Обнаженные нервы
У меня крайне редкий период для моряка – недели покоя. Море и ветер окружают яхту поистине материнской лаской, и она бодро бежит к Антигуа. Море убаюкивает меня, и это пугает. Да, оно хорошо знакомо, как старый друг, но изменчиво и полно сюрпризов, как ветреная девушка. Я валяюсь на кормовой палубе, ощущая, как вереницей набегают волны, поднимающие яхту на полтора-два метра, как они прокатываются под ней, а затем осторожно опускают судно и убегают дальше, стремясь к горизонту. Бриз треплет страницы романа, который я читаю, кожа коричневеет на солнце, волосы выгорают.
Столетие назад быстроходные океанские суда – величественные клиперы, китобойные корабли и быстрые тендеры с трюмами, полными рабов, – шли по этому маршруту от Канарских до Карибских островов. Торговые ветра раздували окутавшие рангоут и похожие на облака паруса: марсели, лисели, брамсели и другие. Дрожание мачты и вант «Соло», гудение автопилота смешиваются с бегущим ветром, и в мои уши вливается фантазия: перестук ног, танцующих под гармонику матросский танец.
«Соло» плавно скользит на запад под двойным развернутым стакселем. Кипящий кильватерный след пересекает волны за кормой. Я читаю, пишу письма, набрасываю рассказы, рисую картинки – переплетенных морских змей, – перевожу невероятное количество пленки, пытаясь запечатлеть море, маневры яхты, закаты. Я набиваю живот жареной картошкой, луком, яйцами, сыром и крупой – булгуром, овсянкой, пшеном. Занимаюсь йогой и гимнастикой, отжимаюсь, подтягиваюсь, подпрыгивая, наклоняясь и растягиваясь в унисон с покачивающейся яхтой. Живой лабиринт из мачты, гика и вант, опор и углублений похож на паутину. Надо раскрывать и настраивать паруса, чтобы поймать ветер. Короче говоря, мы с яхтой в отличной форме, а плавание – чудесное и беззаботное. Если и дальше будет так везти, я достигну порта назначения до 25 февраля.
Но 4 февраля ветер усиливается. Я слышу, как он начинает свистеть в снастях. Начинается шторм. Над головой бегут стада облаков. Волны вздымаются и опадают. Мне совершенно не хочется прощаться со спокойным плаванием, и я обращаюсь к небу: «Давай, ударь меня, если надо, но только поскорее!»
Моя малютка-яхта скользит меж волнистых холмов, которые вскоре вырастают в небольшие горы. Вода, ранее сверкающе чистая, теперь отражает темное грозное небо. Волны вспениваются и осыпают нас брызгами, когда мы прорезаем их на пути к тонущему солнцу. Благодаря автопилоту «Соло» более или менее придерживается курса. Электрический моторчик, направляющий перо руля, утомленно бормочет: он работает постоянно и слишком долго. Несмотря на регулярные водопады, обрушивающиеся на палубу, я не ощущаю особого дискомфорта. Я дурачусь перед своей кинокамерой, откусывая гигантские куски жирной колбасы и хрипя по-пиратски, как Джон Сильвер: «Как видишь, парень, погодка у нас чудесная. Кабы ветерку добавить, было бы еще лучше!» Пробираюсь на носовую часть палубы и сворачиваю один из стакселей. Ледяной душ струится по спине и рукам.
Приближается закат, небо становится все темнее. Когда «Соло» скользит по ущельям между волнами, солнце скрывается за горизонтом. Оно опускается все ниже и ниже и, наконец, тонет на западе. Над «Соло» опускается ночь. Кажется, что волны и ветер ночью усиливаются.
Я не могу разглядеть приближающиеся волны: они возникают прямо перед нами внезапно, и вдруг они уже здесь и с силой обрушиваются на нас. Затем снова убегают в темный мир, так стремительно, что я почти не успеваю осознать полученный удар.
