Дуэлянты. Часть первая. Задиры из Бордо (Понсон дю Террайль)

I

3 сентября 1815 года к плас де ла Комеди в Бордо звонким галопом приближался дилижанс из Парижа, запряженный пятеркой лошадей. Было шесть часов вечера. Трое молодых людей, прогуливавшихся под сенью аллей де Турни, подошли поближе, чтобы поглазеть, как из него будут выходить пассажиры.

Тех было немного. Первым, в сопровождении очаровательной юной девушки, на землю сошел человек, похожий на негоцианта. Затем из недр экипажа появились два персонажа, покрой одежды и жесткие воротнички которых выдавали в них отставных военных.

Тот из них, что ступил на мостовую последним, был молодой человек лет тридцати – тридцати двух. Он настолько обрадовался, что это длительное, утомительное путешествие наконец подошло к концу, что спрыгнул энергичнее, чем хотелось бы, и нечаянно задел одного из трех упомянутых нами зевак.

С жестом наивысшего презрения молодой бордосец щелчком стряхнул невидимую пылинку с одежды в том месте, где к нему прикоснулся незнакомец, будто чтобы уничтожить любые следы контакта с чужаком.

Но приезжий, занятый, вероятно, чем-то совсем другим, ограничился лишь тем, что сказал:

– Прошу прощения, сударь.

Даже не заметив провоцирующего жеста бордосца, он, в сопровождении своего товарища, направился к конторе дилижансов, чтобы заплатить за поездку и потребовать багаж.

Переступая порог помещения, спутник повернулся к нему и сказал:

– Если желаете, полковник, я могу сейчас за все расплатиться, а потом, в отеле, рассчитаемся.

– Как скажешь, майор.

Тот, кому предназначался этот странный ответ, был уже человек в возрасте. Ему явно перевалило за шестьдесят, но несмотря на зачатки тучности, с которой не смогли справиться даже двадцать лет сражений по всему миру, держался он бодро. Скажем сразу: это был один из прекраснейших представителей породы тех железных солдат, которые в период с 1796 по 1814 год завоевывали Европу, воителей, будто высеченных из гранита, полжизни спавших в воде или на снегу, но тем не менее доживавших до восьмидесяти, а то и девяноста лет.

В те времена люди были совсем из другого теста, чем сейчас.

Пока двое военных договаривались с носильщиком по поводу багажа, три персонажа, встреченных нами явно не в добрый час, подошли к прекрасной пассажирке дилижанса и стали столь неподобающим образом заявлять о себе, что отец девушки, не в силах сдержать возмущения, воскликнул:

– И шагу нельзя ступить, чтобы не встретить подобных людишек!

Слова эти были сказаны довольно громко и исключительно серьезным тоном – услышав их, юная девушка вдруг побледнела и, казалось, была вот-вот готова лишиться чувств.

Приставания молодых людей, равно как и слова торговца, привлекли внимание молодого полковника. Он увидел, как девушка покачнулась, и бросился к ней, чтобы подставить спасительный локоток. Но в то же мгновение столкнулся с одним из бордосцев, тоже ринувшихся к прекрасной путнице.

– Как же вы неловки, сударь! – воскликнул юный красавчик.

Полковник смерил наглеца взглядом. Во всем его облике было столько достоинства, что тот почувствовал себя неуютно.

– Мадемуазель, – сказал офицер, не удостаивая бордосца ответом, – обопритесь на мою руку.

– Но, сударь…

– Вы хотите сказать, что мы с вами незнакомы? А этого… господина вы знаете?

На слове «господин» было сделано особое ударение.

– Нет, – тихо молвила юная девушка. – Но…

– Ну хорошо. Мадемуазель, раз уж этот…. господин оказался настолько невоспитанным, что допустил грубость по отношению к женщине, бьюсь об заклад, что когда перед ним окажется мужчина…

– Он сумеет отхлестать его по щекам! – воскликнул бордосец, замахиваясь на полковника.

– Позвольте! Позвольте! – произнес сердитый голос, принадлежавший не кому иному, как нашему майору. – Прошу прощения, молодой человек, но о том, чтобы надавать пощечин моему полковнику, вам придется быстро забыть.

С этими словами старый вояка схватил провокатора за запястье. Молодой человек скривился – хватка противника была железной. Тем не менее задира выпрямился и овладел собой в достаточной степени для того, чтобы улыбнуться, несмотря на то что суставы его в руке майора буквально трещали.

– Полковнику? – повторил он. – Какому еще полковнику?

– Да отпусти ты этого шалопая, майор. И скажи ему название нашей гостиницы. А сам займись багажом. Я же провожу мадемуазель, если на то, конечно же, будет позволение ее батюшки.

– Благодарю вас, сударь, за это предложение, и в первую очередь за то великодушие, с которым вы заставили зарвавшихся наглецов проявить уважение к моей дочери, – ответил торговец. – Но вот подъехала карета, которую я ждал, и теперь мы можем отправиться домой, больше не опасаясь по пути никаких досадных встреч.

– В таком случае примите уверения в моем наилучшем к вам расположении, – с поклоном ответил полковник.

– Принимаю, сударь, но сначала позвольте узнать ваше имя.

– Что вам даст имя бедного офицера, выслужившегося из рядовых, который прибыл в Бордо, чтобы жить на скудное половинное жалованье отставного военного?

– Я хотел бы попросить этого офицера оказать честь завтра у меня отобедать – контору дилижансов вряд ли можно назвать подходящим местом для более близкого знакомства с нашим храбрым защитником.

– Сударь, меня зовут Робер де Сезак, я состою, точнее, состоял на службе в чине полковника кирасиров. Мой друг и товарищ по оружию – майор Монсегюр, мы воевали в одном подразделении.

– В какой гостинице вы остановились?

– «Отель де Миди».

– Благодарю вас, полковник. До свидания. Завтра жду вас у себя. Жорж Падарнак, улица Пале-Гальен, 21.

Они раскланялись.

Когда торговец с дочерью уехали, полковник повернулся к спутнику:

– Что ты сказал этим взбалмошным наглецам, майор?

– Как «что»? Назвался и сообщил, в какой гостинице мы остановились.

– Ты назвал им свое имя?

– Да, полковник.

– Только свое?

– Да, полковник.

– Ты что, смеешься надо мной? Ведь оскорбление было нанесено мне… или, если угодно, этому провокатору…

– Но полковник…

– Молчать. И заруби себе на носу, господин майор – этот вертопрах искал ссоры со мной, а потому мне его и наказывать.

– Я просто не хотел доставлять вам лишних хлопот, мой полковник…

– И тем самым мог меня скомпрометировать. Ты, старина, слишком меня любишь – мне же во вред. Но скажи-ка, как зовут этого повесу, который столь нелепым образом оказался виновником сей глупой ссоры?

– Маркиз Жак де Матален.

– Хорошее имя. Да и мальчишка мил. По-видимому, он слишком плотно пообедал, ведь его поведение было напрочь лишено здравого смысла.

– Завтра узнаем. А пока – берем дорожные сундуки и направляемся в отель.

Могучие носильщики взвалили на плечи багаж двух офицеров и несколько минут спустя полковник Робер де Сезак с майором Монсегюром уже сидели за аппетитным ужином в прекрасном расположении духа.

Но не успели они проглотить несколько первых кусочков, как к ним подошел хозяин гостиницы и спросил смогут ли они принять человека, желавшего с ними немедленно увидеться.

– Наверное, посланец нашего маленького драчуна-маркиза.

– Пусть войдет, – сказал майор.

Хозяин гостиницы ввел молодого человека благородной наружности и, по знаку полковника, удалился.

– Сударь, я догадываюсь, что вас сюда привело, – сказал Робер де Сезак. – Садитесь и приступайте к выполнению возложенной на вас миссии.

– Боюсь, вы ошибаетесь, господин полковник, – ответил гость. – Мне никто ничего не поручал, я прибыл сам, чтобы иметь честь поговорить с вами.

– Но тогда кто вы, сударь?

– Меня зовут Луи Падарнак.

– Вот оно что! Стало быть, вы родственник того почтенного негоцианта, с которым мы проделали путешествие из Парижа в Бордо?

– Да, господин полковник, я его племянник.

– Сделайте милость, скажите, чем мы обязаны чести видеть вас?

– Некоторое время назад в конторе дилижансов вы поссорились с одним молодым человеком…

– И как следствие принял вас за его секунданта.

– Когда дядюшка с кузиной, которых мы так ждали, приехали на улицу Пале-Гальен, они тут же поведали мне о том, что произошло. Мадемуазель Генриетта Падарнак знает этого провокатора – именно поэтому она так разволновалась, когда дядюшка не стал сдерживаться в выражениях.

– Неужели этот повеса так опасен? – спросил майор.

– Он профессиональный бретер.

– Что вы говорите! – спокойно ответил Робер. – Я думал, наемных убийц такого рода во Франции больше не существует.

– Вы заблуждаетесь, господин полковник, их еще осталось немало, особенно в Бордо. Причем за этим, маркизом де Маталеном, тянется кровавый след. И если завтра вы будете с ним драться…

– Что более, чем вероятно… – перебил его полковник.

– Тогда знайте – это будет его семнадцатая дуэль.

– Сударь, – сердито сказал майор, – неужели вы подумали, что репутация нашего противника, о которой вы только что рассказали, может поколебать нашу решимость его наказать?

– Упаси меня Бог! Но поскольку вы имеете дело с исключительно опасным человеком, я посчитал своим долгом прийти и предоставить в ваше распоряжение сведения об этом персонаже, от нелепых ухаживаний которого вы так благородно защитили мою кузину.

Полковник уже собрался было ответить, но в этот момент к ним, в сопровождении двух господ, с раболепным видом вновь подошел хозяин гостиницы.

Один из вновь прибывших вышел вперед и не без некоторой церемонности спросил:

– Господин майор Монсегюр?

– Это я, – ответил, вставая, старый солдат, – чем могу служить?

– Сегодня вы и господин, называвший себя полковником, нанесли оскорбление нашему другу, маркизу де Мателену.

– Совершенно верно, – ответил майор.

– Вы это признаете?

– Разумеется. Выражения, к которым прибег полковник, в некотором роде можно назвать неучтивыми, что же касается меня, то я схватил маркиза за руку, чтобы не дать ему вести себя слишком грубо.

– Сударь, нам поручено потребовать удовлетворения за нанесенное оскорбление.

– Кому же из нас адресован ваш вызов?

– Обоим.

– Считаю это в высшей степени правильным, сударь, – вмешался, в свою очередь, в разговор полковник. – Ступайте, скажите вашему товарищу, что мы в полном его распоряжении. Время назначили?

– Восемь часов утра.

– Место?

– Песчаная пустошь Арлака, это по дороге на Тондю.

– Запиши, майор. Полагаю, в Бордо найдется экипаж, который отвезет нас в это Тондю.

– Найдется, сударь.

– Отлично. Какое оружие выбрал маркиз?

– Если вы не против, то шпаги.

– Не возражаю, – ответил полковник, вставая, чтобы проводить секундантов. – Завтра в восемь утра, господа.

Молодые люди поклонились и ушли. Полковник вернулся на место, поднял бокал и весело сказал:

– За наше здоровье, майор. Если верить господину Падарнаку, подобное пожелание в данном случае более чем уместно.

– Полковник, я чрезвычайно счастлив видеть вас в состоянии столь беззаботной веселости. – ответил Луи Падарнак. – Вижу, вы уверены в себе, что не может не приводить меня в восторг. Но все же поверьте мне, примите все мыслимые меры предосторожности и не упустите из виду ни одной детали, способной обеспечить ваш успех.

– Не беспокойтесь, дорогой господин Падарнак. Но вы обещали поделиться с нами какими-то леденящими душу историями. Поскольку мы больше никого не ждем, с вашей стороны было бы очень любезно их рассказать.

– С удовольствием, господин полковник.

– Мы вас слушаем.

– Бретер, с которым вы завтра решили драться и который, к чести нашего города, не является бордосцем, настолько всем надоел своим необузданным нравом и гнусными дуэлями, что того, кто нас от него освободит, будут считать избавителем.

– Черт побери! – воскликнул майор. – Молодой человек, давайте обойдемся без этих гасконских преувеличений.

– Я отнюдь не преувеличиваю. Жак де Матален является главой Общества бретеров, которые ищут ссоры по поводу и без повода. На совести даже самого безобидного из его головорезов два, может, даже три убийства.

– И в самом деле мило, – прокомментировал его слова майор.

Лицо полковника расплылось в улыбке.

– Некоторое время назад он за одно утро убил трех офицеров, с которыми накануне поссорился без всяких на то причин, побуждая их перепрыгнуть через его трость, которую держал горизонтально в двух футах от земли.

– Это уже слишком, – сказал полковник, чувствуя, как в груди закипает гнев.

– А на минувшей неделе побился об заклад, что поцелует даму, которая проходила мимо под ручку со своим мужем. И не преминул совершить эту гнусность.

– А что муж? Неужели он не убил его на месте?

– Нет, на следующий день муж сразился с ним на дуэли, да так и остался лежать на поле боя.

– Подумать только! – воскликнул майор. – Неужели в Бордо остались одни дураки?

– Почему это, сударь?

– Потому что в мое время, если кто-нибудь творил зло единственно из любви к злу, его среди бела дня забивали до смерти, как бешеного пса.

– Сегодня мы все рабски преданы делу защиты чести.

– Если какой-нибудь господин превращает дуэль в ремесло, если он, пользуясь малейшим предлогом, постоянно ищет ссоры и сам выбирает себе противников, если ему мало просто помахать шпагой, а нужно обязательно убить соперника, такого больше нельзя считать человеком чести, – сказал полковник.

– Я жалею, что упустил случай на два месяца лишить его возможности кому-либо досаждать, – добавил майор.

– Все, что вы, господа, только что услышали, сущий пустяк по сравнению с тем, что я вам намереваюсь рассказать.

– Нет, господин Падарнак, благодарю вас, нам и этого достаточно. Правда ваша, мы действительно имеем дело с очень опасным типом и выражаем вам свою признательность за то, что вы нас об этом предупредили. Прошу прощения, но мы провели в дороге четыре долгих дня и столько же не менее долгих ночей, поэтому сейчас хотели бы немного отдохнуть перед встречей с этим змеенышем, на которого наступили, едва сойдя с экипажа на мостовую Бордо.

Луи Падарнак раскланялся с офицерами и четверть часа спустя те уже спали беспробудным сном.

А майор Монсегюр даже стал выводить столь неожиданные рулады, что большинство постояльцев «Отель де Миди» всю ночь не могли сомкнуть глаз.

II

На следующее утро, без нескольких минут восемь, полковник Сезак и майор Монсегюр, в сопровождении старого капитана и полкового хирурга, сошли с экипажа в самом центре деревушки, примыкавшей к песчаной пустоши Арлака.

Наведя справки, четверо военных направились по дороге, зажатой меж двух высоких стен. В конце ее маркиз де Матален уже ждал своих противников.

Полковник и его друзья шагали размашистым шагом. Когда они миновали узкую улочку, тоже стиснутую двумя стенами, из нее появились две девицы, скорее даже девчушки, и направились к ним.

Старшей было лет пятнадцать-шестнадцать, младшая же была ребенком самое большее восьми годов от роду. Они держались за руки и будто от кого-то убегали.

Когда девушки поравнялись с офицерами, младшая выпустила ладонь сестры, бросилась к полковнику, протянула к нему ручки и закричала:

– Сударь! Сударь! Мне страшно!

Старшая остановилась и стала доверчиво, смиренно ждать, когда военные окажут им защиту и покровительство.

– Чего же ты боишься, дитя мое?

– Старухи, – прошептал ребенок, пряча в ладонях лицо.

Полковник собрался было обратиться за более пространными объяснениями, но тут из улочки торопливым, но еще довольно энергичным шагом вышла старая, презренная карга, лицо и одежда которой в точности соответствовали представлениям о том, какой должна быть ведьма.

Она и в самом деле внушала страх. При ее появлении старшая из двух девушек инстинктивно прильнула к защитникам, которых ей послал случай. Завидев офицеров, грымза не удержалась от гневного жеста и окатила их змеиным взглядом.

– Что за отвратительная старуха! – прошептал хирург. – Теперь понимаю, почему эти дети ее боятся.

Полковник наклонился и обратился к девчушке с вопросом:

– Дитя мое, вы знаете эту женщину?

– Нет, сударь, но она нас преследует.

– В самом деле? Но почему?

Услышав этот вопрос, девочка обратила на полковника взгляд своих больших, удивленных глаз и, немного поколебавшись, ответила:

– Почему? Я не знаю.

Затем повернулась к старшей сестре, будто спрашивая:

– А ты? Ты тоже не знаешь?

– Тогда скажите, как получилось, что вы в столь ранний час оказались на этой улочке и как она за вами погналась.

Вместо ответа девочка обратилась к сестре и сказала:

– Расскажи ты, Филиппина, я не знаю что говорить.

Офицеры заулыбались, юная девушка залилась краской и вышла вперед.

– Мы живем в имении, главный вход в которое расположен с противоположной стороны, у большой дороги. Но есть и еще один, который как раз выходит на эту улочку. Несмотря на строгий запрет, мы воспользовались им, чтобы набрать полевых цветов, растущих вдоль стен…

– И вот тогда-то эта старуха…

– Нет, сначала мы ее даже не заметили.

– Странно.

– Мы увидели, как она направляется к нам только в тот момент, когда собрались возвращаться. Она злобно улыбалась и будто пронизывала нас взглядом. Тогда мы испугались и решили убежать.

– Она в самом деле преследовала вас, мадемуазель?

– Полагаю да, ведь, завидев вас, мы бросились вперед, и вы сами видели, как быстро она появилась.

Пока девчушки приводили эти объяснения, старуха рыскала вокруг них, будто учуявшая жертву волчица.

Глаза ее метали молнии, приоткрытый рот исказила судорожная улыбка, вскоре сменившаяся тиком, обнажившим острые, как у хищника, зубы. Головного убора на ней не было, плечи прикрывала странного вида холщовая блуза, сшитая, вероятно, из старой гардины: на ткани по-прежнему виднелись широкие полосы – черные и красные, сохранившие всю свою яркость. Этот странный, не лишенный некоторой элегантности наряд, в который цыганка была закутана с головы до ног, придавал ей поистине фантастический вид.

– Она наверняка зарабатывает на жизнь тем, что ворует детей, – сказал полковник.

Малышка вздрогнула.

– Мадемуазель, – продолжал де Сезак, – мы проводим вас до ворот вашего дома, но позвольте заметить, что вы поступили крайне опрометчиво.

– Вы правы, сударь! – искренне признало дитя. – Но вы прогоните эту женщину?

– Майор, вели этой гарпии убраться!

При этих словах цыганка выпрямилась и на удивление молодым голосом сказала:

– Гарпия и сама уйдет. Но с вами мы еще увидимся.

– Какая странная женщина, – прошептал полковник.

Вся только что описанная нами сцена заняла не так много времени.

Как бы там ни было, часы пробили восемь утра, офицеры без промедления проводили девчушек до ворот поместья и вернулись обратно.

Несколько минут спустя они уже стояли перед Маталеном и его секундантами.

– Господа, приносим вам тысячу извинений… – сказал полковник.

– За что же? – спросил маркиз.

– За то, что заставили вас ждать. Уже десять минут девятого.

– Полноте! – отозвался один из секундантов Маталена. – Мы знаем, что вы приехали, когда еще не было восьми.

– Полковнику присуща одна особенность, – сказал противник де Сезака.

– Какая еще особенность?

– Он любит брать под свою защиту маленьких девочек, – ответил маркиз. – Эта любовь ему дорого обойдется.

– Прошу прощения, сударь, – произнес майор, выходя вперед. – Но у воспитанных людей принято…

– У воспитанных? И что же у них принято?

– Если противники – воспитанные люди, то во время дуэли у них принято не открывать рот, особенно для того, чтобы высказать угрозу или оскорбление.

– А вот мы ни о чем подобном не слышали, – ответствовал маркиз.

– Значит, вы плохо воспитаны, – покачал головой майор.

– Сударь!

– Погодите, я еще не закончил, – продолжал Монсегюр. – Мне осталось лишь сказать, что если вы и дальше будете демонстрировать свою невоспитанность, нам придется заставить вас соблюдать приличия, и если вы в совершенстве владеете шпагой, то я – вот этими двумя руками.

– Майор! – гневно воскликнул Робер де Сезак.

– И обещаю – я буду лупцевать вас до тех пор, пока вы не согласитесь драться на дуэли, как и подобает дворянину.

– Давайте побыстрее с этим покончим! – воскликнул маркиз, побледнев от ярости. – Я к вашим услугам, господа.

Первым решил драться полковник.

Противники встали друг напротив друга. Робер де Сезак из вежливости отсалютовал врагу шпагой.

Сей старший офицер был довольно молод. Его открытое лицо, приятная бледность которого составляла разительный контраст с блестящими, густыми, коротко подстриженными черными волосами, было способно привести в восхищение не одного художника.

Ничто не в силах выразить энергию, которая плескалась в его больших черных глазах. Хорошо сложенный, шести футов пяти дюймов росту, с крепкими руками и ногами, он вполне мог бы послужить моделью для Геракла Фарнезе[1].

Его противник, напротив, был маленького роста, худощав, но при этом дьявольски ловок.

Майор привел в соприкосновение клинки их шпаг, резко отошел на два шага назад и сказал:

– Начинайте, господа, и выполните свой долг.

В воздухе будто сверкнула молния. Полковник отклонил голову влево и улыбнулся.

Маркиз не удержался от проклятия. Только что ему не удался излюбленный выпад, который впервые в его жизни сумел отбить противник.

– Эге… – протянул вполголоса один из секундантов Маталена. – В защите этот полковник ой как хорош.

Тем временем дуэлянты проявляли чудеса ловкости. Не успевал один из них сделать выпад, как другой его тут же парировал, обманные движения сменялись отходами и внезапными нападениями, сопровождавшимися звоном стали, на стороне каждого из противников были молодость, пыл и верная рука.

– Сударь, – не удержался от комплимента полковник, – а вы и в самом деле отменно фехтуете.

– Заметьте, первым молчание нарушил не я! – воскликнул маркиз.

Эту скупую фразу Матален произнес отрывистым, запыхавшимся голосом.

– Пропащий человек, – вздохнул полковник.

Монсегюр еле сдерживал себя. Пыл схватки не ослабевал ни на минуту. Маркиз, чувствуя перед собой сильного противника, решил действовать хитростью и обмануть искусного полковника с помощью какой-нибудь уловки.

Пока действующие лица и свидетели этого необычайного поединка были полностью поглощены перипетиями сражения, отвратительная цыганка, виденная нами на небольшой улочке, проскользнула в молодом сосняке, на опушке которого дуэлянты скрестили шпаги, предстала перед полковником и с дьявольской улыбкой на лице уставилась на него своими совиными глазами.

Вероятно, это странное видение взбудоражило Робера де Сезака. Этого мы точно сказать не можем. Полковник вдруг выпрямился во весь рост, взмахнул руками и с пронзенной грудью опрокинулся навзничь.

Из сосняка донесся раскат хохота.

– Двадцать пять миллионов медных труб! – взвыл майор Монсегюр, бросаясь полковнику на помощь. – Неужели этот желторотый птенец убил моего бедного Робера?

– Нужно послать за экипажем, – сказал хирург.

– Я займусь этим, майор, – ответил капитан, выступавший в роли секунданта.

Несколько мгновений спустя Робер де Сезак уже лежал на сиденье фиакра, а хирург осматривал его рану.

– Теперь моя очередь, господин маркиз, – произнес майор. – И если вы горите желанием поболтать, я вам разрешаю.

– Право, сударь, сейчас вы увидите, что после моих ударов оправиться невозможно, – ответил Матален, – даже если вы святой Георг собственной персоной.

– Слушая все это фанфаронство, сударь, вас можно принять за гасконца. Вы нас обоих вызвали на дуэль…

– И готов продолжить поединок, на этот раз с вами.

– Тогда за дело!

После пары выпадов Матален начал понимать, что перед ним противник, еще более грозный, чем полковник, и на какой-то миг in petto[2] даже пожалел, что согласился возобновить дуэль.

Крупное тело этого колосса вдруг превратилось в шар, окруженный непробиваемым мулине в исполнении его шпаги.

– Мальчишка! – процедил сквозь зубы майор. – Ты сразил моего полковника ударом в грудь? Что ж, посмотрим, кто кого теперь.

От защиты Монсегюр резко перешел к атаке и стал наносить удар за ударом.

Матален, теснимый противником, с трудом отбивался.

Вдруг Монсегюр отпрыгнул назад и опустил шпагу, увидев цыганку, которая устремила на него свой взгляд, сопровождая его сардонической улыбкой.

– Прошу прощения, господин маркиз, – сказал он, – а эта ведьма за вашей спиной тоже входит в арсенал средств, которые вы используете, чтобы убивать своих противников?

Матален оглянулся и побледнел.

– Гоните ее! – воскликнул он.

Старуха исчезла и поединок возобновился с новой силой. Но и на этот раз, несмотря на все его умение, рана была нанесена майору. Шпага маркиза вошла ему в грудь, офицер покачнулся.

Несмотря на это, Монсегюр сделал над собой усилие, шагнул вперед, побледнев как полотно, и сказал:

– Если мне не суждено умереть, господин маркиз, вы окажете мне честь встретиться вновь.

– Когда вам будет угодно, майор, – ответствовал Матален.

Но его ответа Монсегюр не услышал – за несколько мгновений до этого колосс рухнул на землю и его крупное тело без признаков жизни теперь лежало на утоптанной каблуками земле.

Вновь послышался пронзительный раскат хохота, а над зарослями ежевики мелькнула копна нечесаных седых волос мерзкой ведьмы.

III

В тот же день, когда маркиз де Матален в семь часов вечера вернулся домой, чтобы поужинать – в те времена ужинать было принято с семи до восьми, а обедать с двенадцати до часу – слуга сообщил, что с ним желает говорить какая-то старуха.

