Лярва
«Ишь, ты, подишь, ты! Строит из себя! Голодранка несчастная! Эта шушера совсем перестала знать своё место. И образование у неё „заушное“, а себе ещё! Интеллигенткой тут представляется! Знаем мы этих интеллигентов: из грязи – в князи! Друзья к ней, видите ли, ходят. Да где ж вы видели, чтобы у порядочной женщины мужчины в друзьях были? Так много разных только к проститутке шатаются! Тьфу!» – уже не в первый раз бушевала Степановна, посылая проклятья на голову соседки. И для того, чтобы получить полное удовлетворение от проведённой акции против непокорной, она вышла на лестничную клетку и смачно плюнула в кружочек глазка на соседской двери.
«И дети у неё – поганые,» – не без удовольствия, но уже спокойно, сделала она заключение и отправилась во двор посетить в тени клёнов на скамеечке с товарками, любящими помыть косточки всем, кому ни поподя. Она спускалась по лестнице только что подметённой ею (к соседке шатаются кобели всякие, грязь носят, а ей вот убирать приходится!) и предвкушала ту радость, с которой она будет рассказывать всем, что у её соседки бешенство матки, поэтому она не может хорошо зарабатывать, как другие проститутки, самой приходится кормить да поить мужиков за обслуживание, а детей куском хлеба обделяет. И они от недоедания и нехватки витаминов тупеют. А старшенький, уж и без очков видно, – дебильный. Ой, как много рассказать есть!
Домой Степановна возвращалась затемно. Наговорилась досыта! Всё высказала. Ничего не оставила! В груди было сладко пусто. Ну вот и ещё один день прошёл. Осталось чайку попить да спать лечь.
– Ну что ты звонишь в такой поздний час? – услышала она сердитый голос дочери, которая открыла ей дверь и запустила в тёмную прихожую, – Ванечка уже спит. Знаешь, ведь, как трудно его уложить. Я вот всё думаю, может, мне его невропатологу показать?
– Да что ты всё придумываешь? Здоровый ребёнок. Они, маленькие-то, все орут. Думаешь, ты не такая была?
– Мам, а ты Светку на улице не видела? Темно уж, а её всё нет. Никогда она так долго не задерживалась.
Степановна налила себе чаю, достала кусочек сахара и села поудобнее на стул, чтобы посмаковать душистый напиток. За стеной в соседской кухне кто-то вёл оживлённый разговор. Очень хотелось услышать, о чём. Степановна приложила перевёрнутый стакан к стене, прижалась ухом к донышку, как её научили сегодня бабы на скамейке, но, увы! понять смысл того, о чём говорили за стеной, ей так и не удалось. Говорили о каких-то валёрах. Кто это такие? Стерпеть это Степановна не могла, и на голову соседки понеслись новые проклятия.
– Ну, никакого покоя от этой стервы нету!
– Да тише ты, мам! Ванечку разбудишь…
– Да я и не удивлюсь, если он проснётся. При таком-то шуме! Постучать им надо.
– Да ты что, мам! Их тут и не слышно. Успокойся!
Успокойся! Разве тут успокоишься? Никакого уважения и заботы от этих молодых не дождёшься. Вон, уж собственная дочь поучает, как себя вести!
Аккуратно сложив покрывало, она сняла лишние подушки с кровати, достала ночную сорочку из ящика тумбочки и собралась было переодеться, но что-то её смутило… Как будто в комнате ещё кто-то есть… «Ой, да кто тут может быть! Перенервничала, вот и кажется чёрте-чё…»
– Кажется! Ничего тебе не кажется!
Сердце у Степановны выскочило через открытый рот… Она обернулась на прозвучавший голос и обомлела… В кресле развалилась какая-то нахальная девица с пустыми глазами, какие бывают только у бестыжих девок, которых Степановна видела на похабных календарях, что в коммерческих киосках продают. Ноги в каких-то длинных сапожищах гостья бесцеремонно сложила на журнальный столик. Губы, намазанные чем-то невероятно ярким, были сложены в недовольной гримасе. Но настроение её совсем не мешало ей обрабатывать пилочкой непотребно длинные ногти.