Более десяти тысяч миль и полтора перехода через Атлантический океан мы с яхтой составляли друг другу компанию. Она видала и покруче. Если дела пойдут хуже, я предприму штормовую тактику: уменьшу парусность, а потом либо лягу в дрейф, либо пойду по ветру. Погодный предсказатель «Pilot charts» обещает для этой части южной Атлантики и этого времени года редкие волны небольшой силы. Сила ветра может достигать семи баллов. Этого достаточно для того, чтобы испортить прическу и обеспечить морское купание прямо на палубе, но недостаточно, чтобы расстроить мои планы. Примерно через две недели я буду лежать на горячем карибском солнце с холодным ромовым пуншем в руке, а «Соло» будет покачиваться на якоре со свернутыми парусами рядом с каким-нибудь утыканным пальмами пляжем.
К счастью, мне редко приходится выходить на палубу. Я поднимаюсь туда, только чтобы зарифить паруса или поменять стаксели. На моей яхте есть внутреннее рулевое управление и центральный пульт информационных приборов. Я сижу под плексигласовой крышкой, которая выглядит как квадратная кабина реактивного самолета. Отсюда я могу управлять яхтой при помощи внутреннего штурвала, регулировать паруса, дотягиваясь через открытый кокпит до судовых уток и лебедок, расположенных рядом с люком, наблюдать – и все это одновременно. Кроме того, можно сверяться с картой на столе, болтать по стоящему рядом радиоприемнику или готовить еду на камбузной плите – и все это не сходя с места. Несмотря на морскую акробатику, каюта остается сравнительно комфортабельной. За исключением капель, просачивающихся через трещины люка, здесь сухо. Воздух тяжелый, сырой от приближающегося шторма, но лакированное дерево каюты тепло мерцает в мягком свете. В срезе древесины я могу разглядеть причудливые очертания животных, людей, спутников. Они успокаивают меня. То малое количество кофе, которое я умудряюсь донести в ходящей ходуном чашке до рта, согревает и помогает сохранять бодрость. Мой желудок, изготовленный из устойчивого к коррозии и взрывам, невосприимчивого ни к чему сплава, совершенно не стремится на диету из крекеров. Я ем до отвала и усердно планирую обед на день рождения, который наступит через два дня. По причине отсутствия духовки я не смогу испечь пирог, но могу попробовать сделать блинчики с шоколадом. Сделаю карри с кроличьей тушенкой, игнорируя французское суеверие, что даже малейшее упоминание о кроликах (lapin) гарантирует экипажу ужаснейшие беды.
В своем плавучем гнезде я чувствую себя в безопасности, но шторм вновь пробудил мои опасения, дремлющие уже неделю. Каждая проносящаяся мимо трехметровая волна несет больше тонн воды, чем в самых смелых моих фантазиях. Ветер свистит на палубе и в снастях. Время от времени корму яхты подкидывает, она подставляет нос ветру, словно хочет увидеть ударяющего ее хулигана. Ослабленный стаксель с грохотом и хлопками треплется на ветру, затем натягивается, и «Соло» разворачивается, чтобы продолжить свой путь. В моем сознании мелькнуло ужасающее видение накатывающей волны-убийцы.
Именно встречас дикой природойделает неважнойтолщину бумажника,а подлинным мериломсобственной ценностистановятсятвои способности.
Вызванная совпадением волн, идущих в различных направлениях и с разной скоростью, эта бродячая катастрофа может вырасти в четыре раза выше средней волны. Она способна швырять «Соло» туда-сюда, как детскую игрушку. Сходящиеся в одном месте подошвы волн могут образовать глубокую впадину, в которую мы можем провалиться. Такие аномалии часто наступают с разных сторон, образуя вертикальные утесы, с которых волны скатываются бурными лавинами.
Шесть месяцев назад «Соло» столкнулся с подобным проявлением шторма рядом с Азорскими островами. Небо исчезло, через люк палубы не было видно ничего, кроме мутной морской зелени. Яхта выправилась, и мы продолжили путь, но это было хорошей встряской. Мои книги и секстант перепрыгнули через высокие ограничители, ударились о ломберный столик и раскололи его бортики. Если бы они не ударились о стол, то могли угодить мне в лицо. Мне здорово повезло, но впредь надо быть осторожней.
