Душегуб – это профессия
– Ну веди, Сусанин. Да смотри не заблудись.
Хриплый голос Кулагина звучал отрешённо-мрачно. Слова его предназначались Сайкину, но тот не торопился как-то реагировать. Сайкин лучше, чем кто-либо из окружающих, понимал, что сами слова в эту минуту ничего не значат. Куда больше говорила интонация, и эта интонация не обещала ничего хорошего.
– Игорь Дмитриевич, стоит ли на ночь глядя? Приедете как-нибудь с утреца, пройдёмся по всем кабинетам, всё посмотрим. Я вас с медперсоналом познакомлю.
– Ты что, Сайкин? Думаешь, я не понимаю, для чего ты этот цирк с трибуной затеял? Время решил потянуть? Намается, мол, Кулагин и не пойдёт смотреть твои художества? Веди, я сказал!
На этот раз и слова и интонация Кулагина говорили одно и то же. И говорили они о том, что очередное возражение Сайкина может стоить ему головы. Без особого энтузиазма он направился в новый корпус.
Небольшая, но хорошо видимая с площади процессия растянулась по площади, где уже перед пустой трибуной разворачивалось театрализованное действие. Впереди в длинном кожаном плаще тяжёлой походкой ступал Кулагин. Его грузная сутулая фигура сердечника двигалась медленно и неотвратимо. Было совершенно очевидно, что он хорошо ориентировался в больничном дворе и в сусаниных не нуждался. Чуть сзади, в шаге от него, покорно следовал несостоявшийся Сусанин – Анатолий Фомич Сайкин. Суетливые движения его щуплой фигуры выдавали сильное волнение.
На почтительном расстоянии, в трёх-четырёх шагах, за ними шёл Штык – человек невысокого роста и с совершенно невыразительной внешностью, из которой наиболее запоминающимися были глубоко посаженные и сдвинутые к переносице глаза. Большие залысины делали его высокий лоб ещё более высоким. За Сайкиным он всегда следовал на расстоянии тени, всегда всё хорошо видел и слышал, но плохо забывал. Вот и сейчас взволнованный голос и суетливая походка Сайкина не ускользнули от его внимания.
Следом за Штыком грациозно ступала высокими каблуками госпожа Сайкина в сопровождении Грека. В прошлом Зинаида Кузьминична была хорошеньким бухгалтером. Годы, проведённые в супружестве с Сайкиным, добавили ей пышности и надменности. И то, и другое сделало её ещё более привлекательной и заставляло мужчин поворачивать в её сторону голову до хруста в шейных позвонках.
Голова сопровождающего Сайкину Грека исключения не составляла: тоже была повёрнута в её сторону и вздрагивала при каждом шаге. Издалека могло показаться, что Грек втолковывает Сайкиной нечто не для постороннего уха. Но Зинаида Кузьминична никак на это не реагировала, гордо смотрела вперёд и следила за только тем, чтобы не приблизиться к Штыку. Нетрудно было заметить, что её отношения с Греком простирались дальше обычного знакомства, но не имели ничего общего с флиртом, ни лёгким, ни тяжёлым.
Замыкала шествие группа врачей. Вёл её за собой главврач Кокошин. Он размахивал руками и показывал коллегам куда-то в грядущее. Из его слов наиболее явственно можно было разобрать только междометия, заменявшие ему непечатные слова. Это говорило о том, что доктор уже «накатил» и явно хотел бы продолжить. Лица врачей были повёрнуты в сторону их главаря и выражали озабоченность. Но это была озабоченность не теми перспективами, которые очерчивал им Кокошин, а тем, как бы монолог из междометий не привлёк внимание Кулагина.
Между тем Кулагин не слышал Кокошина, потому что продолжал допрос Сайкина:
– Ну, рассказывай. Как ты дошёл до жизни такой?
– Что рассказывать-то, Игорь Дмитриевич?
Сайкин явно чувствовал в вопросе Кулагина подвох и отвечать не торопился.
– Ну, расскажи, например, чем тебе не понравилась старая машина?
– Так, Игорь Дмитриевич, – оправдывался Сайкин, – город богатеет. Надо соответствовать. Мы же уже…
– У тебя что, денег много? – бесцеремонно перебил его Кулагин. – Ты мне скажи. Я сделаю тебе обрезание. Так обрежу, что будешь пищать в детском хоре.
– Да, Игорь Дмитриевич, машина много не стоит. Она изъята за долги банком. Мы её на аукционе купили.
– А за это, – Кулагин остановился и обернулся в сторону Сайкина, – я сделаю тебе обрезание головы. По самую шею.
– За что, Игорь Дмитриевич?
– За злоупотребление служебным положением.
Кулагин вновь шагнул в сторону больницы, оставив Сайкина в полном замешательстве.
– Жену свою зачем притащил? – продолжил Кулагин без какой-либо паузы.
Поворот темы вывел Сайкина из замешательства и тут же ввёл в новое:
– Так это, Игорь Дмитриевич… вы же знаете… она же благотворительностью занимается… ну и…
– Ты мне про благотворительность не рассказывай. Мне ли не знать, как это делается. Ты мне лучше скажи, у неё что, на юбку ткани не хватило?
– Что? – окончательно растерялся Сайкин.
– Бабе скоро пятьдесят, а она выперлась на трибуну в мини-юбке!
