ГЛАВА 2
Интуиция не подвела меня и на этот раз. Едва мы вошли в квартиру, как я поняла, что что-то не так. Существует какая-то опасность для нас всех.
Выйдя из лифта, я несколько приостановилась, так как была удивлена и заинтересована планировкой одиннадцатого этажа. Пока Людочка и Светка возились с ключами, пытаясь справиться со слегка покореженной взрывом металлической дверью известной фирмы «Кайзер», я рассмотрела подробно странное помещение, в которое мы попали.
Просторный холл на одиннадцатом этаже заменял собою, вероятно, лестничную площадку. Размеры этой площадки были таковы, что на ней вполне можно было бы устраивать соревнования по волейболу и бадминтону, если бы не некоторая ограниченность высотой потолка – он был всего метров пять или шесть.
Холл был овальной формы, впрочем, в этом он повторял очень странную форму самого дома. Всего в доме было два подъезда, но одиннадцатый этаж был общим на оба подъезда. И потому еще холл оказался таким огромным, что находился посередине между этажами и в него выходили квартиры обоих подъездов. Двери расположены были как-то кучками по три. Высота же холла складывалась из высоты одиннадцатого этажа и надстроенного над ним чердака или технического помещения. Причем над самим холлом чердака не было, над ним была непосредственно крыша, бетонные плиты, замаскированные фальшивым потолком.
Двенадцатый чердачный, или технический, этаж представлял собою, таким образом, широкое кольцо вдоль периметра дома. Часть чердака занимали солярии и вторые уровни квартир одиннадцатого этажа, не занятое ими пространство составляло собственно чердачное помещение.
Ту сторону холла, в которой была расположена дверь в квартиру Людочки, я угадала сразу, впрочем – что там было и гадать: следы взрыва указывали на это безобразными пятнами на стенах вокруг трех дверей. Средняя вела, очевидно, в Людочкину квартиру.
Людочка разобралась наконец с дверными замками. Дверь оказалась запертой всего на один из трех существующих в ней замков, хотя Людочка уверяла, что, уходя, запирала ее на все три. Говорила она об этом очень уверенно, но странным образом в ее голосе одновременно присутствовали и нотки неуверенности.
Это меня сразу насторожило. Я поняла уже, что на слово Людочке верить нельзя. То есть ни одно произнесенное ею слово нельзя принимать на веру, потому что разобрать, когда она врет, а когда говорит правду, не было никакой возможности. На лице у нее постоянно присутствовала какая-то подвижная маска независимой невозмутимости, даже в тех случаях, когда она сообщала вам заведомую ересь, странную даже ей самой.
Я взяла Людочку за плечо, впрочем, почувствовав негодующий Светкин взгляд, тут же отдернула руку, как от горячей сковородки, хотя плечо было прохладное и кожа у Людочки упруго-податливая, нежная на ощупь. У меня надолго осталось приятное ощущение.
– У кого еще есть ключи от квартиры?
Людочка ответила мне кристально чистым, по-детски честным взглядом:
– Только у меня.
– Что, комплект ключей с самого начала, со дня установки двери был один?
– Нет, вторые ключи были у мамы, но после ее смерти я их не нашла.
Мы все еще топтались перед дверью, никак не решаясь войти.
– А где еще один? «Кайзер» всегда выдает три комплекта ключей.
– «Кайзер» выдает только два, – бросилась спорить со мной Людочка, – я сама разговаривала с представителем фирмы, он сказал, что, если нам будет мало двух комплектов ключей, мы можем заказать еще, хоть десяток, хоть два. Нужно только доплатить. Но нам больше двух и не надо было. Мне и маме.
Я поняла, что переспорить ее не смогли бы и кайзеровцы. Она стала бы уверять самого директора фирмы, что полгода назад, когда ей ставили дверь, у него в фирме были другие порядки.
Ладно, черт с ней, придется работать в условиях неопределенности и логической нестабильности. И, наверное, нужно поменьше задавать Людочке вопросов. Чтобы окончательно не запутаться в том, как она хочет выглядеть, и в том, как ей удается выглядеть. На самом деле и то и другое одинаково далеко от истины.
– Стойте здесь, – приказала я Светке и Людочке. – Я посмотрю, что там.