Матален, незадолго до этого поручивший некое гнусное дельце одной еще более гнусной мегере, решил, что это она, и приказал ввести старуху.

Но это было ошибкой, вместо сообщницы, которую он ждал, вошла другая старуха – вначале он ее не узнал, но, присмотревшись внимательнее, прекрасно понял, кто перед ним.

– Что тебе от меня надо, ведьма? – воскликнул маркиз.

То была та самая дикая женщина, которая утром во время поединка несколько раз заявила о своем присутствии и омерзительным смехом напугала секундантов.

– Ой-ой-ой! – ухмыльнулась она. – Значит, вы, маркиз, меня узнали?

– Возможно, – ответил Матален. – Хотя мы с вами незнакомы.

– Это не мешает вам поставить за мое здравие небольшую свечечку.

– Что вы имеете в виду?

– Можно даже сказать, хорошую, полноценную восковую свечу, – гнула свое цыганка.

– Да кто вы такая, в конце концов? – властно спросил маркиз.

– Меня зовут Меротт, я нищенка. Эти двое господ сегодня утром были сильнее вас. Особенно второй, старик, вам угрожала страшная опасность…

– Не преувеличивайте, – ответил маркиз, пожимая плечами.

– По крайней мере, я не позволила ему воспользоваться своими преимуществами и без меня, маркиз, вы бы уже были покойником.

– Без вас?

– Да, без меня. Если бы я не появилась и не вперила в каждого из них свой взгляд, под которым опускают глаза даже самые отъявленные наглецы, он бы проткнул вас своей шпагой и с моим маленьким маркизом де Маталеном было бы покончено.

В этот момент дуэлянта до глубины поразила та необычная легкость, с какой выражалась эта дама. Он присмотрелся к ней внимательнее и заметил, что в молодости, должно быть, она была красива.

– Все это вы рассказываете мне не просто так, а с определенной целью, – промолвил он. – Что вам от меня нужно?

– Сейчас узнаете.

– Перед тем как продолжать, голубушка, должен вас предупредить, что если речь идет о деньгах…

– Деньги, маркиз, я и сама могу вам дать, – высокомерно ответила Меротт.

– Ха-ха-ха!

– Не смейтесь. Мне нужно нечто другое.

– Что же? – спросил Матален, чувствуя в груди какое-то замешательство.

– Я предлагаю вам заключить сделку, – сказала нищенка.

– С вами? – спросил молодой человек, на этот раз удивившись не на шутку.

– Да, со мной.

Маркиз не сдержался и раскатисто захохотал.

– Вам, сударь, весело, – сказала старуха. – Ничего, завтра будет не до веселья, когда весь город узнает, что сразить сегодня утром двух противников вам удалось только потому, что…

– Ну-ну, почему же? – надменно спросил маркиз.

– Только потому, что некая цыганка выглядывала из кустов, отвлекая на себя внимание полковника и майора. Вы же, сговорившись со старухой заранее, воспользовались этим обстоятельством для того, чтобы уложить сих двух достойных офицеров.

– Но ведь это ложь!

– Когда к хирургу и капитану, которые выступали в роли секундантов ваших противников, обратятся с вопросами, всем станет ясно – если до сегодняшнего дня вы были бретером, то теперь превратились в убийцу.

– Клевета! – воскликнул маркиз. – Ты лжешь, презренная старуха. Вон отсюда!

– Кроме того, – спокойно продолжала нищенка, подчеркивая каждое слово, – я знаю некую семью Ле Куарек, она живет в Ренне.

Маркиз вдруг побледнел и попятился. Затем на его губах заиграла улыбка.

– Ну что же, говорите, посвятите меня в свои планы.

– Превосходно, вот вы и дрогнули, маркиз.

– Полно вам, – ответствовал Матален с видом человека, чувствующего себя во власти врага. – Что вы хотите мне предложить?

– Союз.

– Какой еще союз? Объяснитесь. Вы прекрасно видите, что я внимательно вас слушаю.

– Ну что же, я жажду мести, господин маркиз. И вы поможете мне ее осуществить.

– Каким образом?

– Когда кто-нибудь встанет на моем пути, вы убьете его на дуэли, в честном поединке, сразившись на равных…

И с дьявольской улыбкой добавила:

– Как этим утром.

– Прошу прощения….

– Подождите, я еще не закончила. Если же это будет женщина, чье присутствие в Бордо для меня будет нежелательным, вы обольстите ее и похитите!

– Вы предлагаете мне совершать подлости?!

– Ах, господин маркиз, это оскорбление в мой адрес в ваших устах производит весьма странное впечатление.

– Что вы хотите этим сказать?

– Неужели вы до сих пор не поняли, что давным-давно превзошли меня в гнусностях и подлостях? Чем вы, в сущности, каждый день занимаетесь? Постоянно ищете ссор с мирными согражданами, которые не сделали вам ничего плохого и, возможно, с удовольствием поддерживали бы с вами хорошие отношения. А затем убиваете их без причины, без всякой на то необходимости, просто ради удовольствия. Вы даже не можете сказать, что они вам чем-то помешали.

– Вы что, будете мне проповеди читать?

– Стало быть, – продолжала цыганка, не удостаивая маркиза ответом, – вы убиваете, чтобы убивать, любите проливать кровь, обладаете жестоким характером и злобной натурой, но при этом называете меня гнусной злодейкой?

– Мадам! – не сдержался маркиз, на мгновение подпав под влияние этих справедливых, но столь язвительных слов.

– Я, сударь, тоже хочу видеть, как на моих глазах будут хрипеть и умирать те, кого я ненавижу. Но это не противники, а враги, они заставили меня много страдать, растоптали и низвергли в то болото, в котором я сейчас прозябаю. Так что мною движет ненависть, а все мои поступки определяет месть, и когда я предлагаю вам служить мне, то руководствуюсь вполне человеческими чувствами. Если угодно, я фурия, но в то же время остаюсь женщиной. Вы же – всего лишь тигр, жестокий и кровожадный!

– Правда ваша, голубушка, вы буквально открыли мне глаза. С сегодняшнего дня я больше не дерусь на дуэли. Внешне может показаться, что мне действительно присущи тигриная кровожадность и жестокость, хотя на самом деле я не более чем безумец.

– Да нет, маркиз, вы будете драться, уж поверьте мне, ведь с того самого дня, когда вас перестанут бояться, ваши задушевные друзья прекратят оспаривать между собой почетное право вытащить вас из очередного финансового затруднения.

Матален в испуге посмотрел на нищенку. Эта старуха знала все и читала в душе молодого бретера, будто в открытой книге.

– Откуда вы это узнали? – прошептал он.

– Неважно. Послушайте, хотя ваши друзья с готовностью раскрывают перед вами свой кошелек, мне известно, что в настоящее время вы испытываете денежные трудности, остро нуждаясь в трех сотнях луидоров.

– Да вы – сущий дьявол!

– Возможно. Я могу дать вам эти триста луидоров, но для этого мы должны заключить соглашение.

Маркиз застыл в нерешительности.

– Для начала давайте оговорим условия, – произнес он.

– Я вам их уже сообщила. С этой минуты противников вам буду назначать я.

– Что еще?

– Вы не будете подвергать себя ненужному риску, бросая вызов кому-то другому.

– А если мне нанесут оскорбление?

– Хм… В этом случае вам придется советоваться со мной.

– Это все?

– Нет. Только что вам пришла в голову замечательная идея, которой вы не преминете воспользоваться. Пустите слух, что впредь вы отказываетесь с оружием в руках отстаивать свою честь и что две дуэли, имевшие место сегодня утром, были последними.

– Зачем?

– Сейчас я вам все объясню. Вы хорошо сложены и весьма неглупы, если, конечно, вам, как в данную минуту, не мешает шевелить мозгами потрясение. Поэтому вам ничего не стоит корчить из себя праведника и хорошего товарища. Перед вами откроются двери салонов Бордо. Один из них, салон мадам де Женуйяк, я рекомендую вам особо.

– Не имею чести быть вхожим в этот дом.

– Ничего, эту честь вам вскоре окажут. Там познакомитесь с их дочерью Филиппиной, наивной и чистой, как лилия. Вам придется вскружить ей голову.

– Если получится, – позволил себе заметить маркиз.

– Ей шестнадцать лет. Мужчина вашего возраста и вашей наружности может без труда добиться любви шестнадцатилетней девушки.

– А когда она меня полюбит?

– Когда она вас полюбит, сразу скажете мне, ведь мы с вами будем встречаться каждую неделю – по субботам.

– Все верно, – прошептал Матален, – день шабаша.

– Ну что, маркиз, договорились?

– Одну минуточку, – сказал бретер.

– Как скажете, время у меня есть, – ответила Меротт, откинувшись в кресле.

– С момента вашего прихода сюда вы только то и делали, что говорили, едва давая мне возможность вставить хоть слово. Теперь моя очередь, вам не кажется?

– Слушаю вас.

– Давайте определим ситуацию.

– Какую еще ситуацию? – удивилась цыганка.

– Ту, в которой мы оказались на данный момент. Итак, вы пришли ко мне и обвинили в том, что я совершил подлость.

– Подумаешь – одной больше, одной меньше.

– Но, говоря по справедливости, я не был осведомлен о вашем присутствии на поле боя, и если вы мне даже помогли одолеть двух противников, то сделали это помимо моей воли.

– Совершенно верно, – сказала старая мегера.

– Таким образом, вы определили мне роль не только инструмента, но и жертвы. Замыслили месть, поставили меня в безвыходное, на ваш взгляд, положение и сказали: все, маркиз, попался, либо будешь делать, что тебе велят, либо я тебя опозорю.

– Так оно и есть, как видите, любезный, я обладаю как минимум одним достоинством – честностью.

– Я бы скорее назвал это наглостью.

– Как вам угодно. Что же касается меня, то я не придираюсь к словам.

Уверенный тон старухи, ее поза и жесты, не лишенные некоторой элегантности, вызывали в душе маркиза изумление, готовое в любую минуту перерасти в рабскую покорность.

Но он сумел вернуть утраченное хладнокровие и спросил:

– А если я не соглашусь вступать с вами в сговор?

– Тогда я уйду и приведу в действие озвученные ранее угрозы.

– Прекрасно! Единственное, дорогуша, вам никто не поверит. Клевету принимают не так легко, как вам кажется, особенно если кто-то посчитает, что ее распространяют попрошайки из Двора Чудес[3].

– В историю с дуэлями может и не поверят. Но я уже говорила вам, что знаю некую семью Ле Куарек…

При этих словах молодого человека снова пробила нервная дрожь.

Он позвонил в колокольчик. На зов явился слуга.

– Каде, – обратился к нему маркиз, – окажите любезность, сходите к нашему соседу виконту и попросите у него пару бутылок старого доброго вина. Я буду ужинать не один.

– С кем это вы собрались ужинать? – спросила Меротт, когда слуга испарился, чтобы исполнить приказание хозяина.

– Как «с кем»? С вами, дорогуша, – быстро ответил Матален. – Если вы, разумеется, окажете мне подобную честь.

– Вы смеетесь надо мной…

Хлопнула закрывшаяся за слугой входная дверь. Маркиз вскочил на ноги.

– Мы остались одни, Меротт, – произнес он, направляясь к старухе.

– И что из этого? – спокойно спросила она.

– А что, если я решу избавиться от вас раз и навсегда?

– Хотите меня убить?

– Как бешеную собаку.

Услышав эти слова, Меротт откинулась в кресле и разразилась самым звонким хохотом, который когда-либо раздавался в доме Маталена. Веселье, к которому привели высказанные в адрес старухи угрозы, окончательно сбило маркиза с толку.

– Убить меня? – повторила Меротт, пытаясь справиться с этим приступом истерического смеха. – И как вам в голову, маркиз, могла прийти такая нелепая мысль?

– Почему это нелепая?

– Конечно, нелепая, ведь ей присущ некий недостаток.

– Что вы имеете в виду?

– Ее вполне можно было предвидеть.

– Предвидеть? – повторил Матален.

– Маркиз, неужели вы считаете меня полной дурой?

Молодой человек, не в силах оправиться от изумления, не ответил. Он пытался напугать цыганку, но успеха не добился и это привело его в отчаянье.

– Маркиз, – продолжала старуха, – уж поверьте мне, я поступила бы крайне опрометчиво, если бы пришла к вам, вызвала ваш гнев и желание всадить в меня кинжал, не позаботившись заранее о путях к отступлению.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что к вашей двери меня сопровождали два человека, на преданность которых я могу полагаться, и если ровно в восемь часов я отсюда не выйду…

– И что тогда будет?

– Один из них позовет полицию, другой проследит за тем, чтобы вы не вынесли труп.

– Ха! Полиция ни в жизнь не поверит этим бродягам.

– Кроме того, один из них прекрасно знает новейшую историю Ренна, в котором обитает семейство Ле Куарек.

– Вы повторяетесь, моя дорогая.

Старуха встала, ткнула пальцем в часы с маятником и сказала:

– Без пяти восемь, господин маркиз.

– Мне до этого нет никакого дела!

– Зато мне есть! Мне не хочется, чтобы мой личный страж проявил поспешность и донес на вас за преступление, которого вы не совершали. К тому же у меня такое ощущение, что мы с вами, в конечном счете, поладим.

Маркиз все никак не мог решиться. Несмотря на былые ошибки, совершенные, не исключено, по причине отсутствия зрелости, невзирая на всю жестокость своей натуры, отнюдь не склонной к угрызениям совести, он не хотел бросаться в водоворот преступлений, причем преступлений, спланированных заранее.

– Подумайте, маркиз, от чего вы отказываетесь. Я сделаю из вас короля салонов Бордо. Вас ждет брак с богатейшей невестой.

– Замолчите! Замолчите же!

– И поскольку вас нужно надлежащим образом ввести в свет, завтра я привезу шесть тысяч франков.

Маркиз посмотрел на цыганку и не произнес ни слова.

– Вижу, вы согласны, – утвердительным тоном заявила та.

Матален не ответил. Сделка была заключена.

– Ну что же, давайте не будем терять времени, – продолжала Меротт. – Выслушайте меня.

– Прошу прощения, но уже восемь часов, – перебил ее маркиз. – Вы забыли о вашей личной страже, которая шатается вокруг моего дома.

– Ничего я не забыла.

– Взгляните на часы.

– Маркиз, ваш слуга вернулся, теперь мы больше не одни, и никакая стража, которая бы меня охраняла, вокруг вашего дома не шатается.

– Вот как?

– Эту историю мне пришлось выдумать, чтобы продемонстрировать, что я вас сильнее, и пресечь ваши поползновения совершить убийство.

– Правда ваша, – прошептал Матален, – вы меня здорово разыграли.

– Не вы первый, не вы последний, – ухмыльнулась старая мегера.

– Продолжайте.

– Итак, соглашение мы с вами заключили, теперь вы принадлежите мне точно так же, как я – вам. Вы готовы мне слепо подчиняться?

– Постараюсь.

– Прекрасно. Теперь слушайте внимательно. Сегодня вечером отправитесь в Гран-Театр. Там вместе с семьей будет юный господин де Вертей. Вызовете его на дуэль.

– Как! Этим же вечером? То есть завтра утром мне предстоит…

– Я велела вызвать его на дуэль, но не говорила, что она должна состояться завтра утром.

– В самом деле, мадам! Что-то плохо я стал соображать.

– А вам и не надо… – промолвила Меротт.

– Но ведь…

– Тем не менее, – продолжала старуха, – я хочу расставить все точки над «i»; то, что я вам сейчас предлагаю, является отправной точкой плана, который позволит вам снискать дружбу всех бордосцев и откроет перед вами двери всех салонов города.

– В таком случае продолжайте.

– Вы вызовете молодого де Вертея на дуэль.

– А потом?

– Завтра, около четырех часов пополудни, примете его секундантов.

– Отлично. Дальше.

– Пока на этом все. Завтра в три часа я приду к вам с шестью тысячами франков и дам дальнейшие указания.

С этими словами старуха трагичным жестом закуталась в свою холщовую блузу и удалилась.

Когда она ушла, Маталену показалось, что он избавился от жуткого кошмара. В то же время именно он, а не кто другой сдался, дал втянуть себя в историю и связал обещаниями.

– О нет! Нет, я не буду ей подчиняться! Не буду! – то и дело восклицал он.

Затем принялся размашистым шагом мерить комнату, в которой произошли только что описанные нами события.

Выросший на пороге слуга сообщил, что маркиза давно ждет ужин.

Сев за стол, Матален едва прикоснулся к яствам, но прилично выпил, чтобы забыться. Однако все было напрасно – перед глазами по-прежнему стояло лицо ужасной старухи, подавляющей его и толкающей на преступление. Причем маркиз так и не знал, хватит ли у него смелости ее ослушаться.

В конце концов он вскочил на ноги, бросил салфетку на стол, выпил последний бокал вина, схватил шляпу с тростью и ушел.

На улице свежий воздух сентябрьского вечера немного успокоил бретера. Пройдясь под сенью высоких деревьев на аллеях Любви, он решил не исполнять ни единого пункта соглашения, которое ему навязала цыганка.

Придя к такому выводу, маркиз направился на плас де ла Комеди, встретил на бульваре Энтанданс пару товарищей и завел с ними беседу.

Они поздравили его с успешным исходом двойной дуэли. Ощутив от этих комплиментов в душе неловкость, маркиз сменил тему разговора.

Когда они уже подходили к площади, один из приятелей спросил:

– А ты идешь в Гран-Театр, Матален?

– Нет, – сухо ответил дуэлянт.

– Это еще почему?

– Мне не нравится спектакль.

– Но вечером дают «Фернана Кортеса»[4], раньше ты об этой пьесе соловьем заливался.

– А сегодня она меня раздражает, – в нетерпении ответил Матален.

– Как тебе будет угодно.

– Да и потом, – продолжал бретер, полагая, что нашел удобный предлог, – после утренней дуэли мне омерзительно появляться на публике.

– О-хо-хо! – усмехнулся другой товарищ заядлого дуэлянта. – Наш маркиз становится большим скромником.

– Так вот почему ты не хочешь смотреть спектакль, – стал настаивать тот, что заговорил первым. – В таком случае можешь пойти со мной, у меня отдельная ложа.

Матален застыл в нерешительности.

– Ну же, не заставляй тебя упрашивать.

Ничего не ответив, маркиз вместе с друзьями направился к театру. Шагая по вестибюлю, он подумал: «забьюсь в угол отдельной ложи Андре и буду сидеть как мышь».

Приятели вошли в ложу в тот самый момент, когда дуэт начал знаменитую арию из четвертого акта: «У меня осталось лишь одно желание – понравиться тебе».

Занимая места, пятеро молодых людей стали двигать стулья и наделали столько шума, что половина зала повернулась в их сторону и закричала: – Тихо! Замолчите!

Но для приятелей дуэлянта это, по-видимому, стало лишь дополнительным поводом загрохотать еще громче.

– Друзья мои, прошу вас, не привлекайте к нам внимания.

– Почему это?

– Я поклялся, что этим вечером не буду искать ни с кем ссор, а все провокации оставлять без ответа.

IV

Тем временем об исходе утренней дуэли знал уже весь Бордо.

Причина ее тоже была известна, поэтому со всех сторон раздавались неистовые крики возмущения и гнева.

В те времена почти повсюду были люди, выдававшие себя за профессиональных бретеров. Но Бордо в этом отношении был городом особенным: здесь мания дуэлей достигла пределов, которые в наши дни даже представить невозможно.

Чтобы один из таких заядлых драчунов, для которых площадка для поединка стала родным домом, перерезал вам горло, было вполне достаточно иметь несчастье не угодить ему формой вашего носа, цветом галстука или складками жабо. Задира наносил вам оскорбление и вызывал на дуэль, пребывая в полной уверенности, что в обращении с оружием вы, по сравнению с ним, окажетесь менее ловки.

В древней столице Гиени подобные любители ссор были представлены в избытке. В скобках заметим, что закончили все они плохо. Их признанным предводителем, самым опасным и наглым, был маркиз де Матален.

Никто не станет оспаривать, что положение вещей, только что нами описанное, было нетерпимым.

В тот день по всему городу только и говорили, что о дуэли, во время которой полковник де Сезак и майор Монсегюр были настолько серьезно ранены, что никто не взял бы на себя смелость поручиться за их жизнь.

Матери семейств трепетали, молодые женщины и невесты в страхе дрожали за своих возлюбленных.

В салоне на улице Миним, где каждую неделю собирался высший свет Бордо, об этом говорилось вслух перед аудиторией, которая была раздосадована не на шутку.

– Это невыносимо, дальше так продолжаться не может, – сказал один из приглашенных молодых людей.

– Что же делать?

– Надо избавиться от этих бретеров, в конце концов, отомстить им.

– Но как?

Услышав этот вопрос, вперед вышел очаровательный юноша.

– Вот что я хочу вам предложить, – сказал он. – Чтобы одолеть этих негодяев, сеющих ужас в наших семьях, все средства хороши.

– Совершенно верно.

– Давайте тогда объединимся и образуем Общество защиты. Будем усиленно овладевать искусством фехтования, а в тот день, когда сможем превзойти Маталена и ему подобных или хотя бы сразиться с ними на равных, примем бой. Если двое или трое в этом бою падут, маркиза прикончат четвертый или пятый.

– Ваше предложение вполне заслуживает рассмотрения, – сказал высокий, сухопарый, еще бодрый старик, славившийся своей храбростью. – Если подобное общество будет создано, я попрошу, чтобы меня в него тоже включили.

– Вы, господин дез Арно?

– Да, я, почему бы и нет?

– Но ведь вы уже человек в возрасте.

– Увы, мой юный друг, вы совершенно правы. Но по сравнению с вами всеми я обладаю одним преимуществом, которого никто не принимает во внимание. У меня нет родственников, меня в этой жизни ничего не держит, благодаря чему мои рука и дух на поле брани чувствуют себя более свободно.

– Правда ваша.

– Сегодня на свет родилась замечательная идея, – продолжал господин дез Арно, – которой мы обязательно должны воспользоваться.

– Разумеется.

– Только здесь, в нашем салоне ныне собралось двенадцать, а то и четырнадцать неженатых молодых людей, которые вполне могли бы сформировать собой костяк искомого общества.

– Мы все вступим в его ряды, – ответили молодые люди.

К великому счастью, матери семейств беседовали в противоположном углу салона и даже не подозревали о том, что замышляли мужчины.

– Отлично, господа, – продолжал господин дез Арно, – но давайте обо всем договоримся и подведем под наше предприятие прочную, надежную основу.

– Мы вас слушаем.

– Во-первых, женатые мужчины в Общество приниматься не будут – когда на тебе лежит груз ответственности, ты не можешь подвергать опасности свою жизнь, а вместе с ней и будущее своих близких.

– Принято.

– Позвольте задать вам один вопрос, господин дез Арно, – произнес двадцатилетний юноша.

– Слушаю вас, мой юный друг.

– Как мы будем поступать, если Матален или какой другой заядлый драчун вызовет кого-то из нас на дуэль?

– Мой ответ весьма категоричен: не отвечать ни на какие провокации до тех пор, пока Общество не будет в состоянии расправиться с этими молодчиками.

– Но ведь это будет нелегко.

– Мне это хорошо известно, – ответил дез Арно. – И именно поэтому я хочу, чтобы каждый наш член первым делом поклялся – кто бы ни вызвал его на дуэль и какое бы страшное оскорбление ни нанес, не принимать боя до тех пор, пока не будет отдан приказ «Вперед!».

– К тому же, – добавил рослый малый по имени Сен-Мартен, до этого не произнесший ни слова, – в нашем распоряжении есть одно средство, благодаря которому в ожидании дня решающей дуэли оскорбления можно свести к минимуму.

– Что же это за средство?

– Оно заключается в том, чтобы с помощью кулаков дать противнику хорошую взбучку.

– Тоже неплохая идея, – промолвил дез Арно.

Предложение Сен-Мартена получило всеобщее одобрение.

– Ну что же, господа, – подвел итог дез Арно, – предлагаю вернуться к этому разговору завтра у меня дома, в два часа пополудни.

– Договорились.

– А теперь давайте больше не будем вести себя так, словно мы замыслили какой-то заговор. Мамаши от этого могут прийти в волнение.

После этих слов молодые люди разбрелись по всему салону – Общество защиты было создано.

В это же время в том же самом салоне формировалась еще одна лига.

Матери семейств и юные девушки решили, что отныне двери уважаемых домов города будут закрыты для каждого молодого человека, принимающего вызов на дуэль, независимо от того, бордосец он или нет.

– Но подобный запрет не может длиться вечно, – заметила пожилая дама с убеленными сединой волосами. – Мы не должны навсегда исключать такого господина из общества.

– Справедливо.

– Давайте назначим длительность этого наказания.

– Пусть это будет год.

– А этого достаточно?

– Два года, – предложила мать семейства, у которой был чересчур пылкий сын.

– Слишком много, года вполне достаточно, – вновь отозвалась пожилая дама. – Таким образом, мы пришли к соглашению, что для каждого, кто будет драться на дуэли, в течение целого года, начиная с дня проведения дуэли, двери членов нашей лиги будут закрыты.

– Решено.

– А теперь, дорогие мадам и мадемуазель, вы должны привлечь в нашу лигу всех, с кем поддерживаете отношения как близкие, так и не очень.

– Мы не преминем это сделать.

– Есть все основания полагать, что в самое ближайшее время большинство бордоских семейств объединятся и воздадут должное этим негодяям.

Как видим, пока в одном конце салона господа вынашивали планы мести бретерам, в противоположном углу матери семейств предпринимали меры для того, чтобы воспрепятствовать любым попыткам свести с ними счеты.

Как бы там ни было, остановившись на этом, разговоры на данную тему уже стали было стихать, но тут в салон вошел юноша с взволнованным лицом, поклонился хозяйке дома, подошел к группке мужчин, окруживших господина дез Арно, и сказал: – Матален вновь взялся за свое.