– Так, Игорь Дмитриевич, мода такая…
Второй раз Кулагин остановился и обернулся к Сайкину для доходчивости:
– Для тебя, Сайкин, моду устанавливаю я. Ты меня понял?
– Всё понял, Игорь Дмитриевич! – откликнулся Сайкин, на этот раз с полной уверенностью в голосе.
– Теперь рассказывай, где ты взял этого спеца? – бросил Кулагин через плечо, опять направляясь к входу в больничный корпус.
– Какого? – в очередной раз растерялся Сайкин.
– Главврача.
– Мне его рекомендовали как опытного специалиста…
– Кто рекомендовал? – жёстко, как на допросе, вклинился Кулагин.
– Ну… сейчас не вспомню…
– А ты знаешь, кто он по специальности?
– Ну… вообще-то хирург…
В голосе Сайкина вновь слышалась неуверенность.
– Ну, вообще-то патологоанатом, – передразнил его Кулагин. – А хирургом он был лет десять назад. Но после того, как по пьянке угробил двух больных, стал патологоанатомом. Зря мы его тогда не посадили.
– Я не знал, – глухим голосом отозвался Сайкин.
– Врёшь, – уверенно заявил Кулагин. – От него несколько лет не могли избавиться. Смотри! Узнаю, кому и за что ты сделал услугу, забрав этого спеца, привлеку. Ты меня понял?
– Понял, Игорь Дмитриевич, – отвечал Сайкин без прежнего энтузиазма.
Между тем процессия достигла своей цели, и вестибюль корпуса больницы заполнился топотом ног и голосами гостей. По коридорам врассыпную бросились люди в белых халатах. Вероятно, это был тот самый медперсонал, с которым Сайкин обещал познакомить Кулагина. Медперсонал знакомиться желания не испытывал, а потому спешил спрятаться кто куда может. Но Кулагин не обращал на них никакого внимания. В вестибюле он осмотрелся вокруг и уверенно направился к лифту. Не замечая протестующих жестов Сайкина, Кулагин нажал кнопку вызова. Кнопка не обнаружила никаких признаков жизни лифта.
– Где лифт? – повернулся Кулагин в сторону Сайкина.
– Разрешите, я скажу… – выступил вперёд Кокошин.
– Уйди, – оборвал его Кулагин.
В то же мгновение твёрдая рука Штыка выдернула Кокошина из общей группы сопровождения и отбросила назад, к противоположной стене. Главврач едва устоял на ногах и на некоторое время потерял дар речи.
– Где лифт? – повторил вопрос Кулагин.
– Был там… у себя… – неуверенно пробормотал Сайкин.
– Показывай, – прозвучал требовательный голос Кулагина.
– Игорь Дмитриевич, лифт смонтирован и испытан специалистами фирмы, – прозвучал глухой голос из-за спины Сайкина. – Но пустить мы его не вправе без сертификации надзорных органов. Они будут здесь через двенадцать дней.
Голос принадлежал Штыку. Кулагин это понял сразу и бросил на него взгляд сквозь Сайкина, как сквозь стекло.
– Хорошо, проверю.
Заметить Штыка за спиной его начальника было нелегко, но реплика Кулагина предназначалась именно туда. За последнее время он уже привык разговаривать со Штыком как с тенью Сайкина, и это его устраивало. Без лишних вопросов Кулагин оставил безответную кнопку лифта, преодолел пространство вестибюля и попал в просторное пустое помещение.
– Здесь у тебя что? Танцплощадка или комната свиданий?
– Да… – неуверенно отозвался Сайкин. – Мы решили, нужно где-то больным видеться с близкими…
– Это помещение аптеки, – прозвучал голос тени Сайкина.
– Почему пусто? Где оборудование?
На этот раз тень отозвалась не сразу, дав Сайкину время постоять с открытым ртом и похлопать глазами.
– Оборудование поступило всё, кроме холодильного, – наконец произнесла тень. – Холодильники отгружены и будут у нас к концу месяца.
– Медикаменты?
– Списки согласованы. Начнём закупки, как только поступят холодильники.
– Проверю, – опять пообещал Кулагин.
Внезапное возвращение Кулагина в вестибюль вызвало небольшой круговорот в рядах сопровождающих и большой переполох в рядах медперсонала, который, позабыв о конспирации, стал понемногу выглядывать из тёмных углов коридора. Но в вестибюле Кулагин тоже долго не задержался. Столь же внезапно он свернул сначала в коридор, а затем в ближайшую из больничных палат. Помещение, скорее всего, использовалось как гардероб, потому что на больничных койках лежали груды верхней одежды. Оценив увиденное хмурым взглядом, Кулагин столь же внезапно свернул в санузел.
– Садись, – предложил он Сайкину, останавливаясь перед унитазом.
– Зачем?
Недоумение Сайкина звучало искренне, но Кулагина оно не проняло.
– Испытателем будешь.
– А-а-а, – натянуто улыбнулся Сайкин. – Благодарствуйте. Только мы люди простые, на корточках привыкши.
– Это больные у тебя на корточках привыкши. А у самого дома, поди, с каким-нибудь гидромассажем. Садись, – повторил он приглашение.
– Игорь Дмитриевич, – сбавил тон Сайкин. – Неудобно. Народ кругом.
– Тебе неудобно? Тогда я испытаю.
