Дуэль А.С. Пушкина с Ж. Дантесом-Геккерном
Мы решили начать серию Русские судебные процессы с публикаций материалов подлинного военно-судного дела о дуэли А.С. Пушкина с Ж. Дантесом-Геккерном. С момента его рассмотрения прошло уже 175 лет. Но жизнь, личность поэта и трагедия его смерти никогда не оставят нас равнодушными. Чем дальше уходит время, тем все более ощутимо становится влияние поэта на всю нашу духовную жизнь.
История жизни и гибели Пушкина изучена досконально и описана в обширных исследованиях. Есть книги о его детстве, родителях и родственниках, соучениках-лицеистах, поэтах одной с ним поры, его любовных романах и разнообразных иных аспектах жизни великого поэта. Есть и большое количество архивных материалов – письма, документы, автографы того времени, история болезни и последних дней его жизни.
Но трагическая смерть на дуэли и все, что с этим связано, будет вновь и вновь привлекать к себе наше внимание.
Этой дуэли были посвящены многочисленные исследования.
Среди юристов интерес к ней был столь велик, что начиная с конца XIX века и в следующем столетии было проведено значительное количество криминалистических исследований, связанных с дуэльным делом.
Эксперты-криминалисты исследовали экземпляры написанных по-французски анонимных писем – «диплома рогоносца» с двусмысленными намеками на измену жены поэта, Натальи Николаевны, пытаясь определить их автора.
Эксперты-медики спорили о том, можно ли было спасти жизнь Пушкина от полученной раны и правильно ли его лечили.
Криминалисты и судебные медики проводили баллистические исследования в виде эксперимента, когда по изготовленному манекену кавалергарда, одетому в мундир, были проведены прицельные выстрелы в пуговицу мундира из пистолета – поскольку одно время считалось, что Дантеса спасла от пули Пушкина пуговица мундира, от которой она рикошетировала, задев лишь руку, а позже некоторые полагали, что под мундиром Дантеса могла быть специальная защита типа кольчуги.
В общем, дуэли были посвящены разнообразные, иногда замысловатые исследования. Но все равно осталось много неясного, иногда загадочного, со временем возникло много необоснованных гипотез, произошла немалая путаница в истолковании дуэльной истории.
Достаточно напомнить, что большинство наших граждан из школьной программы знают и уверенно ответят на вопрос – кто же кого вызвал на дуэль в этом конфликте: конечно же, Пушкин Дантеса, защищая честь жены. Причем такого же мнения придерживается значительное количество пушкиноведов в своих публикациях о последних днях жизни поэта и причинах дуэли.
Действительно, в ноябре 1836 года Пушкин посылал вызов на дуэль Дантесу в связи с его ухаживаниями за женой поэта, которые могли «возбудить щекотливость как мужа». Но впоследствии Пушкин отозвал свой вызов.
В материалах же дела, в частности в судебном решении (по действовавшему тогда законодательству этот документ назывался Сентенция), мы читаем: «Пушкин 26-го января сего года послал к отцу подсудимого Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну, письмо, наполненное поносительными и обидными словами… Барон Геккерн, будучи оскорблен помещенными в сем письме изъясненными словами, того ж числа написал от себя к Пушкину письмо с выражениями, показывающими прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего, подсудимого поручика барона Геккерна, который на том же сделал собственноручную одобрительную надпись. Письмо сие передано было Пушкину через находящегося при французском посольстве графа д’Аршиака, который настоятельно требовал удовлетворения оскорбленной чести баронов Геккернов». 27 января 1837 года состоялась дуэль.
Вывод из материалов судебного дела об инициаторе дуэли совершенно определенный, и каждый сможет сделать его сам.
Отчасти такая путаница в умах связана именно с тем, что публикаций самих материалов дела, которые могли бы пролить свет на детали произошедшего, было, увы, крайне мало. Впервые судебный приговор по участникам дуэли был предан гласности уже 10 апреля 1837 года и напечатан в газете Санкт-Петербургские сенатские ведомости.