Девица чавкнула жвачкой и выдавила:
– Что замолкла-то?
– Галь!.. Галя!.. – позвала Степановна дочь, вмиг забыв про все обиды.
– Да что ж ты никак не угомонишься-то, мам?
– Галь, а это – кто?
– Где?
– Да вот же! – Степановна указала на кресло.
– И чем тебе Мурлышка-то ещё помешала? – дочь забрала кошку и вышла.
– Да что ж это? – Степановна протёрла глаза, снова посмотрела в сторону кресла и обмерла в очередной раз: девица сидела там же.
– Это тебе не поможет! – она одарила Степановну наглой улыбкой и продолжила заниматься своими мерзкими ногтями.
– Ты кто? – наконец, смогла произнести Степановна.
– Лярва.
– Это что же, имя такое ругательное?
– Да уж какое дали.
– Ты откуда взялась-то? – Степановна таки смогла взять себя в руки. Она поняла, что спуску здесь давать нельзя. Стерв она таких видела, не первый год живёт.
– Хм! Она ещё и спрашивает! Ты ж меня сама и придумала! И мне, надо сказать, очень нравится быть. И как всякие родители беспокоятся о своих детях, думают о том, как и за счёт чего они будут существовать, попросту говоря, что они будут кушать и во что одеваться, так и ты теперь будешь думать обо мне!
«Нет, с этим надо кончать! – решила Степановна. Это же самая обыкновенная авантюристка. И как её Галька-то не заметила?»
– Галь! Вызывай милицию и сюда приходи!
– Ха-ха-ха-ха! – от смеха лярвы ноги Степановны стали ватными, и она, обессиленная, упала на кровать.
«Да что ж это такое?…» – Степановна вконец растерялась, почувствовав какую-то зловещую внутреннюю связь с этой лярвой, как будто их действительно соединяла пуповина…
– Ну, что с тобой, мам? Тебе не милицию, а «скорую» вызывать надо!
– Не надо «скорую»… – едва слышно произнесла Степановна, – зови милицию или сама гони её в три шеи!
Смех лярвы довольно внушительно раздался снова. Внутри у ослабевшей женщины что-то ёкнуло, как будто её и вправду дёрнули за невидимую ниточку…
– Да кого гнать-то, мам?
– Ты что, совсем ослепла и оглохла? Вон же в кресле развалилась!
– Да нет же здесь никого!
Степановна приподнялась и ахнула… Девица опять пропала.
– Галь, ты посмотри под столом… И под кроватью… Может, она за шторой прячется?
– Да ты хоть объясни, кого найти нужно?
– Да лярву!
– Какую ещё лярву?
– Девка такая бестыжая, лохматая, с крашеными губами! Ты что, и не заметила, как она в дом вошла?
– Мам, ты успокойся. Просто ты перегрелась сегодня на солнышке. Спишь на ходу… Это тебе приснилось что-то…
«И то правда! – с надеждой подумала Степановна. – Лягу спать, и пройдёт всё… Ну, ведь, если б она была, она бы никуда не делась… Померещилось. Старею…»
– Иди, иди, дочь. Показалось, наверное…
Галина тихо прикрыла за собой дверь. Степановна хотела выключить свет, но подумала и оставила. На всякий случай. Она укрылась одеялом и почти уже успокоилась, даже рискнула закрыть глаза, как вдруг в лицо ей ударил отвратный шёпот:
– Ты что же, думаешь, отделалась от меня? Ну, нет! Кто ж оставляет своих чад некормлеными на ночь?
– Да что тебе надо от меня, дрянь ты этакая?
– Яблоко от яблони, как говорится, мало чем отличается. Уж если кто-то и дрянь, то я просто её отражение.
– Ты на что намекаешь?