– Как! Опять? – воскликнул дез Арно.

Хотя юноша говорил вполголоса, его слова, самым странным образом, услышали почти все.

Имя Маталена, сорвавшееся с его уст, прокатилось по салону похоронным звоном.

В мгновение ока все мужчины и женщины окружили молодого человека и засыпали его таким количеством вопросов, что ответить на них не было никакой возможности.

– Спокойно, мадам, спокойно! – промолвил господин дез Арно. – Давайте по порядку, пусть месье Гольтье поведает нам о том, что произошло нынешним вечером, в том, разумеется, случае, если об этом можно рассказывать при дамах.

– Ах! – ответил тот, кого только что назвали Гольтье. – Этот раз ничем не отличался от предыдущих, всё было как обычно.

– Что «всё»?

– Вызов на дуэль.

– А кто стал его жертвой? – поинтересовалась какая-то дама.

– Как это произошло? – спросил господин дез Арно.

– После четвертого акта некий молодой человек, до этого сидевший в первом ряду галерки, спустился вниз и толкнул дверь – чуть сильнее обычного. В этот момент за ней находился де Матален.

– И что же, его ударило створкой?

– Нет, лишь задело самую малость.

– И этого ему хватило, чтобы вызвать противника на дуэль?

– Погодите. Сей молодой человек с галерки, по всей видимости, не обратив никакого внимания на эту невольную неловкость, спокойно пошел дальше.

– Прошу прощения, сударь! – крикнул ему в этот момент Матален.

– Мне не за что вас прощать, – вежливо ответил юноша, не подозревая о злом умысле.

– Негодяй! – завопил в ответ Матален.

– Заслышав эти слова, юноша с галерки вернулся и презрительно бросил к ногам Маталена свои перчатку и адрес.

– Мы знаем этого юношу?

– Да.

– Он из Бордо?

– Да.

– Как его зовут?

Гольтье посмотрел по сторонам, будто желая удостовериться, что рядом нет ни матери, ни сестры человека, которого маркиз вызвал на дуэль, и ответил: – Гектор де Вертей.

По рядам собравшихся пополз шепот отчаянного, горького изумления.

Затем, почти лишившись чувств, в изнеможении упала в кресло женщина. Бледная, как смерть, она поднесла к губам платок, пытаясь заглушить крик боли, и стала прилагать отчаянные усилия, чтобы справиться с мучительной тревогой.

К счастью для нее, внимание собравшихся было приковано к юному Гольтье, приводившему новые подробности ссоры.

Женщины, по привычке, задавали самые нелепые вопросы.

– Что же теперь будет? – спросила одна из них.

– Черт побери, мадам, – ответил господин дез Арно, – теперь де Вертей в течение ближайших сорока восьми часов будет драться на дуэли.

– Неужели этот Матален его убьет? – простодушно спросила юная белокурая девушка.

Ее вопрос остался без ответа.

Но каждый, кто в этот момент обратил бы внимание на женщину, над страданиями которой мы только что приоткрыли завесу, заметил бы, что она вздрогнула.

Мгновение спустя сия дама, собрав все силы, придала лицу надлежащее выражение и обратилась к хозяйке дома: – Прошу прощения, моя дорогая мадам, но я должна идти.

– Как? Так рано?

– Скоро полночь и несчастные дамы, наслушавшись этих ужасных историй о бретерах и убийцах, будут бояться возвращаться домой.

При этих словах она мужественно улыбнулась.

Даже злейший враг этой дамы не догадался бы, какая страшная мука изводит ее душу.

Она грациозно поклонилась собравшимся, велела подавать экипаж и через несколько минут покинула салон.

Когда она ушла, один из молодых людей обратился к соседу и сказал: – Мадам Лонгваль могла бы найти и более подходящий момент для шуток.

– Вы уверены, что у нее есть желание шутить? – спросил сосед, будто зная, что кроется за притворной веселостью прекрасной, очаровательной беглянки.

V

Вернувшись домой, мадам Лонгваль первым делом спросила: – Мой супруг дома?

– Нет, мадам, – ответила горничная.

– Скажете ему, что у меня мигрень, что я легла спать и чтобы он меня не будил.

– Если мадам желает, я могу послать за доктором.

– Не нужно, у меня просто расшалились нервы, – ответила дама и направилась в свои апартаменты.

Служанка хотела было пойти за ней, но мадам Лонгваль ее остановила: – Ступайте, Жанна, я не нуждаюсь в ваших услугах.

Оставшись наедине с собой, дама воскликнула:

– Наконец-то я могу дать волю слезам!

Она упала на колени в изножье кровати, уткнулась лицом в полог и зарыдала, время от времени тоном невыразимого отчаяния взывая к тому, кого, вероятно, любила, и кто завтра, скорее всего, превратится лишь в хладный труп.

– Гектор! Гектор! – только и повторяла женщина.

Вволю наплакавшись, она встала. Даже представить невозможно, сколь жестокие, безжалостные следы оставили на ее восхитительном лице мучительные волнения последнего часа. Ведь мадам Лонгваль была изумительно красива.

Она взглянула в зеркало и ничуть этому не удивилась.

– Ох! Этот человек! – прошептала дама с непередаваемым оттенком ненависти в голосе. – Этот маркиз – чудовище! Неужели у меня нет права пойти к нему и вонзить в сердце кинжал?

В голове женщины промелькнула какая-то жуткая мысль, она вздрогнула и вновь тихо заплакала.

Какая ночь! Мадам Лонгваль даже не подумала лечь в постель, и рассвет застал ее сидящей в кресле. Глаза дамы на этот раз были сухи.

– Неужели у меня нет права вонзить ему в сердце кинжал? – вновь повторила она.

Дом стал наполняться утренними голосами. Мадам Лонгваль по-прежнему была в вечернем платье. Ее могла застать врасплох горничная. Дама быстро разделась, распустила волосы, бросив на них презрительный взгляд, и закуталась в пеньюар.

Несколько минут спустя вошла горничная.

– Как спалось, мадам? – спросила она.

– Лучше, чем можно было предположить, дитя мое, – ответила мадам Лонгваль.

– Ах! Вот и хорошо.

– Который час?

– Скоро девять.

– Вот как! Неужели?

– Да, мадам, и… к вам посетитель, он ждет с восьми утра. Может, вы его примете?

– Кто он?

– Старуха с очень злыми глазами.

– Что ей от меня надо?

– Мне она этого не сообщила, сказав, что откроется только вам, мадам.

В своем нынешнем состоянии мадам Лонгваль могла думать только об одном – о дуэли, Гекторе и себе самой. Кроме ее боли и смертельной тревоги, в целом мире больше ничего не существовало.

Дама на мгновение задумалась и в ее сердце вновь вспыхнула надежда.

– Пусть войдет, – сказала она.

Служанка выполнила приказание, ввела старуху и удалилась.

– Что вам угодно? – спросила мадам Лонгваль.

– Мы одни, не так ли? – ответила Меротт (как мы уже догадались, с визитом к даме явилась именно она).

– Да, мы одни, но почему вы меня об этом спрашиваете?

– Сейчас я вам все объясню, – ответила Меротт.

– Слушаю вас.

– Вчера маркиз де Матален вызвал на дуэль господина де Вертея, – выпалила старуха.

Мадам Лонгваль, ничем не выказав своих чувств, ответила: – Мне это известно, мадам, но я не понимаю…

– Не торопитесь. Итак, завтра утром де Вертей будет мертв.

– Замолчите, несчастная!

– Ах! – нагло продолжала Меротт. – Кому, как не вам, знать, что господин де Вертей является вашим любовником!

На этот раз цыганка повела себя слишком грубо и поставленной цели не добилась. Мадам де Лонгваль встала и с выражением высшего презрения на лице воскликнула: – Я не желаю выслушивать в собственном доме подобные оскорбления! Потрудитесь уйти, если не хотите, чтобы я приказала выставить вас за дверь.

Меротт, в свою очередь, тоже встала. Считая, что разговор еще не окончен, она сказала: – Прошу прощения, мадам, но уделите мне буквально еще минуту – чтобы потом не обижаться.

– Убирайтесь, я ничего не желаю слышать.

– А если я предложу вам спасти господину де Вертею жизнь?

– Я была бы очень рада, если бы за это взялся порядочный, благовоспитанный мужчина, – ответила мадам Лонгваль, чувствуя, как в душе возрождается надежда. – Но, насколько мне известно, в Бордо нет женщины, способной оградить этого молодого человека от гнева гнусного, взбесившегося бретера.

– Ну что же, мадам, станьте сами этой женщиной! – промолвила Меротт.

– В каком качестве? Объяснитесь, наконец! – воскликнула мадам Лонгваль.

– Послушайте, мадам, давайте откроем все наши карты. Я принадлежу к низшему сословию, к той черни, которую никто и никогда на дуэль не вызывает. Я уверена, что вы любите господина де Вертея, и убеждена, что он платит вам взаимностью.

Мадам Лонгваль хранила гробовое молчание.

– Я не могу вам всего рассказать, но в моей власти уладить конфликт и отменить неизбежную дуэль между де Маталеном и де Вертеем.

– И что я для этого должна буду сделать?

– Боже мой, да самую малость! И господину де Вертею больше не придется опасаться маркиза де Маталена.

– Прошу прощения, но Гектор де Вертей храбр, кроме того, ему нанесено оскорбление. И дуэли можно будет избежать только в том случае, если де Матален перед ним извинится.

– Маркиз не преминет принести свои извинения!

– Исчерпывающие и по всей форме?

– Исчерпывающие и по всей форме, – подтвердила старуха.

– Продолжайте, я вас слушаю.

– Ну так вот, для этого, мадам, достаточно…

Перед тем как высказать свою просьбу, мегера застыла в нерешительности. Ее предложение, надо полагать, выглядело как минимум странным.

Тем не менее она собралась с мыслями и продолжила:

– Господин де Матален тоже влюблен. Влюблен в женщину, которая полностью подчинила его своей власти. Я с ней знакома, хорошо знаю, как привлечь ее на нашу сторону, и тоже заинтересована в том, чтобы сохранить Гектору де Вертею жизнь.

– Что же для этого нужно сделать?

Меротт снова запнулась. Она только что уже солгала, но на этот раз ей было жизненно необходимо сформулировать свое предложение во всей его жестокой неприглядности.

– Ее нужно мотивировать, чтобы она проявила интерес к вашему делу… точнее, к делу господина де Вертея… она несчастна… а господин де Матален отнюдь не богат.

– Ах! Я все поняла! – промолвила мадам Лонгваль, чувствуя закипающее в душе отвращение. – Вам нужны деньги.

Физиономия Меротт приняла лицемерное выражение.

– Ну же, давайте побыстрее с этим закончим. Сколько?

– Десять тысяч франков, – без колебаний ответила старуха.

– Хорошо. Деньги немалые, но найти их можно. Единственное, если мы заключаем сделку, я хотела бы принять меры предосторожности.

– Какие?

– Я отсчитаю вам десять тысяч франков только после того, как маркиз де Матален публично принесет извинения.

– Он сделает это сегодня, в половине пятого.

– В вашем тоне я чувствую убежденность.

– Потому что совершенно в этом убеждена.

– Значит, в пять я отдам вам деньги.

– Где?

– Здесь же.

– Тогда до вечера!

– Да, и передайте господину де Маталену, что эти десять тысяч франков, не исключено, заодно спасут ему жизнь.

– Но мадам, маркиз не будет знать, что эти деньги вы дали его любовнице.

– В таком случае мне его жаль, – сухо ответила мадам де Лонгваль.

Меротт, понимая, что ей больше нечего делать в доме женщины, которая не стала торговаться по поводу выкупа за своего возлюбленного, встала и ушла.

Час спустя она уже была в небольшой гостиной де Маталена, где мы ее уже однажды встречали.

– Вы в точности выполнили все мои приказания, – сказала она маркизу. – Это радует.

– Меня к тому вынудили обстоятельства, иначе я никогда не вызвал бы Вертея на дуэль.

– Что вы имеете в виду?

– Да-да, – продолжал Матален, – я решил не совершать тех безумных поступков, которых вы от меня требуете…

– Вы меня удивляете!

– Но этому юному глупцу обязательно нужно было оказаться у меня на пути.

– Хм! – ответила Меротт. – Что-то у меня нет особого желания вам верить.

– Почему?

– Не хочешь никого вызывать на дуэль – не вызывай, это же проще простого.

– Вы думаете?

– Кроме того, – продолжала мегера, – речь не о том, чтобы понять, какими намерениями вы руководствовались, отправляясь в театр, здесь важно лишь то, чего вы хотели и что делали.

– Как бы там ни было, этого человека, к сожалению, ждет смерть.

– Нет! Он не умрет.

– Вы считаете, что он убьет меня? – спросил Матален.

Лицо Меротт расплылось в злобной ухмылке.

– Ах! Было бы весьма забавно. При подобном исходе, признаю, вы бы самым замечательным образом поспособствовали бы моим планам мести.

– Что вы имеете в виду? Объяснитесь.

– Я хочу сказать, что если бы в мои планы входило убить вас с помощью более сильного и ловкого противника, вы не преминули бы попасть в эту ловушку.

– Демон!

– Успокойтесь, – продолжала старая змея, которой очень понравилось играть со своей жертвой в подобные игры, – господин де Вертей вас тоже убивать не станет.

– В таком случае, раз уж вы ведьма – чтобы убедиться в этом, достаточно одного взгляда, – окажите любезность, скажите, чем закончится завтрашняя дуэль?

– Никакой дуэли не будет.

– Значит, де Вертей отказывается драться?

– Нет, не он, отказываетесь вы.

– Я? – изумленно воскликнул Матален.

– Да, вы!

– Я откажусь дать удовлетворение де Вертею?

– Совершенно верно, вы, маркиз де Матален.

– Помилуйте! Вы с ума сошли!

– О нет, вы прекрасно знаете, что я не сумасшедшая, и если из нас двоих кто-то вот-вот потеряет голову, то уж явно не я.

– У меня такое ощущение, что это сон, – произнес Матален.

– Маркиз, когда сегодня, в четыре часа пополудни, к вам явятся секунданты де Вертея, вы, не откладывая в долгий ящик, принесете им свои извинения.

Маталена одолел безудержный приступ хохота.

– Кроме того, вы пообещаете повторить их публично в том случае, если на том будет настаивать ваш противник.

Бретер все так же покатывался со смеху.

– Великолепно! – сказал он. – Продолжайте.

– И добавите, что отныне приняли непоколебимое решение больше никогда не драться на дуэли.

– Что же потом?

– Потом, в пять часов, я отсчитаю вам обещанные шесть тысяч франков.

– Это все?

– Наконец, благодаря мне, перед вами откроются двери лучших домов Бордо. Я сама подберу вам женщину – молодую, красивую и сказочно богатую.

– И какое за ней дадут приданое?

– Миллион.

– Полагаю, вы закончили перечислять свои благодеяния? Или вам хочется сделать из меня наследного принца?

– Нет, закончила.

– Ну что же, мадам Меротт, вы совершили ошибку. Я отклоняю все ваши предложения.

– Вот как?

– Завтра утром я буду драться с де Вертеем на дуэли. Для маркиза де Маталена неслыханно просить прощения у какого-то вертопраха.

– Но вы забываете, что…

– Ничего я не забываю, дуэль завтра состоится. Не трудитесь, я знаю, вы вновь будете грозить предать огласке ту старую историю, которая произошла в Ренне. Ну что же, пусть де Вертей меня убьет. По крайней мере, мне не придется перед ним извиняться.

– Это ваше последнее слово? – спросила Меротт.

– Да.

– Вы напрасно проявляете норов, маркиз.

– Вы находите?

– И даже могу вам это доказать.

– Попробуйте, окажите любезность.

– Стоит лишь дунуть на возведенную вами конструкцию, – продолжала Меротт, – и от нее даже камня на камне не останется.

– Чего же вы ждете, моя дорогая? Валяйте! Посмотрим, насколько сильно вы можете дунуть.

– Тогда слушайте. Сегодня же вечером весь город узнает, что на вас висит обвинение в подлоге.

– Мерзавка! – закричал Матален.

– Да угомонитесь вы.

– Правда ваша. Ну что же, пусть все знают, что в возрасте шестнадцати лет я совершил ужасную ошибку юности.

– Но когда об этом станет известно, ни один порядочный человек не пожелает драться с вами на дуэли. А де Вертей – человек порядочный.

– Тогда я просто покончу с собой – в этом случае, даже если вы трусливо на меня донесете, это не принесет вам никакой пользы, потому как во всем Бордо больше не найдется человека, которому захочется взять на себя роль исполнителя ваших коварных планов.

Когда Матален произносил эти слова, взгляд его был твердый и уверенный, а голос – чистый и звонкий. В позе этого человека не было ни бахвальства, ни чрезмерного усердия. Чувствовалось, что он говорит правду.

Меротт это поняла и тут же сменила тактику.

– Как вам будет угодно, – сказала она. – Если вы себя убьете, мне не придется рассказывать о том, что вы называете ошибками юности.

– Гдядите-ка! Вы уже отказываетесь.

– Да, в таком случае я этого не сделаю, но расскажу кое-что другое.

– Что же?

– Что маркиз де Матален испугался.

– Эта ваша новая выдумка будет еще смешнее предыдущих.

– Не беспокойтесь, маркиз, мне поверят.

– Нет, не поверят.

– Маркиз, узнать, что бретер – на самом деле трус, – огромный соблазн, слух об этом в мгновение ока облетит весь город.

– Таким образом, вы попытаетесь заставить всех поверить в то, что я убил себя из страха перед смертью?

– Не только перед смертью, но и перед поражением, да-да, не смейтесь, подобное случается гораздо чаще, чем вы думаете. В каждом полку вам расскажут не одну историю о том, как солдаты кончают жизнь самоубийством, не в силах достойно встретиться лицом к лицу с врагом.

В самый разгар этой любопытной беседы к Маталену заехал один из его друзей.

Чтобы принять его, маркиз на некоторое время оставил Меротт одну.

– Ты в курсе? – спросил его товарищ.

– Вместо того чтобы задавать праздные вопросы, лучше сразу переходи к делу, – ответил Матален.

– В Бордо образована лига.

– Что ты хочешь этим сказать?

– В Бордо образована лига, цель которой – борьба с нами.

– Что ты говоришь!

– Да, во-первых, борьба с тобой, во-вторых – с остальными дуэлянтами.

– Что же входит в планы этой лиги?

– Только одно – уничтожить тебя.

– Прекрасно! Но откуда тебе это известно?

– От Пуатевена, ему предложили вступить в нее, а он обо всем рассказал мне.

– Он согласился?

– Нет.

– Вот идиот!

– Почему это?

– Откуда мы узнаем, что над нами нависла опасность, если в стане врага у нас не будет лазутчика?

– И то правда?

– Ах! – воскликнул Матален, приходя в волнение. – Мне объявили войну! Подобные осложнения стали для меня неожиданностью. Против меня, против меня одного ополчился весь город! Но знаешь, это большая честь, я в восторге.

– Не обольщайся, их будет много, они закалятся и приобретут опыт сражений.

– Если успеют. По правде говоря, твоя новость привела меня в восхищение, это меняет всю диспозицию.

– Возвращайся в город и постарайся проникнуть в тайны заговорщиков, сейчас это важнее всего.

– Бегу! Где увидимся?

– Здесь же, я целый день буду дома, ко мне должны явиться секунданты де Вертея.

Друг маркиза ушел.

Матален вернулся в комнату, где его ждала старуха, и сказал: – Меротт, только что мне сообщили одну вещь, которая принесла мне неподдельную радость.

– Могу я узнать, о чем идет речь?

– В этом нет необходимости. Вам следует знать лишь одно – я ни за какие деньги не соглашусь сделать то, чего вы от меня требуете. Завтра утром господин де Вертей будет мертв.

– Это ваше последнее слово?

– Да, последнее. Решение принято – окончательное и бесповоротное.

– Берегитесь, господин маркиз, вы совершаете глупость.

– Это, голубушка, вас не касается. Но я никогда не позволю создать ассоциацию, единственная цель которой будет заключаться в том, чтобы меня убить.

– В таком случае я могу действовать по своему усмотрению? – спросила Меротт.

– Это угроза?

– Может быть.

– Ну что же, действуйте. Но, может, вы, мадам, хотите узнать и мое мнение?

– Говорите, сударь.

– Вы слишком во мне нуждаетесь, чтобы компрометировать просто так, шутки ради. Уверен, что вы вновь придете ко мне в тот самый день, когда я избавлюсь от этой своры, которая взялась на меня лаять.

В течение некоторого времени Меротт хранила молчание. Она смотрела на Маталена и будто пыталась предугадать, что ему уготовано в будущем.

– Может случиться так, что вы окажетесь правы, – наконец произнесла она, – и эти слова вас спасут.

– От чего же?

– От галер, полагаю.

– Если до этого дойдет, живым я не дамся.

– Неважно, – ответила Меротт. – Мое предложение остается в силе. Кроме того, теперь я знаю вас достаточно, чтобы понимать – вы ко мне еще прибежите.

– Когда же?

– Когда свора, о которой вы только что говорили, станет рвать вас на куски.

Это сравнение из области охоты не слишком пришлось Маталену по душе. Немного помолчав, старуха властным тоном продолжила: – Я наберусь терпения и подожду. Мы еще увидимся, в этом у меня нет никаких сомнений. Вы либо придете ко мне, либо позовете, и тогда я откликнусь на ваш зов.

– Смотрите не ошибитесь.

– Вскоре сами во всем убедитесь. Именно поэтому я оставляю вам свой адрес.

– Нет-нет, не трудитесь, прошу вас, – ответил Матален, насмешливо ухмыляясь.

– Дорога на Тондю, угол улицы Повешенного, за торговками рисом.

– Ваше жилище прекрасно вписывается в местный колорит, – ответил бретер. – Тондю[5] должно напоминать о юности, ведь вы своими руками остригли не одного барана. А насчет Повешенного… Как знать!

Старуха улыбнулась, продемонстрировав зубы плотоядного хищника.

– Здесь мне больше делать нечего, – промолвила она. – До свидания, маркиз.

Матален не ответил. Уже переступая порог, старуха добавила: – Все же пощадите Вертея – это мой вам дружеский совет.

И ушла.

Затем, не теряя ни минуты, мегера поспешно направилась в дом мадам Лонгваль. Та уже ждала ее добрых полчаса – в состоянии тревоги и непередаваемого нервного напряжения.

Как только Меротт назвала имя мадам де Лонгваль, ее тут же провели в покои.

Очаровательная молодая женщина сидела в заранее обдуманной позе. Под рукой у нее были бумажник и кошелек. Как только ведьма закрыла за собой дверь, хозяйка дома сказала: – Здесь требуемая вами сумма, полагаю, вы принесли мне изложенные в письменном виде извинения господина де Маталена?

Несмотря на всю свою уверенность, старуха смутилась и ответила: – Мадам, вчера я осмелилась слишком много на себя взять.

– Как! Маркиз отказался?

– Увы, мадам! От этого я опечалена даже больше, чем вы.

– Отказался! – повторила мадам Лонгваль, уже привыкшая к мысли о том, что ее Гектор спасен.

Меротт хранила молчание.

– Тогда зачем вы сюда пришли, мадам?

– Предупредить вас, черт побери! – воскликнула ужасная старуха, вновь обретая весь свой апломб.

Мадам де Лонгваль вскочила, выпрямилась и задрожала; глаза ее полыхнули ненавистью и отвращением. Она повелительным жестом указала Меротт на дверь и закричала: – Убирайтесь! Убирайтесь, немедленно!

– Ваш гнев мне понятен, – нагло возразила старуха, – но тем не менее вам не стоит вести себя со мной так бесцеремонно.

– Почему? Сделайте одолжение, объяснитесь.

– Потому что вы поведали мне свой секрет и одно-единственное мое слово может вас погубить.

– И кто же меня погубит? – закричала мадам Лонгваль, больше не в силах сдерживаться. – Вы?

Она подошла к камину и с силой дернула за веревку колокольчика. Через минуту на пороге встала горничная.

– Передайте моему мужу, брату и другим домочадцами незамедлительно прийти сюда, я их жду.

– Что вы задумали? – спросила Меротт, удивляясь той решительности, с которой действовала мадам Лонгваль.

– Что я задумала? – ответила та. – Сейчас увидите.

– Но, мадам… в конце концов… – начала Меротт, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

– Замолчите! Вы хотите меня напугать, нагнать страху, воспользоваться ситуацией, для вас, якобы, ясной и понятной, и тем самым заставить меня выполнить ваши грязные, мерзкие требования.

В этот момент в гостиную, где разворачивалась эта сцена, вошел господин де Лонгваль. Его сопровождали еще трое мужчин – ближайших родственников хозяйки дома.

– Господа, – начала госпожа Лонгваль, – эта женщина под пустячным предлогом пришла ко мне, понавыдумывала бог знает каких историй и теперь требует подчинения, грозя какими-то непонятными разоблачениями и откровениями.

Меротт, решившая идти напролом, уже открыла было рот, чтобы выдвинуть против мадам Лонгваль обвинение, но тут господин Лонгваль обратился к ней с неожиданным вопросом: – Кто вы?

– Женщина, которая…

– Это не ответ. Как вас зовут?

– Меротт.

– Таких имен не бывает. Этот господин – заместитель королевского прокурора, он сумеет выудить из вас правду.

Эта фраза произвела на мегеру самое сильное впечатление. Она слегка побледнела, сбавила тон и сказала: – По-видимому, сегодня у мадам расшалились нервы, ведь я неизменно проявляла по отношению к ней всяческое уважение. По поводу того, что мне хотелось ей продать, я, возможно, слегка погорячилась, но это еще не повод для того, чтобы вести себя со мной как с человеком, совершившим страшное злодеяние. Я готова откланяться.

Эти речи Меротт оказали на господина Лонгваля и других домочадцев весьма благоприятный эффект.

