Есть вещи, которые должны быть видны и слышны. А в жизни так: один создает, другой вествует, третий воспринимает, а потом и сам вествует. Искусство – это не артист и зритель. Это – артизритель. Искусство только тогда и живет, когда в артисте есть зритель, а в зрителе – артист. И отличает их друг от друга только местоположение в зале. Но от Бога тот и другой – равноудалены. И в этом заключается один из принципов Золотого небесного сечения – принцип равноудаленности от Бога, а значит всеравности пред Ним. Равноудаленность измеряется с того места, которое мы называем сердцем. Только находясь в сердце каждого, Бог равноудален ото всех нас. Дивны дела Божии.
Бекар паузы
Школа смирения – это особая школа. Почему-то о её уроках говорят там, где их и нет. Девчонка обиделась, а говорят, что не смирилась. А это и не смирение. Парень вспылил, а говорят, что не смирился. Нет, это вовсе не так. Здесь всё поправимо, это больше, простите, но на придурь смахивает. До смирения здесь слишком далеко и не стоит приписывать к высочайшей тоске, «которую не предать словами» бытовые закидоны, хоть и болезненные. Не думайте, что смирение – это когда нужно потерпеть, подождать, подумать. Нет, это вовсе не терпение и не привыкание, а это много-много больше… Это такая боль, когда деваться некуда, и надо бы, а то разорвёт, а всё равно некуда. У моего товарища, молодого, красивого танцора ампутировали ноги на пике его успеха и это – смирение. У моих друзей погиб сын – спасал собаку, а сам ушёл под лёд, прямо у них на глазах. Человеку было сорок лет, единственный в семье – и это смирение.
Друг моего деда, военный сапёр, рассказывал, как он в мороз разминировал и что-то сделал не так, ещё движение и рванёт, а вокруг люди, так он так и лежал с миной, с голыми руками в снегу, пока напарник не пришёл. Обезвредили, а мина все равно руки оторвала сапёру – отморозил и ампутировали обе и это – смирение. Ко мне как-то пришла одна девушка вся в слезах, говорит, что жить не хочет. Спрашиваю ее, а она, мол, с парнем расстались. «Ну, что ж, – говорю, – дело-то житейское». И тут узнаю, что она его, уж с месяц всё чихвостит и чихвостит… Всё вроде и понятно, но только парень, оказывается, на следующий день, как расстались, покончил с собой, а она, бедняга, и не знала… всё зла ему желала. Теперь места себе не найдёт. А ещё смирение, когда автомобиль всмятку, а ты ждёшь их к ужину всех, чай с пирожными на стол выставил. А еще, это когда врач не смотрит вам в глаза и спрашивает: простите, вы кто больному приходитесь, и вы говорите, что мать… И это тоже смирение.
Смирение… Это когда уже ничего не вернуть и не исправить, когда не нужны слова о прощении, когда сколь много не заламывай руки с горя, оно все равно никуда не денется – всё это смирение. Вот тогда и нужен Бог! И Он приходит, приходит с кем угодно, даже со случайным прохожим, но обязательно приходит, потому что Он – Бог, и ещё Он – Любовь. И Он всем им, о ком я только что говорил, омывает ноги… И это тоже смирение.
Все эти люди – прихожане храма, в который я тоже хожу.