Я осторожно открыла металлическую дверь и шагнула в квартиру.
Первое, что я почувствовала, – необычный неприятный запах.
«Опять утечка газа? – подумала я. – Сколько же можно устраивать взрывы?»
Впрочем, на запах пропана было похоже мало. Это было что-то органическое или строительно-технологическое. Впрочем, не могу утверждать наверняка, по запахам я не большой специалист.
Но вот присутствие сигаретного дыма я уловила очень четко. Разве может пахнуть сигаретами в квартире, в которой несколько часов никого не было? Это наблюдение встало в один ряд с сомнениями, рожденными Людочкиной возней с ключами.
Сомнений у меня уже абсолютно не было, в квартире находился посторонний человек. Если хотите, назовите это интуицией – внутреннее ощущение, подтвержденное внешним наблюдением.
Я огляделась в прихожей, пошарила глазами по углам в поисках чего-нибудь увесистого, чтобы чувствовать себя увереннее.
И тут же обнаружила в углу за дверью целый склад каких-то палок и железок неизвестного предназначения и происхождения. Кучу разномерного и разновесного бытового и строительного мусора.
Все ясно – Семка и Темка перед отъездом к бабушке позаботились о том, чтобы я имела возможность как следует вооружиться.
Я выбрала полуметровый никелированный металлический прут, похоже, от спинки старой пружинной кровати. Не бог весть какое оружие против пистолета, например. Но в рукопашном бою он дал бы мне серьезное преимущество перед любым противником.
Прихожая отделялась от комнат плотно обитой дверью, и возню с ключами у наружной двери квартиры вряд ли кто мог услышать, если, конечно, в ней действительно кто-то находился.
Взяв прут обеими руками наподобие бейсбольной биты, я приоткрыла дверь из прихожей и двинулась вперед по коридору.
Полы и двери в новой квартире не скрипели, и продвигалась я практически бесшумно. Заглянув на кухню и не обнаружив там никого, я ужаснулась черным после взрыва газа стенам в обгорелых клочках обоев, разрушенной наполовину перегородке между кухней и ванной и с трудом узнанному мною покореженному чайнику, стоящему на удивительно белой газовой плите. Чайник принял какую-то угловатую непредсказуемую форму, дающую представление, что произошло бы с головой того человека, который находился бы на кухне во время взрыва этого самого пропана.
Не обнаружив никого в трех огромных комнатах, в которые я заглянула, осторожно шагая по широченному коридору – по нему, наверное, свободно прошел бы средний танк, если бы не крутил башней по сторонам, – я была несколько озадачена. Неужели мое чутье меня на этот раз обмануло? Но ощущение опасности не проходило, и я с прежней осторожностью двигалась дальше.
Наконец я увидела первое подтверждение того, что в квартире находится кто-то посторонний. В необъятной, метров на пятьдесят, Людочкиной гостиной, мебели в которой было всего ничего – диван да пара кресел, отчего возникало ощущение пустоты то ли офиса, то ли нежилого помещения, на полу у дивана стоял предмет, который никак не мог принадлежать хозяйке квартиры. Просто не в ее стиле был. Это был старый, потрепанный пузатый портфель с двумя кожаными ремнями-застежками; судя по его раздутым бокам, чем-то плотно и заботливо набитый.
Симпатичный такой портфельчик, килограммов на семь-восемь тротила. Такой заряд разнесет не только Людочкину гостиную, но и еще пару этажей под нею. И весь одиннадцатый этаж заодно.
Едва увидев его, я не стала медлить и раздумывать, а тут же бесшумными скачками ускакала за ближайший угол и перевела дух.
Взрывчатка? Вполне может быть. Сомнения вызывает только один вопрос. Если это и в самом деле взрывчатка, какой же это умник вышел на такого кролика, как Людочка, с такой медвежьей рогатиной. Она же все-таки не директор банка и не главарь преступной группировки, не авторитет криминального мира.
Да и стоит портфельчик слишком уж на виду. Может быть – специально. Чтобы, увидев его, Людочка тут же в него полезла поинтересоваться, что внутри. И если застежки соединены с детонатором…
Я выглянула из-за угла коридора. Портфель стоял как прежде, не выказывая абсолютно никакого намерения тут же взорваться.