Не медля ни секунды, Кулагин нажал кнопку смыва. Тихо и интеллигентно импортный унитаз выпустил струю воды и заполнился едва ли не до самых краёв. Вопреки ожиданиям любого, кто имел дело с подобными устройствами, вода уходить не собиралась. Чистая и прозрачная, она, словно горное озеро, заполняла девственную чистоту новой керамики. Лёгкая рябь, пробегая от берега к берегу, создавала удивительную атмосферу философского умиротворения, способную привести в душевное равновесие не только ценителя фэншуй, но и любого созерцателя.
Только на Кулагина она не произвела должного действия.
– Это что такое? – грозно прозвучал в тишине его голос.
– Ну… это, наверное… унитаз импортный, наверно, такая конструкция…
– Ты что, надумал больных в унитазе топить?
– Нет, – честно признался Сайкин.
– Тогда повторяю вопрос. Это что такое?
– С канализацией проблемы, – прозвучал из палаты голос тени Сайкина. – Предположительно – ошибки монтажа. Сейчас уточняем.
Грубо отодвинув Сайкина, Кулагин шагнул в коридор и остановился.
– Так! – подвёл он итог. – Деньги потрачены, деньги немалые – и ничего не работает. Есть у тебя хоть что-то в нормальном состоянии?
– Есть! – прозвучал голос из коридора.
Молодой задор и вдохновляющий пафос могли подсказать Кулагину, что голос не принадлежит ни Сайкину, ни его тени. Возможно, он и догадался о том, кто был владельцем этого голоса, но секунду промедлил. И за эту секунду в люминесцентном свете больничного плафона возникла почти нематериальная фигура Кокошина.
– Есть, – повторил он, воспользовавшись паузой. – Вы ещё наш морг не видели. Это, доложу я вам, произведение искусства. Любой, даже столичный житель, почёл бы за счастье стать посетителем нашего морга.
Ни молодой задор, ни пафос речи Кокошина не сумели растопить сердце Кулагина. Разделить с главврачом его восторг и немедленно отправиться в морг он не пожелал. Вместо этого губернатор безнадёжно махнул рукой и направился к выходу.
– Игорь Дмитриевич, – семенил сзади Сайкин. – Да вы не переживайте. Всё сделаем, всё устраним. Дайте только срок…
– А сроку я тебе даю неделю, – перебил его Кулагин. – Не сделаешь ты – сделаю я. Сделаю тебе полную финансовую проверку. Ты, Сайкин, у меня давно на заметке.
– Зачем вы так? – засуетился Сайкин. – Вы же меня давно знаете. Я же свой в доску. Разобьюсь, но сделаю. А трудности – у кого их не бывает. Вспомните, как вы область поднимали. Сколько врагов вокруг было! Все хотели вашей отставки. Только мы вас тогда поддержали. Мы – ваша опора! Мы да Марта.
Услышав имя любимой собаки, Кулагин остановился и вздохнул.
– Кстати, как здоровье Марточки? – уловив настроение Кулагина, поинтересовался Сайкин.
– Хворает. Ножки болят. Артрит, понимаешь ли, как у человека.
– А к врачам – не пробовали?
– Да какие сейчас ветеринары? Была в Бродах одна знахарка. Она Марту на ногах держала. Да недавно померла. Теперь не знаю, что и делать.
– Вы бы сказали! Я через сына поинтересуюсь. В Штатах всё-таки медицина на уровне.
– Да что там твои Штаты, – скривился Кулагин. – Привыкли галдеть: «Ах, Америка, ах, Америка!» Любой наш деревенский костоправ в медицине понимает больше, чем все твои американцы. Ты лучше скажи, как там сын?
Такой поворот темы позволил Сайкину гордо выпрямиться:
– Спасибо. Нормально. Работает в лаборатории. Хвалиться пока рано, но кое-какие успехи есть.
– Звонит? Пишет?
– Звонить – дорого. Да и пишет, стервец, мало. Говорит, пока успеха не добьюсь, беспокоить не стану.
– Молодец. С характером, – оценил Кулагин.
– Да, – с достоинством ответил Сайкин. – Это наше фамильное.
– Фамильное? – с нотками недоброжелательности переспросил Кулагин. – Что же ты его с такими фамильными достоинствами в Америку отпустил? Ему что, в родной стране делать нечего?
– Так ведь это, Игорь Дмитриевич, молодёжь. Новое поколение… опять же – глобализация…
– Раньше эта глобализация проще называлась – империализм. А сейчас понапридумывали новых слов…
Кулагин остановился у двери, предусмотрительно распахнутой Николаем.
– И молодёжь распустили… – добавил он в задумчивости.
Тяжёлая рука Кулагина легла на дверцу автомобиля.
– Ладно. Что там у тебя завтра? – повернулся он к Сайкину.
– Небольшой банкет на базе отдыха.
– Это в честь чего? В честь недостроенной больницы?
– Достроим! – успокоил его Сайкин.
– Смотри, на всё неделя, не больше!
– Сделаем, – всё больше проникался энтузиазмом Сайкин. – Приезжайте! Отдохнёте, пообщаетесь с людьми. Люди в вас верят, а вы вдохновляете их своим присутствием. Увидите, как мы преобразили базу отдыха. И Марточку берите, пусть она тоже отдохнёт душой на природе.
– Ладно, – не меняя хмурого выражения лица, согласился Кулагин. – Буду. Жди.