Мадам Лонгваль, со своей стороны, почувствовала, что воинственная старуха отказалась выдавать ее тайну, по крайней мере на данный момент, и настаивать не стала.

– Это правда, Гортензия? – спросил ее муж.

– Почти. Я допускаю, что поддалась чувствам, по ошибке подумав, что слова этой дамы таят в себе угрозу.

– И что нам теперь делать?

– Прогнать ее, и дело с концом.

При этом слове, «прогнать», Меротт почувствовала себя так, будто ее хлестнули по лицу. Она выпрямилась, но мадам Лонгваль окинула ее столь свирепым взглядом, а заместитель королевского прокурора так внимательно присмотрелся, что старуха вновь проявила смирение и сказала: – Не трудитесь меня прогонять, я же сказала, что ухожу.

И Меротт медленно, не без театральной, тщательно рассчитанной величественности, покинула салон, не удостоив присутствующих даже взглядом.

Когда она ушла, господин Лонгваль не удержался и сказал: – Какая странная старуха!

– Эта женщина, должно быть, жутко опасна, не исключено, что в прошлом она пережила какую-то страшную драму, – заметил заместитель королевского прокурора. – Надо будет присмотреться к ней повнимательнее.

После этого все бросились успокаивать мадам Лонгваль, полагая, что ее охватил необъяснимый ужас.

VI

На следующий день, в восемь часов утра, на окраине деревни Буска, по пустоши, известной как ланды Пезу, единственным обитателем которой был городской живодер, прогуливались четыре человека.

Позже к северу от этих ланд был построен ипподром, где в апреле и ноябре стали проводиться скачки, за которыми пристально следило Общество содействия Бордо.

Но в 1815 году это было пустынное место, поросшее вереском, дроком и кое-где купами чахлых, приземистых деревьев.

В двух шагах от одной из таких рощиц и прогуливались четыре упомянутых нами человека. Ими были не кто иной, как Гектор де Вертей, два его секунданта и хирург, которого они с собой привезли.

Именно там должна была состояться дуэль между Гектором и маркизом, которой так пыталась помешать Меротт.

Время от времени Вертей поглядывал на часы.

– Господа, – наконец сказал он, – уже восемь с четвертью.

– Господин де Матален слишком злоупотребляет правом заставлять себя ждать, – сказал первый секундант.

– Даже время, предусмотренное дуэльным кодексом, и то вышло, – добавил второй.

– Так оно и есть, – заметил, в свою очередь, хирург, – я не большой знаток свода правил, которым руководствуются бретеры, но кто-то говорил мне, что ждать противника на поле боя больше одиннадцати минут не принято.

– Давайте проявим больше великодушия, чем допускает кодекс этих господ, – вновь взял слово Вертей, – и пробудем здесь до половины девятого.

– Как скажете, мой дорогой Вертей, но с такими мерзавцами, как Матален, нужно использовать любое преимущество и не делать для них больше, чем они в аналогичной ситуации сделали бы для вас.

– Ба! – ответил Вертей. – Мы увидим его с минуты на минуту. Глядите, по дороге рысью мчится экипаж, не пройдет и трех минут, как он будет в конце тропы, на которой мы с вами стоим. Давайте сделаем маркизу последнюю уступку.

Для человека, почти наверняка знающего, что Матален его убьет, Вертей вел себя на редкость смело и великодушно. Но во Франции храбрости и чести много не бывает.

Означенная карета не остановилась в том месте, где должна была это сделать, если бы в ней находился Матален со своими свидетелями, и покатила дальше.

– Это не он, – сказал секундант.

– Господин де Вертей, – произнес хирург, не испытывавший ни малейшего желания заниматься своим ремеслом, особенно если его пациентом был бы Гектор, – ждать больше нельзя.

– Почему это?

– Потому что ваш противник должен был явиться сюда еще двадцать пять минут назад. И поскольку в вопросах чести вы выказываете приверженность, в достаточной степени рабскую для того, чтобы драться с профессиональным бретером, безотлагательно констатируйте в полном соответствии с дуэльным кодексом, что маркиз де Матален отказался скрестить с вами шпаги.

Секунданты составили короткий протокол, отметив в нем необъяснимое отсутствие маркиза и вся компания решила возвратиться в город.

Когда трое молодых людей и хирург уже разместились в видавшем виды двухколесном фиакре, нанятом для этой поездки, один из секундантов выразил свое удивление, вызванное поведением Маталена.

– Чтобы забыть о дуэли, – промолвил он, – этому взбесившемуся креолу, должно быть, пришлось надраться и лечь спать мертвецки пьяным.

– И тем самым окончательно себя обесчестить, ведь теперь вы имеете полное право отказать дать ему удовлетворение.

Едва эти слова были произнесены, карета остановилась.

– В чем дело? Что случилось? – спросил хирург.

Не успел кучер ответить, как у дверцы кареты возник всадник.

Он был бледен и с трудом переводил дух.

– Господа, – произнес он дрогнувшим голосом, – на встречу, назначенную господином де Вертеем, маркиз де Матален не явился только потому, что его ударили ножом.

– Ударили ножом! – хором повторили молодые люди и хирург.

– Да, господа!

– Где? – вскричал де Вертей.

– Как? – поинтересовался один из секундантов.

– Кто? – поддержал его другой.

– Увы, господа, мне об этом известно не больше, чем вам. Ему нанесли удар, когда он спал в своей постели. Кто? Неизвестно.

– Он умер? – спросил Гектор.

– К счастью, нет, сударь. Но доктор за его жизнь поручиться не может.

Изумление, которое испытали Вертей и его друзья, не поддается никакому описанию. То, что Маталена ранили именно в этот день, было, по меньшей мере, странно.

– Неужели нет никакой надежды узнать, кто совершил это гнусное злодеяние? – продолжал хирург.

– Нет, по крайней мере до тех пор, пока маркиз не придет в себя и не заговорит.

Эти слова всадник произнес несколько странным тоном. Затем пристально вгляделся в лицо Вертея. Мысль о том, что этот негодяй может в чем-то заподозрить порядочного молодого человека, повергла всех в ужас.

Но Гектор не обратил на его взгляд никакого внимания.

– Кто его нашел?

– Я. Ранним утром я заехал к маркизу, чтобы разбудить его. Обычно он закрывает дверь комнаты на обыкновенную задвижку. Но вопреки этой его привычки, я обнаружил, что на этот раз она заперта на ключ. Жак не отвечал. Я в удивлении принялся изо всех сил молотить в дверь, но на мой зов так никто и не откликнулся. Разбудив таким образом всю округу, я послал за слесарем и пять минут спустя уже входил в спальню маркиза.

Матален, лежал в постели и, казалось, спал. Тогда я подумал, что накануне он, по-видимому, немного выпил. Я подошел ближе, чтобы потрясти его, но тут увидел, что он смертельно бледен. Бросился к окну, отдернул занавеску и увидел на губах друга кровавую пену.

– Матален! – закричал я. – Маркиз!

Он не ответил. Тогда я откинул простыню и в страхе попятился. Из груди его торчал маленький кинжал. Не отдавая отчета в своих поступках и совершенно не задумываясь, к каким плачевным результатам они могут привести, я выдернул оружие из раны. Маркиз издал вздох. «Слава Богу! Он жив!» – воскликнул я.

Тут же послали за королевским прокурором. Вместо него полчаса спустя явился помощник, господин де Кери, родственник мадам де Лонгваль. Он и произвел осмотр места преступления.

– Но, сударь! – воскликнул хирург, перебивая рассказчика. – Вы утверждаете, что на де Маталена покушались, но это не так!

– Что вы хотите этим сказать?

– А почему бы не предположить, что это было самоубийство?

– Невозможно, сударь.

– Почему?

– Потому что маркиз не покончил бы с собой накануне дуэли.

– Это ваше личное убеждение, в глазах незаинтересованных наблюдателей оно ровным счетом ничего не значит.

– Сударь, мои убеждения ничем не хуже ваших, – резко бросил всадник.

– Ой-ой-ой! – ухмыльнулся хирург. – Может, вы, сударь, ищете со мной ссоры? Зря теряете время, молодой человек, если у врача и есть право кого-то убивать, то только своих больных.

В ответ на эту остроумную шутку все заулыбались и разговор продолжился.

– А ведь доктор, – сказал де Вертей, – по всей видимости, прав. Если дверь была заперта изнутри, то как преступник мог уйти, нанеся жертве удар кинжалом?

Ответить на этот вопрос другу Маталена было нечего, но он тем не менее с прежним упорством настаивал на своем мнении.

– Слуга Маталена вне подозрений?

– Боже праведный, господа, вы требуете от меня слишком многого. Я уехал, чтобы сообщить вам эту прискорбную новость, буквально через несколько минут после прибытия помощника прокурора, и все, что мне было известно, уже рассказал.

Во время этого разговора Вертей, хирург и два секунданта вышли из экипажа. Друг маркиза тоже спешился, взял лошадь под уздцы, и они, разговаривая на ходу, все вместе пошли пешком.

По дороге в Бордо каждый по очереди оплакивал случившееся ужасное несчастье. Потом де Вертей и его спутники вновь сели в фиакр, запряженный хилой лошадкой, которая неожиданно перешла на бодрую рысь, в то время как друг маркиза вскочил на своего коня и погнал его галопом кратчайшим путем, чтобы побыстрее добраться до аллей Любви.

VII

Тем временем правосудие выполняло в доме Маталена свои тяжкие, суровые обязанности.

Господин де Кери, помощник королевского прокурора, в сопровождении капитана жандармов и его подчиненных – в те времена полиция еще не была толком сформирована и жандармы были единственными помощниками судейских – произвел первый осмотр места происшествия.

Сначала он хотел допросить умирающего, но тот был не в состоянии не то что ответить на вопросы молодого законника, но даже услышать их.

Видя, что поделать с этим ничего было нельзя, помощник прокурора обратился к капитану жандармов и сказал: – Поставьте у входа двух человек. Пусть всех впускают и никого не выпускают.

– К чему эти меры предосторожности?

– Не исключено, что преступник все еще в доме.

– В том случае, если преступление действительно имело место, – ответил офицер.

– Разумеется, – ответил судейский. – Тем временем четыре других жандарма тщательно обыщут дом. Пусть осмотрят чуланы и кладовки, спустятся в подвал, заглянут в шкафы и пустые бочки. Потом досконально проверят чердак, обращая особое внимание на возможные пятна крови.

– Слушаюсь, сударь. Это все?

– Нет. Пошлите кого-нибудь за слугой Маталена.

Жандармский офицер повернулся на каблуках и отправился выполнять полученные приказания.

Когда он вернулся, помощник прокурора отвел его в сторонку, в нишу окна, и сказал: – Послушайте, капитан, по сравнению со мной, в подобных скорбных делах вы накопили больше опыта. Что вы думаете о печальном событии, которое привело нас в этот дом?

– Убежден, что это самоубийство.

– Почему?

– Потому что дверь была заперта изнутри, а злодеи, какими бы хитрыми они ни были, не имеют привычки выбираться из дому через замочную скважину.

– Правда ваша, но обратите внимание, что мы не знаем, кто запер дверь – сам маркиз или преступник, ведь ключа в доме не обнаружено.

– Согласен, – ответил офицер, – это действительно важная улика.

– Да и потом, зачем господину де Маталену было себя убивать?

– В Бордо этот господин пользуется отвратительной репутацией, – ответствовал капитан. – Многие открыто говорят, что он живет как придется и чем придется. Спросите у первого встречного и он расскажет, что весь арсенал его средств к существованию сводится к деньгам, которые ему ссужают товарищи по дебошам. Они очень боятся маркиза и, открывая перед ним свои кошельки, лишают возможности вызвать их на дуэль, ведь вы прекрасно знаете, что драться с заемщиками категорически запрещено.

– И что из этого следует? – спросил Кери.

– Из этого следует то, что де Матален, возможно, был на мели. У него могли быть и другие причины покончить с собой, причины, о которых мы не знаем и даже не догадываемся.

– Не знаю почему, капитан, но у меня такое ощущение, что вы идете по ложному следу.

– Значит, вы всерьез полагаете, что здесь имело место преступление?

– Да, полагаю.

В этот момент разговор был нарушен появлением жандарма, который вошел в комнату, толкая перед собой отчаянно протестовавшего Каде, слугу де Маталена.

Кери сел за стол, знаком велел секретарю приступить к выполнению своих обязанностей по ведению протокола, обратился к Каде и сказал: – Как долго вы состоите на службе у маркиза де Маталена?

– Полтора года, сударь.

– Этой ночью в доме ничего не было слышно?

– Ничего, сударь, – ответил Каде. – Около часу ночи мне показалось, что кто-то закрыл входную дверь. Но как раз в это время маркиз каждый вечер возвращался домой, и я в точности узнал его по манере закрывать створку. И даже, как мне кажется, распознал его шаги, когда он шел по плитам коридора.

– Входную дверь сегодня утром открывали вы?

– Да, сударь, я, – ответил слуга.

– В каком состоянии был засов, на который ваш хозяин каждую ночь запирал дверь, когда возвращался домой?

– Мне кажется, он был задвинут.

– Вы в этом уверены?

– Думаю, у меня есть все основания это утверждать.

– Скажите, преступник мог уйти через заднюю часть дома?

– Не думаю. Единственное, он мог спрыгнуть из окна, расположенного на высоте двадцати пяти футов, и затем выйти через двор дома господина де Федье.

– Выходит, ваш хозяин покончил с собой?

– Ах, сударь, мне в это верится с большим трудом.

– Речь не о том, верится вам в это или нет, – с улыбкой сказал помощник прокурора. – К тому же, если это не самоубийство, то злоумышленником может быть только тот, кто хорошо знает внутреннее устройство дома, все его входы и выходы. Иными словами, если господин де Матален стал жертвой преступления, то преступник – не кто иной, как вы.

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул несчастный Каде, воздевая руки к небу.

Затем упал на колени и залился горючими слезами.

– Полно вам! Полно! Давайте не будем терять голову. Лучше скажите мне, в последние несколько дней господин де Матален не принимал у себя никаких подозрительных личностей?

– Но… я не помню… мне кажется, нет… – отвечал горемычный слуга, дрожавший, как осиновый лист на ветру. – Хотя впрочем…

– Что? Не тяните, говорите!

– Да, да, вчера, позавчера и еще один раз за несколько дней до этого к нему приходила злобного вида старуха, с ног до головы закутанная в длинную хламиду, больше напоминающую лохмотья.

– Вы знаете, как ее зовут?

– Нет, сударь.

– Постарайтесь описать портрет этой женщины, по которому ее можно было бы отыскать.

В ответ на эту просьбу Каде довольно точно описал одежду и внешность ведьмы из Тондю.

– Я где-то уже ее встречал, – сказал судейский. – Ах да! Это же та странная старуха, что явилась вчера к мадам Лонгваль. Капитан, срочно пошлите людей арестовать старую ведьму, откликающуюся на имя Меротт.

Помощник королевского прокурора неразборчиво нацарапал несколько слов, протянул офицеру листок и сказал: – Вот ее приметы.

Доблестный офицер тут же отправил на поиски Меротт двух жандармов, а сам, поскольку помощник прокурора закончил допрос Каде, приказав ему никуда не отлучаться, подошел к судейскому и возобновил прерванный разговор: – Господин прокурор, вы в самом деле думаете, что этот молодой человек стал жертвой преступления?

– Утверждать это с полной уверенностью я не стану. Но и причин, по которым он мог бы пойти на самоубийство, тоже не вижу.

Едва молодой судейский сформулировал этот ответ, ему сообщили, что с ним желают поговорить несколько городских торговцев.

– Что им нужно? – спросил капитан.

– Лучший способ это узнать, мой дорогой господин Лассье, это пригласить их сюда и спросить.

Несколько секунд спустя в комнату, где устроились представители закона, ввалились несколько человек с взволнованными лицами.

– Господин де Матален мертв? – воскликнул один из них.

– Пока нет, сударь. Но почему вы так взволнованы?

– По какому праву вы учиняете мне допрос? – дерзким тоном спросил торговец.

– Сударь, я заместитель королевского прокурора, поэтому оставьте при себе свои наглые вопросы и соблаговолите ответить на мои.

Испытав в душе некоторое смущение, торговец запнулся, опустил голову и наконец сказал: – Сударь, я ссудил господину де Маталену весьма внушительную сумму. Теперь вы понимаете, почему меня так интересует его состояние.

– Сколько он вам должен?

– Четыре тысячи шестьсот тридцать семь франков. Вот его расписка.

– А вы, сударь, – спросил помощник прокурора у второго торговца, – тоже его кредитор?

– Сударь, я ювелир, – ответил тот, демонстрируя явную словоохотливость. – Я ювелир и в этом качестве господин де Матален неоднократно оказывал мне честь – без которой я вполне обошелся бы – покупать в моей лавке в кредит драгоценности, которые потом, по-видимому, дарил женщинам с сомнительной репутацией. Жена рассказывала мне, что…

– Вы действительно считаете нужным поведать мне о том, что говорила вам супруга?

– Ну да, сударь! Она говорила мне: Тимотэ, напрасно ты водишься с этим бретером, который играет жизнью ближнего своего, и тем более напрасно предоставляешь ему кредит. Моя жена, сударь, дурного не посоветует.

– Почему же вы не прислушались к ее словам? Ведь вы, вероятно, стали жертвой подобной торговли в долг?

– Я вас сейчас все объясню. Я ювелир…

– Это нам уже известно. Но вы давали ему в долг? Ну же, отвечайте.

– Да, давал, но исключительно в целях самозащиты.

– Как это?

– Если бы я прислушивался исключительно к голосу мужества, то давно послал бы этого маркизика искать развалины своего маркграфства туда, где он их когда-то оставил. Но в этом случае он, несомненно, стал бы искать со мной ссоры. И тогда мне пришлось бы рисковать жизнью, которой так дорожат мои жена и дети.

– Если вкратце, сколько вам должен маркиз де Матален?

– Около пяти тысяч франков.

– Значит, всего девять тысяч шестьсот.

– Да, сударь, с учетом хранящейся у меня расписки, – ответил тот, что говорил первым.

– Вы полагаете, что де Матален пытался покончить с собой? – неожиданно спросил заместитель прокурора. – Ведь все указывает именно на это?

– Очень даже возможно, – меланхолично прошептал третий торговец.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что мы не единственные его заимодавцы. Доведенный до крайности кредиторами, которые его преследовали, осыпая угрозами, он вполне мог прибегнуть к самоубийству, чтобы со всем этим покончить.

– Я даже допускаю, – добавил ювелир, – что он нанес себе точно рассчитанный удар кинжалом, чтобы не умереть, но при этом вызвать сочувствие, способное смягчить надоедавших ему своими визитами судебных приставов и других слуг закона.

– Его собирались отправить в тюрьму за долги? – спросил заместитель королевского прокурора.

– Пока нет, но все шло именно к этому.

В этот момент в комнату, где находились все персонажи, которых мы только что выслушали, вошел врач, осматривавший рану больного.

– Ну что, доктор? – спросил судейский.

– Серьезных осложнений нет, он будет жить.

– Слава богу! – воскликнул один из торговцев.

Едва он произнес эти слова, как в комнату вошли жандармы, которых капитан ранее отправил с поручением. И не одни, а со своей жертвой, то есть с Меротт, не растерявшей ни капли своей уверенности.

– Хороша птичка, – сказал жандарм Кампане. – Нам не пришлось далеко ходить, чтобы вытащить ее из гнездышка. Когда мы ее встретили неподалеку от карьеров Альбре, мадам как раз направлялась в Бордо.

– И что она сказала, когда вы ее арестовали?

– Скорчила из себя графиню и потребовала предъявить ордер. Потом пошла с нами, – добавил Кампане. – Когда узнала, что де Матален сегодня утром был найден с кинжалом в груди.

– Как она отреагировала на эту новость?

– Словами: «Быстрее, бедолага привел свою угрозу в действие!»

Меротт невозмутимо слушала – закутавшись в свою хламиду и выпрямившись во весь рост. Ее мрачное лицо обрамляли пряди седых волос. Под густыми бровями, во впалых глазницах, стальным блеском полыхали глаза. Вид ее был страшен.

– Как вас зовут? – спросил судейский.

– Меротт.

– Прозвища мне не нужны, назовите свое имя.

– Но ничего другого, сударь, я вам предложить не могу.

– Где вы родились?

– Не знаю. Полагаю, что я найденыш.

– Как давно живете в Бордо?

– Сколько себя помню.

– Чем зарабатываете на жизнь?

– Собираю в лесу травы и продаю их аптекарям.

– Вот оно что. Следовательно, вы разбираетесь в ядах? – спросил помощник прокурора.

– Разбираюсь, сударь, – нагло ответила ведьма.

– Все остальное выясним позже, – продолжал судейский. – По имеющимся сведениям, которые мы считаем достоверными, вы были знакомы с маркизом де Маталеном.

– Совершенно верно, сударь.

– А в последнее время даже нередко его навещали.

– Так оно и есть.

– С какой целью?

На этот вопрос Меротт ответила не сразу, будто обдумывая какую-то мысль. Затем глаза ее полыхнули ненавистью, а губы на мгновение расплылись в улыбке кровожадной тигрицы.

– Отвечайте, Меротт, какую цель вы преследовали?

– Видите ли, господин де Матален состоял в романтических отношениях с девушкой, принадлежащей к высшему свету Бордо, – произнесла она спокойным, искренним, проникновенным голосом. – И поскольку родители этой юной особы о браке даже слышать ничего не желали, он решил ее похитить.

– Полагая, что вы можете оказать ему в этом предприятии какое-то содействие?

– Да, сударь, он обратился ко мне за помощью. Но я отказалась.

– Вы в этом уверены?

– Я похожа на обманщицу? – с апломбом спросила старая мегера, только что измыслившая эту ложь с целью, о которой мы вскоре узнаем.

– Могу я узнать имя молодой девушки, которую намеревался похитить маркиз?

– Нет ничего проще. Ее зовут Филиппина де Женуйяк.

– Внучка маркизы де Блоссак?

– Да, сударь.

– Отлично. Мы проверим правдивость ваших слов. А теперь потрудитесь ответить на мой следующий вопрос: если предположить, что маркиз де Матален не пытался покончить с собой, значит, на его жизнь покушались?

– Это уже другой взгляд на вещи, – спокойно ответила Меротт. – Но…

– Не перебивайте меня, – возразил судейский. – Может быть, вы, если он стал жертвой преступления, можете навести нас на след злоумышленника?

В присутствии допрашивающего ее сейчас заместителя прокурора, старую ведьму охватило бешеное желание обвинить де Вертея, но Меротт поняла, что ей никто не поверит и ограничилась тем, что ответила: – Нет, сударь, я только напрасно буду строить догадки, мне неизвестно, чтобы кто-то, преследуя свои интересы, мог бы попытаться убить маркиза де Маталена.

– А вы? – неожиданно задал ей вопрос в лоб судейский.

– Я? – с невиданным хладнокровием переспросила старуха. – Но я могу без труда доказать, что всю ночь не покидала Тондю. К тому же, сударь, я думаю, что вы идете по ложному пути, полагая, что маркиз стал жертвой преступления.

– Почему?

– Потому что де Матален самолично не раз говорил мне, что собирается свести счеты с жизнью.

– Вы заявляете об этом официально?

– Да, заявляю.

– В этом кроется какая-то необъяснимая тайна и я, должен признать, блуждаю в потемках. Жандармы, не спускайте с этой женщины глаз. Доктор, на два слова, пожалуйста.

– К вашим услугам, господин прокурор.

– Раненый в состоянии ответить на вопросы или дать показания?

– Нет, сделать это он сможет не раньше чем через пятнадцать дней.

– Как вы думаете, если между Маталеном и этой женщиной устроить очную ставку, смогли бы мы по выражению его лица понять, кем он ее считает – другом или врагом?

– Вы совершенно правы! И я полагаю, что подобный опыт не доставит нам особых хлопот.

– В таком случае – давайте попытаемся.

Устроили очную ставку. Единственным ее результатом было то, что Матален, которого помощник прокурора добрых четверть часа побуждал заговорить, полностью выбился из сил.

Наконец все вернулись в комнату, где до этого велся допрос.

– Отпустите эту женщину, – сказал судейский, – и попросите всех очистить дом.

Меротт, как и других зрителей, наблюдавших за этой сценой, отправили восвояси.

– Этот молодой человек явно пытался покончить с собой, – сказал помощник прокурора, обращаясь в доктору.

– Хм… – протянул тот.

– Вы придерживаетесь иного мнения? – спросил капитан Лассье у врача, прекрасно разбирающегося в таких вопросах.

– Я обнаружил, что удар кинжалом был нанесен с большой силой. Обычно, когда человек бьет себя ножом в грудь, он чувствует себя не так уверенно.

– Давайте, доктор, отыщите нам убийцу.

– Это не мое дело. Но вот что я бы сделал без малейших колебаний, так это приказал бы шпику проследить за старухой, которая только что вышла отсюда, и два-три дня следил за каждым ее шагом.

– Прекрасная мысль, – сказал помощник королевского прокурора и отдал только что озвученный эскулапом приказ.

После этого он вновь пришел к выводу, что Матален пытался покончить с собой, и представители закона покинули дом.

Смешанное с радостью удивление, охватившее бордосцев, когда они узнали, что Матален свел счеты с жизнью, не поддается никакому описанию. Все знали, что маркиз остался жив, но надеялись, что от этой раны он уже не оправится.

Впрочем, немногие верили в то, что Матален на самом деле пытался наложить на себя руки.

А члены Лиги защиты, вновь собравшиеся в тот же день в доме господина дез Арно, обсуждали один-единственный вопрос – утренние события.

– Вы верите, что это самоубийство? – спросил юный Сен-Мартен у господина дез Арно.

Этот вопрос не давал покоя никому.

– Почему бы и нет, – ответил дез Арно. – Он погряз в долгах, подвергался преследованиям, судебные приставы были готовы в любую минуту упечь его в тюрьму. Для многих людей это достаточное основание, чтобы свести счеты с жизнью.

