18
Старика звали Джейкоб, и Арман привязался к нему. Днем они бродили по городу, исследуя контейнеры для мусора, а ночью спали под мостом, оберегая свои пожитки от других бездомных.
– Когда я был в твоем возрасте, – говорил старик, – то мечтал пробраться в товарный вагон и уехать в большой город…
Арман слушал его и не переставая пел колыбельную, которая усыпляла зверя. Усыпляла до тех пор, пока однажды старик в изрядном подпитии не решил устроить своему приемышу взбучку.
– За что? – прокричал Арман.
– Мой отец проделывал со мной это каждую неделю! – Старик вывернул ему руку и влепил затрещину.
– Не надо! – заскулил Арман, прерывая колыбельную. – Я не хочу.
Зверь просыпался. Арман чувствовал, как меняется его тело, как уходит страх. Острые зубы щелкнули, смыкаясь на руке старика. Джейкоб закричал, уставившись на кровоточащий обрубок. Затем увидел зверя. Еще один истошный крик прорезал тишину. Оборвался. Перешел на хрип. Стих. Зверь запрокинул голову и завыл. Бездомные разбежались. Остался лишь старик. Его бесцветные глаза смотрели на своего убийцу. Зверь снова завыл, клацнул зубами и побежал прочь.
Арман очнулся в товарном поезде. Колеса стучали, выбивая монотонный мотив. Лошади фыркали, разглядывая незнакомца черными глазами. Мухи жужжали, кружась над навозом. Арман поднялся и выглянул в щель между досками. Поезд проезжал по мосту, и широкая река казалась кристально чистой, а небо над ней – необъятным в своей свободе. Арман отыскал какие-то тряпки и прикрыл свою наготу. В конце дня поезд остановился, но никто так и не зашел в вагон. Арман выбрался на перрон, но город оказался таким неприглядным, что ему не захотелось оставаться в нем. Лошади снова недовольно зафыркали. Арман отыскал несколько недоеденных ими яблок и попытался утолить голод. Забившись в угол, он снова начал напевать колыбельную, но зверь умел ждать. Когда Арман уснул, он вернул себе утраченную власть над этим хрупким телом. Лошади заржали, почувствовав опасность. Голодные желтые глаза вглядывались в их артерии, выбирая жертву. Арман проснулся сытым, голым и залитым с ног до головы чужой кровью. Мертвая лошадь лежала у его ног. Арман долго смотрел на нее, вспоминая свою мать, затем забился в угол и тихо заплакал.