Хлопнула дверь губернаторского внедорожника. Обдав Сайкина и присутствующих чёрным выхлопом дизеля, машина рванула к выходу. И пока она не скрылась за поворотом, и Сайкин, и всё его сопровождение молча смотрели ей вслед. Однако чем больше удалялась машина, тем строже становился взгляд мэра. Когда же едва различимый силуэт её скрылся за поворотом, Сайкин повернулся и, не обращаясь к присутствующим, коротко скомандовал:
– Все за мной!
Под звуки продолжающегося праздника процессия вновь направилась к входу в больничный корпус, но теперь её возглавлял Сайкин. Он медленно шёл в двух-трёх шагах впереди своей свиты с лицом, озарённым мыслью. Сайкин молчал, молчало и всё его сопровождение. Даже Кокошин, удручённый нежеланием губернатора посетить морг, безмолвно смотрел себе под ноги и тяжело вздыхал.
Перед дверью в вестибюль Сайкин остановился. Заложив руки за спину, он смотрелся в матовое стекло двери и тихо покачивал головой. Анатолий Фомич думал. Он думал о городе, и это должен был понимать каждый. И все это понимали. Ни один из присутствующих даже лёгким покашливанием не решался прервать течение этой мысли, пока сам Сайкин не остановил этот процесс.
В ту же секунду лицо его изменилось. Он обернулся, и перед сопровождающими предстал совершенно иной человек. Суровым взглядом он смерил свою свиту. Это был взгляд человека, привыкшего к крови.
– Ну что же, господа, – произнёс он так, что слабонервные могли лишиться чувств. – Для начала…
Сайкин не завершил фразу. Он вдруг заметил, что его сопровождение увеличилось. Чуть в стороне, в тени большого мусорного бака, вытянувшись от напряжения как струна, стоял большой рыжий пёс. Он внимательно изучал Сайкина и при этом нехорошо скалился. Не желая уточнять, кто здесь главный, Анатолий Фомич быстро обернулся и распахнул дверь в вестибюль:
– Войдём в помещение, – приказал он.
Медперсонал, так и не познакомленный с губернатором, а потому утративший всякий страх, не торопился никуда прятаться.
– Все вон, – коротко и тихо предложил им Сайкин.
Вероятно не осознавая масштабов угрозы, медики не обнаружили никаких признаков суеты. Сайкин с недоумением обернулся к Кокошину, но тот тоже проявлял чудеса бестолковости, молчал и лишь преданно смотрел на своего мэра. Инициативу в свои руки пришлось взять его подчинённым. «Девочки, девочки, быстренько…» – донеслось из последних рядов свиты. Девочки не заставили себя просить дважды и, легко порхнув белыми халатами, исчезли в полутьме коридоров. Мелькание белых халатов, едва прикрывающих женские ножки, на мгновение сбило Сайкина с мысли. Но лишь на мгновение. Сделав себе прежнее решительное лицо, он шагнул в направлении хорошо известной после посещения Кулагина палаты.
– Грек, ко мне, – бросил он через спину.
Грек ускорил шаг, догоняя Сайкина, и минуту спустя оба остановились у наполненного до краёв унитаза.
– Что это? – указал Сайкин на унитаз.
Грек внимательно через толщу воды посмотрел на самое дно этого сантехнического сооружения. Вероятно, оно привело его в состояние философского умиротворения, потому что взгляд его приобрёл задумчивость.
– Унитаз? – высказал он предположение.
– А в унитазе что? – задал наводящий вопрос Сайкин.
– В этом? – уточнил Грек.
– В этом, – подтвердил Сайкин.
– Вода, – уже с большей уверенностью в голосе заявил Грек.
– Почему она там?
На этот вопрос Грек ответил не сразу. Какое-то время он задумчиво изучал лёгкую рябь на поверхности воды.
– А где ей быть, – наконец прозвучал его голос.
Логика ответа на секунду поколебала решительность Сайкина, но спасти Грека она не могла.
– Через два дня, – заявил Сайкин, – эта вода должна быть в канализации. Иначе там окажешься ты.
Нарисованные мэром перспективы вывели Грека из состояния философского умиротворения и вернули назад в санузел палаты. Он встрепенулся:
– Да что вы так переживаете, Анатолий Фомич! И без канализации лечиться можно. Большинство больных вообще унитаз здесь в первый раз в жизни увидят…
– Не твоя забота, увидят они унитаз или нет, – перебил Грека Сайкин. – Через два дня канализация должна работать, как швейцарский хронометр.
С этого момента Грек перестал быть интересен Сайкину. Оставив его в санузле один на один с мыслями о швейцарском хронометре, Сайкин вернулся в коридор.
– Штык, – прозвучал его резкий призыв.
Призыв был напрасным, потому что Штык, как и положено любой тени, находился у Сайкина за спиной.
– Слушаю, – отозвалась тень, заставив хозяина тени вздрогнуть и нервно обернуться.
– Штык, что это за дела с лифтом, с аптекой? Почему я всё узнаю последним?
– Потому что вы интересуетесь этим в последнюю очередь, – прозвучал обезоруживающий ответ.
Сайкин смерил свою тень презрительным взглядом. Тень не произвела на него никакого впечатления. Она была мельче, щуплее и гораздо менее выразительной по сравнению со своим хозяином. Нехорошая улыбка исказила лицо Сайкина.
