаты не выйдете, и будете вести себя тихо. Если вам что-то понадобится, просто нажмёте кнопку вызова.

*

Спустя некоторое время в мою палату вошла Ира. Окинув её внимательным взглядом, с бесстрастным выражением лица подошла к столу, за которым сидел я. В правой руке у неё была довольно объёмистая сумка.

Она поставила сумку на пол и, не говоря ни слова, изредка неодобрительно поглядывая на меня, стала вынимать из неё продукты и складывать их передо мной на стол.

Скоро на больничном столе почти не осталось свободного места. Продуктов было столько, что при желании, забаррикадировавшись, можно было продержаться в этой палате пару недель: Два литровых сока, две пластиковые бутылки с минеральной водой, килограмм апельсинов, столько же яблок, шесть штук спелых персиков, пластиковая коробка с черешней, два батона в нарезке, упаковка масла, вакуумные упаковки какого-то мяса и колбасы, плавленый сыр и пять банок с консервами – тунец, лосось, два типа паштетов и маринованные огурчики.

Интересная ситуация, думал я, похоже, она на что-то сердится. Понять бы на что. Но прямо так всё равно не спросишь, она ответит, что всё нормально, ничего не случилось, пустяки, не бери в голову, но замкнётся ещё больше, и я, не придумав ничего лучшего, задал довольно глупый вопрос:

– И когда ты успела всё это купить?

– Да что тут успевать, по дороге заехала в гипермаркет, в это время там почти никого нет, – ответила она.

– Но, Ира, зачем же столько, здесь есть столовая, и в ней неплохо кормят, – сказал я.

– Опять недоволен, – сказала она. – Что ни сделай – всё не так. Жена о тебе заботится, а ты только и умеешь ворчать. Я прекрасно знаю, какая в твоей больнице столовая. Если питаться только там, ты точно никогда не поправишься. Вот я и купила всякой разной еды, может быть, больше, чем нужно, но я же не знала, в каком ты состоянии и что в этом состоянии тебе захочется.

И она снова неодобрительно посмотрела на меня.

– Но я вижу, тебе и так хорошо, – продолжала она. – Может быть, ты даже не рад, что я к тебе приехала? Может быть, я зря после работы, уставшая, бросила всё, неслась, как ненормальная, через весь город на машине, думая, что тебе плохо, хотела тебе помочь? Что ты молчишь, Володя? Скажи, если всё это зря, то я прямо сейчас и уеду обратно.

Честно говоря, после таких её слов у меня мелькнула мысль сделать то, на что она напрашивается. Послать всё подальше, а там будь что будет, но вместо этого я ответил:

– Ну, о чём ты говоришь, Ира, я тебя ждал и…

Договорить она мне не дала и перебила на середине фразы.

– Не знаю, Володя, кого ты ждал, – сказала она. – Я приехала и вижу, что за столом сидит недовольный тип, вальяжно развалился, прикидывается больным, и это ему не то, и то не это, а у самого только пластырь на носу, и неясно есть ли под ним хотя бы царапина.

– На носу, Ира, у меня бандаж, – ответил я, – нос сломан, болит, и достаточно сильно. Голова раскалывается, а от твоих монологов вообще скоро лопнет.

– Я, между прочим, даже не ужинала, – продолжала она, совершенно меня не слыша, – думала, приеду, посидим, поговорим спокойно. А приехала как к чужому человеку, ни одного доброго слова.

И она заплакала.

Только этого не хватало, подумал я. Какая-то странная ситуация – слёзы, монолог Иры на грани истерики…. Наверно, она просто устала после работы, перенервничала после моего звонка. Торопилась ко мне, думая, что я при смерти, а я и в самом деле почти здоров. В итоге все её волнения и вылились в эти слёзы.

Я не мог видеть её слёз, и я должен был её успокоить.

– Ира, извини, я, и правда не очень хорошо себя чувствую, – начал я, – нос болит, эта больница, куча неприятностей, вот и веду себя как болван.

Я обнял её, поцеловал в мокрые от слёз глаза.

– Не плачь, малыш, прости, я тебя очень люблю, я скучал без тебя, и я очень рад, что ты приехала.

Она молчала, но я чувствовал, что лёд в наших отношениях стремительно тает. Когда он растаял окончательно, она тоже меня обняла.

– Ладно, что уж с тобой поделаешь, тебя всё равно не изменишь, – улыбаясь сквозь слёзы, сказала она. – Я тоже тебя люблю.

И она доверчиво прижалась ко мне.

Я чувствовал в своих объятиях её нежное, родное, знакомое до последней чёрточки тело, вдыхал его запах. Как же я любил так её обнимать, как же я любил эту женщину.

Удивительно: мы 25 лет вместе, а совершенно не надоели друг другу, думал я. Иногда мне кажется, что с годами мы становимся только ближе.

Мы стояли молча, не двигаясь, наслаждаясь этим мгновением, и во мне стало подниматься желание.

– Ого, – сказала она, почувствовав моё возбуждение. – Маленький мальчик, по-моему, что-то хочет?

Я ничего не сказал, просто плотнее прижал её к себе.

– А тебе можно, ты ведь у меня вроде бы больной? – шёпотом на ушко спросила она.

– Сегодня уже всё можно, – ответил я.

Она посмотрела на меня с некоторым удивлением, но нам было уже не до выяснений скрытого смысла моей неудачной фразы. Нам не терпелось поскорей оказаться в постели.

*

Хорошая всё же была эта больница с её отдельными палатами, с телевизором, включив который можно было заглушить почти любые звуки. Учтивый персонал, который не побеспокоит в самый неподходящий момент, и ещё я очень надеялся, что в этой больнице была хорошая звукоизоляция, должна быть хорошей, ведь это больница экстра-класса.

В отдельные моменты с некоторыми звуками телевизор мог и не справиться.

Встретившись здесь, в этой палате, спустя 12 часов после того, как расстались утром дома, мы просто потеряли голову, словно не виделись друг с другом очень много лет и будто все эти годы разлуки только и делали, что копили свою страсть.

А может быть, думал я, оно так и было.

Может быть, проблемы, заботы, каждодневная суета не давали нам возможности по-настоящему раскрыться друг для друга. Может быть, за долгие годы совместной жизни, наши отношения настолько устоялись, что мы забыли, как это делается.

Мы перестали искать в наших отношениях что-то новое, не ждали от них ничего необычного, и как оказалось – зря.

Уникальный случай – моя лёгкая травма, волнение по этому поводу, больница, не располагающая к проявлению нежных чувств, вывели нас из нашего привычного оцепенения и позволили открыть друг в друге новые уголки, до сих пор неизведанные.

Чудесное ощущение, делающее нас намного ближе друг другу.

Как же мне хорошо, думал я, обнимая свою любимую жену, задремавшую на моём плече. Так бы и лежал, не двигаясь, всю жизнь, боясь вспугнуть это ощущение счастья.

Ира открыла глаза. Улыбнулась мне. Придвинулась ближе.

– Знаешь, о чём мы с тобой забыли? – спросила она, возвращая меня к действительности.

– О чём? – в ответ спросил я.

– Когда мы поговорили по телефону, и я сорвалась к тебе, мы совершенно забыли о Томе, – ответила она. – С ним так никто и не погулял. Теперь он сидит там один, бедненький, и плачет.

Том – это на самом деле Томас, наша собака. Но я в который раз поразился женской логике. Забыла погулять с собакой – понятно. Голова была занята другим, переживала, не знала, что со мной, и считала, что нужно скорее добраться до больницы, – хорошо, это тоже объяснимо. Но зачем нужно обязательно перекладывать на меня часть своей ответственности, зачем в таких случаях добавлять это своё «мы».

– И что же теперь делать? – спросил я.

– А что тут сделаешь? Тебя туда не отправишь, ты всё-таки больной, придётся ехать мне, а так не хочется вылезать из твоей тёплой кроватки, – сказала она, прижимаясь ко мне.

– Нет, всё, надо возвращаться, – добавила она, отстраняясь, – а то я никогда не уйду.

Одевшись, она подошла ко мне, поцеловала в щёку, нежно шепнула:

– Мне было очень хорошо, так, как уже давно не было, лучше, наверное, вообще не бывает.

– Мне тоже, Ира, – сказал я в ответ. – Не хочется тебя отпускать. Как насчёт завтра? Приедешь навестить?

– Не знаю, не знаю, – сказала она, улыбаясь, – здесь же всё-таки больница, да и тебе покой нужен. Завтра созвонимся, а там видно будет. Всё, мне пора, а то Томка совсем с ума сойдёт.

– Выздоравливай поскорее, дома всё-таки лучше, – добавила она, поцеловала меня ещё раз и вышла из палаты.

Я снова остался один.

Второй раз за сегодняшний вечер женщины бросали меня здесь, в этой палате.

Похоже, это входит у них в привычку, подумал я.

Я снова взглянул на часы. Одновременно с моим взглядом обе стрелки встали вертикально вверх.

Этот странный и невероятно длинный день наконец закончился.

Вставать не хотелось, но на столе осталась лежать груда продуктов и за ночь некоторые из них могли испортиться.

Я встал, выпил соку и загрузил продукты в холодильник.

А говорила – не ужинала, посидим, поговорим, думал я, имея в виду свою жену, а сама, чуть повод появился, сразу уехала. Такое ощущение, что женщины меня только используют, а сам я, как личность, им и не нужен, и даже неинтересен.