– Но не для бретеров и рыцарей наживы.

– Что же, на ваш взгляд, произошло?

– Мне кажется, – ответил Сен-Мартен, – что Матален стал жертвой мести.

– Вот как?

– Этот мерзавец натворил немало бед. Кто знает, может, друг или брат человека, которого маркиз убил на дуэли, стал за ним следить и шпионил до тех пор, пока ему не представился удобный случай. Из тех, кто ничего никому не прощает, умеет ждать, может нанести решающий удар и замести за собой все следы.

– Как знать, – ответил дез Арно. – Но давайте не забывать, господа, что сей злобный зверь остался в живых, поэтому мы должны утвердиться в своей решимости.

В этих словах достойного президента Лиги защиты не было никакой необходимости. Во всех уголках зала, где они были произнесены, два десятка молодых людей уже и без того яростно овладевали искусством фехтования.

Через три недели после описанных нами событий Матален, бледный, исхудавший и с трудом передвигавший ноги, впервые добился от доктора позволения встать. Усевшись на солнышке у окна на первом этаже, маркиз увидел фланировавшую по аллеям Любви Меротт, бросившую на него мимолетный взгляд.

За эти дни в душе бретера накопилось немало ненависти и ярости. Он незаметно подал ведьме знак, веля подойти, та не заставила дважды повторять это приглашение и поспешила на зов. По всему было видно, что старая мегера сама искала с ним встречи.

Ее быстро проводили в комнату больного. Несравненно елейным голоском злобная старуха спросила у Маталена, как он себя чувствует. В свои слова она вкладывала столько нежности, что поневоле возникала мысль о том, не связывали ли этих двух негодяев какие-то тайные узы.

– Господин маркиз, – под конец сказала она, – как вам только в голову пришла идея свести счеты с жизнью?

Матален напрягся и вперил в старуху пристальный взгляд.

– Как! – слабым голосом молвил он. – Неужели вы тоже поверили этим россказням?

– Пришлось. К тому же, кроме вас, опровергнуть этот слух было некому, а вы, когда королевский прокурор явился сюда, чтобы вас допросить, подтвердили, что сами хотели наложить на себя руки.

– Да, подтвердил, но это ложь. Неужели вы думаете, что я решился бы на самоубийство в день, когда мне предстояло драться на дуэли? Нет, на мою жизнь покушались.

– Но кто?

– Вот мы и подошли к главному вопросу. Слушайте, я расскажу вам все, что помню. В ту ночь, где-то около часа, я в одиночку возвращался к себе. И вдруг увидел у двери своего дома плачущую гризетку. «Что с вами? – спросил я ее. – Что вы здесь делаете?» Вместо ответа она разрыдалась еще сильнее. Я присмотрелся к ней, насколько это позволял лунный свет, затем проявил галантность и пригласил девушку к себе. Она отказалась, но я проявил настойчивость. Борьба длилась недолго – две минуты спустя гризетка переступила порог моей спальни. Затем стала строить из себя недотрогу и попросила потушить свет, что я со смехом и сделал. Через минуту после того, как мы оказались в кромешной тьме, я почувствовал сильный удар и потерял сознание. Боже мой! Поверьте, этот удар был нанесен твердой рукой.

– Прямо трагедия, господин маркиз. Но скажите, вы узнаете эту гризетку, если увидите ее?

– Не знаю. Я даже не уверен, что она действительно гризетка.

– Но почему вы не рассказали обо всем королевскому прокурору? – спросила Меротт.

– Потому что хочу отомстить сам. Ни один суд не сможет покарать так, как покараю я. Но на этот раз я рассчитываю на вашу помощь.

– Говорила я вам, что мы еще встретимся. Вы будете мне преданны? – спросила дьявольская старуха.

– Телом и душой.

– Отлично! Вдвоем мы сможем добиться всего. Будущее, богатство, месть – теперь нам все по плечу.

VIII

Двадцать с лишним дней спустя в элегантном доме на одной из небольших улочек, ныне весьма заурядной и носящей название Кабироль, но в те времена известной как Миниметт и населенной бордоской аристократией, разыгралась мучительная сцена.

В больших, роскошных домах, окруженных очаровательными, несущими свежесть и прохладу садами, обитали самые знатные семейства Жиронды[6]. Один из таких домов принадлежал графине Саре де Блоссак, жившей вместе с дочерью, маркизой де Женуйяк, и двумя внучками, Филиппиной и Эрминой, с которыми мы уже виделись на узких улочках Тондю.

Маркиза де Женуйяк была вдовой. Ее муж, флотский офицер, геройски погиб в морях Индии во время одного из бесчисленных сражений, которые в те времена между собой вели французские и английские эскадры.

Стоял конец октября, близился День всех святых и большинство состоятельных бордосцев уже покинули свои поместья, расположенные в Медоке, Антр-де-Мер, Ла Бенож и пригородах Бордо.

В тот день, около девяти часов вечера, мадам де Женуйяк уехала из дому, чтобы провести вечер у своей подруги, мадам де Федье, одной из самых благовоспитанных и славных дам света того времени.

В ее салоне, где собиралось многочисленное, но в высшей степени избранное общество, всегда царило неуемное веселье.

С момента отъезда мадам де Женуйяк прошло полчаса. Графиня Сара, племянница старого еврея Самюэля, которому теперь было без малого сто лет, и наша старая знакомая[7], читала, дожидаясь часа, когда принято ложиться в постель и отходить ко сну.

Несмотря на полную превратностей жизнь, графиня, вынужденная в 1793 году эмигрировать, была по-прежнему красива. Ее лицо, отличающееся очаровательной белизной, было обрамлено седыми волосами, что придавало ей невыразимо величественный вид.

Недавно Саре исполнилось шестьдесят лет. Несмотря на седую шевелюру, воспринимавшуюся ошибкой природы, она вполне могла бы выглядеть самое большее на сорок, но ее немного старил суровый вид.

В тот самый момент, когда сия достойная дама закрыла книгу, во входную дверь раздался стук. Слуга пошел открывать и несколько мгновений спустя в гостиную быстрым шагом вошла мадам де Женуйяк в сопровождении дочерей.

– В чем дело, дитя мое? – спросила пожилая дама. – Неужели с кем-то из близких мадам Федье случилось несчастье? Вы вернулись, едва успев уехать.

– Нет, матушка, мадам де Федье чувствует себя хорошо.

– Тогда почему вы так рано? Ты что, заболела? Или, может, захворали наши малышки?

– Нет, дело гораздо серьезнее, – ответила мадам де Женуйяк, падая в кресло.

С этими словами несчастная дама закрыла лицо руками и разрыдалась. Ее душили слезы. Графиня де Блоссак проворно вскочила и подбежала к дочери.

– Полноте, душа моя! Полноте! Нужно быть сильнее этого. Да что, в конце концов, произошло, говори, умоляю тебя, иначе я подумаю, что случилась беда.

– Так оно и есть, – промолвила она сквозь всхлипы, – у нас действительно горе.

– Ты должна сейчас же мне все рассказать.

Девочки, ошеломленные и не понимавшие, от чего так страдает их мать, с печальными лицами молча стояли у камина.

Мадам де Женуйяк встала и позвонила. Вошла горничная.

– Дети мои, ступайте, нам с матушкой надо поговорить, – сказала бабушка, тут же разгадав намерения дочери. – Жюли, уведите девочек.

Филиппина с сестрой подставили матери свои чистые, непорочные лобики, на каждом из которых маркиза запечатлела горячий поцелуй, и ушли – опечаленные, со страхом в душе.

– А теперь, дочь моя, выкладывай. – сказала графиня, когда за ними закрылась дверь гостиной. – Что произошло?

– Я не знаю. Не знаю, – дрожащим голосом ответила мадам де Женуйяк.

– Да что, в конце концов, случилось?

– Мы приехали к мадам де Федье. Девочки уже завели болтовню со своими маленькими подружками и вдруг я заметила, что после моего появления среди дам в салоне повисла мертвая тишина. Я посмотрела по сторонам. Все присутствовавшие отводили глаза. Чем было вызвано такое поведение? Я уже собралась было спросить об этом хозяйку дома, но в этот момент одна из приглашенных дам, кажется, мадам Газен, подозвала своих дочерей и сказала: «Нам больше не стоит здесь оставаться, пойдемте, дети мои».

Ничего больше не объясняя, она сделала вид, что собирается уходить. Ее примеру не замедлили последовать с полдюжины других матерей семейств. Я чувствовала на себе обжигающие взгляды пылающей ненавистью толпы, но даже не догадывалась в чем дело.

– И что все это может значить? – вполголоса задала вопрос графиня Сара.

– Наконец я сделала над собой усилие, встала и громко, чтобы было слышно каждое мое слово, сказала: «Дамы, это из-за меня вы собираетесь ехать домой?» «Из-за кого же еще?» – презрительно бросила мадам Газен, собираясь откланяться. «Но если так, объясните мне хотя бы, чем вызвано подобное оскорбление?» «Если вы не в состоянии уследить за детьми, держите их взаперти», – надменно ответила она.

Этого я вынести уже не могла, силы мои были на исходе, малышки оторопело смотрели на меня, ничего не понимая. Я подбежала к ним и обняла. Затем мы вышли из салона – они впереди, я сзади, – в котором никто мне даже доброго слова не сказал и не привел никаких объяснений. Ах да! В тот момент, когда я переступала порог, несколько молодых людей, может трое, может, четверо, отвесили мне почтительный поклон и я услышала, как один из них сказал другому: «Гляди, эта несчастная женщина уходит, гонимая, став жертвой какой-то чудовищной интриги». После чего я уехала вместе с детьми.

Графиня де Блоссак на мгновение задумалась и серьезным тоном произнесла:

– Этот молодой человек прав. Мы действительно стали жертвой чьих-то нелепых, гнусных козней. Но как же легко ты, бедняжка, впадаешь в уныние.

– Что же делать? Боже праведный, что же нам делать?

– Успокойся и ответь мне как можно рассудительнее.

– Я вас слушаю.

– До твоего слуха долетело хотя бы одно слово, способное пролить свет на то, в чем тебя обвиняют?

– Нет. Единственное, что я слышала, это ужасную фразу мадам Газен.

– Прекрасно, дитя мое, – произнесла старая графиня, вставая. – Разберемся.

Сара де Блоссак позвонила в колокольчик.

– Что вы намерены делать? – встревожилась маркиза де Женуйяк.

Вошел слуга.

– Мадам, вы звонили?

– Да, Жан. Принеси мою накидку и вели заложить карету.

Слуга поклонился и вышел.

– Куда вы собрались? – спросила маркиза.

– К мадам де Федье. Там безнаказанно нанесли оскорбление дочери графини де Блоссак. Если против нас выдвигают какие-то обвинения, я хочу, чтобы их предъявили мне. Если же в этом доме обсуждают какие-то грязные слухи, они не должны выйти за его пределы, иначе эти злобные идиоты разнесут его по всему городу. Жди меня здесь, дитя мое, жди. Я заткну этим клеветникам рот.

– Но матушка, вы не боитесь, что вас тоже подвергнут оскорблениям?

– Пусть только посмеют! – воскликнула графиня Сара, выпрямляясь во весь рост с поистине королевским величием.

Вошел слуга и сообщил, что карета подана.

– Ну же, дочь моя, – с добродушной улыбкой на лице сказала пожилая дама, – жди меня здесь, постарайся вернуть спокойствие духа и не теряй надежды.

Она нежно обняла дочь, упругим шагом вышла из гостиной и села в экипаж.

Мадам де Блоссак была далеко не так невозмутима, как хотела казаться. Устроившись в карете, она задумалась и увидела ситуацию в более мрачном свете. Что ей сейчас сказать?

Впрочем, надолго предаваться размышлениям у нее не было времени. Через несколько минут экипаж остановился, дверца открылась и слуга разложил подножку.

Мадам де Блоссак положилась на вдохновение и смело шагнула навстречу неведомой опасности, которая еще совсем недавно ее немного пугала.

Мгновение спустя оживленный разговор, главным предметом которого была мадам де Женуйяк и вечерний инцидент с ней, был прерван появлением мажордома, который зычным голосом сообщил:

– Мадам графиня де Блоссак!

Ее имя, произнесенное в этот момент перед собравшимся обществом, произвело странное впечатление. Все умолкли и переглянулись друг с другом. Было очевидно, что сейчас произойдет нечто необычное.

Графиня Сара вошла в салон. Лицо ее было бледнее обычного. Она обвела всю эту многочисленную компанию своими большими восхитительными глазами, в уголках которых, по какой-то очаровательной прихоти природы, не было даже намека на морщинки, и, высоко подняв голову, торжественно пересекла комнату, чтобы раскланяться с мадам де Федье.

Несмотря на то, что присутствовавшие в мельчайших подробностях знали ее историю, она внушала столь огромное уважение, что при ее приближении все склонились в почтительном поклоне. Наговорив хозяйке дома комплиментов, она повернулась и смерила собравшихся ясным взором, в котором обжигающим огнем полыхали искренность и честь.

– Сегодня вечером здесь произошло неприятное событие, – заявила она своим голосом, звучавшим как настоящая музыка, – кое-то посмел оскорбить мою дочь.

Кто-то вяло запротестовал.

– И не говорите, что ничего такого не было. Совсем недавно моей дочери здесь было нанесено оскорбление. Я приехала, чтобы узнать, в чем ее обвиняют. Если есть какие-то вещи, которые моей дочери было бы горько слышать, можете сказать мне. Но если то, о чем все с такой охотой шушукаются, является гнусным вымыслом, не сомневайтесь, у меня достаточно сил, чтобы справиться с клеветником и вывести его на чистую воду. В жизни мне не раз приходилось бороться с врагами. Так что я жду.

Ее слова прозвучали в полной тишине. Но когда графиня умолкла, тишина эта сменилась поистине гробовым молчанием, на фоне которого никто не осмеливался даже глаз поднять.

– Ответа нет, – продолжала Сара де Блоссак. – Ну что же, может быть, причину, позволившую ей так грубо оскорбить маркизу де Женуйяк, мне назовет мадам Газен, столь ревностно оберегающая репутацию своих дочерей?

– Но… графиня…

– Вы хотите сказать, что все это – ерунда и что вы стали слепым орудием какого-то нелепого заговора из числа тех, что плетутся, увы, даже в самых изысканных кругах общества? Если же это не так, говорите, мадам, имейте смелость хотя бы выдвинуть обвинение.

– То, что я знаю, то, что мне рассказали, предназначено не для всех.

– Тогда, может, вы поведаете мне об этом в присутствии матерей других семейств?

– С превеликим удовольствием.

Дамы окружили графиню де Блоссак, к ним подошла мадам Газен и вполголоса произнесла:

– Мадемуазель Филиппину де Женуйяк обвиняют в том, что она бросила тень на себя связью с маркизом де Маталеном.

– С маркизом де Маталеном! – воскликнула мадам де Блоссак. – Вы с ума сошли, мы его никогда не видели, моя дочь с ним не знакома, а мадемуазель де Женуйяк даже не подозревает о его существовании.

– Мадам!

– По праву главы семьи, которой нанесли оскорбление, я требую, чтобы вы назвали мне источник этих слухов. Если откажетесь, завтра подам на вас жалобу.

Испугавшись угрозы, мадам Газен призналась, что эти сведения были получены от некоей дамы, которая сказала, что ей их, в свою очередь, сообщил заместитель королевского прокурора.

– Все обстоит еще серьезнее, чем я думала, – произнесла графиня. – За этим кроется либо чудовищное недоразумение, либо коварный, преступный умысел. Это имеет ко мне самое непосредственное отношение и я приму все необходимые меры. Но позвольте заявить вам, что если бы мой зять, маркиз де Женуйяк, был жив, никто не допустил бы того, что случилось сегодня. Мы женщины, живем уединенно и защитить нас практически некому. Но если кто-то считает, что нас можно одолеть с помощью трусливых слов, то это глубокое заблуждение. Я клянусь, что моя внучка является образцом целомудрия и призывает вас не питать к моим словам недоверия. Графине де Блоссак по праву можно верить на слово.

Когда она произнесла эти слова, вперед вышел высокий, очень красивый молодой человек.

– Прошу прощения, мадам, вы графиня Сара?

– Да, сударь.

– Та самая, что когда-то выручила мадемуазель де Сент-Эрмин из самого затруднительного положения?

– Совершенно верно.

– В таком случае, мадам, вам не нужно ходить далеко, чтобы найти себе защитника. Я – виконт Ролан де Коарасс.

– Сын графа Анри?

– Он самый. А это мой друг Годфруа де Мэн-Арди. С Божьей помощью мы вдвоем, мадам, сумеем заставить злые языки замолчать. Если вы, мадам графиня, примите нашу помощь, это будет для нас большой честью.

– Коарасс, Мэн-Арди, – повторила мадам де Блоссак, – сыновья героев.

– Которые ради вас, мадам, вполне способны и сами стать героями, – ответил Мэн-Арди.

Пожилая дама взяла красавца Ролана под руку, а Годфруа де Мэн-Арди сказал:

– Графиню де Блоссак и ее семью оклеветали самым недостойным образом. Мы берем на себя обязательство добраться до источника этих сплетен, которые сегодня были так гнусно использованы, и заявляем, что виновные в этом будут наказаны.

Эти слова, могущие показаться чрезмерно возвышенными, были встречены негромким шепотом, однако сын гасконского дворянина не стал смущаться из-за такого пустяка. Он отвесил присутствовавшим грациозный поклон и знаком велел двум своим спутникам, безусым юнцам еще моложе его, встать рядом. Затем все они вышли вслед за мадам де Блоссак и Роланом де Коарассом.

Когда за ними закрылась дверь, господа и дамы света переглянулись. Затем спросили у мадам Федье, кем были эти молодые люди – такие храбрые и красивые – в речах которых присутствовала немалая доля властности.

– Это четверо юных американцев, все выходцы из Франции. Сегодня утром они прибыли из Нового Орлеана. Проявите к ним снисхождение. Их манеры отдают Луизианой, но мы займемся их воспитанием. Что до остального, они просто очаровательны.

И глаза всех присутствовавших молодых девушек дружно ответили: да, они действительно очаровательны. А вот среди молодых людей нашлись и такие, кому означенные молодые люди показались дерзкими наглецами. К их числу принадлежали и сыновья мадам Газен.

Пока в салоне мадам Федье все пытались справиться с этим новым приступом волнения, графиня де Блоссак увела четверых новых защитников с собой. При виде юношеского пыла и преданности, которую они тут же посвятили ей, дама мысленно вернулась к былым временам. Ей вспомнились великие события, в которых она принимала участие, а порой даже выступала в роли главной героини, и улыбнулась своему прошлому.

Графиня ввела молодых людей в гостиную, где ее дожидалась мадам де Женуйяк, в нескольких словах поведала дочери о том, что произошло, и обратилась к Ролану:

– А теперь, мой благородный юноша, прошу вас, скажите, кто эти двое ваших спутников с решительными лицами, которых вы взяли с собой и привели ко мне?

– Наши младшие, мадам, это Танкред де Мэн-Арди, а это мой брат Кловис.

– Прошу садиться, господа, – сказала графиня четверым молодым людям, почтительно стоявшим рядом с ней.

– Прежде всего, мадам, – сказал Годфруа де Мэн-Арди, – мы просим у вас прощения, потому как должны без утайки сознаться в одном большом грехе.

– Говорите, дитя мое.

– Ну что же, мадам, первая наша ошибка заключается в том, что по прибытии в Бордо мы не явились к вам с визитом. Граф де Коарасс и мой отец настоятельно рекомендовали нам не предпринимать в городе никаких действий, не узнав предварительно, где находится ваш особняк. Мы им это пообещали.

– Но нарушили данную клятву, – перебила его графиня.

– Увы! Да. Мы приехали сегодня утром. Сразу по прибытии нас пригласили на бал. Для таких дикарей, как мы, это была неслыханная удача, и мы согласились.

– К огромному счастью, господин Годфруа, ведь вы оказались там, чтобы защитить старую должницу вашего батюшки, который по праву носит фамилию Мэн-Арди[8].

– Благодарю вас, мадам, за эти добрые слова. Нам говорили, что в вашем лице мы найдем лучшую из женщин, но я бы еще добавил самую грациозную… и красивую.

– Льстец!!! – с улыбкой ответила графиня. – Но расскажите мне, как поживает граф Анри. Все такой же отважный, каким я его когда-то знала? Что стало с Галаором де Кастераком и господином дю Масом, в 1783 и 1789 году более известным как Аженец?

– Мой отец, мадам, может, и не так бодр и энергичен, как раньше, но это не мешает ему оставаться самым страстным охотником в Луизиане. Единственное, в последнее время он немного прибавил в весе.

– А ваша матушка?

– Матушка, как и прежде, остается святой. У нее такие же седые волосы, как и у вас, мадам, которые ей идут самым восхитительным образом.

– Она была очень красива, друг мой, и вы на нее похожи. Не краснейте от этого комплимента, его вам сделала бабушка. А ваш батюшка, господин де Мэн-Арди?

– Ох! Отец, как и подобает гасконцу, все такой же худосочный. Я никогда не имел удовольствия видеть на его лице усталость, он с тем же рвением обнажает шпагу, что и в 1784 году. Что же касается господ де Кастерака и дю Маса, то ими овладел дух приключений. Приехав в Америку, через два года они, бросив вызов тысяче опасностей, отправились в Канаду и стали торговать там пушниной. И от Квебека до озера Онтарио нет более грозных охотников на выдр, бобров и бизонов, чем эти два неразлучных друга. Сегодня, мадам, они сколотили приличное состояние и живут в свое удовольствие.

– Дети мои! – воскликнула графиня. – Если бы вы только знали, как я, благодаря вам, молодею. Но вы пообещали быть моими рыцарями и я этого не забыла. Я принимаю вашу помощь, вашу поддержку, вашу храбрость. Уже завтра нужно будет выяснить, кто стоит за этой клеветой, которая впервые в жизни заставила меня краснеть.

– Клянусь вам, графиня, что завтра мы будем знать, кто нанес этот удар.

– Благодарю вас. Ступайте и пусть вам сопутствует удача. Нет необходимости говорить, что двери моего дома открыты для вас в любое время.

– Уезжая из Нового Орлеана, мы надеялись, что вы так и поступите, и крайне вам за это благодарны.

Четверо молодых людей встали, отвесили графине Саре с ее дочерью почтительный поклон и удалились.

Когда они ушли, мадам де Женуйяк спросила у матери, что та решила по поводу произошедшего вечером инцидента.

– Я решила, дитя мое, предоставить господину де Коарассу полную свободу действий.

IX

На следующий день, перед обедом, Годфруа и Ролан совместными усилиями вытащили из теплого гнездышка заместителя королевского прокурора – господина Кери, который накануне оказался столь болтлив, что даже выдал профессиональную тайну.

Пространно разглагольствуя, молодые люди дали понять, что их интересует, кто распространяет клевету о Филиппине де Женуйяк.

Услышав этот вопрос, судейский заартачился и заявил, что не понимает, о чем речь. Но Ролан его быстро вразумил, поведав о том, откуда стало известно, что слух, разошедшийся по всему Бордо, пустил именно заместитель королевского прокурора.

– Сударь, – добавил Ролан, – поймите, если вы и дальше будете все упорно отрицать, нам ничего не стоит процитировать свои источники и тогда в течение двадцати четырех часов весь город узнает, что вы отнюдь не питаете должного уважения к тайнам, доверенным судебному ведомству.

Угроза произвела надлежащее действие.

– Хотя я и не знаю, с какой целью распространяют эти сплетни, они могут оказаться элементом какой-то темной, коварной интриги, – сказал заместитель прокурора.

– Пусть на этот счет, сударь, у вас не будет ни малейших сомнений, – ответил ему Мэн-Арди.

– Об этом мне сообщила старуха, которую я допрашивал в тот день, когда меня вызвали к маркизу де Маталену – все решили, что на него совершено покушение, хотя потом оказалось, что он просто хотел свести счеты с жизнью.

– Кто эта женщина?

– Старая ведьма, как поговаривают, очень опасная.

– Но на каком основании она выдвинула это страшное обвинение?

– Ах! Сударь, я не знаю. Не исключено, что на основании слов самого маркиза.

– Благодарю вас, сударь, – сказал Мэн-Арди, раскланиваясь с помощником королевского прокурора. – Полученных сведений нам вполне достаточно. По всей видимости, это де Матален растрезвонил о своих мнимых подвигах. Мы его разыщем.

– Берегитесь, господа, де Матален опасный противник.

Коарасс презрительно улыбнулся и удалился в сопровождении друга. Они тут же направились на аллеи Любви, намереваясь вызвать отпетого бретера на дуэль. К сожалению, того не оказалось дома, и эту маленькую формальность им пришлось на какое-то время отложить.

Что касается маркиза, то он совершенно выздоровел – настолько, что в то утро даже подумал сразиться на дуэли, которую удар кинжалом, нанесенный гризеткой, отложил на неопределенный срок.

Он сказал себе, что пришло время уладить это небольшое дельце, и послал двоих своих друзей, Гранде и Лагранжа, сообщить Гектору де Вертею, что если он желает получить удовлетворение, то это можно будет сделать на следующий день.

После описанных нами событий Вертей примкнул к Лиге защиты. И даже поклялся, подобно всем остальным, не принимать никаких вызовов на дуэль без ведома руководителей этой ассоциации.

Но когда молодому человеку передали слова Маталена, он понял, что для него это дело чести, которое нужно решить без малейших колебаний.

Поэтому он направился прямиком к господину дез Арно и сказал:

– Мой дорогой президент, вы должны понимать, что, когда я, вступая в наше общество, клялся не отвечать ни на какие провокации, это не относилось к оскорблениям, которые были нанесены мне в прошлом. Я клялся лишь на будущее.

– Что вы хотите этим сказать, друг мой?

– Я хочу сказать, мой дорогой господин дез Арно, что маркиз де Матален, полностью оправившийся от своей раны, сообщил, что он в полном моем распоряжении.

