Чукотские каникулы
Как же интересно узнавать – куда дальше? Это постоянные маленькие путешествия, маршрут для которых выбирают за тебя. Всегда наготове чемодан с тёплыми вещами и сумка среднего размера с самым необходимым в зависимости от длительности рейса. Есть еще такое понятие как резерв – ежедневно десять или более бортпроводников по двенадцать часов находятся «в резерве», с восьми утра до восьми вечера или с восьми вечера до восьми утра, в номерах гостиницы рядом с аэропортом, готовые в любой момент вылететь куда угодно, если срочно понадобится заменить кого-то из коллег в случае опоздания на рейс, проблем с документами, здоровьем и т. д. Поэтому в резерв нужно брать всё, от купальника до теплого свитера, в зависимости от того, какие рейсы наша компания выполняет в этот период. Так что набор вещей для резерва тоже всегда наготове. Итак, куда дальше?
Звонок от диспетчера раздается рано утром, но я уже не сплю. Волнующая новость – с четвертого по восьмое мая у меня эстафета в Анадырь. Отлично! Чем дальше, тем интереснее! Почему-то все считают этот рейс ссылкой. Когда говорю коллегам о предстоящей командировке, мне сочувствуют и спрашивают, не провинилась ли я в чем, у начинающих ведь всякое бывает по неопытности. Вряд ли тут виноват мой первый неудачный рейс, просто так выпало. Для меня любая эстафета – большая радость, особенно в город, где я еще не была. Говорят, экипаж там никто не кормит и еду надо брать с собой на все четверо суток. Интригует! Еще говорят, что «май месяц» это не про Анадырь, даже если сейчас май месяц. В Москве уже довольно тепло, и, пожалуй, я нелепо смотрюсь в метро с зимним пальто в руках. Чемодан забит теплыми вещами и едой. Как же любопытно – за что его все так не любят, этот Анадырь?
Еще до вылета, в службе наш экипаж получает множественные соболезнования от инструкторов и врачей медпункта по поводу предстоящей экспедиции на Чукотку. На улице май месяц, а мы все с теплыми вещами – без лишних объяснений понятно, куда мы держим путь. Даже лётчики как-то без настроения. В Анадыре нам не загружают питание, так что в Домодедово нам грузят в багажный отсек контейнеры с замороженной едой для обратного пролета, во время полета там минус пятьдесят, уж точно не испортится. Конечно, довольно муторный процесс, но на Чукотке никто не делает бортпитание, а на обратном пролете людей тоже приходится кормить.
Рейс очень шумный, хлопотный, полный самолет народу. Томатный сок заканчивается еще во время ужина. Почему люди так любят пить его в самолете?! Это удивительная загадка. Я даже спрашиваю у некоторых пассажиров, пьют ли они томатный сок дома. Все отвечают, что пьют его только в самолете, и никто не знает почему. Тайна. Что же делать на завтрак, если они снова будут требовать томатный сок?
Еще хочется спросить, зачем они все летят на Чукотку, но стесняюсь.
Мы кое-как приземляемся, как мне кажется, прямо в сугроб. В иллюминатор не видно ровным счетом ничего. Белое пространство. Не вижу особой радости на лицах пассажиров, когда они покидают салон. Вместо «всего доброго» даже хочется пожелать им мужества, выдержки или чего-нибудь в этом роде. Но зачем-то же они сюда прилетели? Если домой – значит, не привыкать, если по делам – страшно интересно, какие тут могут быть дела? Опять же, было бы уместно пожелать мужества в данном случае, или хотя бы не простудиться этой суровой чукотской весной.
Знающие бортпроводники привезли с собой немного фруктов, чтобы порадовать работников службы уборки на борту, видимо, у них с этим делом туго, они и правда радуются даже самым обычным бананам. Мы с ребятами из последних сил сдаем борт, рейс был изматывающим. Зимнее пальто я надеваю еще в салоне после открытия дверей, какой уж там май месяц, жаль, что шапку не взяла!