Так, поймал я себя, невольно ухмыляясь, я уже начинаю думать о женщинах во множественном числе. Тревожный знак, пора возвращаться в исходное состояние.

И с этой мыслью я пошёл спать.

*

Я лежал на кровати, но мне было не до сна.

События, происшедшие совсем недавно, никак не желали меня отпускать.

Странное стечение обстоятельств и совершенно необъяснимое с точки зрения логики моё отрешённое отношение к случившемуся.

Оно не могло быть таким, думал я. Сколько себя помню, я всегда придерживался определённых правил, их у меня немного, но они есть. И одно из них, и возможно, самое главное – никаких посторонних женщин после женитьбы.

Это не связано с моим воспитанием, религией или ещё какими-либо ограничениями физического или морального плана. Я просто по-настоящему люблю свою жену, уверен, что именно она и есть моя вторая половинка, и очень дорожу нашими отношениями. Возможностей для лёгкой интрижки, без каких бы то ни было обязательств, за мою не очень короткую жизнь было более чем достаточно, но я не шёл на поводу у своих сиюминутных желаний, я всегда придерживался своего строгого правила.

Тогда, 25 лет тому назад, перед тем как сделать своей жене предложение, я задал себе вопрос: готов ли я к тому, что, кроме неё, у меня других женщин уже не будет? Тогда я без тени сомнения ответил себе: да. И с тех пор ни разу не пожалел об этом.

Всю свою жизнь я хранил верность одной-единственной женщине, и для меня это так же естественно, как дышать.

Я прокручивал свою жизнь, пытаясь найти подтверждение моим мыслям, и находил их на каждом шагу. Память неумолимо разматывала клубок ушедшего времени.

Я вспомнил лето. Наш загородный участок недалеко от Выборга.

Мы с женой очень любим это место. Участок крайний, за его границей сосновый лес, чуть дальше – озёра среди скал, среди почти нетронутой природы.

Под ногами гранит или хвойные иголки вперемешку с песком. И запах, удивительный запах, наполненный северной первозданной чистотой.

Несколько часов, проведённых там, снимают усталость. Отдохнув в этом месте, наполняешься энергией на неделю вперёд.

Мы ездим туда постоянно, всегда, как только появляется такая возможность.

Нередко мы приглашаем туда гостей.

А самый главный для нас день – это 20 августа, годовщина нашей свадьбы. Каждый год в этот день мы устраиваем там настоящий праздник. Приезжают родственники, друзья с детьми и собаками, все, кто нам дорог, и все, кто хотел бы увидеть нас.

В этот день мы накрываем столы в нашем маленьком саду.

В нём несколько яблонь, на которых бывает на удивление много спелых яблок, слива, но плодов на ней почти нет, видимо, наш северный климат не очень для неё подходит.

Две вишни – с ними, как правило, всё хорошо. Обычно к этому дню, они усыпаны гроздьями спелых красных ягод.

Маленький симпатичный сад, в котором к вечеру этого дня плодов будет значительно меньше. Мы специально стараемся сохранить его нетронутым до этого дня.

Приедут гости, будет много детей, и им разрешено в этот день рвать в нашем саду всё что угодно.

Бывает здорово.

К вечеру у гостей поднимается настроение, все становятся непринуждёнными, звучат шутки, тосты, оживлённая беседа, смех. Дети вперемешку с собаками носятся между деревьев, и им тоже весело.

Такая вот ежегодная мини-свадьба.

Потом наши гости заставляют нас целоваться.

Для них это шутка, традиция, но для нас с моей любимой женой всё всерьёз. Раз – и я обнимаю её, покрепче целую в нежные губы, два – мы закрываем глаза и ускользаем из этой вселенной, для нас двоих больше нет ничего вокруг…

Я вспоминал и улыбался, события плавно текли сквозь сознание, к несчастью, постепенно замедляясь, теряя свою чёткость, – видимо, я засыпал.

Я сконцентрировался, и это дало некий толчок, поток событий нашёл своё русло, но это было совсем другое направление.

В моём воображении всплыла удивительно отчётливая картинка, словно я смотрел кино в режиме высокой чёткости, я даже вздрогнул от неожиданности.

Именно кино, потому что просто воспоминанием это назвать было нельзя, словно старый сценарий пьяный режиссёр перекроил на новый лад.

Там, в воспоминаниях, я находился на своём загородном участке, рядом никого не было. Жена ушла в магазин.

Я сидел у мангала в шезлонге, отдыхал и посматривал за приготовлением шашлыков, ждал гостей, которые должны были скоро приехать. Потягивал пиво прямо из бутылки, а у моих ног сидела моя любимая собака – лабрадор по кличке Панда.

Я оглянулся и увидел дом – почти особняк 10 на 15, моя гордость, кирпичный, двухэтажный, пусть с минимальными, но удобствами, очень красивый снаружи, уютный и удобный внутри.

Из распахнутой входной двери раздался голос:

– Володя, не поможешь накрыть на стол?

Это подруга жены и моя любовница звала меня…

Всё, стоп, это невозможно… Я попытался прогнать это воспоминание, но это оказалось не просто. Сначала словно в тумане, а дальше всё более и более отчётливо картинка вернулась. И в этом моём воспоминании я встал, вошёл в дом, прошёл в гостиную.

У стола хозяйничала симпатичная молодая женщина.

– А может быть, ну его этот стол, Машенька, – сказал я, нежно обнимая её и целуя за ушком, – может быть лучше найдём занятие поинтересней?

– Ну, перестань, дурачок, – отозвалась она, – не приставай, потерпи, сейчас не время и не место. Наверняка очень скоро кто-то явится. Или гости приедут, или твоя жена вернётся.

Я отстранился, скорчил дурашливо-обиженную мину.

– Так всегда… задумаешь что-то хорошее, так тебя тут же развернут, пнут под зад, и свободен, – ответил я, посмотрев на Машу.

В ответ получил осуждающе-недовольный взгляд и тут же постарался исправить положение:

– Ладно, Маша, я и сам всё понимаю, извини, показывай, что и куда накрывать.

И тут всё закончилось.

Словно выключили кинопроектор.

Я сидел на кровати, совершенно ошарашенный этим своим воспоминанием, испытывающий нешуточное возбуждение от недавней, теперь уже воображаемой близости симпатичной женщины, той самой Марии Ивановны, что совсем недавно посещала меня в больнице, которая в моём воспоминании легко и непринуждённо оказалась моей любовницей и подругой жены.

Я терялся в догадках, я не мог понять, как такое возможно, ведь это не было просто воображением, всё было слишком реалистично, словно я каким-то непостижимым образом приоткрыл дверь в неведомый мне мир, где всё было именно так, как я видел.

Там, в этом мире, у меня была собака по кличке Панда, там у меня был большой дом.

В моём мире всё было по-другому, мою собаку звали иначе, а на дачном участке был небольшой аккуратный домик 6х6.

И ещё…, на самом деле, я совершенно не пил алкоголь, даже пиво, даже безалкогольное, и уже очень давно.

Сознание раздвоилось, и я впал в некоторую прострацию. С одной стороны, я понимал, что пережитое мною – не более чем иллюзия, не имеющая ко мне никакого отношения, ведь я прекрасно знал, что со мной такого никогда не было.

С другой же стороны, всё, что я видел и ощущал, было настолько реалистично, что почти не вызывало сомнений.

Мозг был готов взорваться от переизбытка противоречий, но тут, видимо, сработал защитный клапан – я снова выпал из реальности и незаметно для себя оказался на грани яви и сна, где наполнился новыми странными видениями.

*

Я находился в ярко освещённом цилиндрическом тоннеле диаметром приблизительно 10 метров.

Это был технический тоннель в составе межконтинентальной транспортной сети.

Я во главе группы специалистов шёл к 115-му ответвлению сектора G8. Там была подготовлена к пуску установка регенерации воздуха.

Мы повернули направо, в боковое ответвление – оно было меньше, всего 5 метров в диаметре, длиной 154 метра, заканчивающееся тупиком, где за огромными вентиляторами, скрытая от посторонних глаз, находилась сложнейшая система очистки и обогащения воздуха.

Рядом с вентиляторами, за тяжёлой бронированной дверью, располагались технические помещения, а в них пульт управления установкой.

Внутренние поверхности тоннеля были выполнены из специального сплава нержавеющей стали.

Освещение в 115-ом ответвлении было выполнено временное, организованное специально для нас на время приёмки.

Постоянное освещение в этом тоннеле предусмотрено не было, да и нецелесообразно делать светильники там, где после пуска установки скорость потока воздуха будет достигать 120 метров в секунду.

Всё это – структуру межконтинентальной транспортной сети северо-западного филиала, сооружения, механизмы, автоматику и многое другое там, в своём видении, я знал досконально. Это являлось частью моей работы в службе заказчика, где я занимал значительный пост.

Я остановился, внимательно разглядывая поверхность обшивки. Прошёл дальше, осмотрел вентиляторы. Честно говоря, мне всё нравилось, первое впечатление всегда правильное, а когда много лет профессионально занимаешься каким-либо делом, при первом визуальном осмотре несоответствия всегда бросаются в глаза.

