Глава 4. Салки по-взрослому
Ощущение падения тошнотворной болью вырвало меня из темноты. Причудливые, ярко чёрные пятна в ослепительно жёлтом трауре расползались в стороны, оставляя на мне странные, тонкие нити, которые резали болезненную пустоту…
Что это? Пульсирующий гул наполнил форму, которую я вдруг ощутила и поняла, что это моё тело… Состояние было похожим на то, что чувствует рука, которая долго находилась в одном положении и которую освободили от груза. Только ярче и звонче топают стальные лапки муравьёв и не по сосудам вовсе… Они топают в облаке моих ощущений. Я выплыла в темноту из радужных воспоминаний непонятного, но приятно сна и разлепила веки. Свет ворвался куда-то в самый мозг и взорвался болью. Я вскрикнула и зажмурилась. Но снова осторожно открыла глаза.
– Ожила! – раздался голос.
«Странно, но что делает Лёшка в моей комнате?» – подумалось мне.
Кто-то просунул мне руку под спину и вынудил сесть. Наконец я обрела способность созерцать окружающий мир. Хотя пока с трудом находила объяснения эффектам возникающим перед глазами, но уже понимала, где верх, а где низ. Первое, что я увидела это стоящих вокруг людей. Отчего-то они были ослепительно белыми. Неестественность этого вызвала страх, и я решила подбодрить себя шуткой.
– Я что умерла, а это ангелы? – подумала я вслух и тут же озвучила новую гипотезу: – Или меня похитили инопланетяне?
– Она что-то сказала? – спросил кто-то.
– Бормочет что-то, – ответил другой.
Стало доходить, что разговаривают между собой мужчины. Причём взрослые. Ещё я поняла, что мою речь не смогли разобрать. Однако это не напугало. Скорее удивило и то, лишь слегка
«Странно, среди нас никто не имеет таких голосов», – размышлял кто-то в моей голове, моим голосом.
Раздался смех. Отчего-то он упокоил. Смеялись где-то далеко.
Я вспомнила, что была на пикнике и выпила. Больше ничего.
Из зелёного тумана выплыли кустарник, стволы деревьев и что-то странное из синих лепестков. Неожиданно до меня дошло, что цвет этих ошмётков точно такой, как и у машины Мажора. Ошмётки стали дёргаться и я вдруг увидела машину, что говориться обнявшую бетонный столб. Причём врезалась она в него боком.
«Выходит, Мажора раскрутило на дороге», – размышляла я вяло.
Перед лицом появилась чья-то ладонь. Она двинулась вверх, потом вниз.
– Эй! – окликнул кто-то над головой и спросил: – Ты нас видишь?
Только после этого вопроса я поняла, что торчащие снизу, в поле зрения кроссовки одеты на мои ноги, а сама я сижу прислонённая к чему то твёрдому. От этого осмысления я стала чувствовать тело. Даже не так, я ощутила уже боль, которая наполнила его форму. Ещё я вспомнила, что нечто подобное было минутой раньше. Только вместо боли, был странный, густой гул. Я словно дважды вернулась сама св себя.
– Ой! – вскрикнула я, когда боль дошла до кончиков пальцев на ногах и закрутила даже ноготки. – Ой! Что это?
– Хорошо тебя шарахнуло, – произнёс Кузя.
– Где я?
Боль стала притупляться.
Наконец передо мной присел на корточки Лёшка.
– Ты что, правда, ничего не помнишь? – спросил он, испытующе вглядываясь в глаза.
– Что со мной?
– Ты мне машину в хлам разбила! – объявил он и добавил: – Сука!
– Вот те раз! – Я вдруг пожалела, что пришла в себя, а потом испугалась и пропищала: – А почему я ничего не помню? Я что теперь дура?!
Я не поняла, как оказалась на ногах. На дороге, у машин, суетились какие-то люди. Среди них я увидела двух человек в синих костюмах, какие носят врачи. Они стояли на фоне кареты «скорой помощи», и что-то говорили полицейскому.