– Помилуйте!

– И я прошу у вас разрешения драться с ним на дуэли.

Дез Арно на мгновение задумался.

– При самом строгом соблюдении правил, – наконец сказал он, – вы можете послать этого Маталена ко всем чертям.

– Как это?

– В назначенный день и час он не явился, чтобы скрестить с вами шпагу, вы ему больше ничего не должны и имеете полное право отказаться от этой дуэли.

– Не советуйте мне поступать подобным образом.

– Позвольте, мой друг, позвольте, – не отступал от своего дез Арно, чье лицо вдруг просветлело. – Вполне очевидно, что обстоятельства, задержавшие Маталена в тот день, когда вы тщетно прождали его на ландах Пезу, действительно можно отнести к разряду форс-мажорных. Но заметьте, в том, что маркиз попытался покончить с собой в то самое утро, когда у вас была назначена дуэль, вашей вины нет. А раз так, то вы, чтобы сохранить достоинство, не можете рисковать еще раз стать жертвой подобных шуток.

– Господин дез Арно, прошу вас ответить на один-единственный мой вопрос.

– Слушаю вас.

– Распространяется ли принесенная мною клятва на оскорбления, нанесенные ранее? – спросил де Вертей.

– Говоря по правде, честь повелевает мне сказать, что нет. Тем не менее…

– Это все, что мне нужно было узнать. Я буду драться.

– Вы совершаете ошибку.

– Почему?

– Потому что, когда речь идет о Маталене, его противники должны пользоваться всеми своими преимуществами.

– За исключением тех, что могут поставить под сомнение их храбрость, – возразил ему Вертей твердым, как сталь, голосом. – Не настаивайте, дорогой президент, мое решение непоколебимо.

– В таком случае, друг мой, нужно принять все меры для того, чтобы во время этой дуэли свести к минимуму опасность, которой вы будете подвергаться. Вижу, вы не боитесь – это уже очень хороший знак. Теперь ступайте к фехтмейстеру нашей лиги. Спросите у него, где найти молодого прево Корделуа, и от моего имени попросите преподать вам урок фехтования.

– Благодарю вас, мой дорогой президент, благодарю и до свидания.

– До свидания и удачи, горячая голова.

Вертей и дез Арно расстались. Президент какое-то время глядел своему юному другу вслед, затем прошептал: – Если ты, малыш, полагаешь, что завтра утром будешь драться с Маталеном на дуэли, то очень ошибаешься. Раз папаша дез Арно этой дуэли не желает, значит, ей не бывать.

С этими словами он энергичным шагом направился на улицу Порт-Дижо и зашел к портному, который не на шутку удивился, увидев у себя дома клиента.

– Успокойтесь! – с улыбкой обратился к нему дез Арно. – Я не настолько нескромен, чтобы явиться сюда с просьбой сшить мне платье…

– Но, сударь…

– Полно вам! Не надо возражений. Я даже не собираюсь брать у вас взаймы, хотя и знаю, что вы ссужаете деньги под процент.

– Боже праведный! Я?

– Как же мне нравится этот возмущенный крик оскорбленной добродетели! – спокойно заметил господин дез Арно. – Но через четверть часа, а то и раньше мы с вами прекрасно поладим, вот увидите.

– Сударь, соблаговолите объясниться.

– Поскольку вы ростовщик, то среди неоплаченных векселей у вас должны были остаться и бумаги, под которыми стоит подпись Маталена?

Лже-портной окинул дез Арно подозрительным взглядом.

– Да не бойтесь вы, горе-финансист. Я пришел, чтобы у вас их купить.

– Не может быть! Тогда у меня действительно есть интересующие вас бумаги.

– Что я вам говорил! На какую сумму?

– Восемь тысяч франков.

– Сколько всего векселей?

– Два, на четыре тысячи каждый.

– Я выкуплю у вас один. За какую цену вы мне его уступите?

– В настоящее время господин де Матален испытывает затруднения, но это не мешает ему расплатиться в будущем. Поэтому я продам его по номиналу плюс проценты.

Дез Арно взял шляпу, которую, войдя, положил на комод, и сказал:

– Всегда к вашим услугам! Я знаю, кто предложит мне лучшие условия сделки.

Поняв, что из рук уплывает выгодное дельце, лже-портной окликнул дез Арно и сказал:

– Постойте! Назовите хотя бы свою цену!

– Две с половиной тысячи франков, на которых вы, господин Живоглот, еще сможете заработать.

– Две с половиной тысячи франков? Как вам такое даже в голову взбрело?

– Либо да, либо нет, других слов мне от вас не надо, – произнес президент Лиги защиты и протянул руку к щеколде двери.

– Ладно, я согласен, – сказал несчастный, вытащил из портмоне вексель, а вместе с ним кучу всевозможных бумажек, какие только может получить ростовщик в ходе судебного разбирательства.

Дез Арно внимательно изучил расписку.

– Составлена по всем правилам, – сказал он. – Благодарю. Вот ваши деньги.

С этими словами президент Лиги защиты отсчитал лже-портному две с половиной тысячи франков золотом и вышел, потирая руки. Ему было так весело, что он, шагая, даже не пытался скрыть улыбку.

Пока в лавке лже-портного разыгрывалась описанная нами сцена, де Вертей отправился к своим друзья, Гольтье и Сен-Мартену, которых мы уже видели в салоне на улице Миним и которые, как и сам Гектор, тоже входили в Лигу защиты. Он попросил их связаться с секундантами маркиза, а сам стал готовиться к дуэли с человеком, собиравшимся поиграть его жизнью.

Несколько минут спустя Гольтье и Сен-Мартен уже вели переговоры с секундантами Маталена.

Они договорились, что дуэль, как и в прошлый раз, состоится на ландах Пезу, и разошлись.

Таким образом, все правила были строго соблюдены.

Тем временем Коарасс и Мэн-Арди носились по всему городу, пытаясь отыскать Маталена и потребовать у дуэлянта строгого отчета за приписываемую ему злостную, оскорбительную клевету.

Молодые люди дважды безрезультатно являлись к маркизу домой, затем спросили, в каком кафе его можно повстречать. Получив необходимые сведения, они направились на плас де ла Комеди, рассчитывая найти его там.

Но все предпринимаемые ими действия результата не принесли. Матален в этот день был недосягаем.

Когда друзья проходили под сенью аллей Турни – в те времена те были обсажены великолепными деревьями, хотя теперь стоят совершенно голые – им встретился человек, долго живший в Новом Орлеане и не преминувший их узнать.

– Вот это новость! Вы давно приехали?

– Не далее как вчера, – ответил Ролан.

– А почему не зашли ко мне?

– Потому что за это время у нас успело появиться неотложное дело, – ответил Годфруа, не умевший скрывать правду.

– Дуэль?

– Еще бы, черт подери!

– С кем?

– С неким типом, которого мы ищем с самого утра и никак не можем найти. Если бы он знал о нашем приезде в Бордо, мы бы подумали, что сей господин прячется.

– И как зовут этого храбреца?

– Маркиз де Матален, – ответил Ролан де Коарасс.

– Э нет! Тут вы ошибаетесь, уверяю вас, он не прячется. И если хотите добрый совет, не ищите больше встречи с этим негодяем.

– Почему это?

– Потому что из всех сражений он неизменно выходит победителем. К примеру, взгляните вон на тех двух господ, что греются под последними лучами осеннего солнца.

– Ну и что?

– А то, что один из них – месье де Сезак, полковник кирасиров, а второй – майор Монсегюр, – добавил луизианец. – Оба поссорились с Маталеном в день своего приезда в город, а на следующий день по очереди дрались с ним на дуэли. И получили столь серьезные ранения, что видеть их сейчас прогуливающимися – настоящее чудо.

– Наверное, они неважные фехтовальщики, – ответил Мэн-Арди. – Что касается нас, то мы умеем держать в руках шпагу.

– Значит, вы продолжаете настаивать на своем?

– Более, чем когда-либо. Ни виконт де Коарасс, ни представитель доблестного рода Мэн-Арди никогда не дрогнут перед угрозами какого-то пугала.

– Дело ваше, я вас предупредил.

– Наши отцы совершили в Бордо слишком много славных подвигов, чтобы мы сейчас отступили. Они бы от нас отреклись – и были бы совершенно правы. Но к великому счастью, у нас на то нет никакого желания.

– Единственная услуга, которую вы можете нам оказать, – продолжал Рауль, – сводится к тому, чтобы указать нам место, где у нас был бы хоть какой-то шанс встретиться лицом к лицу с этим ужасным маркизом де Маталеном.

– Этого, мои дорогие друзья, я вам сказать не могу. Ищите, и если он вас, даст Бог, не убьет, вспомните, что я по-прежнему жду вас с визитом.

– Что ж, тогда до свидания.

Когда луизианец ушел, Ролан и Годфруа некоторое время оставались на аллеях Турни, где состоялся этот короткий разговор. В тридцати шагах от них медленно прогуливались полковник де Сезак и майор Монсегюр.

– Идея! – воскликнул вдруг Годфруа. – А что, если нам поговорить с этими бравыми военными? Они могут оказаться нам полезны.

– Пойдем, – ответил Ролан, – вреда от этого в любом случае не будет.

И молодые люди подошли к полковнику и его другу.

– Прошу прощения, господа, – начал Мэн-Арди, – надеюсь, вы проявите снисхождение к нескромности двух молодых американцев, прибывших вчера в Бордо, которым только что рассказали о вашей дуэли с господином де Маталеном. Нас к вам привело чувство симпатии, которое мы даже не пытаемся скрывать, кроме того, не исключено, что мы призваны отомстить – за вас и за всех тех, кого убил или ранил этот маркизик.

– Замечательные слова, сударь, – ответил полковник, – но поверьте мне, мы не переложим на плечи других обязанность покарать этого бретера.

– В свою очередь, сударь, – сказал Ролан, – вы тоже поверьте, что мой друг сказал об этом отнюдь не в приступе чрезмерной гордыни, просто у нас к господину де Маталену есть свои претензии, из-за которых нам и хочется его убить.

– Вам? – насмешливо спросил майор.

– Да, нам! Матален ранил на дуэли полковника и вас, майор, поэтому я прекрасно понимаю, что из-за этих слов могу показаться слишком самонадеянным. Но это не играет никакой роли – мы будем драться.

– И когда вы собираетесь скрестить с маркизом шпаги? – спросил Робер де Сезак.

– Как «когда»? Завтра же, если, конечно, сегодня сумеем его найти.

– Завтра у вас не будет такой возможности. В восемь часов он будет драться с господином де Вертеем. Вы же не де Вертей?

– Нет.

– Он его убьет, – заявил майор.

– Ну что ж, сударь, тогда я брошу ему вызов после дуэли, – сказал Коарасс.

– В храбрости вам не откажешь, – ответил полковник. – Сделайте одолжение, назовите свое имя, чтобы я знал, с кем имею честь говорить.

– Меня зовут Ролан, виконт де Коарасс.

При этих словах майор побледнел и протянул молодому человеку руку:

– Вы родственник графа Анри? – спросил он.

– Я его сын, майор.

– А ваш друг?

– Это Годфруа де Мэн-Арди.

– Сын шевалье?

– Совершенно верно.

– Господа, я имел честь знать двух героев, чьими сыновьями вы являетесь, – торжественно заявил Монсегюр. – И в этом качестве прошу вас внимательно меня выслушать.

– Говорите, сударь.

– Идею подойти к нам и заговорить вам внушила счастливая звезда. Итак вы желаете драться с господином де Маталеном. По какой причине?

– Долго рассказывать, – ответил Годфруа. – К тому же это не наша тайна, открыть которую у нас нет никакой возможности. Единственное, что мы можем сказать, что речь идет о защите чести одного из самых благородных и достойных семейств Бордо.

– Поскольку за всем этим кроется какой-то секрет, настаивать мы не будем. Сыновья графа де Коарасса и шевалье де Мэн-Арди, если они так же искусны, как их отцы, вполне могут помериться силами с самым изощренным бретером в мире. Матален – опасный противник, но удерживать вас от поединка с ним я больше не буду. Найдите его, вызовите на дуэль и, по возможности, убейте. Но я прошу вас об одном одолжении.

– Каком?

– Выступить в роли вашего секунданта.

– Я принимаю ваше предложение и выражаю за него свою огромную признательность.

– В таком случае, сударь, – весело добавил полковник, – хотя я не знал вашего отца и не имею удовольствия принадлежать к числу ваших друзей, прошу вас взять меня в качестве второго секунданта. У нас с майором хватит сил, чтобы сопровождать вас на дуэль. К тому же мы позволим вам избежать одной подлой уловки, которую изобрел маркиз.

– Хорошо, – сказал Коарасс. – Но нужно еще найти этого чертова Маталена. Впрочем, завтра утром я в любом случае дождусь окончания дуэли и заставлю его драться со мной.

– Пока же, – сказал майор Монсегюр, – если вы хотите потренироваться, я приглашаю вас к нам, у нас есть рапиры и сабли; и хотя я еще не до конца оправился от нанесенной раны, это не помешает мне оценить ваше мастерство.

– С удовольствием, господа. Я чрезвычайно счастлив встретить человека, знавшего моего отца.

– Совсем немного, – ответил майор тоном человека, опасающегося сказать слишком много. – Но весьма наслышан о его невероятных приключениях.

Полковник оперся на руку Годфруа, майор, чувствовавший себя получше, чем он, медленно пошел рядом с Роланом и они все вместе покинули аллеи де Турни.

На следующий день Коарасс и Мэн-Арди выехали на дорогу в Медок, поскольку им сообщили, что по ней Матален будет возвращаться домой после дуэли в ландах.

Прождав около часа, молодые люди увидели, что к ним мчится карета с тремя пассажирами, с ног до головы облаченными во все черное.

– Вот и он, – сказал Мэн-Арди.

Ролан выехал на середину дороги, спешился, встал перед конем и знаком велел кучеру остановиться.

– Друг мой, – произнес он самым мягким и дружелюбным голосом, – соблаговолите немного подождать, у меня к вашему хозяину есть разговор.

– В чем дело? Что случилось? – обратился к кучеру один из сидевших в экипаже молодых людей.

Коарасс и Мэн-Арди обнажили головы и вышли вперед.

– Прошу прощения, господа. Кто из вас маркиз де Матален? – спросил Ролан.

Услышав этот вопрос, пассажиры в один голос закричали:

– Слава богу, сударь, его среди нас нет!

– Но ведь вы, – вставил слово Годфруа де Мэн-Арди, – возвращаетесь с дуэли, имевшей место в ландах Пезу.

– Совершенно верно, сударь.

– Может, я имею честь говорить с господином де Вертеем?

– Так оно и есть, – ответил один из молодых людей.

– Неужели господин де Матален убит? – взволнованно спросил юный Коарасс.

– Нет, он просто оказался негодяем, – ответил Гектор де Вертей.

– Что вы говорите!

– Этот господин вот уже второй раз вызывает меня на дуэль, а затем сам же от нее уклоняется.

– Он что же, не явился в назначенный час?

– Сегодня мы опять ждали его напрасно.

– Странный бретер! – промолвил Мэн-Арди. – А по какой причине, вы не знаете?

– Если только он вновь не попытался наложить на себя руки. Если это не вошло у него в привычку, то я понятия не имею, каким предлогом он теперь мог бы воспользоваться, дабы объяснить свое поведение.

– Теперь нам, господа, не остается ничего другого, кроме как принести извинения за то, что мы вас задержали.

– Всегда к вашим услугам, господа.

И молодые люди разъехались в разные стороны.

– Кстати, Годфруа, – сказал Коарасс, когда они возвращались в город, – а что теперь ты думаешь об этом ужасном дуэлянте, наводящем страх на Бордо и его окрестности?

– Миф, – ответил Мэн-Арди. – Бесконечно далекий от реальности.

– Мне в голову пришла примерно та же самая мысль. По крайней мере, найти его не представляется возможным. В первом деле удача нам не улыбнулась – оно слишком затянулось.

– Ха-ха-ха! Давайте над всем этим посмеемся, ведь это лучшее, что мы можем сделать. Перед нами либо заяц, либо змея.

– Может, даже фанфарон, нагнавший страху на пару бедолаг.

– Ну уж нет! – серьезным тоном продолжал Мэн-Арди. – Мы сами не верим в то, что говорим. Полковника и Монсегюра не назовешь ни трусами, ни идиотами, ни плохими фехтовальщиками.

– Ты прав.

– И этот Матален нанес им нешуточные раны. Давай попытаемся докопаться до истинных причин происходящего.

И друзья вернулись в город.

Тем временем в доме господина де Сезака происходила весьма любопытная сцена. В девять часов к полковнику с дежурным визитом явился хирург, лечивший его и майора Монсегюра.

– Друзья мои, прошу прощения, что заставил вас сегодня ждать дольше обычного, – сказал он, переступая порог. – Но только что мне пришлось наблюдать довольно необычную сцену.

– Где?

– На аллеях Любви.

– Где живет этот чертов Матален?

– Совершенно верно. Причем это событие, приведшее меня в столь благостное расположение духа, произошло не с кем иным, а именно с маркизом.

– В таком случае поведайте нам о нем.

– Вам, несомненно, известно, что сегодня утром означенный Матален должен был драться на дуэли с господином де Вертеем.

– Еще бы, черт подери! Вчера во всем Бордо только об этом и говорили.

– Так вот, в половине восьмого я возвращался в город из военного госпиталя в Годеране, что неподалеку от Круа-Бланш. На аллеях Любви мне на глаза попались три подозрительных личности, шатавшихся вокруг дома де Маталена. Я сразу почуял, что предстоит что-то необычное, сел на скамью, наполовину спрятавшись за стволом толстого дерева, и стал ждать. В этот момент перед дверью маркиза остановился экипаж, по всей вероятности, тот самый, что должен был отвезти его на дуэль. Стоял он недолго. С тех пор как я занял свой наблюдательный пункт, не прошло и пяти минут, как дверь дома открылась и на пороге появился Матален. Он ловко запрыгнул в экипаж, его примеру собрались было последовать и секунданты, но тут двое подозрительных типов схватились за дверцы, в то время как третий схватил лошадь под уздцы.

– Интересно, – протянул полковник.

– В самом деле, – поддержал его Монсегюр.

– Настолько интересно, что я вскочил на ноги и подбежал ближе. Одновременно со мной из-за другого дерева выскользнул хромой, небольшого роста господин во всем черном и тоже бросился к экипажу. Им оказался судебный пристав Дюме, известный всему Бордо.

– Я начинаю понимать, – обронил майор.

– Можете себе представить как Матален стал кричать, буйствовать, изрыгать проклятия и угрозы, когда столкнулся с этими двумя крепкими, серьезными парнями, вооруженными основательными дубинками. Этот коротышка, судебный пристав, прихрамывая подошел к нему и сунул под нос кипу бумаг. «Мне поручено, – сказал он, – вручить вам предписание о выплате четырех тысяч франков основного долга и тысячи двухсот тридцати трех франков пяти сантимов процентов. Означенную сумму вы задолжали господину Риве, портному, проживающему в доме 29 по улице Порт-Дижо». «Убирайтесь к дьяволу! – закричал в отчаянии Матален. – У меня за душой ни гроша!» «При невыполнении этого требования, – невозмутимо продолжал хромой судебный пристав, – присутствующие здесь господа судебные исполнители по вопросам коммерции выполнят свой долг и с удовольствием отправят вас в департаментскую тюрьму, известную как форт дю Га, где вы будете оставаться до тех пор, пока не рассчитаетесь по всем долгам».

– Ох и нравится он мне, этот малыш судебный пристав, – сказал полковник. – Уж очень складно говорит.

– Вы даже представить себе не можете, какой страшный гнев овладел в этот момент Маталеном, – продолжал хирург. – Он стал метаться в карете, рессоры которой стонали от производимых им резких движений. Кричать, что это позор, что его обесчестили. Затем немного успокоился, обратился к судебному приставу и сказал: «Сударь, отпустите меня хотя бы на дуэль, меня ждет противник». «Меня это не касается, – ответил представитель закона, – я просто выполняю свою работу». «Послушайте, – продолжал бретер, – я отошлю своих секундантов, эти двое господ сядут со мной в карету и поедут на место для поединка. Они будут присутствовать на дуэли, после чего я отдам себя в их руки…» «Если останетесь в живых», – перебил его пристав. «Разумеется», – ответил Матален. «А если вас убьют, – гнул свое Дюме, – кто мне заплатит?»

На какое-то время этот вопрос привел маркиза в замешательство. «Ведь вы должны заплатить. У вас такой вид, будто вы и в мыслях не допускаете, что вас могут убить. А если вы останетесь лежать на поле брани? Тогда, я, упустив вас, лишусь жалованья». «Но… моя честь…» «В первую очередь, честь предписывает заплатить кредиторам. Если вы хотите каждое утро драться на дуэли, не влезайте в долги. Ну так что? Будете платить? Нет? Тогда в тюрьму!» Не в силах больше сдерживаться, Матален хотел было открыть дверцу и выпрыгнуть, но тут же попал в объятия судебного исполнителя, который затолкал его обратно в экипаж, а сам сел рядом. Второй устроился с другой стороны. Затем тот, который держал под уздцы лошадь, взобрался на козлы. Увидев, что его действительно везут в форт дю Га, Матален зашелся такой злобой, что на его губах даже выступила пена. «Каналья, негодяй, мерзкая скотина, подлый бездельник!» – кричал он судебному приставу. «Придержите язык, сударь! – воскликнул в ответ на это Дюме. – Я должностное лицо, а вы оскорбляете меня при исполнении судебных обязанностей». «Плевать я хотел на твои обязанности, ублюдок!» – вопил Матален.

– По всей видимости, все это выглядело смешно, ведь наш маркизик, должно быть, извивался, как угорь.

– Надо думать, хотя это Маталену ровным счетом ничего не дало. Напрасно он отбивался, угрожал, а под конец даже стал звать на помощь – хромоногий судебный пристав, оставив за собой последнее слово, сказал: «Вперед, Тимотэ, трогай».

Судебный исполнитель по коммерческим спорам, занявший место кучера, хлестнул лошадь и вся честная компания отправилась в тюрьму, где они, скорее всего, сейчас и находятся и где Маталена ждет премилый шабаш.

– Забавно, забавно, – сказал полковник, – вы были правы, майор.

– Единственная странность, – обстоятельно заметил Монсегюр, – заключается в том, что подобные неприятности случаются с Маталеном в тот самый день, когда ему предстоит драться на дуэли с господином де Вертеем. Первый раз он притворился, что решил свести счеты с жизнью.

– Смотри-ка, а ведь верно, – согласился с ним Робер де Сезак.

– А сегодня его бросают в тюрьму в тот самый момент, когда он отправляется в место, назначенное для проведения поединка. Может он, этот красавчик-бретер, боится?

– Кого? Де Вертея?

– Почему бы и нет?

– Этот Вертей пользуется репутацией далеко не лучшего фехтовальщика, впрочем, в жизни все бывает, и если Матален по тем или иным причинам не желает помериться с ним силами, это более, чем любопытно.

– Об этом только что заявил хирург.

Полковник вдруг улыбнулся и сказал:

– Майор, если юный герой из Нового Орлеана опять придет к нам наводить справки о Маталене, мы сможем ему сказать, где тот теперь находится.

– Разделяя интересы сына Коарасса, я даже рад, что этот судебный пристав нынче утром выполнил свои неприятные обязанности. Удар шпагой, пронзивший мою грудь, был нанесен столь молниеносно, что я по сей день спрашиваю, как маркиз оказался на такое способен.

– Теперь это неважно, главное, что юный Коарасс здорово фехтует, – заявил полковник. – А Мэн-Арди и того лучше.

– Но несмотря на это, поручиться за него я пока не могу, – ответил майор Монсегюр.

– А вот я убежден, что против этих двух маленьких храбрецов Матален и десяти минут не продержится.

– Дай-то Бог. Но пока маркиз в заточении и я от этого просто в восторге.

– Господа, все это замечательно, но не мешайте медицине, – раздался голос хирурга. – Полковник, дайте вашу руку… Пульс в норме. Дней через десять вы окончательно поправитесь.

– Благодарю, доктор, что возродили в моей душе надежду.

– А как обстоят дела у вас, майор?

– Все идет, как по маслу, – ответил Монсегюр.

– Фанфарон! Покажите язык… так… неплохо, неплохо… теперь пульс… тоже в порядке… погодите-ка…

С этими словами доктор приложил ухо к груди майора.

– Покашляйте! – приказал он.

Командир эскадрона выдал отчетливое «Кхе! Кхе!».

– Отлично! – сказал хирург. – Дней через шесть вы сможете подставить грудь под новый удар шпагой – если будет желание.

– Ах, доктор! – воскликнул Монсегюр. – Согласитесь, я замечательный пациент, в отношении которого вы провели лечение, которое сделает вам честь, я в этом совершенно уверен.

– Рана была действительно серьезной, что правда, то правда, но и раненый оказался не слабак. Ну хорошо, друзья мои, позвольте откланяться.

Офицеры обменялись с полковым врачом рукопожатиями и расстались. Едва переступив порог, сей замечательный хирург тут же вспомнил рассуждения Монсегюра о Маталене и, будучи редким сплетником и болтуном, в мгновение ока рассказал дюжине человек о необычайном утреннем происшествии, равно как и о странном совпадении, наводящем на мысль о том, что Матален твердо решил уклониться от дуэли с де Вертеем.

Весь город, для которого плохие новости о скандальном бретере были как бальзам на душу, восторженно воспринял этот слух и с энтузиазмом понес его дальше.

Напрасно друзья маркиза пытались оспаривать эти утверждения – уступив перед численным превосходством, они были вынуждены замолчать.

Коарассу с его другом понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать о случившемся. Когда они вернулись в город, злоключения маркиза были предметом всеобщего обсуждения.

– Матален в тюрьме, – с улыбкой воскликнул Коарасс. – На этот раз нам ничто не помешает с ним повидаться, если, конечно, он не расплатится по долгам до нашего приезда.