– Вот, Владимир Михайлович, всё подготовлено, всё в проектных габаритах, в соответствии с нормами, можете сами проверить, – засуетился человек лет сорока пяти, видя мой озабоченный взгляд.

Я хорошо его знал, это был главный инженер компании «Экотрансстрой», и мы сотрудничали с ним уже довольно давно. Серьёзных нареканий к нему никогда не было – порядочный и очень ответственный человек, но всегда существует человеческий фактор. Что-то забыли, что-то пропустили, человеку свойственно ошибаться, поэтому я ни для кого и никогда не делал исключений.

– Выглядит неплохо, Игорь Петрович, – ответил я, – но проверим обязательно. Антон, – позвал я своего сотрудника, – возьмите себе кого-нибудь в помощь, запустите сканер – проверьте габариты, затем сделайте выборочный ультразвуковой контроль качества швов обшивки, а за обшивкой выборочно отсканируйте на предмет пустот.

– Владимир Михайлович, не доверяете, – возмутился главный инженер. – Ведь есть же подписанные акты. Всё проверено-перепроверено нашими и вашими сотрудниками. Независимая комиссия проводила экспертизу и давно выдала заключение. В заключении чёрным по белому прописано – отклонений нет, всё в норме….

– Да не волнуйтесь вы так, Игорь Петрович, – ответил я. – Много времени это не займёт, а подстраховаться и лишний раз проверить, никогда не помешает. Помните, что было в 2003 году… а пропустили-то всего ничего, 200 миллиметров шва обшивки поверхности, даже не в зоне замка, помните, что стало с ответвлением 34 сектора К58?

– Помню… – обречённо ответил главный инженер.

– Вот то-то, – сказал я, – про стоимость тех восстановительных работ даже вспоминать не хочется. Мы с вами, Игорь Петрович, находимся на глубине 2870 метров от уровня моря, а здесь любая, самая незначительная ошибка может очень дорого стоить. Пойдёмте лучше, пока мои ребята занимаются, посмотрим результаты тестирования установки регенерации.

– Машенька, – позвал я ещё одного своего сотрудника, – вы с нами, без вас мне будет не разобраться в их тарабарщине.

– Не скромничайте, Владимир Михайлович, – ответила она, – все знают, что лучше специалиста нет.

Надо сказать, что я терпеть не могу лести, но из уст этой женщины слышать такое было очень приятно.

– Да, хороша Маша, жаль, не наша, – очень тихо, так чтобы никто не слышал, почти шёпотом, сказал главный инженер.

Но я был рядом и невольно услышал его слова. Справиться с собой я просто не успел, мой красноречивый взгляд и недовольное выражение лица заставили его поперхнуться.

– Молчу, молчу, – с лёгкой улыбкой ответил он. – Может, до результатов тестирования по кофейку? Вы как, Мария Ивановна?

– Если Владимир Михайлович не против, я с удовольствием, – ответила Маша. – Ну как, Владимир Михайлович, – улыбаясь, добавила она, взяв меня под руку, – не угостите даму чашечкой кофе?

– Маша, мы же здесь не одни, кругом люди, – сказал я вполголоса ей на ухо, сам возбуждаясь от её прикосновения и сдерживаясь из последних сил. – Давай будем немного сдержаннее, мы же сейчас на работе.

Близость этой женщины доводила меня до умопомрачения. Маша это прекрасно знала, пользовалась этим при любом удобном и не очень удобном случае, да и сама испытывала нечто подобное. Нам с ней было очень хорошо, в чём-то мы идеально подходили друг другу, но это была тайная связь.

Я был давно и счастливо женат, она была одинока, и в это верилось с трудом, ведь она была очень красива, но не той броской, кукольной красотой, а мягкой, неявной, той, которую дарит сила большой души и огромного обаяния.

Несколько импульсивный характер в сочетании с неординарным умом и острым язычком, на мой взгляд, только добавляли ей очарования. Хотя мой взгляд вряд ли можно было считать объективным.

Маша мне очень нравилась.

И, тем не менее, я не мог объяснить её одиночество и её странную, на мой взгляд, симпатию ко мне, ведь я был значительно старше её.

Очень долго я пытался тормозить развитие наших отношений, хотелось во всём разобраться, но когда приходит торнадо – он всё сметает на своём пути.

Так и мы в какой-то момент оказались затянутыми неукротимым вихрем нашей страсти…

*

«Что это? – подумал я, стряхивая наваждение. – Откуда эти мысли? Как я могу так ярко представлять, то чего никогда не было… или было?»

Я окончательно запутался.

Прошлое, настоящее, странные видения перемешались, ставя под сомнение причинно-следственные связи событий.

Я застонал, схватившись за голову.

– Кто я? Где я? – чуть слышно прошептал я себе, теряя остатки сил, погружаясь в спасительную темноту, стараясь не уйти окончательно за границу здравого смысла.

*

Очнувшись, я обнаружил, что по-прежнему лежу на кровати, а она, в свою очередь, по-прежнему стоит в моей больничной палате.

Всё, что привиделось, казалось странным сном.

Ярким, необычно красочным, но всё же сном.

Реальность неумолимо вступала в свои права, исключая саму возможность любой альтернативы, способной разрушить её взаимосвязи.

За окном ярко светило солнце, наступил новый день.

Часы на стене показывали 7.00.

Мои сны – а в тот момент свои видения я уже представлял именно так – мне больше не казались чем-то необычным. Я не очень-то верил в теории про параллельные миры, всё-таки я был реалистом, столько лет занимаясь бизнесом, поневоле им станешь.

Всё объяснялось, как считал я, достаточно просто.

Маша… Мария Ивановна – я уже не знал, как правильно о ней думать, – сумела-таки достаточно глубоко проникнуть в мои чувства, намного сильнее, чем я вначале предполагал.

Я мог говорить себе что угодно, но себя не обманешь – мне очень нравилась эта женщина и она не шла из моей головы.

И вот именно то, что при этом я пытался избавиться от мыслей о ней, и проявлялось в моих необычных снах.

Там я не был способен себя контролировать, там я видел то, что больше всего меня беспокоило на данный момент.

Сны, видения…, как ни назови, что это, собственно, такое? – спрашивал я себя.

Возможно, это просто мои фантазии, мысленно отвечал я себе, яркие и очень реалистичные, но не имеющие к действительности, никакого отношения.

Конечно, ничто не бывает просто так, и, видимо, со мной не всё благополучно. С этим обязательно нужно что-то делать. Спокойно разобравшись во всём, что-то изменить и в чём-то, возможно, измениться самому…

С этими мыслями я снова уснул, а когда проснулся, часы на стене показывали 8.53.

Подошло время завтрака, но вставать не хотелось.

Я лежал и не шевелился, стараясь медленно дышать, пытаясь удержать очень важную мысль, пришедшую мне в голову.

Снова прокручивая события вчерашнего дня, я понял, что всё далеко не так просто, как виделось мне несколько ранее.

Сны и видения объяснить было можно. События, происшедшие со мной, видимо, тоже. Но как объяснить моё отношение к ним?

Я спокойно рассуждаю и думаю о вещах, которые совсем недавно были для меня вообще неприемлемы.

Я изменился, и изменился значительно, сам не замечая того.

Попав в ситуацию, отличную от моего привычного образа жизни, я отдал себя на волю обстоятельств и если разобраться, даже не пытался им противодействовать.

Я, видимо, слаб и беспомощен и неспособен контролировать свои желания.

Я вёл себя, как глупый ребёнок, которому случайно попала в руки новая игрушка и он, вцепившись в неё обеими руками, не думает о том, что это как минимум может привести его к неприятностям. Ведь игрушка, скорее всего чужая, и, возможно, подброшена специально, и, быть может, это ловушка и… куча других вариантов, которые не сулят ничего хорошего.

Наверное, я сошёл с ума, думал я. Совершаю поступки, не думая об их последствиях.

А ведь всё, буквально всё имеет свою причину и своё следствие. Всё взаимосвязано и уравновешено.

Я же это равновесие нарушил, запустил новый круговорот причин и следствий, и теперь невозможно представить, что меня ждёт.

Всё перепуталось.

Ира, моя любимая жена, Маша, занимающая всё больше и больше места в моём сознании – ужасное состояние двойственности, от которого невозможно избавиться.

Я всегда знал, что правильно, а что нет, я всегда знал, где и что главное, почти всегда чувствовал себя уверенно, а тут растерялся – важным казалось всё, и я не знал, что мне теперь с этим делать.

Я чувствовал себя маленьким насекомым, застрявшим в паутине, опутанным серебряными нитями, дёргающимся, не имеющим возможности выбраться, не зная даже, как и куда выбираться.

С одной стороны, я в больничной палате и имею определённую свободу выбора, могу встать с кровати, могу пройти в столовую, могу при желании вообще уехать из этой больницы.

– А могу ли? – спросил себя я.

Наверное, да, но вот тут и проявляются путы, сковывающие меня. Нужно найти одежду – в пижаме не очень-то походишь по улице, добраться до машины, а денег нет, и нужно кого-то просить, а это для меня непросто.

Нужно будет объяснять жене, почему я отсюда уехал.

Придётся расстаться с Машей – наверное, не навсегда, но гарантированно надолго. А я этого не хотел, это было тяжело, я хотел увидеть её хотя бы ещё один раз, и это, возможно, была самая крепкая нить в той сети, что удерживала меня в этой ситуации.

