10
По раскаленным улицам бабьего лета сквозь примятые теплом деревья Влада шла домой и думала о Владимире, наблюдая за сонными бабочками, неспешно парящими в воздухе. Для нее он, как и она для него, был весьма противоречив. Впрочем, долго думать о другом человеке она была неспособна и переключилась на книгу, которую читала. Ее худенькая фигурка выглядела неприкаянно для тех, кто не имел счастья был знакомым с ней. Некоторым молодым людям она, сама того до конца не понимая и выставляя лишь свою прыткую женскую сущность, улыбалась, и они шли рядом, завязывали разговор. Влада непреклонно обрубала его, как только речь заходила дальше положенного учтивостью и не позволяла провожать себя.
– Жизнь жестоко заставляет нас расплачиваться за ошибки, – пожала плечами Влада в ответ на какое-то замечание Жени, придя на обед и уминая яблоко.
– Разве это справедливо? – подняла на падчерицу удивленные глаза Женя, перестав опираться подбородком на ладони.
– Не знаю, но действенно. По крайней мере, это опыт.
Женя чуть не задохнулась от возмущения, поняв, о чем именно говорит Влада. Какой опыт? А когда семью твои загоняют в чертоги страха, перелопачивают и гноят всех до единого – опыт? А когда грудных детей нанизывают на забор – предназначение, судьба?! Да не больше, чем случайность! «Человеку не дается испытаний больше, чем он может выдержать» – самое бесчеловечное утверждение на земле. Как их время могло родить такую безразличную и избалованную негой девушку, для которой чужие проблемы – досадное упущение их самих? Немыслим калейдоскоп человеческих характеров и сочетаний черт. Но, опасаясь открыто демонстрировать это, Евгения помолчала. Переломали ее как женщину, обрубили. Не только заставили чувствовать себя убийцей, но и пустой, бесполезной, донельзя униженной и дырявой. А теперь приходится еще выслушивать критику в свой адрес.
– Если у тебя этого не было, не значит, что другие такие же, что им так же повезло.
«Все, что не делается, к лучшему», – вспоминала Женя в негодовании. Прямо так все! Люди мыслят избитыми, придуманными не ими клише и находят в них рациональное зерно, оправдывают ограниченность даже потоком собственной мудрости, вынутой с великим трудом и растушеванной о ханжество и страхи. В вековых народных изречениях есть смыл, но и к ним стоит относиться осторожно. Не все одинаковы, не для всех благодать вообще является таковой.
– Что это замужество вам с мамой дало помимо якобы крепкого тыла, этих тряпок, которых сейчас ни у кого почти нет? Все в совокупности должно быть, и тыл и тряпки тоже… Но вот парадокс – без них прожить намного проще, чем без нежности твоей восхваляемой, – продолжила Влада, распыляясь внутри и выплескивая наружу годами копившуюся горечь на то, что все складывается так, а не иначе. Не так, как хотелось, а по-своему, глупо, трагично и постыло.
– Проще? – зло усмехнулась Женя. – Ты жила что ли в доме, настолько вросшем в землю и развалившемся, что это больше походило на землянку? Не стоит, никогда не голодав, судить о том, что в жизни важнее.
– Так я же не настолько глупа, чтобы утверждать, будто деньги не важны! Важны, и очень, но… Достойный уровень жизни, теплая постель способны доставить удовольствие, но это еще не все.
– Конечно, не все. При всем при этом отчего жены богатых политиков заводят любовников? Не от скуки одной… Не от распущенности. Каждому человеку, особенно женщине, так важно любить кого-то или хотя бы притворяться. Мы как кошки – любим комфорт и очаг, а нас ругают за любовь к деньгам. Деньги ведь способны обеспечить комфорт, чтобы не волноваться ни о чем, не думать, что дети твои сгинут в шахтах.
– Все люди разные, – отрезала Влада.
– Одна сплошная пропаганда. Выйдешь замуж – будешь счастлива. Аксиома будто бы. Как бы не так! – сказала Женя, будто не слушая падчерицу, хотя была согласна с последними словами. – Если бы ты вынуждена была делать то же самое, что и все женщины в этой стране, у тебя поубавилось бы пылу кричать, как я неправа.
– Все от человека рядом зависит. И от случая. Для кого-то брак и правда счастье.
– Все да не все! Есть обстоятельства природного типа, от которых не укроешься, – сказала Женя, потупив взгляд. – И зависит все не столько от человека рядом, сколько от факта его наличия.
– Мать умерла в день, когда связалась с отцом, – нараспев сказала Влада, растворив глаза где-то вдалеке. – Женщины так к этому стремятся, не понимая, что это конец, потому что так надо, так говорят. Окончание любви, их жизни, всего.