– А почему они ко мне не подходят? – задалась я вопросом.
– Цыц! – цыкнул на меня Лёшка и задвинул себе за спину. – Ещё не хватало, чтобы узнали, что ты за рулём была.
Моему изумлению не было предела.
– Я?! Да ладно!
Я тронула голову. Волосы оказались мокрыми, а справа, над ухом я нащупала шишку. Причём она двигалась под пальцами, отчего мне стало уж совсем нехорошо.
– Лёшенка, у меня что-то оторвалось! – провыла я.
– Молчи, дура! – зашипел он, следя за полицейскими.
– Лешенька, позови врачей! Я кость шатаю…
– Это ты об стойку ударилась, – сказал со знанием дела Кузя.
– А Маринке по ходу триндец! – заключил кто-то.
Я обернулась и как-то сразу не узнала Вику. А когда поняла, кто передо мной, спросила:
– Что с ней?
– Она на дорогу из-за руля вылетела, – объяснил Кузя. – Задницей об асфальт.
– Как мяч прыгала, – подтвердил Лёшка.
– А ты откуда знаешь? – спросила я.
– Так с тобой ехал.
Тут постепенно я стала вспомнить, как Лёшка дал ключи, как села за руль и как выезжала на шоссе. Вспомнила прямую как стрела трассу, промелькнувший знак, «поворот направо». Вопль Лёшки: «Куда она прёт!». Сбоку выплыл синий бок «Жигулей» Мажора. Что-то щёлкнуло у меня тогда в голове. Я смотрела перед собой, но странным образом отчётливо видела лицо Маринки. Оно было сосредоточенно напряжённым, а губы сжаты. Сидевший сбоку Мажор бил ладонью по пластику панели и кричал: «Давай! Давай!»
Я вспомнила, как слегка повела рулём влево. Испугавшись, Маринка дёрнулась и…
– А что с Мажором? – спросила я, холодея от страха.
– Он через лобовое «вышел», – сказал кто-то и подленько захихикал.
– Да ладно! – одёрнул Лёшка. – Просто лбом разбил. Он в машине так и остался.
– Он что умер? – От ужаса, что я убила человека, внутри всё стянуло, а во рту пересохло.
– Ага! – Кузя хохотнул. – Даже до «скорой» сам добежал.
– Звиздец! – сказал кто-то.
С шоссе послышался скрип тормозов.
– Ё! – протянул Лёшка и стал пятиться к кустам.
– Ты чего? – спросил Кузя и тут же понял, что так напрягло дружка. – Отец?
– Откуда он узнал? – спросил, ни к кому не обращаясь Лёшка, и взял меня за руку.
– Кто-то позвонил, – сказал очевидное незнакомый крепыш в кепке.
Скорее, это был обычный зевака, проезжавший мимо и решивший поглазеть на чужое горе.
– Ясно кто! – догадался вдруг Лёшка и зло плюнул под ноги. – Машина то на него оформлена.
Он увлёк меня к кустам.
Мы двинули вдоль дороги, прикрываясь деревьями.
– Ему сейчас лучше на глаза не попадаться, – рассуждал на ходу Лёшка. – Убьёт.
– А машина сильно разбита? – спросила я слабеющим голосом. Хотелось упасть и не шевелиться. Голова наливалась тупой болью и сильно тошнило. Перед глазами то и дело начинали появляться чёрные точки, а то и вовсе, темнело, словно солнце закрывала туча.
– Да не так чтобы очень, – сказал он, не замечая моего состояния. – Но вложиться придётся.
– В смысле? – не поняла я.
Он потёр пальцами свободной руки перед моим носом и прокомментировал жест:
– Деньги!
Отчего-то я разозлилась и вырвалась. Лёшка не обратил на мою выходку никакого внимания и шёл дальше. Я подавила приступ обиды и поспешила следом. Идти было тяжело. Я едва успевала прикрываться от веток руками. Ноги вязли в траве.