– Ладно, – сообщил он своей тени. – Поговорим в другое время и в другом месте.
Такое предложение могло бы привести в ужас кого угодно, но не тень Сайкина. Тень, вероятно, осознавала, что без тёмной стороны ни один российский руководитель существовать не может, а потому не проявляла беспокойства. А может быть, невыразительная внешность тени не позволяла заметить признаки смятения.
– Все вопросы с аптекой надо было прежде всего провентилировать со мной, – прокатилась по коридору малосвязная речь Кокошина.
Долгое стояние на ногах сильно подействовало на речевые центры и координацию главврача. Поэтому своё предложение он сделал, глубоко прогнувшись в полупоклоне, тяжело опираясь на дверной косяк соседней палаты и почему-то стоя спиной к Сайкину. Мэру такая поза показалась вызывающей.
– Интересно! – отозвался на предложение главврача Сайкин. – Интересно мне, господин Кокошин, когда ты успеваешь нализаться? Полчаса назад ещё человеком был. А сейчас смотрите, как его скрючило.
– Да, – согласился Кокошин. – Вся моя жизнь – это тяжёлая борьба с ревматизмом! Да, в моём методе лечения есть побочные эффекты! А у кого их нет?!
Вопрос прозвучал как утверждение, и утверждение настолько убедительное, что могло заставить задуматься любого. Действительно, достаточно было взглянуть в глаза Кокошину, чтобы удостовериться: побочные эффекты его лечения ревматизма были хорошо знакомы любому практикующему патологоанатому.
– Ревматизм, – продолжал Кокошин, сохраняя верность выбранной позе, – для человека моей профессии это…
Что означает ревматизм для патологоанатома, никто узнать так и не успел. По коридору медленно и грациозно ступала Зинаида Кузьминична Сайкина. К тому моменту, когда Кокошин уже готов был сформулировать значение ревматизма для человека его профессии, нога жены мэра оказалась в поле его зрения. Взгляд главврача скользнул вверх, остановившись где-то на границе с юбкой. Мысли о ревматизме тотчас улетучились, и взгляд Кокошина сделался романтически-задумчивым. Этим воспользовался Сайкин, чтобы бесцеремонно оборвать это лирическое отступление.
– Так, кто-нибудь, – обернулся он назад, – уведите его.
Возникла суета, связанная с попыткой двух женщин довольно хрупкого телосложения оторвать Кокошина от косяка. Возможно, они суетились бы довольно долго, если бы не вмешательство Штыка. Тот нелюбезным движением придвинул Кокошина вперёд, к косяку, что позволило ему гордо распрямиться и, опираясь на своих помощниц, продолжить свой жизненный путь в сторону выхода.
– Анатолий, – прозвучал неожиданно в опустевшем коридоре голос Зинаиды Кузьминичны, – время позднее, пора закругляться.
Невинное предложение жены произвело на Сайкина эффект разорвавшейся бомбы. Со страшными глазами повернулся он в её сторону:
– Зинаида! Ты где находишься! Ты пораскинь мозгами, куда ты пришла и что ты здесь делаешь!
Глаза Сайкиной тоже округлились, выражая, впрочем, не столько страх, сколько удивление. Но ответа с её стороны не последовало. Ответить что-либо мужу ей мешал стоящий за его спиной Штык. Круглыми от удивления глаза Зинаиды Кузьминичны оставались недолго. За секунду глаза сузились до состояния презрительности, голова склонилась набок, а рот искривился в соответствующей моменту усмешке. Все эти метаморфозы лица Сайкиной не ускользнули от внимательного взгляда Штыка, но остались не замеченными её мужем, который продолжал воспитание жены:
– Вот ты пришла на мероприятие в мини-юбке. Ты что думаешь, это никто не заметил? Ещё как заметили!
Ироничная усмешка жены должна была подсказать Сайкину, что мини-юбка была надета специально для того, чтобы её заметили. А глаза самой Сайкиной говорили ещё больше. Заметить должны были не столько мини-юбку, сколько то, что под ней. А под ней не особо прятались изящные женские ножки в упоительно дорогих полупрозрачных итальянских колготках. И рисунок самих колготок, создающий иллюзию выглядывающего из-под юбки приспущенного чулка, и размер бёдер Зинаиды Кузьминичны могли расшевелить воображение и перехватить дыхание у кого угодно, не только у простого смертного, но даже у самого закоренелого кутюрье, доводящего своих моделей до состояния старого школьного циркуля. Можно предположить, что именно округлость и законченность этих форм заставила отвлечься от своих должностных обязанностей даже самого Кулагина. Только на Сайкина они почему-то впечатления не производили.
– Ты сюда пришла зачем? Заниматься благотворительностью! – продолжал он разнос жены. – Так вот ты ею и занимайся!
– Хорошо, милый, как скажешь.
Фальшиво-елейный голосок Сайкиной должен был наводить мужа на нехорошие мысли, но не наводил.
– И сними эту мини-юбку!
– Сниму, милый. Всё сниму.
Громкий разговор о снятии мини-юбки отвлёк Грека от мысли о швейцарском хронометре. Покинув санузел, он присоединился к заметно поредевшему окружению Сайкина. Появление нового слушателя напомнило мэру о его высшем предназначении и добавило вдохновения:
– Вы что, господа, думаете, я не знаю, как меня в народе величают? Знаю! Душегубом! И я не стесняюсь этого.