Документы самого следственно-судебного дела о дуэли, впервые появившиеся в свет небольшим тиражом в 1900 году, не публиковались более ста лет. Эти материалы собрал и подготовил к печати крупный государственный и общественный деятель России Петр Михайлович фон Кауфман (1857–1926). Будучи выпускником Александровского лицея, он возглавлял комитет Пушкинского лицейского общества и инициировал много проектов, связанных с именем поэта, в частности входил в комиссию по постройке в Санкт-Петербурге памятника Пушкину. П.М. фон Кауфман трудился в императорской канцелярии, был сенатором, министром народного просвещения. При нем был разработан и представлен в Государственную думу проект о введении всеобщего начального образования. После революции 1917 года жил в эмиграции в Париже и был одним из инициаторов общества «Русский очаг», ставившего целью создание единого центра русской культурной эмиграции. Он похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез[3].
Материалы подлинного военно-судного дела о дуэли вызывают огромный интерес как к проблеме собственно дуэли в России того времени как таковой, так и к пониманию произошедшего между Пушкиным и Дантесом-Геккерном конфликта, а также обрисовке того, какова была судебная система и процессуальное применение норм писаного права в то время.
Поединок был известен еще Русской правде. В этом законодательном акте речь шла о таком способе разрешения между тяжущимися спора судебного. Традиция разрешения этического, нравственного спора путем поединка (дуэли) была завезена к нам из Европы в XVIII веке иностранными офицерами, поступавшими на русскую службу. И просуществовала она вплоть до октябрьского переворота 1917 года.
Среди последних российских дуэлей, описанных в литературе, стоит упомянуть вызов в 1907 году П.А. Столыпиным (это была не первая дуэль в его жизни) депутата от фракции кадетов Ф.И. Родичева в связи с тем, что в речи, произнесенной на заседании Думы, тот назвал все чаще применявшуюся в России смертную казнь через повешение «столыпинским галстуком». К счастью, дуэль не состоялась после публичных извинений, принесенных Родичевым Столыпину[4] (но выражение «столыпинский галстук» прижилось). Несколькими годами спустя лидер партии кадетов В.Д. Набоков, известный противник дуэлей, сочтя оскорбительной статью, опубликованную в Новом времени, послал вызов редактору газеты М.А. Суворину (но не автору статьи, поскольку, по мнению В.Д. Набокова, тот имел репутацию «недуэлеспособного»). И на этот раз поединок не состоялся – В.Д. Набоков удовлетворился извинениями.
Дуэль была неразрывно связана с понятиями личной чести, достоинства, аристократической гордости. В основном дуэлянтами были офицеры. Между тем русское законодательство, начиная с Петровских времен, запрещало дуэли и рассматривало их как преступления против государственных интересов, карая смертной казнью.
Доподлинного количества дуэлей в России мы не знаем. Известно лишь, что за период с 1884 по 1910 год из 322 зарегистрированных поединков 315 были проведены с применением огнестрельного оружия. В России традиционно отдавали предпочтение дуэли на пистолетах. В дуэлях участвовало 644 человека, из них четыре генерала, 14 штаб-генералов, 187 капитанов и штаб-капитанов, 367 поручиков, подпоручиков и прапорщиков, 72 человека гражданских званий. В среднем в год происходило до двух десятков дуэлей[5].
В описываемый период основным источником российского права было созданное при Николае I под руководством М.М. Сперанского Полное собрание законов Российской империи. Уголовные законы и порядок судопроизводства содержались в XV томе. Кроме того, в части уголовного преследования военнослужащих применялись собственно те законы, что были приняты еще при Петре I.
Каким же было судопроизводство в армии того времени? Почему именно военный суд рассматривал дело о дуэли Пушкина и Дантеса?