«Может быть, и нет в нем никакой взрывчатки? – засомневалась я. – Может быть, тут его хозяин где-то бродит? Ведь я еще не все осмотрела. В этой квартире столько всяких закоулков».
Осторожно, стараясь держаться подальше от подозрительного портфеля, я прокралась вдоль стены к двери в спальню. Она была закрыта неплотно, и сквозь щель между дверью и косяком я увидела сидящего на кровати лысого мужчину в очках. Он сосредоточенно смотрел в стену и о чем-то, видно, глубоко задумался.
Я решила поберечь его лысину и не стала размахивать своим никелированным оружием. Он не показался мне серьезным противником в рукопашной схватке. Но он мог быть вооружен, а перспектива получить свеженькую дырку в животе или во лбу меня вовсе не устраивала. И потом – мне нужно было с ним хотя бы немного поговорить. Например, о том, как он сюда попал. Поэтому мне очень не хотелось, чтобы он видел, как я вхожу в комнату. А вдруг он и в самом деле выхватит пистолет?
Отворив дверь чуть пошире, я тщательно примерилась и запустила своим железным прутом через всю комнату в окно. Благо спальня у Людочки оказалась нормальных размеров, рассчитана, видно, была на одну женщину, а не на гарем. Так что в широченное окно я своей железякой благополучно и точно попала.
Тишину нарушил резкий звон рассыпавшегося оконного стекла. Мужчина, сидевший на кровати, вздрогнул и уставился на окно. Этого мне, собственно, и нужно было. Через секунду я была рядом с ним, свалила его носом в подушку, заломила руку за спину и, удерживая ее одной рукой, другой стала вытаскивать тонкий, но достаточно прочный кожаный пояс из его брюк.
– Позвольте, что вы делаете? – До меня едва доносился его голос, приглушенный подушкой. – Не трогайте меня! Я не хочу!..
Не знаю, что уж он там подумал по поводу моих действий, но мне просто нужен был его ремень, чтобы связать ему руки, что я в результате и сделала. Стянув ему за спиной запястья, я наконец перевернула его на спину и внимательно рассмотрела его лицо.
Очки с него слетели, в усах застряло перышко из подушки, остатки волос над ушами взъерошились, глаза испуганно-возмущенно бегали, губы взволнованно пытались что-то выговорить.
– Что все это значит? – закричал он на меня, но как-то не очень уверенно. – Кто вы?
– Это твой портфель стоит там в зале? – спросила я, не обращая внимания на его вопросы. – Вопросы, извините за банальность, задаю я.
– Мой портфель. А в чем дело? Кто вы? Что вам от меня надо?
– Что в портфеле?
Он тут же прекратил ругаться и посмотрел на меня настороженно.
– В портфеле лежат необходимые для моей работы документы. Вам они совершенно ни к чему. Они не представляют никакой ценности.
Теперь мужчина отвечал совершенно спокойно и даже как-то вкрадчиво. Его, видимо, очень беспокоила перспектива утраты своего портфеля. Отлично, значит, нужно познакомиться с его содержимым. Но сначала нужно было впустить в квартиру торчавших у ее двери, и, наверное, порядком скучающих уже дамочек.
– Полежи здесь, – бросила я, не обращая внимания на его возмущение. Светка и Людочка все еще стояли перед дверью и встретили мое появление, как истомившаяся публика встречает появление долгожданной примадонны во время затянувшегося до бесконечности начала спектакля.
– Пошли, – скомандовала я им коротко, ничего не объясняя.
Они послушно двинулись за мной, как цыплята за наседкой. Не останавливаясь, я повела их прямо в спальню, к своей добыче.
Мужчина, лежащий на кровати, едва нас увидев, вновь начал возмущаться:
– Позвольте, Людмила Анатольевна! Что все это значит? Ведь это просто какое-то разбойное нападение! Она вам окно расколотила. Бандитка какая-то…
Он наконец выдохся. Мы со Светкой смотрели на Людочку. Она молчала, что-то обдумывая. Ее брови поднялись выше обычного, придав лицу еще более удивленное выражение.