– Любить лишь себя тоже неверно.
– Даже мелкие события из жизни предков обрастают дымкой значительности и туманной привлекательности, – словно не слушая, растягивала слова Владлена. – Моя мать делала аборт за абортом и так истощилась через несколько лет… Была еще не старой, но какой-то злобной, потухшей. И теперь я понимаю ее. Тогда же она казалась мне едва ли не мерзкой.
Женя содрогнулась. Раз за разом проходить через это… Какая-то пытка без тюрьмы, кошмарный сон длинною в годы. Как можно жить в таких условиях и остаться на плаву в здравом уме, вообще остаться человеком?
– А он был другой, жалел ее, не то что отец. И она в нем увидела какую-то поддержку. Иссохшая женщина, которая не думала, что в ее жизни еще может случиться что-то приятное…
– Кто был?
– Ее любовник.
Женя выдохнула. Влада тихо улыбнулась произведенному эффекту.
– Незадолго до маминых похорон я разбирала какие-то записи на чердаке. До этого я ведь ничегошеньки не знала о ней, об их с отцом жизни, я была слепа как настоящий ребенок и плавала в своем ограниченном мирке. Чтение тех писем обухом, топором разрубило меня. И столько пришлось переосмыслить. Я считала брак родителей хорошим, слитым союзом. Я видела, что мать меланхолична, но пеняла ей на это и отдалялась от нее все больше с каждым месяцем. К детям она относилась не так радушно и обходительно, как к гостям. Они ведь могут обидеться. Странно, что к посторонним людям зачастую испытываешь больше неловкости, чем к родным… Не наоборот ли должно быть? Дети же никуда не денутся, поэтому испытываешь большую свободу. То же происходит и с супругами. Так что неблагодарным людям, людям без совести противопоказано жениться. Никто не должен иметь несчастье стать близким и беззащитным, поэтому легкодоступным для раздражения.
Она была сухая, односложная, но что за жизнь она вела и могла ли стать другой под влиянием того, что пережила? Из-за того, что она замалчивала, ее существование не стало лучше. Она осталась закрытой книгой для детей, и это страшило нас даже после ее кончины. Теперь я думаю, что лучше быть сволочью для всего остального мира, но для родных делать все, чем наоборот. Отец считал, что у них все хорошо, ему не приходило в голову… Идеальный брак. – Влада зло рассмеялась. – И вот я читала его письма к моей матери, которую даже не считала женщиной, способной еще кому-то нравиться… письма по-настоящему искреннего человека. В них не чувствовалось фальши, какой-то дешевой сентиментальности. Я была поражена, наткнувшись на любовную переписку моей замужней матери, я негодовала. Тем более тогда я еще уважала отца. В письмах тот человек спрашивал, почему Инна, моя мать, терпит моего отца, почему не уйдет… «Он ужасный человек», – писал тот, кого я ни разу в жизни не видела. Я была в гневе.
Я не знала, как сказать о моей находке матери, мне было так стыдно и больно… Но все же завела об этом речь. Сначала мама была в замешательстве, плакала, пока я стояла перед ней судьей. Потом она начала говорить, и у меня волосы вставали дыбом на голове, насколько я не знала собственной матери… Какие-то они всегда были с нами скрытные и редко говорили по душам. Может, во времени дело, я не знаю. «Знаешь, что значит жить с человеком, от которого не ждешь нежности уже долгие годы? И что такое нежданно встретить вдруг, не строя глазок – какие там глазки в моем положении – мужчину, который вдруг понимает и смотрит на тебя сочувственно? Не дай тебе бог когда-нибудь испытать эту раздирающую пустоту и одиночество при наполненном доме. Когда есть у тебя и муж и дети, но прошлое тяготит, а в тебе еще не все умерло настолько, чтобы забыть счастливое время юности, когда почти босая я уехала с твоим отцом из родного города. Тогда я всерьез любила его… Я была опустошена, Влада, духовно и физически, когда он появился. И вдруг накатила на меня такая страсть, перед которой не устоять. Вернее, и не хотелось. Если бы все было хорошо с Виктором, я и шагу бы не сделала навстречу тому… Есть у меня еще чувство долга. А при таких обстоятельствах… Кто может меня винить? Убивать беременности не было ни моим, ни его решением, как-то так получалось раз за разом, потому что двое детей для современной семьи – предел… Поначалу я переносила это нормально, ни о чем особенно не задумываясь… Скреблась, стиснув зубы, как настоящая комсомолка. Но с течением времени многое переосмысливаешь. И становится страшно. Хорошо, сейчас я стала бесплодной. Не знаю, как перенесла бы это еще один раз. Наверное, оставила бы ребенка, а тогда конфликты с твоим отцом были бы обеспечены. Ведь он даже к Юре относился всегда прохладно. А это настоящая страсть, Влада. Страсть и нежность, понимание, то, что каждому необходимо, как воздух. Несмотря на все мои недостатки этот человек прикипел ко мне, и я этого отпустить и забыть не в силах. И если ты не поймешь, я переживу».