Потому что военнослужащие – а Ж. Дантес-Геккерн был поручиком кавалергардского полка; в свою очередь, секундант Пушкина К.К. Данзас был инженер-подполковником Санкт-Петербургской инженерной команды по строительной морской части – за участие в дуэли подлежали военному суду.
Судоустройство и судопроизводство того времени было достаточно противоречивым и основывалось в большей части на законодательстве Петра I, в частности на Кратком изображении процессов или судебных тяжеб 1716 года, первом судебном уставе для русских войск.
Военные люди по этому закону подлежали военному суду, формировавшемуся из числа действующих офицеров. Этим законом предусматривалось два вида судов: генеральный кригсрехт и полковой кригсрехт. В соответствии с шестой статьей Краткого изображения состав суда в полковом суде был следующим: председателем мог быть полковник или подполковник и шесть судей (асессоров) – два капитана, два поручика и два прапорщика.
В тот период в русской армии отсутствовал профессиональный военный суд в современном понимании. Для рассмотрения конкретного дела командованием из числа офицеров формировался состав суда для рассмотрения того или иного дела. В судебном процессе присутствовал и такой персонаж, как аудитор – профессиональный юрист, предшественник современного военного судьи, следивший за правильностью судопроизводства, что было немаловажно при непрофессиональном составе военного суда.
Аудитором мог быть не только русский подданный, но и иностранец. В отличие от судей военного суда, которыми могли быть только офицеры, аудитор – штатское должностное лицо.
Аудиторы должны были смотреть, чтобы «без рассмотрения персон судили» (ст. 8) и при слушании дела должны были служить посредниками между челобитчиком и ответчиком. Аудитор в ходе судебного разбирательства не имел права голоса при решении вопросов по существу дела судьями-офицерами. Он выполнял главным образом надзорные функции и наблюдал в этих целях за правильным ведением судопроизводства, следил за беспристрастностью суда, приводил судей к присяге, составлял приговор.
Согласно Табели о рангах от 24 января 1722 года[6], звание «генерал-аудитор» – высший чин в военно-судебном ведомстве – находилось в седьмом классе из 14 имевшихся, затем назывались «генерал-аудитор-лейтенант» и «обер-аудитор».
Генерал-аудитор был высшим юридическим органом армии, руководителем военной канцелярии, на него также возлагались обязанности по ведению дел и составлению приговоров в генеральном суде, разъяснение законов, представление на утверждение начальства приговоров, постановленных военными судами. В его ведении был и размен пленных. Генерал-аудитору в помощь были приданы генерал-аудитор-лейтенант и несколько обер-аудиторов.
В соответствии со штатным расписанием от 19 февраля 1711 года в Аудиториатском ведомстве насчитывалось 103 аудитора, причем 29 из них были иностранцами, а их должностной оклад вдвое превышал оклад аналогичного чиновника русского подданства [7].
Все аудиторы имели «двойное» подчинение: по вертикали – чиновникам аудиторского ведомства, а также – военному командованию, причем последнее имело право назначать и смещать их с должности.
До судебной реформы 1864 года судопроизводство в России велось по правилам розыскного процесса, когда в компетенции одного органа – в нашем случае в Комиссии военного суда – сосредотачивались полномочия расследования дела и рассмотрения его по существу, процесс был негласным и письменным, при отсутствии адвоката и необходимых гарантий прав личности.
Таковы были судоустройственный закон и процессуальный порядок рассмотрения дел по законам того времени.
После дуэли о случившемся информировали военного министра, графа А.И. Чернышева, который в свою очередь доложил о произошедшем царю Николаю I. Затем Чернышев объявил командиру отдельного гвардейского корпуса (куда входил кавалергардский полк) генерал-лейтенанту К.И. Бистрому, что царь повелел судить Дантеса-Геккерна, Пушкина и всех прикосновенных к делу лиц военным судом.