Сайкин сделал решительный жест рукой и указательным пальцем показал себе под ноги.
– Да, я душегуб! Я вынужден быть душегубом. Я просто обязан быть душегубом, чтобы выполнить хотя бы малую толику тех грандиозных замыслов, которые мы наметили с Кулагиным.
Сайкин внимательно осмотрел присутствующих, желая удостовериться, все ли осознали масштабы их с губернатором грандиозных замыслов. Затем он бросил косой взгляд в глубину коридора, где в укромных местах тихо, словно мышки, должны были сидеть и слышать каждое его слово медицинские работники.
– И я буду душегубом! Я думаю, Бог меня простит, – фамильярно махнул он рукой куда-то вверх. – И каждый из вас обязан себе уяснить, что я не пощажу никого, кто будет не то что халатно, а даже просто без должного рвения выполнять порученную вам работу.
Сайкин сделал паузу и покачал головой, очевидно представляя себе, как он поступит с теми, кто без должного рвения будет выполнять порученную ему работу. Картина, скорее всего, представлялась страшной, отчего лицо его скривилось, и он продолжил:
– Я вас не пугаю, но вы меня знаете. Не советую никому из вас испытывать моё терпение. Потому что при оказанном мне доверии народа я не имею права оставаться простым человеком. Я обязан стать душегубом по профессии.
Он поднял глаза вверх, словно ожидая оттуда подтверждения его слов. Сверху подтверждения не последовало, но тем не менее Сайкин воодушевился и уже с полной уверенностью в голосе подтвердил своё определение:
– Да! Душегуб – это моя профессия!
Для большей убедительности Сайкин опустил голову и исподлобья хмурым взглядом пригвоздил к стене коридора каждого из присутствующих. Короткий взгляд в глубину коридора был сделан просто так, для уверенности, что Сайкина слышат все, даже те, кого он в эту минуту не видит. Но этот короткий взгляд заставил мэра оцепенеть от ужаса.
– Да! Душегуб – это моя профессия!
Из дальнего тупика коридора со стороны боковой лестницы в их направлении приближались два силуэта. Силуэты вполне можно было принять за человеческие, если бы они не имели странные размытые контуры. Силуэт повыше плыл медленно и плавно. Силуэт пониже, напротив, вздрагивал и пульсировал, словно неисправная лампа дневного света или, точнее сказать, дневной тени. Но наибольший ужас вызывала холодно-белая звезда, испускающая пронзительный луч из промежутка между силуэтами. Именно эта звезда приковывала внимание и заставляла любого взглянувшего на неё оцепенеть едва ли не до состояния гипноза.
Из сопровождения Сайкина только Штык остался стоять неподвижно. Его невыразительное лицо по-прежнему ничего не выражало. Силуэты находились прямо перед ним, и, вполне возможно, он заметил их раньше, а возможно, просто застыл от ужаса. Но ни движением, ни словом, ни даже взглядом Штык никак этого не обнаруживал. Грек, заинтригованный неожиданной реакцией Сайкина, выглядывал из-за него, как из укрытия, стараясь осмыслить происходящее. Зинаида Кузьминична тоже обернулась в направлении взгляда своего мужа. Но её собственный взгляд не выражал ничего, кроме удивления.
Оцепенение мэра длилось несколько секунд, пока силуэты не достигли вестибюля и не окрасились лучами многочисленных ламп. Взору сайкинцев явились два старичка, с неприметным внешним видом, но одетые весьма странно. Холодно-белая звезда оказалась блестящим серебряным шаром на конце чёрной матовой трости. Ужаса она уже не наводила, но взгляды собравшихся неизменно приковывала.
– Это что такое? Кто пустил? – неуверенно проявил строгость Сайкин, не сводя глаз с трости.
– Ну что же. Дел здесь ещё много, но в целом довольно миленько, – заявил один из загадочных визитёров с чёрными растрёпанными волосами. – Думаю, посетители этого чудного дома проведут здесь лучшие дни своей жизни.
– Вы что, не видите, что мы здесь работаем? – с трудом оторвав взгляд от трости, повысил голос Сайкин.
– Вот, коллега, даже в эту позднюю пору люди здесь продолжают работать, – отозвался его спутник в тирольской шляпе. – Так что у меня нет никаких сомнений, что когда-нибудь присутствующие здесь уважаемые господа вдохнут в это сооружение жизнь, и оно станет любимым местом встречи горожан.
– Как памятник Пушкину в Москве, – добавил первый гость.
– Хорошее сравнение, – согласился владелец трости.
– Кто такие? – уже с угрозой в голосе повторил свой вопрос Сайкин. – Кто вас сюда звал?
– Мы? – поднял брови собеседник в тирольской шляпе. – Можете считать, что мы первые посетители этого заведения.
– Да, – подтвердил малыш. – А звали нас сюда вы, господин Сайкин, лично, и не только нас. Не далее как полтора часа назад вы с трибуны приглашали всех, цитирую: «…с целью укрепления здоровья посетить новую больницу».
– Вот как, – начинал прозревать Сайкин. – Вы, наверное, представители какой-нибудь общественной организации. Прибыли на открытие.
– Совершенно верно! – подтвердил владелец шляпы.
– В таком случае прошу ваше приглашение.