Кустарник закончился и мы оказались среди берёз. Я догнала Лёшку и мы пошли рядом. Ступать правой ногой было больно, но я терпела. Вернее сказать, было не до того, чтобы сейчас обращать на это внимание.
– Я долго был без сознания?
И так знала, что долго. Ведь успели от машины оттащить и полицию дождались. Спросила больше от того, что боялась упасть. Что как Лёшка не заметит да так и уйдёт? А потом подумает, что я домой сбежала. Так и помру в этом лесу.
– Ты сознание не теряла! – между тем ответил он.
– Как это? – Я встала.
– Ты, правда, ничего не помнишь? – не поверил Лёшка и тоже остановился.
– Да нет же! – Для достоверности я в сердцах топнула ногой.
– Мы перевернулись дважды, – стал он рассказывать. – Ты так головой ударилась, так, что я думал всё! А как на колёса встали, отстегнула ремень, открыла дверь и в лес. На силу догнал…
– Правда? – не поверила я.
– Правдее некуда. – Он двинул дальше, продолжая рассказ. – Напролом через кусты и, не разбирая дороги. Наш физрук бы точно охренел…
– Да ладно!
– Ты себя видела в зеркало?! – поинтересовался он.
Вопрос по меньшей мере глупый. Когда я должна была успеть рассмотреть себя в зеркало? Но тон, с которым он был задан и его содержание заставили меня затрястись.
– А что я должна там увидеть? – спросила я, немея от страха.
Вместо ответа он тихо засмеялся.
Я снова встала и поднесла руки к лицу. Они были в зелёном соке растений и в ссадинах. На запястье красовался порез, локоть кровоточил. Ко всему я с ужасом поняла, что сломала почти все ногти. Под их остатками был траур грязи и зелень…
– Чего стоишь? – окликнул Лёшка и я устремилась следом.
Он шёл быстро. Мне же каждый шаг отдавал в голову болью. Я едва поспевала за ним. Ещё тормозил целый ворох вопросов.
– А лицо?! – спохватилась я и додумала то, что вслух не решилась произнести: – «Может оно тоже всё изрезано, просто из-за шока я ничего не чувствую?»
– Я думал, ты глаза ветками себе выколешь, – продолжал Лёшка свой рассказ и восхитился: – Так нет же, ни царапины!
– Ни царапины! – воскликнула я с облегчением.
Следом никто не шел, и мы повернули к шоссе.
Меня вдруг обдало жаром. А что если всё это случилось из-за того, что я забыла талисман, который на ночь снимала? Рука тронула шею, в том месте, где должна быть цепочка и скользнула по ней ниже, к груди. Мой гном-трубадур оказался на месте. Маленький, из серебра, он достался мне от бабушки по линии матери. Вернее я нашла его среди разных безделушек, в шкатулке, после её смерти. Мать вспомнила, что бабушка носила его, когда была молода и верила, что трубадур приносит удачу. Никто не знал или просто не помнил, откуда он взялся, но берегли, как реликвию. Я вдруг поверила в его силу и с тех пор не расставалась.
– Ты это… – Лёшка оглянулся по сторонам и сказал напоминающим тоном: – Деньги, когда принесёшь?
– Какие деньги? – ужаснулась я, заранее зная, о чём речь.
– Как какие?! – переспросил он возмущённо и напомнил: – Те, что с тобой ксерили у меня!
– Они мне самой нужны! – выпалила я нагло.
– Постой! – осадил Лёшка и замедлил шаг. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я машину за свой счёт восстанавливать буду?
Меня охватила злость. Да что там! Желание вцепиться обломками ногтей в ставшее вдруг ненавистным лицо было таким, что я сжала кулаки и встала. Лёшка не заметил этого и продолжал идти. Я глядела ему в спину. В горле стоял ком, а на глаза навернулись слёзы обиды. И тут я увидела палку. Вернее сук, свалившийся с дерева. Я вдруг подумала что было бы эффектно навернуть Лёшку этим суком по голове. Догнать и огреть так, чтобы как и я потом ничего не помнил. А когда очухается сказать, будто этот самый сук ему на голову сам и свалился.