Первого февраля 1837 года полковнику лейб-гвардии конного полка А.И. Бреверну как назначенному председателю суда было предписано образовать при конном полку военно-судебную комиссию по делу о дуэли. Эта комиссия была сформирована, как и полагалось, из шести судей – гвардейских офицеров и аудитора Маслова. Кроме того, для проведения следствия, «кто именно прикосновенен к означенному делу», был назначен полковник А.П. Галахов. Но роль его в деле, по крайней мере по имеющимся материалам, была невелика.
Третьего февраля 1837 года состоялось первое заседание суда.
Военному суду были преданы три человека – поручик кавалергардского полка барон Ж.К. Геккерн (Дантес), камергер двора его императорского величества А.С. Пушкин и инженер-подполковник К.К. Данзас – «за произведенную первыми двумя между собой дуэль, а последний за нахождение при оной секундантом».
Секундант же Дантеса, виконт д’Аршиак, который, собственно, и вел все дуэльные дела, в это время уже покинул Россию.
Необычно для сегодняшнего времени, но сами заседания суда, судя по материалам дела, проходили в казармах полка «на квартире презуса флигель-адъютаната полковника Бреверна».
Все судьи были приведены православным священником к присяге, выразительный текст которой приводится в деле.
После принятия присяги начались допросы.
Первым был допрошен подсудимый Дантес-Геккерн. Очень интересна его версия случившегося. Признавая себя виновным в вызове Пушкина на дуэль, он отрицал какую бы то ни было причастность свою или своего приемного отца к так называемому «диплому рогоносца». Тем не менее он в допросе показал, что присылал Наталье Николаевне книги, билеты в театр, записки и оказывал некоторые знаки внимания, которые могли быть истолкованы Пушкиным как ухаживания за его женой. Однако он заявлял, что с его стороны это были лишь «дурачества», которые не могли дать повод Пушкину для написания столь оскорбительного письма его отцу.
Дантес-Геккерн был допрошен в суде еще дважды.
Затем допрашивался друг Пушкина князь П.А. Вяземский, которому секунданты д’Аршиак и Данзас сообщили письменно сразу после дуэли о том, как она проходила и какие события ей предшествовали.
После Вяземского дважды по обстоятельствам дуэли и его участия в ней как секунданта допрашивался подсудимый Данзас.
Военно-судная комиссия запросила и исследовала письма Пушкина и Дантеса, связанные с дуэлью. Эти письма в основном были написаны на французском языке. Примечательно, что переводчик в суде не понадобился: все офицеры, входившие в состав суда, знали язык, и перевод писем и записок с французского был сделан ими самими.
Во время исследования доказательств возникал вопрос и о допросе вдовы поэта, Н.Н. Пушкиной. Интересную позицию заняли члены суда. В отличие от аудитора, считавшего необходимым провести такой допрос, судьи постановили, полагая дело «довольно ясным», не допрашивать ее, «дабы без причин не оскорблять г-жу Пушкину требованием изложенных в рапорте аудитора Маслова объяснений». Были исследованы, как мы сейчас их назвали бы, материалы личных дел подсудимых Геккерна и Данзаса. Из них мы можем узнать много интересного об их службе в армии, семейном и имущественном положении, имеющихся наградах и взысканиях.
Судьи в приговоре объективно изложили фактические обстоятельства дела, начиная с семейных проблем, и закончили описанием условий и хода дуэли.
В судебном приговоре действия подсудимых квалифицировались по Артикулу воинскому 1715 года.
К барону Дантесу-Геккерну применен артикул (статья) 139, согласно которому «все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто хотя б кто он не был, высокого или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другий кто, словами, делом знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно как вызыватель, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно, повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить».
К Данзасу – артикул 140, который гласил, что «ежели кто с кем поссорится и упросит секунданта (или посредственника), оного купно с секундантом, ежели пойдут и захотят на поединке биться, таким же образом, как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит».