Катастрофа в море может произойти в один миг, без предупреждения, или же разразиться после долгих дней предчувствия и страха. Это не обязательно случается, когда море неистовствует, вода может быть ровной и гладкой, как лист железа. Удар может обрушиться в любой момент, и при спокойном море, и в шторм, но море никогда не делает этого из злобы или враждебности. Оно не ведает ни ярости, ни гнева. Но оно и не проявляет доброжелательного участия. Море просто существует – беспредельное, могучее и равнодушное. Однако безразличие стихии не обижает. Более того, это одна из главных причин любви к мореплаванию: море делает столь очевидной ничтожность маленького меня и всего человечества.
Я смотрю, как бурлящий, фосфоресцирующий кильватерный след «Соло» прокладывает путь среди кувыркающихся волн, и задумчиво говорю себе: «Могло бы быть хуже». И тут же голоса из прошлого напоминают: «Каждый раз, когда ты повторяешь эту фразу, дела неизбежно ухудшаются». Я думаю о вероятности шторма, предсказанного «Pilot charts». Эти сведения среднестатистические, вычисленные по данным судов. По всей видимости, усредненные показатели силы шторма в действительности занижены и искажают истинную картину. Надо полагать, что капитан, получив предупреждение о начале шторма, вряд ли спешит направлять свое корыто в самый центр урагана, чтобы взбодриться и глотнуть там свежего воздуха. По всей видимости, мне предстоит несколько неспокойных деньков.
Проверяю свое оборудование, чтобы убедиться, что все закреплено и в порядке, насколько это может сделать дурень в штормовом море. Осматриваю корпус, палубу, переборки, оборудование и все крепежи моей деревянной табакерки. Чайник наполнен, чтобы можно было сделать кофе или горячий лимонад. Кусок шоколада лежит под рукой, рядом с рацией. Основные приготовления завершены.
Сейчас около 22:30 по Гринвичу. Висит полная луна, белая и неподвижная, ей нет дела до бурного моря. Если погодные условия продолжат ухудшаться, то придется идти южнее. На данный момент я больше ничего не могу сделать, так что ложусь отдохнуть. В 23:00 встаю, раздеваюсь, оставляя одну только футболку. Снова ложусь. Футболка, часы на запястье, кусок китового уса на шнурке – на шее. Это вся одежда на следующие два с половиной месяца.
Яхта мчится вперед, петляя меж стремительных вершин, ее киль цепляется за уклоны, как горная козочка, левый борт прижимается к черному, бурному океану. Я устроился в своей койке, защищенной от ветра брезентом, и раскачиваюсь, как в гамаке.
БАМ! Приглушенный взрыв перекрывает треск древесины и рев моря. Я вскакиваю. На меня обрушивается вал воды, я словно неожиданно оказался на пути неистовой реки. Спереди, сзади – откуда она берется? Исчезла половина борта? Нет времени думать. Нащупываю нож, который воткнул в обшивку рядом со штурманским столиком. Вода доходит уже до пояса, и нос яхты погружается. «Соло» останавливается и начинает погружаться в пучину. Яхта тонет, тонет, ТОНЕТ! Мой мозг отдает приказы: отвязать аварийный комплект! Моя душа кричит. Ты потерял ее! Я задерживаю дыхание, погружаюсь, нахожу крепежные ремни, которыми привязано аварийное снаряжение. Сердце стучит, как свайный молот. Из-за тяжелой работы воздух быстро выходит из легких, сознание борется с конечностями за возможность вдохнуть. Меня окружает абсолютная темнота и хаос. Прочь, выбирайся, яхта тонет! Птицей взлетаю на поверхность, толкаю люк и выбрасываю свое дрожащее тело на палубу, оставив надежду позади.