«Не стоит, он сейчас на взводе и может дать в глаз даже за тон,» – подумала я и завила:
– А мне ты, значит, рожать предлагаешь?!
Получилось эффектно. Звонко и на весь лес.
– М-мм! – промычал Лёшка и остановился.
Я подошла и тоже встала. Он медленно развернулся ко мне лицом.
Как всегда такие вещи туго доходят до сознания нашкодивших кобелей.
– Чего молчишь?! – наседала я, не давая опомниться.
– Рожать? – повторил, наконец, Лёшка и часто заморгал.
– Папой значит хочешь стать? – продолжала я осторожно, одновременно наблюдая за переменами во внешности Лёшки. Стало до ужаса интересно, как он отреагирует на такую новость. Странно, но я вдруг поверила в то, что говорю.
– Хм! – хмыкнул он.
– Я, конечно, могу заплатить тебе за разбитую машину, только в таком случае ответственность за содержание ребёнка берёшь на себя ты, – заявила я. – А это уже совсем другие деньги.
Видела бы его лицо мама! Она наверняка подумала бы, что её сыночек разом съел лимон. Глаза вылезли из орбит, а рот открылся.
– Повтори, что ты сказала! – потребовал Лёшка.
– Я беременная, – повторилась я.
«Только бы он сейчас не заявил, что рад и собирается на мне жениться!» – подумала я с ужасом, упрекнув себя, что не обдумала такой вариант развития событий.
Но Лёшка-Контекст повёл себя в соответствии с жанром.
– Чего? – протянул он, изображая недоумение человека, который, что говориться «не при делах». – А ты уверена, что мой?
«Козёл!» – обозвала его я мысленно и, как на духу, заявила:
– А кроме тебя у меня в этом году никого точно не было…
– Ты уверена? – повторил он свой вопрос.
Нет, несмотря ни на что, Лёшка не собирался на мне жениться. Да, я нравилась многим, если не всем мальчишкам в классе. Но репутация «слабой на передок» ставила на мысль о женитьбе у них некую блокировку. Да, любой был не прочь переспать со мной, но не более и я это чувствовала. Ещё я сейчас вдруг поняла, почему говорят что одних любят, а на других женятся. Самолюбие у мужчин такое, что они не видят своё сосуществование с доступной женщиной. Собственное умозаключение привело к тому, что я вдруг возненавидела Лёшку и всех мужчин в его лице разом. В какой-то момент мне вдруг показалось, что я больше не смогу как прежде отдаваться им, раздвигать ноги и впускать в себя. Мне вдруг показался мерзким его вздёрнутый нос, губы, а запах отвратительным.
– В чём я должна быть уверена? – спросила я, стараясь говорить спокойно. Мне хотелось преподать ему урок того, как надо вести себя в подобных ситуациях. Странным образом он, оказывается, испугался больше, чем испугалась бы я, в случае настоящего залёта.
– Что беременна и что никого не было, – пояснил между тем Лёшка.
– Тест сегодня утром показал, – соврала я, размышляя, где найти теперь подходящий фломастер, чтобы дорисовать на нём вторую полоску. Кто-то говорил, что для этих целей лучше подходит карандаш. Потом только нужно тест слегка намочить. Вообще, таким образом, я собиралась раскрутить Лёшку на деньги для аборта, который якобы нужно делать именно в Москве. Ведь в нашем городке обязательно об этом узнает каждая собака. К тому же первый залёт, и такие вещи могут привести к бесплодию. Нет, конечно, могу родить и осчастливить молодого дедушку, Лешкиного отца, но стоит ли? Теперь денег я с него не получу, но зато сохраню те, что тиснула у бабки…