Наконец, мы сдаем всё улетающей бригаде и покидаем самолет, заходим в аэропорт – гостиница находится в этом же здании. Аэропорт весьма приличный, современный, всё чисто и аккуратно. А вот гостиница явно не пятизвёздочная, самая простая обстановка, две кровати, шкаф, погнутая батарея, немного ржавая сантехника и скатавшиеся выцветшие покрывала когда-то коричневого цвета. В детстве у меня был плюшевый мишка, похоже, из этого же материала. Жить, конечно, можно. Главное, что есть где спать, потому что больше тут, видимо, заняться нечем. Высовываться на этот мороз снова меня совсем не тянет.
Со мной в номер заселяется коллега Вера, мы обе страшно устали и неспешно разбираем чемоданы. За окнами светло, падает обычный майский снег. Мы не спали, кажется, целую вечность, раз уже успели оказаться здесь, в каком-то параллельном измерении. Будильник можно завести на день обратного рейса, за пару часов до вылета, чтобы собраться, а сейчас смело впасть в спячку. Даже не нужно напрягаться и приводить себя в порядок для традиционного совместного обеда с экипажем после рейса – кушать тут все равно негде, да и кормить нас никто не намерен. Приходится надеть маску для сна, иначе слепит глаза и не понятно, почему я пытаюсь уснуть днем. Долго не могу сомкнуть глаз, вроде, хочется есть, но так мутит после полета, что на еду не могу смотреть. Катастрофическая усталость. Не хочется ничего, ни читать, ни разговаривать, ни есть, ни спать. Хочется, чтобы просто всё закончилось, ушло это состояние прострации.
Неожиданно я просыпаюсь в следующем дне. Вроде, на самом деле всё кончилось. Только спина немного болит от восемнадцатичасового сна. Я словно выпала из времени. Что вообще произошло, почему такое ощущение, что я не ела уже неделю и почему снова настала зима?
Вылезаю из-под ужасно некрасивого, но теплого одеяла и мы с только что проснувшейся Верой начинаем потрошить продуктовые запасы. Оказывается, я страшно, невозможно хочу есть. Какие вкусные сухари и шпроты! Наевшись, мы с Верой обнаруживаем, что в коридоре гостиницы полная тишина, из других номеров не слышно ни звука, видимо, из спячки никто не собирается вылезать до самого вылета. А раз уж мы вылезли, надо что-то делать. Например, обследовать территорию – говорят, тут рядом есть залив, а прямо из окна видно горы. И вообще, где мы? Не вижу ни одного здания из окна. Где Анадырь?
Укутавшись во все имеющиеся вещи, в страхе обморожения, беру с собой теплые носки, чтобы в случае крайней необходимости надеть их на руки – я почему-то не догадалась, что в мае мне могут понадобиться варежки. У администратора гостиницы мы выясняем, что находимся рядом с поселком Угольные Копи, поэтому аэропорт и называется Угольный. Аэродром используется стратегической военной авиацией, наверное, поэтому мы встретили в холле людей в военной форме. Из окна видно большой зеленый вертолет, запорошенный снегом. Мы так крепко спали, что даже не слышали, как он прилетел. Говорят, отсюда летают даже пассажирские самолеты на Аляску. Еще говорят, что в сам Анадырь мы попасть не сможем, так как в мае транспортировка туда возможна только вертолетом, а сегодня их нет, да и вряд ли мы потянем такие затраты. До Анадыря семнадцать километров и его немного видно вдали – пожалуй, этого достаточно. Поверим на слово, что город со сложным названием Кагыргын («Анадырь» на чукотском), находящийся в зоне вечной мерзлоты, прекрасен. Что там и правда есть шестиметровый мемориал из красного гранита, построенный к 60-летию Победы, что большинство зданий города построено на сваях, что там есть самый большой в мире памятник Николаю Чудотворцу и деревянный собор, один из крупнейших в мире, и прочее, о чем я успела прочитать в интернете перед командировкой. Всё это очень интересно, но в такой холод я бы не рискнула лететь туда на вертолете с такой же любопытной коллегой, оставив в гостинице экипаж, который за нас отвечает, и вместе с нами уж точно лететь не собирается.