У суда не было альтернативы, и 19 февраля 1837 года им был вынесен приговор о повешении Дантеса-Геккерна и Данзаса. О Пушкине в приговоре суда было сказано следующее: «…дело за его смертью прекращено».
Прежде чем приговор вступал в силу, он должен был пройти еще несколько инстанций. После вынесения приговора о его содержании должны были высказаться вышестоящие командиры, что и произошло по делу. Мы видим, что все командиры – полковой командир кавалергардов, бригадный командир, начальник дивизии и командующий корпусом – высказались письменно по существу приговора. Шесть высших офицеров по команде оценивали результаты дела, и они сошлись в том, что непосредственная причина дуэли точно не установлена. Указывалось, что «подсудимый поручик барон де Геккерн, в опровержение взведенного на него Пушкиным подозрения относительно оскорбления чести жены его, никаких доказательств к оправданию своему представить не мог, равномерно за смертью Пушкина и судом не открыто прямой причины, побудившей Пушкина подозревать барона де Геккерна в нарушении семейного спокойствия».
Все командиры, так или иначе, были за существенное смягчение смертного приговора. Дантеса-Геккерна предписывалось разжаловать в рядовые и определить на службу в дальние гарнизоны, а Данзаса содержать четыре месяца на гауптвахте, а затем «обратить по-прежнему на службу».
Здесь интересен и тот факт, что в силу противоречивости действовавшего в ту пору законодательства военный суд применял одни законы – Воинские уставы Петра I, а вышестоящие командиры руководствовались при принятии решения другими – Сводом законов Российской империи.
Затем дело было рассмотрено в Аудиториатском департаменте Военного министерства.
«Генерал-аудиториат по рассмотрению военно-судного дела, произведенного над поручиком кавалергардского ея величества полка бароном Егором де Геккерном, нашел его виновным: в противузаконном вызове камер-юнкера двора его величества Александра Пушкина на дуэль и в нанесении ему на оной смертельной раны. К чему поводом было то, что Пушкин, раздраженный поступками Геккерна, клонившимися к нарушению семейственного его спокойствия, и дерзким обращением с женою его, написал к отцу Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну, письмо с оскорбительными для чести их обоих выражениями, а потому, генерал-аудиториат… полагав его, Геккерна, за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые с определением на службу по назначению инспекторского департамента. С сим заключением поднесен был государю императору от генерал-аудиториата всеподданнейший доклад, на котором в 18-й день минувшего марта собственноручная его величества высочайшая конфирмация[8]: “Быть по сему; но рядового Геккерна как нерусского подданного выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты”». Так писали в сообщении о дуэли Санкт-Петербургские сенатские ведомости за 10 апреля 1837 года.
Современного юриста в этом деле с процессуальной стороны могут удивить две вещи. Во-первых, скорость судебного разбирательства. Дуэль состоялась 27 января 1837 года. Суд начался уже 3 февраля, а 19 февраля вынесен приговор, что, конечно же, поражает. И второе – такой огромный выбор в возможностях применения мер наказания: от смертной казни через повешение до высылки из страны и четырехмесячной гауптвахты. Сегодняшнее законодательство не столь милостливо и не содержит ничего подобного.
Читая материалы этого дела, особенно если есть возможность прочесть их «залпом», документ за документом, лист за листом, испытываешь ни с чем не сравнимое чувство исследователя, сопричастного к истории, судебного деятеля, который должен установить истину и от решения которого зависит судьба людей. Словно погружаешься в то время, в те названия, радующие, а может смущающие, но, во всяком случае, возбуждающие слух – презус, асессоры, конфирмация, сентенция, кондуитный список. Личное прикосновение к истории будоражит сознание, ты как бы проживаешь вместе с героями не выдуманную историю, но настоящую жизнь.
Виктор Буробин,
кандидат юридических наук, президент адвокатской фирмы «Юстина»