– Валентин Петрович, – произнесла наконец она, – как вы здесь оказались?
– Я пришел проверить… Мне сообщили ваши соседи, что опять появился запах. Вы же помните тот взрыв. А вас не было дома…
Мужчина попытался встать с кровати, но с него начали падать брюки, он задергал связанными за спиной руками, и ему пришлось снова сесть.
– Я открыл теми ключами, что вы мне дали после смерти вашей матушки. Посмотрите, что она со мною сделала.
Мне показалось, что последней фразой он хотел отвлечь наше внимание от предыдущей фразы. О ключах, которые у него были. Но сделал это так откровенно, что только привлек еще больше внимания к этому вопросу. Так-так, откуда ключики-то?
– Это ты давала ему ключи от квартиры? – строго спросила я Людочку.
– Не помню, – медленно ответила та. – Кажется, нет, не давала.
В голосе ее уверенности не было. Тот, кого она называла Валентином Петровичем, тоже это прекрасно услышал и, конечно, не преминул этим воспользоваться. В своих, разумеется, целях.
– Как же, Людочка, милочка, вспомните хорошенько, – в день похорон.
– А зачем я их вам дала? – спросила Людочка все так же неуверенно.
– Ну как же, милочка, – волновался мужчина, – вы еще сказали: «На всякий случай». Вот сегодня как раз такой случай. Запах газа…
Он почему-то запнулся и тут же поспешил перескочить на другое:
– Впрочем, ничего особенно серьезного. Это не страшно. Опасности нет.
В этот момент я почему-то подумала, что он врет. Опасность была. Правда, какого рода эта опасность и откуда она исходит, я сказать не могла. Может быть, и от утечки газа. Запах все же…
– Так ты его знаешь? – спросила я Людочку, хотя это и так было уже ясно. Но пусть мужичок еще поволнуется, что-то он темнит слишком много.
– Да, это Валентин Петрович, председатель нашего кооператива, и я его, конечно, знаю… – ответила Людочка, но фразу почему-то не закончила.
– Ну так как? – спросила я ее еще раз. – Давала ты ему ключи?
Людочка неопределенно пожала плечами. Неопределенность была ее привычным состоянием. И я ее уже начала воспринимать как нечто неопределенное. Не имеющее четких границ, расплывчатое.
Валентин Петрович в это время сделал привычное, очевидно, для себя движение головой, как бы освобождая шею от слишком тугого воротника. Могу поспорить, что чувствовал он себя как полный идиот – со сползающими на колени брюками и связанными за спиной руками. Так чувствовал бы себя любой в его положении.
– Да развяжите же меня наконец. – Он, вероятно, почувствовал, что ситуация позволяет прибавить возмущения в голосе. И, конечно, прибавил. Но мне послышались в его голосе театральные нотки.
Людочка взглянула на меня. Я кивнула. Она развязала ему руки.
Он вскочил и прежде всего вынужден был ухватиться за брюки.
– Если мы выяснили наконец это досадное недоразумение, – затараторил он, – позвольте удалиться. Столько дел, столько дел…
Он направился к двери.
– Ключи-то вы нам оставьте, – остановила я его уже на пороге.
– Ах да, конечно, конечно… – Он даже не уточнил у Людочки, имею ли я право так по-хозяйски распоряжаться в ее квартире. Видно, первое знакомство со мной создало у него правильное впечатление о моих правах.
Валентин Петрович пошарил по карманам спадающих брюк и выудил из них большую связку ключей, снял с нее связочку поменьше и протянул нам.
– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотал он при этом. Было заметно, что ему хочется побыстрее исчезнуть из нашего поля зрения.
– Постойте! Кто конкретно из соседей сообщил о запахе газа?
Мне вдруг показалось существенно важным уточнить это, поскольку пахло-то совсем не газом. Чем угодно, только не газом.
– Сосед снизу, Федор Степанович. Он, кстати, еще раз насчет потолков напомнил…
– Вот это уж сейчас совсем некстати, Валентин Петрович. – Людочка подняла с пола его ремень и сунула ему в руки. – Идите, идите… Валентин Петрович. Мы потом с вами об этом поговорим.
Она пошла выпроваживать его из квартиры. Мы со Светкой остались вдвоем.