Говорила она что-то в этом роде, я уже не помню, конечно… Но, думаю, именно это она повторила бы снова. В этих отношениях она пыталась укрыться, развязать свою преждевременно увядающую женственность. Пыталась хлебнуть позднего счастья, настолько ей это опостылело. Я была ошеломлена, но все же не сказала ни слова отцу. Не в моей это натуре. Я не знала, как реагировать на услышанное, и решила, что пусть лучше все идет своим чередом. Я на самом деле не знаю, ушла бы она к любовнику. Может, уже собиралась, уже сказала ему об этом… Теперь я, конечно, понимаю, что так бы было лучше всем. Но она ужасно боялась отца, это было в то время необъяснимо для меня. Теперь я понимаю маму лучше, но все равно не до конца – не такой страшный отец человек. Хотя… кто знает? По-моему, если хочешь исследовать кого-то до конца, надо жить, спать с ним долгие годы, рожать и не рожать от него детей… Да и тогда еще останется неизведанное расстояние, если личность глубокая. Может, отец пригрозил матери расправой над этим человеком. Я правда не знаю. Но факт в том, что мама умерла через несколько месяцев после нашего с ней разговора. Будь я настроена на загадки и необъяснимое, заподозрила бы в этом руку отца, но это абсолютно немыслимо. При всех его грехах на подобное он не способен, в нем все же живет свое своеобразное чувство любви и справедливости.
– Может, он виновен в этом косвенно. Давление на разум, я прекрасно это понимаю.
– Никогда не понимала этого. Если кто-то настолько слаб, чтобы принимать влияние чего угодно, можно винить всех и каждого в его несчастливой судьбе.
Женя посмотрела на Владу с жалостью, граничащей с отвращением.
– А что, лучше никого не винить даже в открытых преступлениях, всю ответственность возложив на потерпевшего?
Влада говорила так, словно не было у нее непременных оговорок на счет волевого выбора и ответственности за собственную судьбу, словно, злясь на мать за ее преждевременный уход, она позволяла это лишь себе. И на самом деле все прекрасно понимала… По крайней мере, так казалось. Не понимала, что понимает… Женю поражало, как те, кто наделен всеми задатками счастливца, могут порицать тех, кого природа в этом плане наградила не так щедро. Видно, все же есть у Влады что-то глубоко в запрятанное, что каким-то образом душит и заставляет постоянно высказываться, при это делая вид, что ей это абсолютно неинтересно, а говорит она лишь из-за необходимости просветить темных. Но не баловень она судьбы с безоблачным прошлым, раз снова и снова поднимает эти темы. Значит, что-то гнетет и тлеет на дне, пытаясь вырубить это из себя.
– Аборт – это и свобода и проклятие. И только от меня зависит, чем это станет.
– Это ты так думаешь. Порой нам неподвластны даже наши эмоции.
– Мнение слабака.
– А твое – мнение слишком самоуверенного и, по сути, глупого человека, не понимающего дали.
Влада поджала рот, но желание добить Женю превозмогло оскорбление.
– А в отце я все же вижу какую-то слабость, – сокровенно сказала она, чем окончательно сбила Женю с толку.
Женя неодобрительно посмотрела на падчерицу. «Этому я помогать не буду», – вечно говорила Влада и в итоге не помогала никому, ни нуждающимся, ни доходягам. Да кто она такая, чтобы выбирать?! Какое мнение о себе!
– Люди – не засушенные статуи, глупости и ошибки их непременные спутники. Что акцентировать на этом такое внимание. Да еще и высмеивать, поглядывая свысока? А судить как ты только безупречный может, да мне кажется, к ним ты явно не относишься. Из-за таких как ты эгоистов с завышенными требованиями мир грязнее. Ты думаешь, что ты выше этого, что, может, очищаешь окружающих беспробудной критикой, но поступая как ты поступаешь, засоряешь его еще больше.
– Я никого не сужу. Мне нет до людей никакого дела.
– Наверное, ты действительно веришь в это.
– Мне надоел этот разговор.
Жене нечего было ответить, все уже было произнесено, она медленно переваривала услышанное, раскрыв рот и меряя падчерицу обомлевшим взглядом. Владлена просто вышла из-за стола. Она сама не понимала, что подтолкнуло ее на такое немыслимое откровение, и теперь недоумевала на себя, вновь воспроизводя все сказанное и чувства, рождавшиеся вслед за словами. Она ненавидела Женю за собственноручно сдернутую слабость.