– Что ты собрался делать?

– Найти кредитора Маталена и уплатить ему по векселям дуэлянта.

– Ну хорошо, а потом?

– Потом явлюсь в форт дю Га, возьму нашего милейшего маркизика за руку, выведу на улицу и скажу: «Вы свободны».

– И что дальше?

– Положу ему на плечо руку и спрошу, знает ли он мадемуазель де Женуйяк. А там уже будет видно.

– У меня есть предложение. Может, пообедаем, перед тем как вызволять эту выдающуюся личность?

– Ты прав, я голоден, как волк.

Они вошли в одно из немногочисленных кафе, где кормили плотными завтраками с обязательным мясным блюдом – если в Париже данное новшество было введено еще в V год Республики, то в провинции оно еще не получило широкого распространения.

Как бы там ни было, наши друзья не только позавтракали, но и познакомились с соседом по столику, сообщившим им имя судебного пристава, который арестовал Маталена.

– И где он живет, этот Дюме? – поинтересовался юный Коарасс.

– Улица Мезон-Дюрад, 6.

– Отлично, сударь, премного вам благодарны. А теперь, когда мы утолили голод и жажду – в путь. Для начала наведаемся к судебному приставу.

Сей чиновник умел принимать разные обличья – был то наглый, то раболепный, порой даже и то, и другое вместе, в чем нам помогла убедиться история с Маталеном. При виде двух молодых людей он сделал упор на длинную ногу, что придало ему определенное сходство с лебедем, и, стараясь максимально смягчить резкий голос, спросил: – Господа, неужели я удостоюсь радости оказать какую-либо услугу?

– Да, – ответил Годфруа, – при условии, что вы господин Дюме.

– Это действительно я.

– Ну что же, господин судебный пристав, мы будем вам крайне признательны, если вы сообщите нам, за какую сумму маркиза де Маталена нынешним утром засадили в тюрьму.

– Но я, господа, не вправе разглашать подобные подробности.

– Почему? Ведь мы желаем заплатить.

– Вот оно что! Стало быть, вы друзья маркиза?

– Вас, господин пристав, это не касается. Разве того, что мы платим, вам недостаточно?

– Более чем достаточно.

– Итак, сколько?

– Если мне не изменяет память, чуть больше пяти тысяч двухсот франков.

– Почему бы вам не заглянуть в бумаги и не назвать точную цифру?

Не зная, заинтересован ли господин дез Арно в том, чтобы выпустить Маталена из тюрьмы, судебный пристав дал уклончивый ответ, тем самым оставив себе путь для отступления: – Очень сожалею, господа, – сказал он, – но я не могу выполнить вашу просьбу, потому как передал все бумаги своему клиенту.

– Тогда окажите нам любезность назвать его имя.

– Его зовут дез Арно.

– Очень хорошо! Где же он живет? – поинтересовался Ролан де Коарасс.

– Улица Арно-Мике, 26.

– Отлично, к нему мы и отправимся.

С этими словами молодые люди ушли.

В своей конторе коротышка-пристав оставался недолго. Он тут же бросился за юными друзьями, воспользовался, в отличие от них, кратчайшим путем, явился к господину дез Арно, обо всем ему рассказал и передал документы.

– Вот черт! Вот черт! – воскликнул президент Лиги защиты. – Об этом я даже не подумал.

– Я обогнал их лишь самую малость, они вот-вот постучат в вашу дверь.

– Значит, к этому мерзавцу кто-то проявляет интерес.

– Надо думать, – философски ответил Дюме.

Их разговор прервал резкий, корректный стук в дверь. Судебный пристав спрятался и слуга ввел в комнату двух молодых людей.

– Мы не ошиблись, вы господин дез Арно?

– Совершенно верно, господа, что вам угодно?

– Мы желаем узнать точную сумму невыплаченного Маталеном долга.

– Пять тысяч двести тридцать три франка и пять сантимов, включая сумму основного долга и проценты.

– Ну что ж, сударь, я вам ее заплачу, – сказал Коарасс, доставая из кармана бумажник.

– Сударь, позволительно ли мне будет сначала задать вам один вопрос? – спросил дез Арно.

– Хоть два, коли у вас на то будет желание.

– Вы достаточно знаете господина де Маталена, чтобы оказывать ему услугу, оплачивая долги? И откуда вам знать, может, я, держа маркиза в заточении, приношу ему больше пользы, чем вы со своими попытками его освободить?

– Сударь, по всей видимости, вы человек благовоспитанный, поэтому я, разумеется, отвечу на ваши вопросы. Во-первых, я заявляю, что не только не отношусь к числу друзей господина де Маталена, но даже не знаком с ним.

– Это правда?

– Более того, я его смертельный враг.

– И что из этого?

– Вы не понимаете?

– Нет.

– Тогда знайте, сударь, я хочу вытащить его из тюрьмы, чтобы нанести оскорбление, вызвать на дуэль и убить.

Услышав эти слова, господин дез Арно не смог скрыть охватившего его чувства жалости.

– Ох, сударь, я прекрасно знаю, что вы собираетесь мне сказать – что Матален грозный противник, что он меня убьет и все такое прочее.

– Верно, именно эти соображения я и намеревался вам изложить.

– Сударь, я ручаюсь, что если он умелый фехтовальщик, то мне ловкости тоже не занимать. Кроме того, на моей стороне правда, да-да, сударь, правда, ведь я стремлюсь к этой дуэли отнюдь не из-за легкомысленной интерпретации того, что во Франции принято называть вопросами чести. Нет, речь в данном случае идет о репутации юной девушки и целого семейства, которую этот маркиз запятнал, и поэтому он должен понести наказание.

Эти слова Ролан де Коарасс произнес с юношеским воодушевлением, по всему чувствовалось, что в груди его бьется пылкое, бесстрашное, великодушное сердце.

Господин дез Арно подошел к нему и сказал:

– У де Маталена в Бордо полным-полно врагов, поэтому я не удивлен, что вы тоже примкнули к их рядам. Но вот противник он действительно грозный и мериться с этим человеком силой, уступая ему в искусстве фехтования – сущая глупость.

Коарасс и Мэн-Арди открыли было рот, чтобы ответить, но дез Арно не дал им такой возможности.

– Соблаговолите дослушать меня до конца. Если маркиз сегодня в тюрьме, то только потому, что нам нужна передышка продолжительностью в шесть месяцев для того, чтобы воспитать фехтовальщиков, способных встретиться с ним лицом к лицу. И неоплаченный вексель, который теперь хранится у меня, мы купили, чтобы на время избавиться от этого бретера. Нас тридцать человек, через какое-то время Матален выйдет на волю и мы по очереди будем драться с ним до тех пор, пока он не останется лежать на поле брани.

– Таким образом, – с улыбкой произнес Мэн-Арди, – вы преследуете цель держать его под замком, в то время как мы хотим отпустить его на все четыре стороны.

– Совершенно верно.

– Необычная ситуация, – сказал Ролан. – Но я, сударь, не могу ждать.

– Сожалею.

– Но с деньгами, которые я намереваюсь вам заплатить, послезавтра, если маркиз останется в живых, вы сможете опять бросить его в узилище. Для этого будет достаточно выкупить другие его неоплаченные векселя, причем я, по всей вероятности, помешать этому уже не смогу. Как бы там ни было, сударь, вы не можете отказаться принять от меня эти деньги, а взамен отдать бумаги.

Господин дез Арно, явно огорченный, уступил. Но когда Ролан отсчитал ему пять тысяч двести тридцать три франка, запротестовал: – Нет, сударь, это слишком много. Сей вексель я выкупил за сто двадцать пять наполеондоров. Вы должны понимать, что сверх этого я не возьму с вас ни единого су. Во всей этой истории меня больше всего смущает тот факт, что мы вынуждены заниматься делами Маталена.

Ролан из приличия настаивать не стал, заплатил две с половиной тысячи франков и положил документы в карман.

– Сударь, перед тем как уйти, будьте добры, скажите, с кем я имею честь говорить?

– С удовольствием, сударь, мне нужно было назвать себя, как только я переступил порог вашего дома. Меня зовут виконт Ролан де Коарасс.

– А этот господин?

– Годфруа де Мэн-Арди.

– И последнее: если исход грядущей дуэли не окажется фатальным ни для вас, ни для Маталена, окажите нам честь вступить в ряды Лиги защиты, которую мы основали несколько дней назад, преследуя цель избавить Бордо от этих омерзительных бретеров.

– В вашем обществе есть фехтмейстер? – спросил Мэн-Арди.

– Да, сударь.

– И насколько хорошо он владеет шпагой?

– Более чем.

– Что ж, сударь, мы просим вас с сегодняшнего дня считать нас членами вашей Лиги, но при том условии, что вы незамедлительно направите нас к этому мастеру. Мы вот уже два месяца не держали в руках шпагу и вчера были вынуждены признать, что пришла пора потренироваться и вернуть утраченные навыки.

Оставив эти слова без ответа, господин дез Арно подошел к панно с изображением амуров в духе Буше[9] и нажал на медную кнопку. Панно вдруг разъехалось в стороны и взорам друзей предстал просторный зал, в котором два десятка молодых людей яростно постигали искусство фехтования.

– Господа, я с первого раза открываю вам мою тайну, потому как по глазам вижу, что вполне могу положиться на вашу порядочность и честь. Здесь каждый день тренируются члены нашего общества. Дабы не обращать на себя внимания, они попадают сюда через три различных входа. Во-первых, через мои апартаменты, хотя этим путем могут воспользоваться самое большее два человека, во-вторых, через кафе на улице Сент-Катрин, сообщающееся с моим жилищем, и, наконец, через дом на улице Кансера, который занимают нотариус и стряпчий.

– Придумано грамотно, – заметил Мэн-Арди. – Но скажите, когда наступит час бросить вызов Маталену, что конкретно вы будете делать?

– Все очень просто: Корделуа, наш молодой фехтмейстер, отберет шестерых кандидатов, способных, на его взгляд, сразиться с Маталеном. Затем они бросят жребий, чтобы определить, кто первым будет драться с маркизом.

– Отлично, – сказал Коарасс. – Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы в подобных приготовлениях отпала всякая необходимость.

– От всей души желаю, чтобы завтра ваше желание стало реальностью.

– Благодарю.

– А вот и Корделуа! – воскликнул дез Арно.

Затем обратился к прево и сказал:

– Мой молодой наставник, позвольте представить вам двух господ, которые завтра намереваются помериться силами с Маталеном.

– Но ведь он в тюрьме, – заметил Корделуа.

– Вечером его выпустят, – ответил Коарасс.

При появлении двух незнакомцев, занятия и учебные бои прекратились. Друзей окружили. Среди членов Лиги не было ни одного, кто не слышал бы, что сказал дез Арно.

Вполне очевидно, что к Коарассу и Мэн-Арди все тут же проявили значительный интерес.

Корделуа снял со стены рапиру, маску и перчатки. Затем протянул все это боевое снаряжение Ролану, который тут же сбросил сюртук и встал напротив прево.

– Сударь, вы хотите, чтобы я преподал вам урок, – спросил Корделуа, – или желаете провести схватку?

– Я бы, – ответил Ролан, – предпочел для начала сразиться с вами, а потом испросить вашего совета по поводу тех или иных конкретных приемов.

– Тогда начнем, я к вашим услугам.

Ролан грациозно и в полном соответствии с правилами отсалютовал противнику рапирой, встал в стойку и они с прево тут же начали поединок.

После пары первых стремительных выпадов Корделуа, которые Ролан с легкостью отбил, фехтмейстер неожиданно воскликнул: – Туше! Вы меня задели!

– Самую малость! – ответил Коарасс. – Пустяки.

– Да нет же, – ответил Корделуа, заливаясь краской, – вы нанесли мне удар прямо в грудь.

Схватка возобновилась. Несколько минут спустя Корделуа прекратил ее, снял маску и спросил: – Сударь, кто учил вас фехтовать?

– Мой отец.

– Как его зовут?

– Граф де Коарасс.

– Ну что же, у вас был отличный наставник.

– Нет-нет! Граф Рауль де Блоссак в обращении со шпагой был еще искуснее отца, а мой друг Мэн-Арди фехтует лучше меня.

– Давайте проверим, – молвил Корделуа.

По сравнению с Коарассом манера Мэн-Арди была не столь академичной и блестящей, но от этого он был еще опаснее.

– Вам когда-нибудь доводилось драться на дуэли? – прервал схватку Корделуа.

– Никогда, если, конечно, не считать дуэлями те случайные стычки, для Соединенных Штатов совсем не редкие, когда люди так беззаботно играют своей жизнью.

– Ну что ж, господа, – фехтмейстер повернулся к молодым бордосцам, выступавшим в роли зрителей, – наш старина Матален – покойник.

– Вашими устами да мед пить, – ответил Коарасс.

– Кто из вас должен драться первым?

– Ролан, – ответил Годфруа, указывая на друга.

– Я предпочел бы, чтобы это были вы, – возразил ему прево. – Впрочем, что один, что другой, маркиз – все равно труп.

– Тогда пойдем его освобождать, – весело воскликнул Коарасс. – Благодарю вас, господин Корделуа. Господа, теперь мы влились в ваши ряды, так что до скорого.

С этими словами молодые люди поклонились, чтобы уйти.

– И последний совет, господин де Коарасс, – остановил их Корделуа. – Если почувствуете, что ваш противник устал, не верьте. В самый разгар сражения вам может показаться, что Матален запыхался и едва переводит дух. Это уловка, в такой момент он наиболее опасен. В такой ситуации правильнее всего подождать, отбивая его выпады посредством того неуязвимого мулине, которое вы мне только что продемонстрировали.

– Еще раз благодарю вас, господин Корделуа. До свидания, господа, скоро увидимся.

– Дай бог! – ответил дез Арно. – До свидания, господа.

Несмотря на слова прево, на душе у президента лиги было тревожно.

Покинув улицу Арно-Мике, Ролан и Годфруа поспешно направились в тюрьму, где томился маркиз. После ряда формальностей, отнявших у них еще час, они в конце концов добились освобождения узника из-под стражи.

Оказавшись на воле, Матален немало удивился, узнав, что своей свободой обязан людям, о которых он и слыхом не слыхивал. Нетрудно догадаться, что в его душе тут же зародилась живейшая признательность к тем, кого он посчитал неизвестными друзьями.

Чтобы осознать свою ошибку, времени маркизу понадобилось совсем немного. Едва бретер выразил свою благодарность Коарассу, который дожидался его в канцелярии, а затем вместе с ним пошел на Кур д’Альбре, как тот немедленно прекратил его излияния чувств и сказал: – Не трудитесь, сударь. Я ищу вас уже целые сутки, причем отнюдь не для того, чтобы выслушивать весь этот благодарственный молебен.

– Но тогда почему, сударь?

– Просто потому, что, приехав позавчера в Бордо, я узнал, что вы несете ответственность за некую гнусную подлость, и теперь намереваюсь потребовать от вас отчета.

– Ах-ах-ах! – протянул Матален. – Значит, вы вырвали меня из когтей заимодавцев и врагов только для того, чтобы вызвать меня на дуэль и перерезать горло?

– Совершенно верно.

– В первую очередь, позвольте заметить, что вы действуете весьма оригинально и как настоящий рыцарь.

– Речь не об этом, – перебил его Ролан.

– Кроме того, с вашего разрешения я добавлю, что буду польщен скрестить с вами шпагу.

– В таком случае, когда мне будет оказана честь увидеть вас на поле брани?

– Не торопитесь, сударь, не торопитесь. Прежде чем дать ответ, я должен узнать причину, по которой вы вызываете меня на дуэль и ведете себя со мной настолько великодушно, что даже превращаете меня в вашего должника.

– В высшей степени справедливо, – ответил Годфруа де Мэн-Арди. – Так вот, сударь, своими словами вы самым недостойным образом нанесли оскорбление одному почтенному бордоскому семейству.

– Что же это за семейство?

– Де Женуйяк, – ответил Годфруа.

– Де Женуйяк? – повторил Матален. – Вы меня поражаете, сударь. Мое удивление станет вам понятным, когда я скажу, что совершенно не знаком с этой семьей и что впервые услышал о нем от вас только сегодня.

– Вот как! Сударь, вы шутите? – спросил Коарасс.

– Ни в коем случае! – ответил маркиз. – Клянусь вам, что не знаю этого почтенного семейства и что не мог его оклеветать, поскольку никогда ни с кем о нем не говорил.

– Странно.

– Добавлю, что если бы вы не оказали мне огромную услугу, сделав меня своим должником, я принял бы ваше предложение и незамедлительно отправился бы скрестить с вами шпагу.

– Ваши слова следует расценивать как отказ?

– С учетом весьма необычного положения, в котором я оказался, благодаря вашему великодушному поступку, я должен сказать правду и готов перед кем угодно заявить, что никогда не сказал ни слова о господине или госпоже де Женуйяк, равно как и об их возможных наследниках.

– Вы готовы это подтвердить?

– Совершенно готов, потому что это правда. А те, кто обвиняет меня в этом проступке, лгут.

Речи маркиза повергли Коарасса и Мэн-Арди в изумление. Им было трудно отклонить предложение маркиза и уж тем более отказаться в него верить. Подумав, что его друг только что выбросил на ветер две с половиной тысячи франков для того, чтобы добраться до человека, совершенно не виновного в том, в чем его обвиняли, Годфруа не смог сдержать улыбки.

– Как бы там ни было, источником этих клеветнических измышлений в любом случае является ваше окружение.

– Да в чем, в конце концов, они заключаются? – спросил Матален.

– Вы якобы намекнули, что мадемуазель де Женуйяк изволила питать к вам слабость.

– Это ложь, ложь. Я никогда ничего подобного не говорил.

– Сей слух по городу разнесла некая старуха, как нам сказали, ведьма, поддерживающая с вами довольно тесные отношения.

– Меротт?

– Ах, сударь! – воскликнул Коарасс. – Вы прекрасно понимаете, о ком идет речь.

– Простите, но измышляя подобные гнусные выдумки в адрес семьи Женуйяк, эта Меротт могла преследовать некие собственные интересы, – возразил маркиз. – Что же касается меня, то я еще раз клянусь и даю слово чести, что не имею к этой мерзости ни малейшего отношения.

– Сударь, у нас не остается другого выхода, кроме как вам поверить. Однако вы пообещали подтвердить при свидетелях, что не имеете к этой клевете никакого касательства.

– Готов сделать это в любую минуту.

– Отлично. Мы сообщим о дне и часе, когда вам нужно будет выступить с подобным заявлением.

Разговор был окончен и молодые люди разошлись в разные стороны.

– Мы пошли по ложному следу, – сказал Годфруа другу. – Вполне очевидно, что этот тощий кот Матален непричастен к злоключениям госпожи де Блоссак.

– Значит, мы должны найти эту старуху и вытянуть из нее всю правду.

– Как ее назвал маркиз? – спросил Годфруа.

– Кажется, Меротт, – ответил Ролан. – Но где, к дьяволу, нам ее искать?

– О том, где она скрывается, нам может сказать лишь один человек – помощник королевского прокурора.

Двадцать пять минут спустя друзья уже направлялись к участку дороги на Тондю, который в обиходе называли «торговками рисом».

Полученные молодыми людьми указания, должно быть, оказались точными – они уверенно остановились перед бараком, больше напоминающим берлогу, нежели христианское жилище, и постучали в дверь.

К ним никто не вышел.

Не дождавшись ответа и потеряв терпение, Коарасс и Мэн-Арди изо всех сил заколотили руками.

– Эй! Меротт! Меротт! – вопили они.

Их призыв был встречен гробовой тишиной. Лишь метрах в двадцати пяти от молодых людей открылась дверь небольшого домика и в проеме показалось любопытное лицо молодой женщины.

Коарасс решил не упускать эту возможность навести справки.

– Прошу прощения, голубушка, некая Меротт, случаем, не здесь живет?

– Здесь, сударь, здесь.

– Ее что же, нет дома?

– Сударь, помнится, я от кого-то слышала, что она не появляется вот уже восемь дней.

– Хороши дела! – воскликнул Мэн-Арди.

– И потом, знаете, – продолжала услужливая соседка, – об этой старушке толком никто ничего не знает, поговаривают, что по субботам она направляется на ведьмовской шабаш.

– А сегодня как раз суббота. Ну что же, красавица, благодарю вас, подождем, когда она вернется домой на метле.

Эта шутка, по всей видимости, не принесла молодой женщине успокоения – она верила в колдуний и поэтому поспешно закрыла дверь.

– Единственное, что в данном случае не вызывает сомнений, – сказал Ролан, – это что мегера уехала невесть куда по каким-то своим делам.

– А зачем она вообще нам нужна? – спросил Мэн-Арди.

– Я хотел узнать, от кого она услышала эти клеветнические измышления.

– Но, по словам Маталена, она, скорее всего, выдумала их сама.

– В такое случае я бы ее наказал.

– Женщину? Будет тебе! Да и потом, наша главная задача – опровергнуть эту ужасную ложь, – добавил Годфруа. – Не забывай, что человек, которого называют соблазнителем мадемуазель Филиппины, готов публично выступить против этих гнусных слухов.

– А ведь ты прав, черт подери! К дьяволу старуху, пусть веселится на своем шабаше сколько душе угодно, нам она не нужна.

– Что будем делать?

– Пойдем к мадам Федье, которой мы должны нанести визит и извиниться за несколько странное поведение в ее салоне вчера вечером. Кроме того, мне нужно ее кое о чем расспросить.

Несколько минут спустя юные американцы уже сидели в салоне мадам Федье.

– Сударыня, вы должны нас простить, – сказал Мэн-Арди. – С самого раннего детства мы, сами того не сознавая, привыкли питать к графине де Блоссак уважение, считая ее святой. Услышав в тот вечер ее возмущенный голос, я не сдержался и устроил скандал.

– Я не держу на вас зла, смутьян вы этакий.

– Позвольте выразить вам за это нашу бесконечную благодарность.

– Что до меня, дети мои, то я очень сожалею о том, что в тот вечер произошло в моем доме. Эта мадам Газен не умеет держать язык за зубами, вот и натворила бед.

– У нее есть сыновья?

– Да, Ролан, но не ищите с ними ссоры.

– Однако…

– Я вам запрещаю. Я уверена, что малышка Филиппина сущий ангел. Чтобы доказать это, я хочу устроить в понедельник званый вечер и пригласить на нее мадам де Женуйяк с детьми.

– А мадам Газен?

– Мадам Газен, друг мой, останется дома.

– Мадам, покорно прошу вас разрешить мне привести на этот вечер одного большого любителя танцев.

– С удовольствием, любезный мой друг. Кто он такой?

– Перед тем как ответить на ваш вопрос, я хотел бы попросить вас все же позвать мадам Газен.

– Что за странные фантазии?

– Мадам, сделайте это ради меня.

– Раз уж вы к этому так стремитесь, я пойду вам навстречу, хотя боюсь, что с вашей стороны ее ждет какой-то подвох.

– Нет, я всего лишь хочу повергнуть ее в смущение.

– Давайте вернемся к нашему танцору.

– Что до этого, мадам, покорнейше прошу вашего соизволения не называть его имени и призываю вас положиться на меня.

– Нет, дитя мое, то, что вы от меня требуете, в Америке, может, и возможно, но здесь просто недопустимо.

– Но ведь вы, моя дорогая мадам, с ним не знакомы.

– Неважно. Скажите, как его зовут?

– Жак Лефор.

– Он ваш друг?

– Совершенно верно, мадам.

– Приводите его, дитя мое, я вам разрешаю.

Ролан не осмелился назвать мадам Федье настоящее имя человека, которого хотел буквально на несколько минут привести к ней домой. Покидая дом, он обратился к Мэн-Арди и сказал: – А теперь положимся на милость Господа! Пойдешь к Маталену и предупредишь его, чтобы в понедельник, в половине десятого вечера, он был в нашем полном распоряжении.

– Уже бегу!

– Отлично! Я же отправлюсь к мадам де Блоссак, расскажу о том, что мы сделали, и поделюсь нашими открытиями. А еще поведаю о том, что я наметил на понедельник, чтобы в будущем никто и слова не смог сказать против дочерей госпожи де Женуйяк.

X

В следующий понедельник в доме мадам Федье был праздник. Все комнаты заполонили собой милые, радостные гости. С самого начала собравшихся почтили своим присутствием графиня де Блоссак, ее дочь, а также Филиппина и Эрмина. Их сопровождали четыре юных американца.

Коарасс вошел под руку с главой семейства, Мэн-Арди – с маркизой де Женуйяк, а младшие братья наших героев – с юными девушками.

Хозяйка дома, по всей видимости, предварительно сделала приглашенным внушение, потому что все тут же бросились к вновь прибывшим и оказали им самый радостный прием – будто хотели изгладить малейшие воспоминания о той глупой выходке, жертвой которой они стали.

Когда после первого обмена комплиментами маленькие сверстницы дочерей мадам де Женуйяк увлекли их за собой, мадам де Федье взяла Коарасса под руку и сказала:

– Ваш друг, стало быть, не пришел?

– Пока нет, мадам, но у меня есть все основания полагать, что он не заставит себя долго ждать. А мадам Газен здесь?

– Еще нет. Глядите-ка, вот и она.

И в зал, в сопровождении своих сыновей и дочерей, действительно вошла чересчур говорливая мадам Газен.

Первым гостем, на которого она обратила внимание, переступив порог, была графиня де Блоссак. Мадам Газен удивилась и на мгновение замерла, будто спрашивая себя, какой линии поведения придерживаться в подобных обстоятельствах, но после минутного размышления пошла дальше и выбрала место, где ее всем было хорошо видно.

– Мне кажется, – сказал Ролан, обращаясь к Мэн-Арди, – что пришло время пригласить нашего маркиза.

– На мой взгляд, еще рано, – ответил Годфруа. – Все веселятся, появление Маталена произведет эффект разорвавшейся бомбы, и когда он уйдет, вечеринка тут же закончится.