Возможно, думал я, очень скоро я уже не смогу из этого выбраться. Нарастут новые взаимосвязи, то, что было важным, постепенно отступит на второй план, а что-то новое перейдёт на первый. Ещё чуть-чуть, ещё несколько таких, как вчера, свиданий с Машей – и возврата к прежней жизни уже не будет никогда.

Я этого не хотел, и мне стало страшно.

*

Из моей задумчивости меня вывела Лиза, вошедшая ко мне в палату.

– Владимир Михайлович, уже девять часов, вы будете завтракать? – вполголоса спросила она.

Я открыл глаза и молча кивнул.

– Тогда я подожду и, когда вы будете готовы, с вашего позволения, буду вас сопровождать, – добавила она с лёгкой улыбкой. – Доктор назначил вам процедуры, по пути я вам всё расскажу.

И она вышла.

Что-то во взгляде Лизы мне показалось необычным – кроме профессиональной озабоченности в нём просматривался чисто женский интерес.

Ничего удивительного, думал я, вчера в течение нескольких часов меня посетили сразу несколько женщин, и всё происходило практически у неё на глазах, видеть она ничего, конечно, не видела, но слышала наверняка многое.

Женщины ушли от меня в хорошем настроении, и теперь вольно или невольно я вызываю у неё определённый интерес.

Тут странно другое.

Я ломал голову, не зная, как бы тактично извиниться перед ней за вчерашнее, ведь наверняка я и мои посетители доставили ей определённые неудобства. Но, судя по всему, извиняться просто не за что, проблем в её работе в связи с этим не возникло, а остальное в глазах этой девушки, видимо, только прибавило мне несколько очков.

Но самое странное даже не это, думал я, пытаясь разобраться в себе. В тот момент, когда я почувствовал её заинтересованность по отношению к себе, сразу невольно представил её стройную, соблазнительную фигурку под больничным халатом, её милое лицо…, хотя никогда не считал себя ловеласом.

Всё, хватит, подумал я. Ведь я намного её старше, и здесь не может быть никаких сексуальных фантазий.

Нужно скорее заканчивать со своим курсом лечения и бежать из этой больницы, видимо, тут такое место, что настраивает на определённый лад.

Я умылся, почистил зубы и вышел в коридор.

– Готовы, Владимир Михайлович? – сказала Лиза, выходя из-за своего стола и двигаясь мне навстречу. – Пойдёмте, про процедуры я вам всё сейчас расскажу, – и она взяла меня под руку. – Эдуард Львович, подготовил вам целую программу: в 11.00 и в 16.00 – укрепляющие ванны, в 17.00 – массаж, с 13.00 до 14.30 – сеанс нашего экстрасенса.

– Какого ещё экстрасенса, Лиза, – слегка возмутился я. – Я никогда к ним не обращался, да и не верю я этим шарлатанам.

– Тут вы, Владимир Михайлович, возможно, ошибаетесь, – возразила Лиза. – То, что он не шарлатан, это точно. Он помог очень многим. Это, конечно, не медицинский подход, и здесь это не афишируется, но когда у официальной медицины не остаётся никаких средств, люди готовы обращаться к кому угодно. В нашей же клинике принцип: всё, что можно предложить больным, здесь предлагается.

Но с Эдмундом Семёновичем всё честно. Как он это делает, остаётся загадкой, я ничего не понимаю в этих его воздействиях – поля, энергетика и прочее, но были случаи, когда даже раковые больные становились на ноги.

Он очень известен, к нему на приём записываются за несколько месяцев, и совершенно не факт, что попадают именно к нему. Простые случаи он поручает своим ассистентам – у него есть два ученика.

Так вот, представьте теперь, что он сам лично попросил Эдуарда Львовича назначить для вас сеанс. На мой взгляд, это просто невероятно. Наш доктор не видел причин для такого сеанса, но Эдмунд Семёнович ещё никогда и никого о таком не просил, и Эдуард Львович, считая, что вреда от этого точно не будет, согласился. Мы все очень заинтригованы.

Эдмунд Семёнович очень странный человек, почти ни с кем не общается, что у него на уме – никому не известно, и если честно, лично я его немного боюсь. Начнём с того, как он выглядит, он уже старый, ему, наверное, лет 50.

Я многозначительно посмотрел на неё. Перехватив мой взгляд, Лиза продолжала:

– С Вами Владимир Михайлович, никакого сравнения, вы и выглядите значительно моложе своих лет, и тут несколько другое, я, видимо, не так выразилась. От него веет какой-то древностью, он весь седой, как какой-то старец-монах, но главное – это его взгляд. Колючий взгляд огромных чёрных глаз, пронизывающий насквозь. Брр… от одного воспоминания мурашки, – закончила она, невольно покрепче ухватившись за мою руку и плотнее прижимаясь ко мне.

Створки лифта открылись, и мы вышли в фойе столовой.

– Вот он, – шепнула мне на ушко Лиза, кивком указывая на человека, идущего нам навстречу.

Я проследил за её взглядом и увидел высокого худощавого человека в белом халате. Его длинные, абсолютно седые волосы были собраны на затылке в тугой пучок. На смуглом лице действительно выделялись необычно большие, пронзительные и практически чёрные глаза, взглянув в которые я невольно отвёл взгляд.

– Доброе утро, Владимир Михайлович, – сказал человек, поравнявшись с нами. – В 13.00 с нетерпением жду вас у себя.

Я, совершенно неожиданно для себя ответил:

– Доброе утро, Эдмунд Семёнович, непременно буду.

– А вы, Лиза, напрасно меня боитесь, – добавил он. – Я добрый и лично вам ничего плохого не сделаю.

Лиза ничего ему не ответила, только кивнула головой, скромно опустив глаза и ещё сильнее вцепившись в мою руку.

Когда двери лифта за ним захлопнулись, она шёпотом, хотя вокруг нас не было никого, сказала:

– Почувствовали его взгляд? Он же нас насквозь видит – ужасный человек…

*

В 13.00 я стоял у дверей в кабинет Эдмунда Семёновича.

Лиза, проводила меня и, сославшись на важные дела, очень быстро ушла. По-моему, она действительно боялась этого экстрасенса даже на расстоянии.

Я легонько постучал и открыл дверь.

– Входите, Владимир Михайлович, будьте как дома, – сказал экстрасенс.

Я вошёл в просторный кабинет. На полу, занимая всю его середину, лежал ковёр, расписанный какими-то знаками. За дальней границей ковра, на который почему-то мне не хотелось наступать, стоял стол, а за ним в высоком кожаном кресле сидел хозяин кабинета.

Рядом со столом стояли два кресла друг напротив друга, видимо, для посетителей.

Эдмунд Семёнович встал, прошёл по ковру, протянул мне руку. Я совершено машинально ответил на его рукопожатие, при этом он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Рад, очень рад, Володя, нашей новой встрече, – сказал он. – Вижу, что ты почти не изменился, а значит, потеряно не всё и этот невероятно длинный круг наконец-то скоро замкнётся.

– Ну что, поговорим. Как это в песне поётся? Нам есть что поведать друг другу… – сказал он и рассмеялся. – По ковру можешь идти спокойно, он сейчас не активен, – добавил он.

Мы с ним прошли по ковру. Он усадил меня в одно из кресел перед столом, сам же уселся в кресло напротив.

– Ничего, что я сразу говорю тебе ты? Звучит несколько фамильярно, но предлагаю и тебе обращаться со мной попроще, – продолжал он. – Нам понадобятся доверительные отношения. Вижу, что ты в некотором недоумении, но скоро всё встанет на свои места.

– Эдмунд Семёнович, хотелось бы наконец понять, что всё это значит, – начал я достаточно резко, чувствуя неприязнь к этому человеку.

– Эдмунд, зови меня просто Эдмунд, Володя.

– Ну, хорошо, Эдмунд, – продолжал я, раздражаясь ещё сильнее. – Что за тайные намёки, что за активные или неактивные ковры? Это что, такой ритуал? Некие загадочные круги, которые скоро замкнутся или нет, если клиент не заплатит необходимой суммы…. Имей в виду, Эдмунд, говорю это сразу, пока твои дорогостоящие услуги ещё не начались: денег на это у меня нет, а если бы и были, то я всё равно не заплатил бы за них ни копейки. Я вообще в этой клинике оказался случайно, ты меня с кем-то, видимо, перепутал.

Закончив свою тираду, я встал, собираясь уйти.

– Случайностей, Володя, не бывает, всё имеет свою причину, а случайности – это следствия неведомых нам причин, – тихо, но с невероятной мощью в голосе ответил он. – Я шёл к этой встрече 24 года, да и ты, если разобраться, тоже.

Я снова сел в кресло. Но не потому, что ждал от нашего разговора с Эдмундом каких-то откровений, и вопреки тому, что меня всё ещё раздражала его манера вести себя так, будто мы были с ним знакомы давно.

Я остался и снова сел в его кресло только потому, что он почти точно передал то, о чём я думал сам несколько часов назад. Думал, но уже готов был отказаться от этих своих мыслей. Не очень-то приятно чувствовать себя беспомощным насекомым….

– Дай мне свои руки, Володя, и посмотри мне в глаза, – сказал Эдмунд. – Я попробую объяснить… вернее, ты сам всё поймёшь.