Набравшись смелости, мы всё же выходим наружу. Капюшон тут же срывает ветром, приходится заворачивать голову шарфом, снег залепляет глаза и мне совсем не смешно надевать на руки носки. Лучше позор, чем обморожение. О чём я, перед кем тут позориться? Не вижу ни одного человека в радиусе километра, кроме Веры, которая тоже надевает носки на руки.
Идти до гор мы не решаемся, а вот пройтись до лимана жутко интересно. Кажется, тут совсем недалеко. Этот залив является частью Берингова моря, хочется побывать там, я ведь никогда в жизни не была на море.
Уже через пять минут мы промерзаем насквозь, ветер сбивает с ног, но поворачивать обратно как-то несерьезно. Собрав все силы, плетемся дальше. Полчаса пробираемся по сугробам, но лиман не становится ближе. Казалось, он прямо под окнами аэропорта, а теперь ясно, что это оптический обман из-за белоснежного поля. Надо идти, рано или поздно он все-таки окажется в зоне нашей видимости. Правда, я уже не уверена, что смогу дойти обратно, я почти не чувствую ног, рук, ушей и всех остальных частей тела. Но разве можно вернуться вот так, на полпути?! Вера тоже замерзла, но пока полна решимости. Еще пять минут, и я понимаю, что это глупо – мы просто не сможем дойти обратно. Не знаю, говорить ли об этом Вере.
Вдруг нам навстречу едет МАШИНА! Настоящая легковая машина, здесь, посреди глухого поля, едет по остаткам занесенной дороги, ведущей к лиману. Мы застываем в изумлении, машина останавливается рядом с нами, и мужчина в большой меховой шапке спрашивает, что мы тут делаем. Только отвечая на его вопрос, я понимаю всю абсурдность ситуации. Мы обе на грани обморожения, а я рассказываю, что ни разу не видела море, поэтому мы идем к заливу, а вообще мы стюардессы из Москвы. Мужчина без лишних разговоров усаживает нас в машину, и мы двигаемся в сторону аэропорта. Как же радостно снова оказаться в тепле. По пути он спрашивает, откуда мы вообще тут появились и с чего взяли, что до лимана можно дойти пешком в такую погоду. Он несколько удивлен, что мы стюардессы, хоть наши рейсы в Анадырь регулярные, видимо, мало кто чувствует себя здесь туристом и встречается на пути местных жителей. Уже на пороге гостиницы он говорит нам, что до залива около трех километров, а учитывая, что его основная часть еще замерзшая, воды бы мы так и не увидели. А вот шанс остаться где-то в сугробе навсегда у нас, определенно, был. По его словам, дойти обратно мы бы точно не смогли и большая удача, что он как раз ехал по этой дороге, встретить там машину большая редкость. Только тут мы начинаем понимать, как рисковали. Немного придя в себя, начинаем его благодарить. В этот момент я вспоминаю, что у меня на руках носки. Но какое это имеет значение, я могла бы примерзнуть в них в сугробе, и никто бы этого не увидел уже никогда. А этот мужчина вряд ли чему-то удивится, подобрав столичных гостей возле замерзшего залива. Он предлагает нам отведать чукотских деликатесов – мяса лося или оленя. Звучит заманчиво, мы договариваемся о встрече здесь же, вечером. И он на самом деле приезжает в назначенное время и привозит нам по два килограмма мяса, отказавшись брать деньги взамен. Удивительные здесь местные жители! Спасают жизни, дарят мясо.
В гостинице мы с Верой долго отогреваемся у батареи, пьем много чая, едим сладости и недоумеваем, как нам повезло. Второй заход к лиману решено не тестировать. Может, когда-нибудь летом.
Не знаю, можно ли считать, что теперь я побывала на море, я ведь его так и не увидела. Как и не увидела загадочный город Анадырь на краю мира, и грузовые корабли, отправляющиеся куда-нибудь в Канчалан из его морского порта. Не оставляет сомнений хотя бы тот факт, что я побывала на Чукотке. Есть в этом какая-то доля романтики. Две глупые стюардессы на пути к морю. Но разве усидеть в гостиничном номере, когда вокруг такая манящая вечная мерзлота?