С момента удара прошло меньше тридцати секунд. Нависнув носом над своей могилой, яхта как бы замирает. Вокруг лодыжек бурлит море. Разрезаю крепежные ремни, удерживающие контейнер спасательного плота. Мысли бьются в моей голове, эхо, как в пещере. Может быть, я ждал слишком долго. Может быть, пришло время умереть. Утонуть… умереть… раствориться без следа. Вспоминаю инструкцию к надувному спасательному плоту: вывалить за борт увесистую сотню кило до того, как надуть. Да кто сможет управиться с таким весом, крутясь носом вниз? Времени нет, быстрее – яхта тонет! Дергаю. Первый рывок, второй – и ничего, ничего! Вот и все. Конец моей жизни близок – совсем-совсем скоро. «Давай же, ублюдок!» – ору я на упрямый контейнер. Я делаю третий, сильный рывок, и плот с громким шипением надувается. Волны, прокатившись по всей палубе, помогают мне спустить плот за борт, на воду. Развернувшийся плот скачет на волнах у кормы. За считаные минуты мой «Соло», ладный маленький корабль, превратился в полузатонувшую развалину. По-пиратски зажав в зубах нож, запрыгиваю на плот и тут замечаю, что кинокамера, закрепленная на корме, заработала. Ее красный глаз мигает. Кто режиссер этого адского фильма? Освещение скудное, но драматизма хоть отбавляй.
Неподвижная луна равнодушно взирает сверху. Ее лик то и дело закрывает вуаль облаков, заволакивая мрачную сцену гибели «Соло». Благодаря инстинктам и натренированности я сделал все, что было необходимо для спасения, а теперь, когда у меня появилось время для размышлений, я начинаю полностью осознавать, какой бедой грозит крушение. Кажется, еще никогда мои чувства не были такими обостренными. В душе царит невообразимый сумбур. Мучительная душевная боль, скорбь о погибшей яхте, глубокое разочарование в самом себе из-за допущенных промахов. Все затмевает четкое осознание того, что мысли и чувства больше ничего не значат. Меня бьет озноб. Я слишком далеко от цивилизации, чтобы надеяться на спасение.
За одно мгновение в голове вспыхивает множество разговоров и споров, словно в черепе болтает группа людей. Некоторые из них даже шутят, их смешит, что камера усердно снимает то, что никто никогда не увидит. Другие ворошат огонь в топке страха, чье пламя подогревает парализованную энергию. Я должен быть благоразумен. Я борюсь со слепой паникой, я не хочу, чтобы силы, полученные благодаря выбросу адреналина, привели к беспорядочной и непродуктивной деятельности. Я борюсь с желанием впасть в приводящую в ступор истерию, я не хочу ждать, застыв от страха, когда наступит конец. «Соберись, – приказываю я себе, – соберись и пошевеливайся».
Я смотрю, как Атлантический океан поглощает мое судно, моего друга, мое дитя… «Соло» слишком мал, и бездна даже не ощутит его вкуса. Волны то и дело смыкаются над яхтой, но белые палубы появляются снова и снова. «Соло» еще не тонет, нет… подожду, пока она исчезнет, прежде чем перерезать канат. Ведь даже с тем запасом консервированной воды и кое-каким снаряжением, которым я заблаговременно дополнил оснащение спасательного плота, мне все равно не протянуть долго. Для успешного выживания в море нужно еще что-нибудь. Так что жду и спасаю все, что могу. Мое тело дрожит еще сильнее от страха и холода, мои глаза горят от морской воды. Необходимо добыть немного одежды, что-нибудь, чем можно укрыться, хотя бы что-нибудь. Я начинаю кромсать грот. Только не порежь плот, будь предельно аккуратен! Надрезанная парусина легко разрывается. Плот подпрыгивает, когда я вытягиваю с кормы подковообразный спасательный нагрудник и буй «человек за бортом» со спасательной вешкой. Вокруг яхты продолжают кипеть пенные волны, но каждый раз она упрямо поднимается. Мысленно продолжаю уговаривать ее: пожалуйста, не уходи, только не сейчас, пожалуйста, поднимись! Водонепроницаемые отсеки, разработанные и построенные мной, воздушные мешки внутри яхты не дают ей утонуть… Она борется. Стаксель громко хлопает. Крышка люка и штурвал стучат, когда лодку бьет океан. Может быть, она все-таки не утонет? Ее голова находится над водой, но задняя часть сомневается, как ребенок на берегу, никак не решаясь кануть в воду.