Я сделал так, как он попросил.

Его чёрные глаза на мгновенье вспыхнули и невероятным, непостижимым для меня образом стали приближаться ко мне, увеличиваясь, сливаясь в один бездонный колодец, наполненный клокочущей тьмой с редкими проблесками света.

Я не мог отвести взгляд, меня затягивало в этот водоворот.

– Не сопротивляйся, Володя, – услышал я голос Эдмунда, звучащий с самого дна этой бездны, – расслабься, отпусти своё сознание.

Сделав так, как он говорил, я провалился.

Не зная куда, не представляя как, не понимая ни причин, ни направления, возможно, внутрь себя.

Стремительное падение вышибло из меня дух, мой безмолвный крик застыл на губах, и я невольно закрыл глаза.

А когда я их открыл, то увидел…

*

…Своего лучшего друга Андрея, стоявшего рядом со мной в арке дома №63 Большого проспекта Петроградской стороны. Мы пережидали дождь, курили и оживлённо разговаривали.

Была весна 1989 года, пятница, вечер, и мы прокладывали с ним наш обычный еженедельный маршрут: Ждановская набережная, мимо Тучкова моста, на Большой проспект, к Каменноостровскому, а там в метро.

Мы были молоды, полны нереализованных возможностей и амбиций.

Оно было и неудивительно. Мы хорошо зарабатывали, мы считали себя высококлассными специалистами, наша профессия – инженер – была более чем востребована; мы были уверены в себе.

Мы оба были женаты, у нас обоих чуть больше года назад родились дети. У него сын, а у меня дочь.

Мы были счастливы.

И это ощущение счастья делало нас интересными друг для друга, ведь у каждого из нас это ощущение было своим.

На нашем еженедельном маршруте мы делали несколько остановок, выпивали, общаясь друг с другом, пытаясь слегка растянуть и без того не очень короткий маршрут.

В тот день мы говорили о женщинах, мы вообще часто о них говорили. Если ты мужчина и тебе 25 лет, не так уж и много постоянных тем для беседы. Но мы были уже женатые мужчины, и в вопросе женщин наши мнения различались кардинально…

Там, в арке дома, я прикурил очередную сигарету, слушая, что мне говорил Андрей.

– Вот смотри, Володя, – сказал Андрей, – простая ситуация: идёшь ты, к примеру, по Большому проспекту, а навстречу тебе молодая, симпатичная и одинокая женщина с ребёнком в коляске. Эта молодая мама просит: «Молодой человек, помогите колясочку по лестнице поднять». Ты знаешь, что здесь, на Большом, в старом городе, в домах лифтов нет и ей действительно одной справиться трудно.

Вот скажи, ты разве откажешься ей помочь? Что в этом плохого?

– Андрей, – ответил я, – в том, чтобы помочь, нет ничего плохого, но я знаю, куда ты клонишь, и поэтому говорю: нет.

– Сразу нет! – отвечает он. – А она, межу прочим, давно одинока, у неё, может быть, месяц мужика не было. А у тебя дома с женой небольшой конфликт, и вы тоже….

– Андрей, – перебил я его, – у меня дома с женой всё в порядке.

– Хорошо, не у тебя, у меня с женой…

– Слушай, – опять перебиваю я, – ты что хочешь от меня услышать? То, что я думаю, или что-то другое?

– Ты, Володя, просто меня не дослушал, – никак не может успокоиться он. – Ну, какой в этом грех – ей хорошо, мне хорошо, в конечном счёте, и моей жене хорошо. Я перестаю нервничать, наши отношения налаживаются, в семье покой и благополучие.

– Я тебя, Андрей, прекрасно понял, – отвечаю я. – Понял без твоих объяснений. В этой ситуации всем хорошо, кроме твоей жены и мужа той женщины.

– Да нет у неё никакого мужа, – говорит он.

– А откуда ты знаешь? Ты что, её паспорт смотрел? – спрашиваю я.

– Нет, не смотрел, – говорит он озабоченно. – Но моей жене точно не хуже. Если она сама со мной не хочет…

– А ты ей расскажи, – снова перебил его я, – вот и посмотрим тогда, что ей лучше, что хуже.

– Ладно, замнём, – сказал он, – тема скользкая, однозначных решений нет. Но ничего плохого нет, когда людям даришь радость.

– Ага, – сказал я, – особенно если эти люди ты сам и есть.

И мы рассмеялись.

– Молодые люди, огонька не найдётся? – раздался голос за нашей спиной.

Мы обернулись одновременно. За нашими спинами стоял высокий худощавый человек в медицинском халате.

Белым этот халат назвать было трудно. Он не был грязным, было видно, что его недавно стирали, но несколько жёлтых пятен на видном месте, которые, наверное, уже не отстирывались, создавали неприглядную картину.

Прикурив, этот, на мой взгляд, лжемедик, сказал:

– Извините, но я невольно подслушал ваш разговор.

– И что? – спросил я. – Есть желание оспорить наше мнение?

– Я мог бы с вами поспорить, – ответил он, – но вас же не очень интересует, что думаю я. Я имел в виду вовсе не тему вашего разговора. Хотя если уж речь зашла об этом, то, на мой взгляд, неправы вы оба. Реальная жизнь почти никогда не бывает белой или чёрной, она скорее серая.

– А почему, собственно, ты решил, что у нас не этот редкий случай? – спросил я.

– Раз уж мы говорим друг другу ты, то давайте знакомиться, – сказал человек в халате. – Меня зовут Эдмунд.

– Это что, рабочий псевдоним или кличка? – спросил я.

Видя, что у меня разговор с нашим новым знакомым не клеится и готов перейти в конфликт, мой друг вмешался. Он слегка подвинул меня в сторону, протянул Эдмунду руку и просто сказал:

– Андрей, будем знакомы, а этот несдержанный человек, – и он кивком указал на меня, – мой лучший друг Володя. Каким ветром, Эдмунд, тебя занесло в нашу арку? В столь поздний час, в столь странном наряде. Больницы поблизости вроде бы нет. Надеюсь, ты не выпал из «скорой помощи» и не попросишь у нас денег на такси.

Эдмунд и Андрей улыбнулись, а я нет, я смотрел по-прежнему недоверчиво на этого лжедоктора и ждал, что он ответит. Чем-то этот тип мне ужасно не нравился.

– Вообще-то это моя арка, – сказал Эдмунд, – я здесь работаю, а вот вас я здесь раньше не видел.

– И что это за работа такая? – спросил я. – Не иначе как трупы бальзамируешь, вон и пятна на халате характерные.

– Володя, ты зря иронизируешь, – ответил он, – во дворе висит вывеска, перед аркой тоже, на ней написано – «ЭдоМед», это моя фирма, мой кооператив. Я экстрасенс, альтернативные способы лечения. На мой вид не обращайте внимания, рабочий день уже закончился, я занимался уборкой и надел старый халат. Вышел во двор покурить, обнаружил, что забыл спички в своём кабинете, увидел вас и невольно подслушал ваш разговор. Услышав, о чём речь, решил помочь.

– Вот ты, Андрей, – обратился он к моему другу, – говорил, что у тебя проблемы с женой, может быть эти проблемы связаны с физиологией. Я могу определить это на расстоянии. Для этого я должен взять твою руку и нужно, чтобы ты думал о жене.

Видя, что Андрей всерьёз решил воспользоваться услугами этого типа, я решил вмешаться.

– Слушай, Андрей, – сказал я, мгновенно трезвея, – неужели ты веришь этому фальшивому доктору? Посмотри вокруг, кругом толпы шарлатанов, кооперативы открыли, повесили вывески, наживаются на несчастье людей.

– Я действительно могу это сделать, – сказал Эдмунд, – и денег мне от вас не надо. Я это сделаю просто так, в рекламных целях.

На это мне сказать было нечего, я не понимал Андрея, я не понимал и не верил Эдмунду, я не хотел понимать. Видя, что мои слова не имеют для Андрея значения, я обиделся.

Возможно, я обиделся на то, что из-за этого Эдмунда наш разговор с Андреем, а вместе с тем и наш с ним совместный вечер подошёл к концу.

– Знаешь что, Андрей, – сказал я, – если ты веришь этому человеку, дело твоё, но я в этом участвовать не буду. Дождь кончился, и мне здесь оставаться просто невыносимо. Если ты со мной, то пошли.

– Извини, Володя, но я останусь, – сказал Андрей.

И я ушёл…

*

Все следующие годы, словно в калейдоскопе, промелькнули перед моими глазами, складываясь, стыкуясь между собой.

От нестерпимого мелькания кружилась голова, и я зажмурился, а когда я снова открыл глаза, то обнаружил себя по-прежнему сидящим в кресле, а напротив меня в точно таком же кресле всё так же сидел Эдмунд, значительно постаревший, но, несомненно, тот самый Эдмунд из 1989 года.

– Теперь ты, по крайней мере, меня узнал, – сказал экстрасенс, – но, видимо, пока ещё не понял, зачем мы с тобой встретились, Володя.

Мне это было действительно непонятно.

Зачем он заставил меня вспомнить то, что я старался забыть?

Я ненавидел себя за тот случай.

После того дня наши отношения с Андреем начали стремительно портиться, а спустя год отношений не осталось совсем. Не было больше доверительных разговоров, не осталось общих интересов и понимания.