Ради интереса мы идем обследовать аэропорт, находим там продуктовый магазин. Тут мне становится ясно, почему еду́ в эту командировку надо брать с собой и почему пассажиры пили так много сока. Килограмм груш здесь стоит четыреста двадцать рублей, шоколадные конфеты также, а литр самого дешевого сока двести рублей. Более того, почти все продукты просроченные. Конечно, может быть, такие цены только в аэропорту, но тем не менее, это ведь безумие!
На следующий день наш «спаситель» вызывается показать нам поселок Угольные Копи, который находится в паре километров от аэропорта. Это так трогательно, он на самом деле был удивлен, что в их местах гостят московские бортпроводники и искренне захотел, чтобы мы полюбили его родной край. Наши коллеги так и не дали о себе знать, и мы не стали на них ориентироваться, поехали на экскурсию вдвоем с Верой. Неожиданно в окне автомобиля снежное поле начинает пестрить разноцветными зданиями, голубо-желтыми пятиэтажками, оказывается, тут ездят настоящие машины и ходят живые люди. Мне так интересно, чем вообще занимаются жители в таком небольшом поселке. Первые семь лет своей жизни я провела в маленьком военном городке Борзя в Забайкалье. Так как мой отец военный – понятно, чем занимались люди в этом месте, все они были военными и были направлены туда служить вместе с семьями. А здесь? Наш «гид» рассказывает нам, что в Угольных Копях раньше находились воинские части, а также в течение практически целого века тут ведется добыча бурого угля для всей Чукотки. В поселке проживает около трех с половиной тысяч человек, есть школа-сад, отделение Почты России, поликлиника – жить можно. И правда, выглядят Копи очень мило и уютно, не считая полуразрушенных двухэтажек на въезде. И ведь живут здесь люди, в этой вечной мерзлоте, учатся, выходят замуж, рожают детей и ничего, вроде, не скучно. Наверное, и я могла бы навсегда остаться в Борзе и никогда не узнать о Боингах и о поселке Угольные Копи.
Наша экскурсия длится недолго, мы снова замерзаем, и мужчина везет нас обратно в гостиницу. Там мы обнаруживаем, наконец, наших коллег, вяло беседующих в коридоре. Мы начинаем бурно рассказывать про наши подвиги последних двух дней, коллеги явно удивлены – что за безумие, выходить из гостиницы в Анадыре на улицу?! Вера – девушка еще более эмоциональная, чем я, от ее смеха закладывает уши, по всей видимости, не только у меня, потому что через десять минут из соседнего номера выходит высокий солидный мужчина в военной форме и просит нас помолчать, так как ему нужно выспаться перед вылетом. Мы смущенно расходимся, но потом еще долго тихо хихикаем в номере вместе с Верой.
Под вечер я понимаю, что простыла, на губе вылезла простуда – видимо, второй день испытаний холодом это уже слишком, за окном все также идет снег, но мне почему-то не грустно. Возможно, экипаж посчитал бы меня ненормальной, но мне тут нравится. Может, это место напоминает мне о детстве, о Забайкалье. А, может, просто радостно от этого спокойствия, тишины, аномального для нас майского снега, а военные самолеты не только не нарушают идиллии, напротив, возвращают меня в «солдатское» прошлое. Где-то рядом красивый город Анадырь, Анадырский залив и Берингово море, хоть я их и не увидела, но я уверена, что мне бы понравилось.
Вера спрашивала у нашего гида, нельзя ли тут купить красной икры, он сказал, что узнает. И вот вечером он приезжает в гостиницу с трехлитровой банкой красной икры. Конечно, за нее Вера уже дает деньги, но цена невероятно низкая для такого объема деликатеса.