– А что мне намекать? Я тебе и прямо могу сказать. Я – это твои ну просто замечательные мысли и слова. Только все своим словам и мыслям нужное место находят, поэтому и живут с ними в мире. А ты куда меня послала? К соседке своей? Я там была. Но мне там делать нечего: не про меня она! А кушать и жить мне хочется так же, как и всем. Так что, давай, делай что-нибудь.
– Да что делать-то? Хлеба, что ли, тебе принести?
– Вот именно. Только не того, каким вы своё тело питаете. А тот, на который ты меня обрекла.
– Да ты говори прямо, хватит темнить.
– Уж если кто натемнил, так это ты. Вспоминай, что ты говорила про соседку? Так вот, мне по меньшей мере нужны голодранка, проститутка и дебил. Чтобы жить, мне необходимы их мысли, их переживания, их страсти! А чтобы жить хорошо, мне нужно много всего этого! А я хочу очень хорошо жить! И немедленно.
– Здесь ты для себя тоже ничего такого не найдёшь! Так что, убирайся!
– Ну, уж нет! Я своё возьму, можешь не сомневаться! Если ты мне не поддашься, то поддадутся те, с кем ты связана своей душой… Ты видишь, я уже чувствую себя в общем-то неплохо!
– Это ты про что? – смутная тревога сдавила Степановне душу…
– У меня уже почти всё есть. Кроме голодранцев. Но за ними дело не станет, это проще простого.
– А где ж ты взяла дебилов?
– Завтра утром повнимательнее в глаза своего внука посмотри… И сразу всё поймёшь.
– Ах, ты, стерва!
– И это существо, которое мнит себя человеком, смеет называть так собственное создание. Своё в определённом смысле «я». Ты ещё не почувствовала, как тебе далеко до образа и подобия Божьего?
– А…
– Сходи в соседний подъезд.
Степановна стала судорожно одеваться.
– Галя, Галя! Светка не пришла?
– Да нет ещё. Я уж и не знаю, что подумать…
– Я схожу во двор, посмотрю.
– Тебе ж плохо. Может, я сама, а ты за Ванечкой посмотри.
– Не надо! Я схожу.
От разогретого за день асфальта на улице было душно. А, может, Степановне это показалось… Воздуха ей, действительно, не хватало. В соседнем подъезде было темно. «Опять пацаны лампочки вывернули! Вот нелюди-то! То-то у них у всех рыла нечеловеческие. Да и матери у них у всех…» – кто-то дёрнул Степановну за нутро, как за верёвочку, и она осеклась… – Господи! Прости меня за мысли мои…
Из-за приоткрытой двери подвала доносился какой-то неясный шорох и шёпот. Степановна прислушалась…
– Ты только смотри матери ничего не рассказывай! А то больше ничего не получишь. А завтра мы с Шуриком придём и принесём тебе французскую тушь для ресниц. Хочешь?
– И по сникерсу! А то не дам, – услышала Степановна ещё совсем детский голос своей Светки…
Она вышла во двор, села на скамейку, которая для многих сварливых пенсионерок стала в какой-то степени последним местом работы. Но сейчас Степановне было не до «коллег». В голове её было мутно и муторно. Она боялась что-нибудь подумать: в каждой едва возникающей мысли она улавливала смрадное дыхание лярвы…
Вдруг неожиданно двор озарил яркий свет. Степановна обернулась на него и застыла: пламя вырывалось из окон её квартиры… Из подъезда выскочила Галя с Ванечкой на руках.
– Галя, Галя! Что там случилось?
– Ой… Ой… Что ж это? Ужас какой!
– Да что ж там произошло у тебя?
– Не поняла… Я телевизор смотрела и к Ванечке вышла, запищал он… А тут грохот такой! Может, это телевизор взорвался?..
– Ой, горе-то, горе-то какое!
– Ну вот, – услышала Степановна зловещий шёпот прямо в ухо, – теперь у меня и голодранцы будут… Кстати, я тут такая твоя родственница не одна хожу. Много ты нас настряпала, много…
Пламя бушевало всё больше и больше. Сигналы пожарных машин оглушили всю округу. Но было ясно: уже ничего не спасти…