Я очень переживал по этому поводу, он, видимо, тоже, но мы были молоды, самолюбивы, ни один из нас не желал хоть в чём-то уступить, в чём-то изменить своё мнение, попытаться понять… мы просто не знали тогда, как это делается. И в результате оба потеряли что-то невероятно важное – частицу самих себя.

Ещё через год контора, где мы работали, закрылась, и мы потерялись друг для друга окончательно. Нас разбросало по разным уголкам этой бесконечной Вселенной.

Я часто вспоминал Андрея, я знал, что наступившие непростые 90-е вместе с ним, моим лучшим другом, прожить было бы значительно легче, но я думал тогда, что он не хочет меня видеть, что я ему просто неинтересен.

Только спустя ещё несколько лет я понял, что потерял.

Понял, когда он погиб.

Я узнал это не сразу, через третьих лиц, спустя несколько месяцев после его смерти. Я даже не был на похоронах.

Эта новость почти убила меня.

Я почувствовал тогда, что тоже почти умер. Оказалось, что значительная часть моей души принадлежала ему и теперь, с его смертью, её больше не стало.

Я впал в жуткую депрессию, забросил дела, надолго выпал из этой жизни, но постепенно сумел вернуться. Сумел если не забыть, то, по крайней мере, немного успокоиться…

И теперь Эдмунд разбередил мои старые раны…

Зачем?

Я действительно не понимал.

– И зачем это всё, Эдмунд Семёнович? – спросил я. – Это что, такое изощрённое издевательство, или вы сделали это из благих намерений? Я допускаю, что вам под силу стереть часть моей памяти, но только я не позволю вам это сделать, это моя жизнь, хорошая или плохая, но моя, и мне с этим жить.

– Вот ты возмущаешься, Володя, и я тебя понимаю, – ответил он. – Только ты ошибаешься. Мне незачем стирать твою память, при определённых условиях она сотрётся сама. И ты напрасно себя винишь, то, что случилось с твоим другом, было неизбежно, у каждого своя судьба. Или почти у каждого.

Есть редкие люди, которым дана возможность выбора, они в отличие от многих других, не вписаны в жёсткую схему. Хотя это тоже не совсем верно, скорее, в силу некоторых своих качеств они имеют возможность избежать жёсткой привязки.

Общая энергетическая схема, где всё сбалансировано, подстраивается под них. Зачем это происходит, я не знаю, но ты, Володя, из их числа.

Это не значит, что такие люди вольны поступать так, как им вздумается, у каждого есть своё предназначение. Да они и не делают так, у этих людей всегда есть свои очень чёткие правила, и действуют они всегда в соответствии с ними, не допуская никаких отклонений, иногда наперекор общепринятым нормам.

Среди них нередки герои, и их невероятная целеустремлённость есть не что иное, как реализация их предназначения.

Тогда, в той арке, я что-то почувствовал, – продолжал он. – Но я тоже был молод, неопытен, толком не умел распоряжаться своим даром. Я сделал ошибку – вмешался. Я думал, что движение силы, которое я тогда смог заметить, – это указание к действию, но это было не так, я должен был просто смиренно наблюдать. Я искренне хотел помочь твоему другу, а вышло так, что я невольно внёс некоторое возмущение в твою жизнь. Оно было незначительным, но его хватило, чтобы в 2004 году ты не встретился с Машей… Марией Ивановной, и в этом виноват только я.

– Послушай, Эдмунд, – ответил я, – по имени-отчеству тебя называть я больше не могу. И причина тут не в доверительных отношениях, а скорее наоборот плюс твоя неистребимая фамильярность. Я тебя долго слушал и всё пытался понять, чего же ты добиваешься. Последняя фраза внесла некоторую ясность. Зачем ты в эту историю вплёл ещё и Марию Ивановну, она-то тут при чём? Ты что, в курсе причин, по которым я попал в эту больницу?

– Володя, я не понимаю, о чём ты говоришь, – ответил он. – Я вижу многие взаимосвязи. Моя давняя ошибка очень дорого мне стоила. Я не смогу двигаться дальше, пока её не исправлю. Распутать этот клубок было очень непросто, мне потребовалось больше 15 лет, чтобы вычислить всё. Теперь я знаю, что твоё предназначение – это она, ваша встреча в 2004 году.

Да, я опоздал, я закончил свои расчёты слишком поздно, к тому моменту ваши пути уже разошлись, но ничто ещё не потеряно. Ты остался практически прежним, она, я это видел, – тоже, вы идеально подходите друг для друга, она такая же, как и ты, она тоже вне схемы.

О вашем предназначении мне ничего не известно, знаю только, что такой союз – это нечто особенное и это бывает редко.

Я специально устроился работать в эту клинику, чтобы быть поближе к ней, зная, что рано или поздно тебя приведёт сюда провидение и вот тут-то я уже не должен ошибиться, здесь я должен исправить все свои прошлые ошибки…

Я слушал Эдмунда, сдерживаясь из последних сил, я перестал его понимать, всё, что он говорил, казалось мне каким-то бредом.

– Знаешь, Эдмунд, – прервал я его на середине фразы, – извини, но я вот о чём хотел тебя спросить. Тогда, в 89-м, когда я ушёл, ты чем-нибудь помог Андрею? И если ты в курсе, а ты должен знать, раз просчитывал мои взаимосвязи, расскажи, чем тогда всё это закончилось.

– А какое это имеет… – начал он, но тут же замолчал, наткнувшись на мой ледяной взгляд.

Помедлив несколько секунд, продолжил на полтона ниже:

– Когда ты ушёл, я попросил Андрея думать о жене и дать мне….

Рассказ Эдмунда

– Давай, Эдмунд, жми, – сказал Андрей, протягивая мне свою руку.

Я вял его ладонь, сосредоточился и увидел переплетение сияющих потоков, многообразие светлых, разных оттенков чувств. Он был очень хорошим человеком, многогранным, с громадным энергетическим потенциалом, который только начал раскрываться. Среди этого многообразия я выделил нужный сектор – его семью, но он думал не столько о жене, сколько о сыне. Я видел: его маленький, чуть больше года, мальчик Артём просто купался в золотистой энергии любви своего папы. Для меня этого было достаточно, через его сына я смог увидеть и его жену Надежду. Светлая, открытая женщина, полная любви и переживаний за своего мужа и сына. Я углубился дальше, на первый взгляд всё было в норме. Сердце, печень, почки, лёгкие, щитовидная железа – всё, что влияет на общее самочувствие, всё было без серьёзных отклонений, создавало правильный энергетический фон. Почти правильную сферу с незначительными завихрениями. Я устремился к этой аномалии. Маленькая, почти незаметная на поверхности воронка, расширяясь конусом, уходила вглубь…

– Извини, Андрей, но у меня плохие новости, – сказал я. – Это пока не критично, но у твоей жены, похоже, начальная стадия рака.

Он закурил, сел на корточки, прислонившись к стене, и зажмурил глаза, не позволяя эмоциям выплеснуться наружу.

Я молчал, нечего было добавить, а ему нужно было прийти в себя.

Справившись, Андрей совершенно спокойно, но несколько отрешённо посмотрел на меня.

– Ты уверен, Эдмунд? – тихо спросил он. – Здесь не может быть ошибки? Ты должен понимать, что такими вещами не шутят.

– Я уверен на 90 процентов, – ответил я. – До сих пор я не ошибся ни разу, но всегда можно наткнуться на что-то неведомое, мы ведь всего лишь люди.

– Ты сможешь помочь? – спросил он.

Я, честно говоря, с такими болезнями на тот момент ещё не работал. Спиральные расширяющиеся завихрения были для меня недоступны, но в тот момент я чувствовал необычный подъём, я знал, что моя сила растёт, и мне казалось, что для меня нет ничего невозможного.

– Не уверен, что смогу с этим справиться, – сказал я, – но улучшить ситуацию смогу наверняка. Приходите завтра. По субботам я обычно не работаю, но тут лучше не откладывать.

– Что я тебе буду должен? – спросил Андрей.

– Ничего, – неожиданно для себя ответил я, – и на качество моей работы это никак не повлияет.

Сказав так и пытаясь разобраться в причинах своего альтруизма, я в тот момент так ничего и не понял, я просто почувствовал, что поступаю абсолютно правильно. А я привык доверять своим ощущениям, можно сказать, что я только им и доверял.

Андрей возражать не стал, видимо, он в тот момент не был уверен в моих возможностях.

Мы договорились о времени моего сеанса и разъехались по домам.

Только дома, поздно вечером, я осознал, во что ввязался.

Всё, что я делал до сих пор, не шло с этим ни в какое сравнение.

Исправить лёгкое уплотнение энергии, слегка перераспределив поля, – это одно, но здесь настоящая аномальная зона, завихрения, переплетения существующих полей.

Действующие и жизненно важные потоки, текущие по извилистой неверной траектории, меняющие саму структуру материи. При таком воздействии, какое я планировал, требовалось учитывать десятки, а может быть, сотни факторов, чтобы просто не навредить, и примерно столько же, чтобы исправить. Я не был уверен, что у меня хватит на это сил, возможно, такое вообще никому не под силу, думал я.

Но я пообещал, и я знал, что должен это сделать, у меня не оставалось выбора.

Я решил сыграть ва-банк.