Решив для себя, что имеет дело с выжившими из ума пенсионерами, Сайкин успокоился и стал снова прежним мэром – строгим, но доступным для народа.
– Приглашение? – несколько удивился пенсионер в шляпе. – Одну минуточку.
Перехватив трость за середину, он поднял её, придерживая полу своего необычного пиджака, и стал рыться во внутреннем кармане. Яркий, словно игла, луч света, исходивший от серебряного шара, пронизал мозг Сайкина. Как заворожённый смотрел он на это чудо, не имея сил отвести глаза.
– Вот, пожалуйста, – услышал Анатолий Фомич, как будто издалека.
– Что это? – с недоумением перевёл он взгляд на листок бумаги.
– Приглашение. Точнее факс, подписанный лично вами.
– Факс? – не мог прийти в себя Сайкин.
– Да. Там вы приглашаете нас на открытие вашей больницы.
– А-а-а, – протянул Сайкин.
Недоумевающий взгляд мэра всё ещё плавал в Бермудском треугольнике листка бумаги, странного пенсионера в тирольской шляпе и сверкающего шара.
– В таком случае добро пожаловать, – с трудом выдавил он из себя, возвращая листок.
Листок бумаги вновь оказался во внутреннем кармане пиджака, и трость опустилась вниз. Только после этого к Сайкину стали возвращаться признаки жизни.
– Итак, – заявил хозяин трости, – будем считать, что формальности улажены.
Возникла пауза, позволяющая всем осмыслить сказанное. Никто из присутствующих возвращаться к формальностям желания не изъявил.
– Тогда позвольте нам представиться. Я – господин Борке, а рядом со мной – граф Кордак.
– Граф? – недоверчиво переспросил Сайкин.
– Граф, – подтвердил Борке. – Пусть вас не смущает дорожный костюм графа. Да и сам его титул давайте будем рассматривать как некую историческую реликвию. Вы не возражаете, граф?
– Да, – согласился Кордак. – Мы с вами должны делать всё, чтобы стать ближе к народу. Не правда ли, господин Сайкин?
– Да-да, разумеется, – поспешил согласиться мэр.
– Граф Кордак – большой либерал, – сообщил господин Борке.
– Демократ! – поправил его граф.
– Вы весьма смелый человек, граф! – выразил своё восхищение Борке. – Но вернёмся к делу…
– Точнее – к телу и к душе, – перебил своего спутника Кордак. – Мы с господином Борке представляем здесь Всемирную лигу души и тела.
– Надеюсь, нам нет необходимости рассказывать вам о столь известной организации? – перехватил инициативу Борке.
– Нет, ну что вы! – чуть ли не обиделся Сайкин.
– Это хорошо! – выразил своё удовлетворение Борке. – Потому что в нашу лигу входит такое количество медицинских организаций, что одно их перечисление заняло бы несколько часов.
– Включая ваш Минздрав, – добавил Кордак.
– Да, – подтвердил Борке. – Именно оттуда мы и получили известие о ваших достижениях.
– И решили лично убедиться в ваших успехах, – поддержал его граф.
– Очень приятно! – расплылся в улыбке Сайкин.
Он раскрыл свои объятия, словно приглашая в них обоих собеседников, но те туда не торопились.
– Очень приятно! – повторил мэр, улыбаясь так, что не было сомнений, что ему действительно очень приятно.
Продолжением объятий Сайкина стал широкий жест рукой в сторону освещённого вестибюля.
– Откуда вы к нам прибыли?
Вопросительный взгляд его метался между Борке и Кордаком.
– Прямо с автостанции, – подсказал Кордак.
– Мы к вам прибыли из Лондона, – уточнил Борке. – Там сейчас находится наша штаб-квартира. А с автостанции – прямо сюда.
– Позвольте поинтересоваться, где вы оставили свои вещи?
По интонации голоса, повороту головы и наклону корпуса можно было заподозрить, что в роду Сайкиных попадались лакеи. Но ни Борке, ни Кордак, казалось, этого не замечали.
– Мы с графом привыкли по Европе путешествовать налегке, – ответил за двоих Борке.
– Да, – согласился граф. – И меньше опасений, что чемодан сопрут.
– Очень разумно, очень разумно, – поддержал их Сайкин. – Мне тоже не раз приходилось путешествовать по Европе, поэтому я вас очень хорошо понимаю.
Он остановился посредине вестибюля и задумчиво поднял глаза в потолок.
– В таком случае, – начал он нараспев, – сделаем так: сейчас я дам команду, чтобы вам подготовили апартаменты в Элитном доме, а пока их подготовят, я приглашаю вас на нашу базу отдыха.
– Куда? – переспросил Кордак.
– А-а-а, – улыбнулся Сайкин. – В наш пансионат. Кстати, там завтра состоится небольшой банкет в честь сегодняшнего мероприятия. Там вы сможете встретиться с нашим знаменитым губернатором. Вы с ним знакомы?
– Нет, – опередил Кордак Борке. – Пока это – наша мечта.
– Прекрасно! – оценил мечту приезжих Сайкин. – Тогда я прямо сейчас распоряжусь, чтобы вас доставили на базу… в пансионат.
– Очень хорошо, – согласился Борке. – Но прежде чем мы расстанемся – один вопрос… тет-а-тет.