Тело ломит от холода, ноздри заполняет смрад резины, пластика и талька. Теперь «Соло» может затонуть в любой момент, а мне так необходимо снова вернуться внутрь. Времени мало. Подтягиваюсь, держась за борт яхты, забираюсь на нее и на мгновение останавливаюсь, испытывая странное ощущение: я одновременно нахожусь и в море, и на палубе. Волны становятся на дыбы, покрывают яхту, но раз за разом «Соло» пробивается на поверхность. Сколько еще ударов яхта получит, прежде чем вода заполнит оставшиеся воздушные полости? Сколько секунд пройдет, прежде чем она окончательно исчезнет?
Между накатывающими гребнями протискиваюсь в люк. Вода, залившаяся в каюту, кажется такой спокойной по сравнению с окружающим штормом. Я проскальзываю в этот водный склеп, и люк с треском закрывается за мной. Нащупываю сумку с аварийным снаряжением, мне удается перерезать крепежные веревки. Снаружи ходят волны, они накатывают на нас и убегают дальше. Я жажду воздуха. Сумка освобождена, но, кажется, она тяжелее грехов человечества. Прокладывая путь по лестнице, ведущей к люку, толкая и дергая снаряжение, чтобы вынести его на палубу, я пытаюсь справиться с люком, который то и дело колотит по спине. Чтобы перетащить сумку на плот, требуются все оставшиеся силы.
Она шлепается на плот, и я поворачиваюсь, чтобы снова влезть в люк. Протягиваю руку назад, нащупываю диванную подушку, зажатую над головой. Дергая ее, поднимаюсь, чтобы глотнуть воздух. Но воздуха нет! Мне кажется, что последний кислород в нашей галактике уже кто-то вдохнул. И вдруг волна стремительно отходит. Я вижу поверхность, сверкающую тысячами свечей. Воздух врывается в каюту, я жадно глотаю его, а потрескивание «Соло» заглушает приближающаяся волна.
Привязываю подушку к концу фала – пусть плавает рядом, пока я погружаюсь, чтобы достать свою постель. Связывать в узел спальный мешок, оказывается, все равно что пытаться схватить пригоршню змей. С большим трудом, мучительно медленно толкаю, тяну и кручу мешок и перемещаю его на плот. Следом падаю я, прихватив диванную подушку.
Боже мой, «Соло» все еще на плаву! Я смотрю, как он медленно, все больше и больше заваливается на бок, и подбираю один за другим выплывающие из каюты предметы: капусту, пустую кофейную банку, коробку с несколькими яйцами. Яйца наверняка долго не продержатся, но я все равно их прихвачу.
Слишком устал, чтобы делать что-то еще. Я еще не отцепился от «Соло», но если он решится наконец нырнуть, то у меня должен быть шанс на спасение. Двадцать два метра 9,5-миллиметровой веревки, привязанной к концу гика-шкота, дают мне возможность дрейфовать по ветру. «Соло» исчезает, когда мы погружаемся во впадину между двумя гребнями волн. Огромные пенящиеся гребни упорно накатывают на нас. Они закручиваются против ветра, как бьющиеся о берег волны прибоя. Я слышу, как они надвигаются, слышу хлопки, удары и треск, как будто «Соло» шепчет мне: «Подожди, я все еще здесь». Плот поднимается, чтобы встретить вершину волны, которая гонится за мной. Пена и брызги обваливаются прямо на левый борт.