Идея была в том, что я решил не разбираться с завихрениями и переплетениями потоков, с чем мне, безусловно, было бы не справиться, а подпитать слабые потоки на входе, ведь именно поэтому они завихрения и создавали.

Мы встретились в назначенное время.

Андрея я оставил в приёмной, а с Надеждой мы прошли в мой кабинет. Я попросил её снять с себя все украшения, всё, что могло помешать моему воздействию, и уложил её на кушетку.

Осмотрел её ещё раз. Да, ошибки быть не могло, я отчётливо видел аномальную зону, и это было началом страшной болезни.

Я постепенно начал своё воздействие. Определил потоки, которые искажались, и стал подпитывать их своей собственной энергией, которая на тот момент просто переполняла меня.

То, что было потом, я помню смутно. Я постепенно увеличивал воздействие, я даже увидел, как аномалия начала выправляться, а значит, моё решение было правильным, но в какой-то момент процесс стал неконтролируемым, энергия моего тела утекала в эту аномалию, а у меня уже не хватало сил остановить этот процесс.

Я потерял сознание.

В чувство меня привела Надежда. Я лежал на полу и с трудом мог шевелиться. Она позвала своего мужа и вместе с Андреем уложила меня на кушетку, на которой совсем недавно лежала сама.

Я попросил её присесть рядом, мне нужно было увидеть её энергетику.

Аномальная зона осталась. Да, она стала меньше, но не намного меньше, над этой болезнью нужно было работать и работать.

Когда они ушли, а я смог самостоятельно двигаться, я прошёл в ванную комнату: хотелось принять душ, это должно было прибавить мне сил.

Я снял больничный халат, больничную шапочку и посмотрел на себя в зеркало.

Осунувшееся лицо, круги под глазами и совершенно седые волосы – вот что я увидел в своём отражении.

За несколько минут своего сеанса я полностью поседел.

Вот что бывает, когда берёшься за то, что тебе недоступно.

В тот раз я всё-таки смог улучшить состояние жены Андрея, но, к сожалению, совсем ненадолго, аномалия принимала свою прежнюю форму примерно за месяц, и каждый месяц я проводил новый сеанс, отдавая практически все свои силы.

Со временем я становился сильней, и иногда мне казалось, что болезнь отступает, но это было не так.

Я мог поддерживать нормальное состояние Надежды, сделать так, чтобы она не чувствовала себя больной, но это была всего лишь видимость здоровья, болезнь по-прежнему оставалась смертельно опасной.

Если бы я прекратил сеансы, она очень скоро уничтожила бы её.

С того самого дня у неё с Андреем больше не было интимных проблем. Но вылечить Надежду я так и не смог, я до сих пор этого не могу.

– Да, да, Володя, – сказал он, увидев мой удивлённый взгляд. – Это тянется до сих пор. Это мой крест.

Тот майский день вообще для нас троих был знаменательным. Мы все совершили ошибки, мы все многое потеряли, но кое-что и нашли.

Через год после того, как Андрея не стало, Надежда переехала ко мне, и мы до сих пор живём вместе. Можно сказать, мы счастливы, если это слово применимо к таким калекам, как мы: она – смертельно больная женщина, и я, экстрасенс-лекарь, опустошённый за долгие годы борьбы с этой болезнью.

Наш сын уже вырос, Артёма я считаю и своим сыном тоже, и у него уже своя семья…

*

Стук в дверь кабинета заставил Эдмунда прервать свой рассказ.

Дверь кабинета открылась, и на пороге мы увидели Лизу.

– Эдмунд Семёнович, вы меня извините, но время уже 14.30, и я должна забрать у вас Владимира Михайловича, а вас дожидается другой пациент.

– Ну вот, как всегда – ничего не успел, – ответил он.

– Владимир Михайлович, мне кажется, мы немного недоговорили, – добавил он, обращаясь ко мне. – Вы не будете возражать, если я навещу вас в палате часиков после шести?

– С нетерпением буду ждать нашей встречи, – ответил я.

*

Я вышел из кабинета экстрасенса, испытывая к нему странные, неоднозначные чувства, Он расшевелил мои старые раны, но зато позволил взглянуть на ту давнюю историю под другим углом.

Правильно сказал Эдмунд, думал я, мы все совершили ошибку тогда, а кто из нас при этом был больше виноват, определять бессмысленно.

Непонятно только, продолжал думать я, вспоминая слова Эдмунда, как со всем этим связана Маша и что это за бред он нёс про предназначение….

Да…, не всё пока ясно… разрозненные картинки только-только начали складываться в осмысленный сюжет, до полного понимания которого было ещё очень далеко.

Ладно, думал я, сегодня вечером меня навестит Эдмунд, и, возможно, многое прояснится.

*

Я шёл по коридору, рядом со мной, держа меня под руку, прижимаясь ко мне время от времени левым боком, шла Лиза. Она без остановки мне что-то рассказывала – про укрепляющие ванны, про обеденное меню больничной столовой, про Эдуарда Львовича, который готовил мне новые процедуры, про пациентов, поступивших в клинику, пока я отсутствовал полтора часа.

– Да вы меня совсем не слушаете, – обиженно поджав губки, сказала она.

– Что вы, Лиза, я весь внимание, – ответил я, – но мне пока трудно сконцентрироваться, я ещё не пришёл в себя после сеанса Эдмунда Семёновича.

– Это заметно. А я, между прочим, переживала за вас, – сказала она. – Этот Эдмунд Семёнович очень странный человек, как посмотрит своими глазищами, будто наизнанку выворачивает, никакого рентгена не надо.

Она явно со мной кокетничала, и я решил ей немного подыграть.

– Он ещё и не то может, – ответил я.

Она посмотрела на меня испуганно-удивлёнными глазами, похоже, я её немного заинтересовал.

– Расскажите, Владимир Михайлович, – приглушённым и несколько дрожащим голосом попросила она.

– Рассказывать вообще-то нельзя, это опасно, – сказал я. – Если он об этом узнает, ещё неизвестно, чем всё это закончится. Мне-то что, я через несколько дней выпишусь, и ищи ветра в поле, а вам здесь работать. Станете потом его третьей помощницей.

– Как это? – спросила она.

– Да очень просто, вы же сдаёте на анализ кровь? – спросил я.

– Да, каждую неделю, – ответила Лиза.

– Так вот, – начал я, – ему достаточно одной маленькой капли крови – и он сможет делать с вами всё, что захочет. Мне лично повезло, моей крови у него не оказалось.

– А причём здесь кровь? – автоматически, немного напряжённо спросила она.

– Причём кровь – я не знаю, но он явно с ней что-то делает, всем же известно, что в любой клетке человека содержится информация обо всём человеке. А в крови эти клетки живые, и даже в маленькой капле их очень много. И, видимо, они, эти клетки некоторое время сохраняют связь с организмом. Вот через эту связь он и воздействует.

Но точно я не знаю, это так, предположение…

Вы думаете, почему он записал меня к себе на приём? – спросил я.

Лиза пожала плечами, несколько настороженно глядя на меня.

– Я могу вам ответить, – продолжал я. – Он хотел подчинить меня себе. Он узнал, что я знаком с Марией Ивановной, и если бы ему это удалось, то он смог бы воздействовать через меня на руководство этой клиники.

Я сразу это понял, как только вошёл к нему в кабинет.

Он сидел за своим столом и просматривал мою медицинскую карту. Не глядя на меня, как бы вскользь, равнодушным голосом заметил: «О, а анализа крови нет, давайте-ка,

Владимир Михайлович, сделаем экспресс-анализ, много времени это не займёт, а польза будет непременно».

Но я сразу догадался, что к чему. Зачем это экстрасенсу мой анализ крови? Я так ему и ответил: не обижайтесь, Эдмунд Семёнович, но, на мой взгляд, он вам не нужен.

Он сразу согласился, и это выглядит вдвойне подозрительно: ни один врач не идёт на поводу у больного, если, конечно, не задумал, что-то противозаконное.

Я, как видите, по-прежнему свободен, можно сказать, пронесло. А вот двум его помощникам повезло меньше.

Вы когда-нибудь видели, Лиза, его помощников, свободно прогуливающихся по этой клинике?

– Нет, – с дрожью в голосе ответила Лиза.

– И не увидите, – сказал я, – они делают только то, что он им говорит.

– Вы меня разыгрываете, – испуганно сказала Лиза.

– Вы, меня спросили, Лиза, я рассказывать не хотел, – ответил я, – но так уж получилось, что теперь вы всё знаете. Что он с вами сделает, я даже загадывать боюсь. Но в том, что он о нашем разговоре уже всё знает, я думаю, можно не сомневаться.

Наверное, я перестарался; может быть, её страхи по отношению к Эдмунду достаточно давно успели укорениться, но я напугал её по-настоящему.

Лиза ничего не говорила, но на её глазах выступили слёзы, ещё мгновение, и они могли перерасти в настоящую истерику с рыданиями и криками.

– Ну, Лиза, успокойтесь, – попытался поддержать её я, обняв за плечи и плотно прижав к себе. – Это мой глупый розыгрыш. Не о чём беспокоиться. Я всё придумал, Эдмунд

Семёнович вовсе не монстр.

Она, по-моему, меня даже не слышала. Она испугалась так, что дрожала всем телом, а слёзы градом текли из её глаз.