Время пролетает так быстро. Вот и звонит будильник – через два часа обратный рейс. Я бы осталась здесь еще. Вдруг резко наступит весна… Я делаю форменную прическу, крашу ногти, сидя на широком подоконнике и жду, когда за окнами появится наш самолет. Буквально за час над аэропортом нависает непроглядный туман, не видно ничего дальше метра от окна. Я слышу, как в коридоре ругаются коллеги – все уверены, что теперь рейс надолго отложится, как это часто бывает на Чукотке. Как выяснилось, это одна из причин, по которой коллеги не любят Анадырь, здесь можно застрять надолго из-за непогоды. Говорят, однажды один из наших экипажей просидел тут месяц…
Время нашего вылета уже прошло, а самолет так и не появился. Туман становится всё гуще. Я начинаю верить, что мы останемся здесь надолго, только нельзя говорить об этом экипажу, а то меня отправят в «Кащенко» сразу после прилета. Меня радует возможная перспектива побыть здесь дольше. Хотя у нас почти не осталось еды, и я немного болею, а экипаж практически бьется в истерике от нежелания оставаться здесь ни одной минутой более. Они просто не увидели, не поняли всей прелести этих мест. Как можно не полюбить Чукотку? Хотя, сидя в гостиничном номере несколько суток, наверное, можно.
Вдруг прямо под нашим окном появляется большой белый нос Боинга 767 – это за нами. Экипаж ликует. Что ж, значит, можно не распускать прическу и тащить чемодан на борт.
Пассажиры еще более оживленные, чем на прямом рейсе, они выпивают сок литрами и едят всё, что им дают. Теперь-то я их хорошо понимаю и мне не жалко наливать сок хоть каждые пять минут. Конечно, пока он не закончится – вот тут могут начаться недовольства. По салону бегают дети, в средней стойке серьезные мужчины беседуют о политике, кто-то спит, кто-то читает, кто-то оживленно разговаривает. А я так устала.
Мы прилетаем в Домодедово поздно вечером восьмого мая. Завтра День Победы и день рождения моей сестры Карины, которую угораздило родиться девятого мая в Германии. Совершенно без сил я добираюсь домой. Мы еще ни разу так надолго не расставались с ребятами. Катя удивленно смотрит на двухкилограммовый кусок лосятины на столе, а я рассказываю, что мы творили на Чукотке. Еще недавно я замерзала в снежном поле, а теперь за окном московская весна с цветущими яблонями. Разве всё это не удивительно?
Мне хотелось бы спать двое суток после этих приключений, но какая-то сила заставляет меня встать рано утром и ехать на парад на Площади Победы. В путеводителе по Москве написано, что станция метро Парк Победы – самая глубокая в московском метрополитене, 84 метра. Эскалатор там такой длинный, что по пути можно прочитать половину путеводителя. Мне нравится в свободное время изучать город, станции метро, кормить уток с Малого Москворецкого моста недалеко от станции Новокузнецкая. После рейса, бывает, совсем нет сил, вот как сейчас, но ведь на улице весна и в Парке Победы играет оркестр, а я это очень люблю, разве можно оставаться дома? Толпятся люди, цветут тюльпаны, развеваются флаги. А в Анадыре сейчас идет снег. Хотелось бы мне, чтобы наш гид из Копей сейчас оказался здесь, погрелся бы на настоящем майском солнце, и я бы провела ему экскурсию по Москве в знак благодарности за его неожиданную помощь. Я долго стою чуть вдали от массы народа и думаю о том, как всё премудро устроено – миллиарды людей живут на этой планете, разбросанные по всему миру, каждый занят своим делом, выполняет какую-то свою роль в этой великой системе под названием «жизнь». Какова вероятность того, что два человека из этой огромной массы окажутся посреди заснеженного поля на Чукотке, а другой человек будет вдруг проезжать мимо? Люди, которые никогда в этой огромной вселенной могли бы не встретиться, сталкиваются в нужное время в нужном месте. Благодаря этому я здесь, смотрю на чудесный парад, вдыхаю аромат белоснежных яблонь. В такие моменты я даже думаю – а, может, Бог всё-таки есть и ничего не происходит зря?
Станция метро Парк Победы оказывается закрытой, и я пару остановок иду пешком, чтобы сесть в автобус. Погода бесподобная, солнце переливается на свежей листве, а у меня нет сил радоваться, мне надо вернуться домой и еще поспать. Добираюсь до дома, расправляю кровать, звонок от диспетчера: «Екатерина, завтра у вас Хабаровск». Дальний Восток манит меня обратно – я этому рада.
04—09 мая 2008 г.