– Ага, – сообразил Сайкин и повернулся к своему сопровождению. – Господа! Всем спасибо! На сегодня всё. Продолжим нашу работу завтра.
Господа, не менее Сайкина заинтригованные гостями, медленно и неохотно покидали вестибюль.
– Скажите, господин Сайкин, – обратился к нему Борке, когда тени сопровождающих на матовом стекле дверей по одной исчезли во дворе больницы. – Мы стали невольными слушателями ваших рассуждений о природе душегуба. На эту тему у нас с графом было несколько интересных дискуссий. Хотелось бы вкратце услышать и ваше мнение.
– Я вам скажу так! – лицо Сайкина сделалось умным. – Демократия – это хорошо. Это ладно. Но бывают в жизни места, когда надо придавить. Тут надо быть душегубом, вы меня понимаете?
Собеседники слушали мэра внимательно и не перебивали.
– Народ у нас какой? Он ведь своей пользы не разумеет! И к рассуждениям особо не привык. С ним надо по-простому. Если у нас все вопросы решать методами демократии, всё встанет колом и навеки. Вы меня понимаете?
На этот раз Сайкин замолчал, требуя понимания.
– Именно так! – поддержал его Борке. – Именно так мы с графом и рассуждали. Благодарю вас. Ваше мнение нам было очень интересно.
– Итак, господа, – продолжал Сайкин, уже покидая вестибюль, – сейчас я пришлю за вами свою служебную машину, а пока попрощаюсь. Увидимся завтра в пансионате.
Мэр хотел протянуть собеседникам руку, но вовремя одумался и просто сделал прощальный жест, удаляясь в сторону своей свиты.
– Что скажете, граф? – нарушил тишину Борке, когда фигура Сайкина возглавила своё окружение и направилась к стоянке машин.
– Крайне, крайне любопытно, – в состоянии задумчивости произнёс Кордак. – Как вы думаете, насчёт душегуба – это он серьёзно?
– Более чем!
– А по виду не скажешь…
– Ген душегуба, уважаемый граф, есть в каждом младенце, но не каждому младенцу суждено им стать. Здесь, увы, большую роль играет природа личности и природа общества. Я пригласил вас сюда именно потому, что здесь всё это сочетается идеально. Позволю себе повториться, но я уверен, что в душе господин Сайкин убийца.
– И кого же, по-вашему, он может убить? – искренне недоумевал Кордак.
– Ну, возьмём, к примеру, губернатора. Мне показалось, что при всей идиллии их отношений между ними возникли глубокие противоречия.
– Не потому ли, что и сам губернатор такой же душегуб?
– Даже больше! – усмехнулся Борке. – Вспомните его генеральское прошлое. Но стоит ли ограничивать свой интерес этими персонами? Вы посмотрите на жену господина Сайкина.
– О да! Тут я возражать не стану. Женщина страстная, с характером и не остановится ни перед чем, – едва ли не с вожделением выдохнул Кордак.
– Или господин Грек?
– Вы думаете, он тоже?
– Подпольный частник ещё со времени советской власти, переживший не одного из своих конкурентов.
– Убийственный аргумент, – согласился Кордак.
– Ну а господин Кокошин?
– А что господин Кокошин?
– Смею напомнить вам, граф, что на совести господина Кокошина по меньшей мере два покойника – ни в чём не повинных пациента, доверивших ему свою жизнь.
– Коротко и убедительно, – не удержался от лукавой улыбки Кордак. – Впечатление такое, что мы попали на конкурс душегубов.
– Простите, граф, но конкурс может быть у эквилибристов, вокалистов или просто у красавиц. Конкурс душегубов есть не что иное, как гонка на выживание.
– Стипль-чез?
– Что же, пожалуй, стипль-чез. Это мне нравится. А на какую дистанцию?
– На дистанцию в одну неделю! – с удовлетворением потёр руки Кордак. – А победителю – приз!
– Какой?
– Приз в гонке душегубов может быть только один – жизнь! – ехидно улыбнулся Кордак.
– Жизнь – хороший приз, – согласился Борке. – За этот приз стоит побороться. Когда же старт?
– Старт, я думаю, мы дадим завтра. А пока пусть господа душегубы отдохнут перед забегом.
Крупные капли дождя забарабанили о крышу вестибюля и козырёк перед входом в больницу. Это означало, что угроза, таящаяся в ненасытной чёрной туче, не была ложной. Под покровом ночи она окончательно захватила власть и без лишних церемоний стала утверждать свои права. Быстро, как по команде, прекратила туча все торжества на площади и за несколько минут разогнала по домам жителей Мухоморов. Даже лишённые коммунальных проблем бездомные животные предпочли видеть над своей головой что-нибудь надёжнее, чем это бесформенное небесное чудовище. Словно декорация к невиданному здесь до этих пор зрелищу – гонке душегубов, туча заполнила всё пространство между домами и накрыла город волной дождя. Город опустел в невольном страхе стать местом проведения ужасного стипль-чеза – скачек по пересечённой местности в изнурительной гонке на выживание, наградой за победу в которой станет жизнь одного из её участников.
– Мне кажется, граф, я вижу наше авто, – послышался сквозь шум воды голос господина Борке. – Прошу вас.
Пришельцы шагнули в темноту, и через мгновение их фигуры растворились в декорациях дождя. А спустя ещё мгновение погасла в ладони господина Борке холодная белая звезда.