Откидной полог тента резко хлопает на ветру каждый раз, когда застежка-липучка открывается от ветра. Я должен развернуть плот, или в открытый вход может проникнуть вода. С вершины волны оглядываюсь на палубу «Соло», поднявшуюся на следующем гребне. Море медленно вздымается из темноты, как гигант, садящийся после сна. На другой стороне тента есть небольшое круглое отверстие. По пояс высовываюсь в смотровое окно. Я не должен выпускать из рук канат, связывающий меня с «Соло», но его нужно переместить. Продеваю веревку через петлю гика-шкота, свисающего с палубы «Соло», и тяну ее обратно на плот. Один конец прикрепляю к веревочному ограждению – лееру, идущему по периметру плота, второй обматываю вокруг и втягиваю «хвост» в смотровое окно. Если «Соло» пойдет ко дну, то я смогу отпустить его, и мы ускользнем. Стоп… Не могу влезть обратно! Я застрял. Пытаюсь высвободиться из тента, сдавившего грудь. Морские брызги осыпают меня. Волны ревут в темноте. Я кручусь и дергаюсь – и наконец падаю внутрь. Плот качается, подставляет боковую сторону тента волнам. Ха! Неплохая шуточка: кусок парусины против стихии, которая превращает гранит в песок.
При помощи скользящего узла привязываю шкот «Соло» к переплетению лееров плота, окружающих внутреннюю часть. Лихорадочно прилаживаю к этой сети все снаряжение и слышу, как что-то с шумом накатывается с наветренной стороны. Должно быть, это большая волна, раз ее слышно издалека. Натиск воды. Тишина. Чувствую, как она нависает надо мной. Плот издает душераздирающий резиновый визг, когда волна ударяет по нам, мир раскалывается пополам. Наветренная сторона бьет по мне, швыряет на другую сторону плота. Верх обрушивается, вода оказывается повсюду.
Удар усиливает рывок фалиня, привязанного к моей полузатопленной, полной воды яхте, стоящей против ветра, против места, где поднялась волна. Я погибну. Этой же ночью. До ближайшей земли около 450 миль. Море раздавит меня, опрокинет, лишит тепла и воздуха. Я пропаду, и никто не узнает об этом, пока не пройдут недели со дня, когда я должен был прибыть на место.
Ползу обратно к наветренной стороне, одной рукой держась за шкот «Соло», другой цепляясь за оплетающий плот леер. Сворачиваюсь калачиком в сыром спальном мешке. Тонны воды плещутся под дном плота. Я сижу на подушке, защищающей меня от ледяного пола. Дрожу, но начинаю согреваться. Теперь надо ждать, слушать, думать, рассчитывать – и бояться.
Плот издает душераздирающий резиновый визг, когда волна ударяет по нам.
Когда плот со мной поднимается на гребне волны, я вижу «Соло», барахтающийся в следующей впадине. Потом он снова поднимается на следующей волне, в то время как я проваливаюсь в ту впадину, которая за секунду до этого баюкала яхту. Теперь она почти опрокинулась, нос и правый борт находятся под водой, а корма торчит достаточно высоко. Только бы яхта продержалась на плаву до утра! Я должен снова увидеть тебя, увидеть ту поломку, которую ты, я чувствую, получила из-за меня. Почему я не отсиделся на Канарских островах? Почему не расслабился и не отдохнул? Почему вынудил тебя выйти в море? Чтобы завершить свою дурацкую затею, дважды пересечь океан? Прости меня, бедный «Соло»!
Я наглотался соли, у меня горит горло. Возможно, утром мне удастся спасти еще какое-нибудь снаряжение, бутыли с водой, немного еды. Планирую каждое движение и очередность. Самая насущная опасность – замерзнуть, но спальный мешок достаточно защищает меня. Главное – вода, затем еда. Потом уже остальное, что удастся схватить. В шкафу на камбузе, прямо под трапом, хранится почти сорок литров воды – всего лишь в тридцати метрах от меня находится аварийный паек, которого хватит на сорок – восемьдесят дней. Корма задралась, будет проще пробраться за ним. В каюте на корме две большие спортивные сумки, они подвешены сверху. В одной полно еды (примерно на месяц), а другая набита одеждой. Если смогу поднырнуть и проплыть вперед, то, быть может, получится вытащить из носового отсека яхты – форпика – спасательный гидрокостюм. Уже мечтаю, как толстый поролон согреет меня.