– Лиза… – в который уже раз позвал её я.

Видя, что ничего не помогает, я отстранился от неё и тихонько встряхнул за плечи.

– Да послушайте же вы, наконец! – почти закричал я.

Это слегка привело её в чувство, по крайней мере, теперь она меня слышала.

– Эдмунд Семёнович – мой старинный знакомый, мы просто разговаривали с ним все эти полтора часа. Я неудачно пошутил. Извините. Но я не думал, что это на вас так подействует, – сказал я.

Похоже, она, наконец, поняла. Началась обратная метаморфоза.

Сначала она перестала дрожать, потом перестали литься слёзы. Затем Лиза резким движением сбросила мои руки со своих плеч, отстранилась ещё дальше, лицо её исказилось в злобной гримасе, и она сказала:

– Вы… это вы монстр, Владимир Михайлович, хотя нет, это слишком расплывчатая характеристика, вы – негодяй. У меня с вами не то что… – поперхнулась она, срываясь на крик. – Я даже видеть вас не могу. Можете на меня жаловаться, но я не собираюсь быть вашей медсестрой.

Я промолчал. На это мне сказать было нечего.

Лиза бросила на меня ещё один гневный взгляд, развернулась и ушла быстрым шагом, ни разу не оглянувшись.

*

Я сходил на обед, повалялся на кровати, в 16.00 был на процедурах, посидел в джакузи с водой, насыщенной настоями каких-то трав под струями кислорода. Это и в самом деле прибавило мне сил.

Лизы нигде видно не было.

Её столик рядом с моей палатой пустовал, в коридорах она мне не попадалась.

В 17.00 я сходил в массажный кабинет, там мне размяли и вправили всё, что можно было размять и вправить.

Лизы не было нигде.

Я остался без медсестры. Потребности в этом, в общем-то, не было, но я уже привык к ней, её общество делало пребывание в этой клинике более комфортным, приятно, когда тебе уделяет внимание молодая симпатичная девушка.

Конечно, я не стал на неё жаловаться, я вообще никогда не жалуюсь, а в этом конкретном случае неправ был именно я. Болван, ничего уже не чувствую, и шутки у меня дурацкие. Напугал бедную, добрую девочку, а теперь не знал, как загладить вину. Я не знал даже, где она сейчас находится.

Спрашивать о ней кого бы то ни было, я не мог, это вызвало бы вопросы.

– А что, её разве нет на рабочем месте? – спрашивали бы меня сотрудники клиники. Это могло добавить ей лишних проблем. Оставалось ждать.

В 17.45 я вернулся в палату, лёг на кровать. Нужно было оставаться здесь, скоро с ответным визитом должен был прийти Эдмунд.

*

Спустя полчаса я услышал стук в дверь.

– Входите, – сказал я.

– Здравствуйте, Владимир Михайлович, – сказала Мария Ивановна, входя ко мне. – Как вы себя чувствуете?

Честно говоря, её я меньше всего ожидал увидеть в этот момент.

Её вопрос показался мне неуместным. Как может чувствовать себя практически здоровый человек? Поэтому, я, возможно, невпопад спросил:

– Мы что, Мария Ивановна, снова на вы?

Она на мгновение задумалась.

– Володя, – сказала она, – давайте пока придерживаться официальной манеры поведения. То, что случилось вчера, вовсе не повод как-то менять наши отношения. Считайте, что это был некий подарок с моей стороны, попытка загладить вину…. Признаюсь, что и вы мне теперь небезынтересны, но я пока не разобралась в себе, и мне кажется, что и вы этого тоже пока не сделали. И у вас, и у меня есть своя устоявшаяся жизнь, и давать развитие нашим отношениям, впускать их в неё, лично я просто боюсь. Чувствую, что последствия этого могут быть непредсказуемы.

Я молчал, внимательно слушал её и в целом думал примерно так же.

Я не хотел ничего менять в своей жизни.

Моя жизнь не просто устоялась, она очень удачно сложилась. Двадцать пять лет, прожитых в счастливом браке, вовсе не шутка. Ира, моя жена, была, есть и будет единственной женщиной, которую я по-настоящему люблю.

С Машей всё было бы по-другому….

Для отношений с ней мне было трудно подобрать правильное название.

В голове крутились одни аллегории, очень далёкие от моей повседневной жизни. Я пытался и не находил для этого привычных слов.

Она, как яркое солнце после долгих холодов, думал я, как ветер после полного штиля, как ливень после засухи. Что-то невероятно яркое среди серых будней. Но что-то и невероятно опасное. Солнце, которое, после того как растопит лёд, спалит дотла. Ветер, который набрав свою силу, превратившись в тайфун, сметёт. Ливень, переполняющий реки, переливающийся через край потоками ледяной воды, который смоет безвозвратно то, что создавалось годами.

Возможно, мы действительно подходили друг другу, и, возможно, мы были бы с ней счастливы. Но вот надолго ли? Это вопрос.

Стать любовниками, вести двойную жизнь, прятаться по укромным углам, пытаясь изредка добавить в теперешнюю счастливую жизнь новые, неизведанные пока ощущения – можно попробовать, но и это не продлится долго.

Тайными отношения с такой женщиной долго не пробудут, слишком уж яркими они могут оказаться.

Рано или поздно такие отношения уничтожат всё. Ценности сместятся, приоритеты поменяются местами. То, что нам дорого теперь, исчезнет навсегда. И скорее всего, мы сами станем другими.

Для меня это было немыслимо, и только поэтому я был готов согласиться с Машей.

– А скажите, Володя, – вдруг спросила она, – вы о нашем вчерашнем… вечере никому не рассказывали? Я не пытаюсь вас пристыдить, я всё понимаю, мужчинам вообще свойственно ради самоутверждения рассказывать такое. Мне это повредить никак не может, но я должна знать.

Видимо у меня изменилось лицо, возможно, мой взгляд сверкнул чем-то недобрым. Маша отвела глаза, но вскоре я сумел взять себя в руки и совершенно спокойно ответил:

– Мария Ивановна, я не любитель оправдываться, и я не знаю, откуда вы взяли, что мужчинам это свойственно.

Уверяю вас, настоящий мужчина никогда так не сделает, а я пытаюсь быть в их числе.

– То есть вы говорите – нет? – спросила она.

– Нет, Маша, конечно, нет, кроме нас, это никого не касается, – ответил я.

– Странно тогда, откуда об этом стало известно Эдмунду, не в астрале же в самом деле он это увидел, – сказала она. – Я виделась с ним сегодня около двух часов назад. Он странный человек, но сегодня его странность была выше всякой меры. Сегодня он внезапно уволился, ни о каких двухнедельных отработках слушать не пожелал. О том, что подводит клинику, оставляя нас без специалиста, не захотел даже думать. О том, что не увидит последнюю зарплату, выходное пособие и другие льготы, разговаривать не стал.

Собрался в течение часа и покинул эту больницу, даже вещи свои оставил, сказал, что за ними пришлёт кого-нибудь позже.

Собственно, я приехала сюда в основном поговорить с Эдмундом, но, как видите, нормального разговора не вышло. Вместо этого он как заведённый говорил о предназначениях. Радовался, что наконец-то нам с вами удалось встретиться, что теперь у нас с вами всё будет хорошо, ведь мы идеально подходим друг другу, и ещё много всего в этом роде.

Честно говоря, есть грех, я подумала, что это вы его подговорили. А что я могла ещё подумать? – спросила она, видя мой удивлённый взгляд. – Я видела ваше расписание, знала, что сегодня у вас был приём…

– Маша, – перебил я её, – Эдмунд Семёнович на своём приёме рассказывал мне то же самое. Он не простой человек, и что и откуда ему известно, никому неведомо.

Мы многозначительно посмотрели друг на друга.

Не знаю, о чём подумала она, но я в тот момент подумал о том, что с Эдмундом мы уже вряд ли увидимся, а ведь мы с ним так и не договорили.

Мы помолчали.

Первой нарушила молчание Маша.

– Не знаю, будет ли тебе интересно, но я чувствую, что должна сказать: я уволила своего телохранителя. Да и охрану на входе попросила Игоря поменять.

– Надеюсь, ты Игорю ничего не рассказывала? – спросил я.

– Разумеется, нет, Володя, эта история касается только нас с тобой, – вернула она обратно мою же фразу.

Мы опять замолчали, всё уже было сказано. Нечего было добавить, ведь мы уже решили закончить наши отношения. Да и не было по большому счёту никаких отношений, был небольшой эпизод, так, случайная связь.

Мы молчали, пытаясь выбрать нейтральные, простые слова, для того чтоб проститься и не находили их. Мы знали, что любое неосторожное слово, любое действие могло нарушить это шаткое равновесие, и последствия этого предсказать было невозможно.

Мы оба боялись и хотели этого.

И мы молчали.

Возможно, она ждала от меня слов или действий, возможно, я сам ждал от неё того же, но мы так ни на что и не решились.

Спустя некоторое время, я услышал:

– Прощай.

– Прощай, – не поднимая глаз, ответил я.

И Маша ушла.

– Наверное, с ней, – сказал я себе, – мы уже больше никогда не встретимся.

Мне стало от этого невыносимо грустно.

*

Удивительное дело – эти переплетения судеб, думал я, оставшись один.

Конец ознакомительного фрагмента.