– Что ты предлагаешь?

– Пусть все еще пожуируют часок-другой. А потом ты нанесешь сокрушительный удар.

– Так тому и быть.

Примерно через полтора часа после этого разговора, в тот момент, когда в толпе танцующих воцарилось относительное затишье, на пороге возник лакей в пышной ливрее, в обязанности которого входило объявлять о прибытии гостей.

– Господин Жак Лефор, – возвестил он.

– Ну что ж, поглядим, – сказал Коарасс.

Персонаж, только что заявленный как Жак Лефор, в сопровождении Ролана подошел к хозяйке дома.

По салону тут же поползли шепотки.

– Но ведь этот господин Лефор – не кто иной, как маркиз де Матален, – сказал один из сыновей мадам Газен – достаточно громко для того, чтобы его все услышали.

Коарасс, до слуха которого эти слова долетели тоже, отступил на два шага назад. Его примеру инстинктивно последовала и мадам Федье, в результате чего маркиз остался один стоять посреди салона.

– Да, мадам, я маркиз де Матален и прошу прощения за то, что меня представили здесь под чужим именем, – заявил он патетическим тоном. – Я знал, что такого дуэлянта, как я, вы в своем доме не приняли бы, но мне обязательно нужно было на глазах у всего высшего света опровергнуть самую подлую и гнусную ложь.

– Сударь, что вы хотите этим сказать?

– Мадам, мне стало известно, что у вас в салоне, помимо вашей воли, зародился мерзкий, презренный слух. Этот слух запятнал честь одного почтеннейшего семейства, но также бросил тень на меня. Поэтому я явился, чтобы перед всеми приглашенными сюда гостями, которые были свидетелями нанесенного оскорбления и в этом качестве должны также выслушать извинения, уличить во лжи тех, кто пошел на подобные измышления – с учетом того, что нас слушают совсем еще юные дамы и господа, в подробности этих сплетен я вдаваться не буду. Я никогда не имел чести, слишком для меня большой, быть представленным этому семейству, и если и совершал в своей жизни ошибки, то хотя бы никогда не отягощал свою совесть подобной подлостью.

Матален обвел взглядом сонм окружавших его юных девушек, залившихся краской румянца, и добавил:

– Мои слова настолько правдивы, что сейчас, разговаривая с вами, я не могу указать вам на уважаемых членов семейства, ставшего жертвой этой гнусной клеветы.

Маркиз поклонился мадам Федье и продолжил:

– Теперь, мадам, мне остается лишь еще раз извиниться за ту уловку, к которой мне пришлось прибегнуть, чтобы выполнить священный долг.

– Но сударь…

– И испросить у вас разрешения удалиться.

Не дожидаясь ответа, Матален уже направился было к двери, но в этот момент в самом темном углу салона встала пожилая дама и направилась к нему.

– Только что, господин маркиз, вы совершили замечательный поступок, – сказала она, обращаясь к нему.

Кто была эта женщина? Увидев ее, Матален стушевался и на мгновение будто окаменел.

Затем на губах маркиза обозначилась мимолетная улыбка, он тут же взял себя в руки, низко поклонился мадам Федье, с насмешливым видом раскланялся с пожилой дамой и вышел.

Столкнувшись в передней с Коарассом, он спросил:

– Ну что, вы мной довольны?

– Совершенно доволен, сударь, – ответил Ролан.

– Окажите любезность, ответьте мне на один вопрос.

– Слушаю вас.

– Кто та пожилая дама, которая обратилась ко мне, когда я уходил? – спросил Матален.

– Насколько мне известно, ее зовут баронесса де Мальвирад.

– Что вы говорите! – ответил маркиз и ушел.

Те же, кто остался в салоне мадам де Федье, пребывали во власти смятения и волнения.

Появление бретера, его пламенные слова, уверенность, с которой он опроверг распространяемые мадам Газен слухи, вперив в нее взгляд во время своей маленькой речи, наконец, сам его поступок, предполагающий в этом человеке глубинную искренность и порядочность, – все это было предметом сыпавшихся со всех сторон комментариев.

И поскольку сила, откуда бы она ни исходила, обладает привилегией привлекать на свою сторону слабых, присутствовавшие не замедлили ощутить в душе симпатию к герою имевшего только что место приключения.

А многие девушки, тайком бросившие на Маталена быстрый взгляд, даже сказали себе, что к этой паршивой овце, пожалуй, не стоит относиться с таким пренебрежением.

Вполне естественно, что никто даже не сомневался, что постановщиком этой сцены был Ролан де Коарасс.

Посреди салона все так же вела оживленные беседы старая баронесса де Мальвирад. Она незаметно приблизилась к мадам де Блоссак, которая не отпускала дочерей от себя, будто пытаясь прикрыть их своими распростертыми крыльями.

– Я обращаюсь к мадам графине де Блоссак, не так ли? – спросила она одновременно благородным и бесцеремонным тоном, которым так любили щеголять дворяне до Революции.

– Да, мадам.

– Мы с вами, пожалуй, незнакомы. Я баронесса де Мальвирад. За двадцать пять лет, проведенных в изгнании, во Франции обо мне многие забыли.

– Вот как! Значит, вы, госпожа баронесса, жили в эмиграции?

– Да, я вернулась вместе с королем. А сюда приехала из Парижа. При дворе очень многие питают ко мне расположение.

Баронесса поиграла светловолосыми кудряшками Эрмины, не сводившей с нее своего внимательного взгляда, и добавила:

– Можете располагать мной по своему усмотрению.

Эта женщина высокого роста выглядела совершенно старой. Ее вытянутое лицо, слегка пожелтевшее, но все еще сохранявшее правильность черт, было изборождено морщинами, которые сверху донизу пересекали щеки, будто деля их на отдельные части. Безгубый рот и тонкий, острый, крючковатый нос выглядели немного пугающе. Из-под совершенно седой, но все еще пышной шевелюры проглядывал широкий, хотя и несколько сужавшийся к вискам, лоб.

Наконец, у баронессы были серо-стальные глаза, которые, несмотря на то что она вовсю пыталась погасить их блеск, поражали и притягивали взор.

Она была одета по последней моде и в этом наряде, который больше подошел бы молодой женщине, выглядела настолько нелепо, что все поневоле задавались вопросом, не преследовала ли мадам де Мальвирад, явно не лишенная здравого смысла, какую-то тайную цель, пытаясь выглядеть легкомысленнее, чем на самом деле.

– Я хорошо знала вашего мужа, господина де Блоссака, – сказала она Саре.

– В самом деле? – ответила графиня.

Даже теперь по прошествии долгого времени, она была не в силах сдерживать дрожь, когда речь заходила о графе Филиппе.

– Да, он был очаровательный кавалер, заставлявший учащенно биться не одно женское сердце.

– Но мадам…

– Ах! В нашем возрасте мы имеем право на подобные воспоминания. Я даже помню, что юных девушек, принадлежавших к бордоской знати, постигло некоторое разочарование после того, как все узнали о вашем тайном браке.

– Госпожа баронесса, – промолвила мадам де Блоссак, – вы напомнили мне о единственном периоде моей жизни, когда я была счастлива, несмотря на все нависшие надо мной опасности.

– Охотно вам верю, – уныло и почти даже мрачно ответила странная дама. – Ведь что может быть лучше, чем любить и быть любимой? В последний раз я видела его на костюмированном балу у интенданта Камю де Невиля. Но давайте не будем об этом, если вас гнетут воспоминания о тех временах. Значит, две эти очаровательные девочки – ваши внучки?

– Да, мадам, – ответила графиня, явно чувствуя в груди стеснение, но была не в состоянии объяснить себе его происхождение.

– Они просто прелестны, – продолжала баронесса, пытаясь их обнять.

Филиппина робко уступила, но когда пожилая дама нагнулась к Эрмине, чтобы запечатлеть у нее на лбу поцелуй, ребенок вырвался, обежал бабушку сзади, бросился в объятия матери и сказал:

– Матушка, матушка, я боюсь, глаза этой дамы внушают мне страх.

Мадам де Женуйяк улыбнулась и ласково побранила дочь за то, что та убежала. Затем подвела ее обратно к баронессе и промолвила:

– Мадам, простите моей маленькой дикарке ее фантазии, она не против того, чтобы вы ее обняли.

– Нет, я не хочу, не хочу! – запротестовало дитя.

Баронесса вновь склонилась к девочке, и если бы кто-нибудь к ней в этот момент внимательно присмотрелся, его бы поразила улыбка, злая и почти даже жестокая, в которой расплылись ее губы.

Эрмина проявила строптивость. Своими маленькими ручками она оттолкнула от себя морщинистую физиономию, тянувшуюся к ее свежему личику, и в конце концов добилась, чтобы мадам де Мальвирад отказалась от всяких попыток ее поцеловать.

Ее крики произвели маленькую сенсацию. Многие гости стали подходить ближе, чтобы выяснить, в чем дело. В их числе были и братья Коарассы, и отпрыски шевалье Мэн-Арди.

– Все, что касается графини де Блоссак, должно интересовать нас в самую первую очередь, – незадолго до этого сказал Годфруа. – Тот факт, что этому семейству кто-то пытается навредить, не вызывает никаких сомнений, так что мы должны быть начеку.

Именно по этой причине друзья, услышав первые крики Эрмины, подошли ближе. Ролан наклонился к девочке, обнял за плечи и спросил:

– Что с вами, дитя мое?

– Ох! Да, ты можешь меня поцеловать, ты красивый! Но старуха – не хочу!

– Тс-с! При господах так говорить нельзя! – с улыбкой ответил молодой человек и встал.

– Ах, мадам! – воскликнула в этот момент баронесса де Мальвирад. – Эти молодые красавцы окружили вас кольцом личной стражи.

– Кто бы что ни говорил, они – наши преданные друзья, – ответила графиня.

Годфруа окинул баронессу внимательным взглядом и сказал:

– Вы правы, мадам, мы вчетвером представляем собой личную стражу графини де Блоссак. И уверяю вас, каждый, кто встанет у нас на пути, поступит крайне опрометчиво.

– Эге, мадам, да ваш юный защитник – настоящий Амадис[10]. Как его зовут?

– Годфруа де Мэн-Арди, – ответил молодой человек.

Услышав это имя, мадам де Мальвирад отступила на шаг и, несмотря на желтизну лица, страшно побледнела.

– Что с вами, баронесса? – спросила мадам де Блоссак.

– Нет-нет, ничего, просто немного закружилась голова. Не обращайте внимания, после Кобленца такое со мной случается часто. Нахлынет, как удар молнии, и отпустит, как порыв ветра. Ну вот, все уже прошло.

– Тем лучше.

– Мы, кажется, говорили о Мэн-Арди. Когда-то в Керси я знала один замок с таким названием. А остальные ваши личные стражи?

– Это, мадам, отпрыски графа де Коарасса, старший Ролан и младший Кловис. Четвертый – мой собственный брат, он немного моложе меня.

В глазах пожилой дамы промелькнул быстрый, как мысль, проблеск.

– Благодарю вас, сударь, что представили мне их. И позвольте добавить – они само очарование.

На том разговор и закончился.

Несмотря на описанные нами события, вечеринка в салоне мадам де Федье завершилась очень весело.

Вот только ближе к полуночи один из сыновей мадам Газен подошел к Мэн-Арди и попросил уделить ему несколько минут.

– К вашим услугам, сударь.

– Это вы организовали этот жалкий вечерний спектакль с участием Маталена?

– Не я один. Хотя должен признать, я тоже приложил к этому руку.

– С какой целью, сударь?

– Прошу прощения, – решительно возразил Годфруа. – Давайте не будем ничего предполагать, не говорить о намерениях, а просто оценим факты.

– Давайте. В том, что сегодня произошло, лично я усматриваю нечто вроде урока, который вы хотели преподать моей матери.

– Для этого, сударь, вы должны обладать превосходным зрением.

– Не смейтесь, прошу вас.

– Ладно, довольно, к чему вы клоните?

– К тому, что я не потерплю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела, равно как и в дела моих близких.

– А если кто-то все же вмешается? Что вы тогда сделаете?

– Накажу наглеца.

– Это вызов на дуэль?

– Теперь уже я, в свою очередь, должен заметить, что сообразительности вам не занимать, – ответил юный Газен.

– Великолепно, но давайте не будем так шуметь. Завтра утром я всецело в вашем распоряжении.

– Соблаговолите оставить свой адрес.

– Мне почти что стыдно, ведь я живу в совершенно убогом квартале, практически за чертой города, но уж как есть, так есть. Улица Тан-Пассе, особняк бывшего президента Бланкфора.

– Прекрасно, сударь, завтра в десять часов мои секунданты будут у вас.

– Принять их для меня будет большой честью.

На этом молодые люди расстались и Годфруа вновь подошел к Ролану.

– Мне везет больше, чем тебе, – сказал он.

– Почему?

– В последние двое суток ты рвался драться на дуэли, но все безрезультатно. Я же не искал ссоры, но она нашла меня сама.

– Тебя вызвали на дуэль? Но кто?

– Сын мадам Газен.

– Ха! Ну что же, ты доставишь мне огромное удовольствие, преподав ему хороший урок.

– Ограничимся тем, что приведем его в бешенство.

На следующий день маркиз Жак де Матален сидел в шезлонге у себя в спальне и размышлял о том, как заставить де Вертея скрестить с ним шпагу. В этот момент вошел слуга, достопочтенный Каде, и принес ему письмо, источавшее аромат муската и росного ладана, которые в те времена были в большой моде.

Матален вдохнул запах благоухающей записки.

– Кто же эта несчастная, которая так нуждается в любви? – спросил он себя, когда лакей удалился.

Затем повертел послание в руках с видом человека, не понаслышке знающего, какое это удовольствие – не распечатывать полученное письмо сразу.

– Пахнет и в самом деле чудесно, – прошептал он. – Неужели из-за этой добродетельной тирады, которую я произнес у мадам де Федье, меня ждет новое любовное приключение? Было бы забавно.

Маркиз сломал печать, бросил взгляд на подпись и разочарованно скривился.

– Увы! – произнес он. – Любовь не имеет никакого отношения к этому посланию, которое вполне можно назвать верхом грациозности. Напротив, оно скорее написано в приступе ненависти. Впрочем, какая разница! О чем же мне пишут?

«Мой дорогой маркиз…»

– Звучит, надо признать, немного дерзко, – заметил маркиз, – ладно, почитаем дальше.

«Мой дорогой маркиз,

Если вы желаете поближе познакомиться с госпожой де Мальвирад, она с удовольствием примет вас в своем особняке, в доме 42 по улице Жарден-Пюблик. Баронесса надеется, что, увидев ее, вы, в отличие от вчерашнего вечера, не удивитесь. Вашего визита она будет ждать сегодня или послезавтра с трех до пяти часов. Вы проявите крайнюю учтивость, если не заставите ее слишком долго томиться в предвкушении встречи с вами».

И подпись: «Баронесса де Мальвирад».

– Неужели эта старая ведьма прислала мне любовное письмо? Чьей же изящной рукой ей пришлось воспользоваться, чтобы изобразить эти премилые завитушки?

Маркиз немного помолчал и продолжил:

– Неважно, баронесса приглашает меня к себе, а судя по тому, что мне довелось вчера увидеть, она может поведать мне множество самых интересных вещей. Заставлять даму ждать с моей стороны было бы неприлично, я отправлюсь к ней сегодня же.

И маркиз не откладывая в долгий ящик тут же занялся своим туалетом, надел самый элегантный костюм, обильно надушился Португальской водой[11], будто в ответ на мускатный запах письма, и кратчайшим путем направился к дому баронессы.

– Мне не терпится увидеть, – говорил он себе по дороге, – что эта старая ведьма называет особняком.

Дойдя до дома 42 по улице Жарден-Пюблик, Матален остановился и поднял голову.

– Черт меня подери, если это и есть дом нашей баронессы-контрабандистки, то я вынужден признать, что среди всех богатых вдовушек Бордо у нее самые роскошные чертоги. Ну что же, войдем – дело принимает все более и более интересный оборот.

С этими словами он приподнял увесистый молоточек на входной двери и звонко ударил. Ему почти тут же открыл лакей в пышной ливрее.

– Друг мой, я не ошибся? – спросил маркиз. – Это дом баронессы де Мальвирад?

– Совершенно верно, сударь.

– Тогда соблаговолите сообщить ей, что прибыл маркиз де Матален.

– Я всего лишь привратник, поэтому прошу вас подняться наверх, – ответил слуга. – Там найдете ливрейного лакея, он и доложит о вас баронессе.

– Мое удивление растет с каждой минутой, – произнес бретер, резво взбегая на второй этаж.

Едва Матален назвал ливрейному лакею свое имя, как тот тут же проводил его в небольшой, меблированный с безупречным вкусом салон, в глубине которого, полулежа в кресле-качалке и вытянув к камину ноги, его ждала баронесса де Мальвирад.

– Значит, я не ошибся, – заявил маркиз. – За этим вымышленным именем и маскарадным костюмом светской дамы скрывались вы, Меротт.

– Боже мой! – ответила она. – Разумеется, я. И не такой уж это был маскарад, как вам может показаться.

– Вы меня просто сразили.

– Во-первых, сядьте, это поможет вам справиться с головокружением, – изысканным тоном ответила лже-баронесса, демонстрируя редкую обходительность.

– Вас вполне можно принять за знатную даму.

– Вполне возможно, что большой ошибки в этом не будет.

– Вы что, хотите уверить меня, что являетесь потомком Монморанси?[12]

– Мне нет надобности в чем-либо уверять вас, маркиз. И пригласила я вас отнюдь не для того, чтобы чем-то ошеломлять.

– И все равно, вы расскажете мне, как грязная старуха, с которой я познакомился два месяца назад, умудрилась превратиться в милую, где-то даже элегантную даму.

– Расскажу, мой дорогой, уж поверьте мне, но только не сегодня. Как бы там ни было, вы прекрасно видите, что, избавившись от хризалиды, я обрядилась в самые прекрасные одежды бабочки, которыми вполне умею пользоваться.

– Правда ваша. Но если так, то вы, значит, богаты? – с ноткой уважения в голосе спросил Матален.

– Надо полагать, ведь у меня вот уже четыре дня есть собственный дом, портшез и экипаж для парадных выездов.

– Мне все это грезится! Ах, Меротт, Меротт! Теперь у вас есть полное право хвастаться тем, что вы повергли меня в совершеннейшее изумление.

– Во-первых, маркиз, вы доставите мне несравненное удовольствие, если забудете это гадкое имя «Меротт», которое приносило мне определенную пользу, когда я его носила, и о котором сейчас даже вспоминать не хочу. А во-вторых, выслушайте меня.

– Я весь внимание.

– Вы по-прежнему хотите быть моим союзником, слепым исполнителем моей воли, вершителем моей мести? Или решили расторгнуть нашу договоренность?

Маркиз на мгновение задумался.

– Прежде чем отвечать, хорошенько подумайте, – сказала Меротт. – Предупреждаю, что месть моя будет безжалостной, к тому же с момента нашей первой встречи в полку моих врагов только прибыло.

Матален, погрузившись в глубокие размышления, хранил молчание и будто прислушивался к внутреннему голосу.

– Кто они, эти ваши враги? – наконец спросил он.

– Вы согласны?

– Согласен, – ответил он, – ведь я тоже хочу отомстить: и тем, кто пытался меня убить, и тем, кто не более как пять дней назад сыграл со мной такую злую шутку.

– Да-да, я знаю, второй несостоявшийся поединок с де Вертеем. Он, кстати, один из тех, кто над вами так мило посмеялся.

– Вы думаете?

– Думаю, черт меня подери!

– Ах! Если бы я был уверен, то всем рассказал бы о его бесчестном поведении…

– И совершили бы ошибку, ведь насмешники никогда не встали бы на вашу сторону.

– Таким образом, – сказал Матален, – если я помогу осуществить планы мести вашим врагам, вы поможете мне покарать моих.

– Ну конечно, обещаю вам! Более того, когда для вас наступит время навести блеск в вашем маркграфстве, я разрешу вам воспользоваться моим кошельком, думаю, для вас этот пункт небезразличен.

Бретер улыбнулся и изобразил жест, трактовка которого могла быть бесконечно разной.

– А теперь перейдем к делу, – заявил он. – Где находятся ваши враги? Кто они? Какую роль я должен сыграть в драме вашей мести? Я, баронесса Меротт, буду вам чрезвычайно признателен, если вы соблаговолите без обиняков ответить на эти вопросы и расставить все точки над «i».

Быстрым движением, красноречиво свидетельствовавшим о ее свирепой, тигриной натуре, баронесса де Мальвирад, или, если читателю так больше угодно, Меротт, резко вскочила с кресла-качалки.

Затем немного расслабилась, запахнула на груди халат из красного бархата и принялась быстрым шагом мерить комнату.

Будто хищный зверь, оказавшийся в слишком тесной клетке.

Пять минут спустя она, гибкая как кошка, прекратила ходить и подошла к Маталену, немало его напугав.

– Ах-ах-ах! – сказала она. – Я нагнала на вас страху. Ненависть, отражающаяся на моем лице, леденит вашу душу. А что бы вы сказали, если бы заглянули мне в сердце?

Глаза мегеры полыхали невыносимым блеском. Лоб глубоко прорезали две вертикальные морщины, раздевшие его на две равные части.

Желтизна лица сменилась смертельной бледностью, побелевшие от гнева губы растянулись и ощерились острыми зубами.

Баронесса буквально исходила злобой, пьянела от ненависти и была прекрасна в своей лютой желчи.

– Маркиз, – закричала она, – на свете есть одна женщина, которую я вот уже тридцать пять лет считаю своим злейшим врагом, эта женщина должна умереть!

– Ого! – ответствовал маркиз. – Я, знаете, не убийца…

– А кто вам сказал, что убить ее должны именно вы? Оставьте! Внешне ее смерть будет выглядеть вполне естественной.

– Я не понимаю вас, – промолвил маркиз.

– У этой дамы есть дети, внуки, друзья, защитники. Нужно сделать так, чтобы ничего этого со временем не стало. Дети ее должны быть обесчещены, внуки – стать позором ее последних дней, а друзья – в ужасе бросить. Когда же она, наполовину побежденная, позовет на помощь защитников, на сцену выйдете вы, это та самая роль, которую я вам отвела. Вы будете безжалостно и без сожалений по очереди убивать их до тех пор, пока я не скажу: хватит.

Ярость баронессы вселяла ужас.

– Защитники! – ухмыльнулась она, возобновляя свои хождения по комнате. – До волков я еще не добралась, но вот волчата теперь в моих руках и я найду способ их удавить.

«Настоящая фурия!» – сказал про себя Матален.

– Я хочу сплести сеть! – воскликнула она, вновь ожесточаясь. – Сеть, в которую попадутся эти негодяи, посчитавшие, что я повержена, побеждена, мертва… И тогда… Знаете, Матален, их можно только пожалеть… Потому что более жестокого наказания даже придумать невозможно!

Маркиза охватил такой ужас, что он даже стал раскаиваться, что так опрометчиво подпал под влияние этого чудовища в юбке. Но сей бретер был тщеславен, кроме того, эта женщина внушала ему страх.

Поэтому отступить он не осмелился.

Но если уж продаваться – то не за гроши же!

– Послушайте, я помогу вам, но вы тоже поможете мне: все расходы вам придется взять на себя.

– Не возражаю.

– Вы мне назовете своих врагов, я вам – своих. И мы, занимаясь вашими делами, не будем забывать и о моих.

– Как вам будет угодно.

– Вертей, дез Арно и десяток других должны пасть – как от ударов моей руки, так и под градом вашей клеветы.

– Хорошо, я согласна. Я ввергну их в пучину отчаяния, а если хотите, даже убью собственными руками, лишь бы вы пошли по тому же пути, на какой встала я.

– Я последую за вами.

– В первую очередь постарайтесь завязать как можно более тесные отношения с молодыми американцами, прибывшими недавно. Будьте с ними максимально любезны и обходительны. Усыпите их бдительность – до тех пор пока я не скажу вам: час отмщения пробил.

– Понимаю, Меротт, но против одного из них я безоружен.

– Кого вы имеете в виду?

– Господина де Коарасса.

– Но помилуйте, почему?

– Потому что он вытащил меня из тюрьмы, сделал своим должником и поверил моему слову чести.

– Вашему слову чести! Вы себе льстите. Мой добрейший Матален, вы как были идиотом, так им и остались.

– К тому же я должен ему крупную сумму денег, и пока этот долг не будет выплачен, у меня не будет права драться с виконтом на дуэли.

– Ну так расплатитесь с ним, с этим вашим кредитором! – завопила злобная старуха, бросая на колени Маталену туго набитый кошелек.

Тот почувствовал себя побежденным, готовым в любую минуту стать вещью, слугой, наемным убийцей этой мегеры. Остатки всего хорошего, что в нем оставалось, еще сражались с увлекавшим маркиза потоком, но он прекрасно понимал, что все кончено, что сцена, разыгравшаяся в салоне мадам де Федье, была последним в его жизни хорошим поступком.

К тому же Маталену не хватило храбрости вырваться из тисков баронессы де Мальвирад, поэтому он остался, взял кошелек и окончательно превратился в негодяя.

– На сегодняшний день я не могу предложить вам конкретную роль в той жестокой драме, которая готовится моими стараниями, потому как часто действую по наитию случая, – вновь взяла слово Меротт. – Но будьте готовы!

– Хорошо, – неуверенно протянул Матален.

– Теперь вот что, – продолжала страшная старуха. – Отныне, услышав о мадам де Лонгваль и других какую-нибудь скандальную сплетню, вы доставите мне огромное удовольствие, если разнесете ее по всей округе, а не оседлаете в очередной раз свою пресловутую честь. Если тем или иным господам эти слухи не понравятся, вы их попросту убьете..

У Маталена не было сил противостоять женщине, которая столь властным тоном отдавала ему приказы.

Конец ознакомительного фрагмента.