5 февраля
1-й день
Волны продолжают бить по плоту, вдавливая борта и заливая воду внутрь. Трубки каркаса прочные, как тиковые бревна, хотя и гнутся, как спагетти. Снова и снова вычерпывая воду кофейной банкой, я думаю, сколько может выдержать такой утлый плот, и ищу признаки течи.
Маленькая лампа наверху освещает мой крошечный новый мир. Воспоминания о крушении, окружающее зловоние, удары волн, стонущий ветер и мои планы утром снова подняться на борт «Соло» перекатываются в моей голове. Скоро всему этому придет конец.
Похоже, я затерялся где-то на полпути между западным Ошкошем и городом Нигде. Не думаю, что в Атлантике есть более пустынные воды. Я нахожусь примерно в 450 милях к северу от островов Зеленого Мыса, но они расположены против ветра. Я могу дрейфовать только в направлении ветра. Если плыть по ветру, то 450 миль отделяют меня от ближайших судоходных путей. Ближайшим из возможных берегов являются Карибские острова, в восемнадцати сотнях морских миль от меня. Не стоит об этом думать. Лучше продумать план на день. Если плот выдержит, надежда есть, но выдержит ли он? Море атакует без предупреждения. Водяной гребень часто возникает прямо перед тем, как ударить. Столкновение сопровождается ревом, волна бьет по плоту, раскалывается об него.
Вдалеке, со стороны центра шторма, слышу гул. Он постепенно нарастает, становится громче и громче, пока не заполняет все вокруг. Кулак Нептуна бьет, и с этим ударом плот лишается устойчивости. Он стонет и визжит, потом наступает тишина, словно мы перенеслись в загробное царство, где нас наконец перестанут мучить.
Рывком открываю смотровое отверстие и высовываю голову. Стаксель «Соло» все еще хлопает, штурвал щелкает, а я уплываю прочь. Электрику яхты замкнуло, и маяк на верхушке мачты мигает, словно прощаясь со мной. Смотрю долго, очень долго… вспышки света становятся все реже, понимаю, что вижу яхту в последний раз. Я чувствую, что теряю друга, ребенка, часть себя. Еще несколько редких вспышек – и все. Яхта исчезает в пучине.
Вытягиваю веревку, которая соединяла меня с яхтой, надеждой на еду, воду и одежду. Веревка цела. Возможно, петля, которую я затянул на гика-шкоте, распустилась во время последнего удара. Или узел? Может быть, дело действительно в узле, вибрация и колебания могли ослабить его. А может, я сам неправильно завязал. Но ведь я завязал, должно быть, тысячу узлов, это для меня так же привычно, как запирать дверь на ключ, и все же… да какое это теперь имеет значение? Жалеть не о чем, возможно, именно это спасло меня. Быть может, мой крошечный резиновый дом в последнюю секунду избежал страшной участи – быть разорванным на куски? Или напротив, меня погубит то, что он пустился по течению…
Покачивания плота неведомым образом успокаивают, и я разговариваю с собой в стиле Хемфри Богарта, что-то вроде «что-ж-ты-теперь-сам-по-себе-ты-один-парень»… К облегчению примешиваются страх, боль, чувство вины, опасение, надежда и отчаяние. Мои чувства собраны в огромный шар безраздельного смятения, всепоглощающего, как черная дыра. Тело ломит от холода, и теперь оживает боль от ран, которые я не ощущал прежде. Чувствую себя таким беззащитным. Я остался без «поддерживающей системы». И ни места, где можно спастись от беды, ни второго шанса. Психически и физически ощущаю себя так, словно с моих нервов сорваны все покровы и они теперь абсолютно обнажены.