Глава пятая. «Дело Доути»
Что касается Доути, то Дрейк, вернувшись в порт Святого Юлиана, вошел в такой раж, что, не желая слышать никаких слов оправдания, велел судить Доути. Судьями он назначил офицеров судов флотилии.
– Перед отплытием королева Елизавета сказала мне, что она считает: тот, кто нанесет удар мне, нанесет его и ей. Поэтому именем королевы я назначаю суд!
Один из друзей Доути по фамилии Викари, назначенный в судьи, прибыл к Дрейку и возмущенно заявил:
– Устроенный вами суд неправомочен решать вопрос о лишении Доути жизни.
– Я и не поручал вам решать этот вопрос, – передернул плечами Дрейк. – Оставьте его решение мне. Вы должны только определить, виновен он или нет! Вас это устраивает?
– Вполне! – склонил голову ошарашенный Викари и удалился.
Суд состоялся на небольшом островке в заливе порта Святого Юлиана, который Дрейк не без сарказма назвал островом Истинной Справедливости. По воспоминаниям священника Флетчера, вина Доути была полностью установлена. Сам обвиняемый ее также полностью признал, причем сказал, что если судьи не вынесут ему смертный приговор, то он сам станет своим палачом. Возможно, Доути искренне раскаялся в содеянном, возможно, рассчитывал таким образом добиться снисхождения. Однако все сорок судий единогласно вынесли Доути смертный приговор. Определение вида казни предоставлялось на усмотрение Дрейка.
После зачтения приговора Дрейк объявил:
– Я предлагаю вам выбор. Желаете ли вы быть казненным на острове, или желаете вернуться в Англию, чтобы предстать перед Тайным советом королевы?
– Я благодарю вас, адмирал, за проявленную ко мне снисходительность и прошу время подумать до завтра.
– Хорошо! – кивнул Дрейк.
Утром следующего дня Доути снова предстал перед Дрейком и произнес речь:
– Хоть я и виновен в совершении тяжкого греха и теперь справедливо наказан, у меня есть забота превыше всех других забот – умереть истинным христианином. Мне все равно, что станет с моим телом, единственное, что я хочу, – это быть уверенным, что я сподоблюсь к будущей лучшей жизни.
Поэтому я опасаюсь, что, оставленный на суше среди язычников, смогу спасти свою душу. Если же я решу вернуться в Европу, то для этого понадобятся специальное судно, продовольствие и команда. Если даже вы дадите мне все необходимое для плавания, то не будет желающих сопровождать меня в Англию, а если и найдутся таковые, то для меня путь домой будет той же казнью, только долгой и мучительной, вследствие моих глубоких душевных переживаний от сознания своей тяжкой вины. А потому я от всего сердца принимаю первое ваше предложение, обращаясь только с просьбой, чтобы мне дали возможность перед смертью принять святое причастие вместе с друзьями и умереть, как подобает джентльмену.
– Ваша просьба будет удовлетворена! – согласился Дрейк.
На следующий день Доути причастился вместе с Дрейком. После принятия причастия они вместе вполне дружески пообедали, подбадривая друг друга. На прощание выпили один за здоровье другого, «как если бы им предстояло лишь обычное путешествие», отметил в своих записках Флетчер.
После обеда, не теряя времени, Доути встал на колени и обнажил шею. Взглянув на окружающих его людей, сказал:
– Я попрошу молиться за меня!
После чего, положив голову на плаху, сказал палачу:
– Делай свое дело без страха и жалости!
«По странной, роковой случайности, – замечает Флетчер, – инцидент в порту Святого Юлиана, которому место в жизнеописаниях Плутарха, произошел в том самом месте и примерно в то же самое время года, где 58 лет назад Магеллан приказал повесить X. Картагена, кузена епископа Бургосского, вице-адмирала знаменитой экспедиции. Наши люди нашли обломки виселицы, сделанной из мачты, а около нее – человеческие кости. В силу старого морского поверья, что если иметь при себе сувенир, сделанный из куска виселицы, то тебя никогда не повесят, судовой плотник сделал из деревянных обломков виселицы кубки для команды. Что касается меня самого, то я не видел великой нужды из них пить, – отмечает Флетчер. – Покидая остров, мы назвали его Кровавым островом».
И сегодня историки далеко не единодушны в оценке событий, связанных с обвинением и казнью Доути. Главным источником информации для всех поколений исследователей являются записки Ф. Флетчера. Но насколько священник был беспристрастным – это большой вопрос. Ведь писал и издавал он их в те годы, когда Дрейк был в самом зените своей славы, его обожала вся страна, а королева публично демонстрировала ему свое благожелание. Впрочем, и Флетчер в своих воспоминаниях заступается за казненного. Он пишет: «По странной, роковой случайности этот безымянный остров в гавани Юлиана, который мы назвали Кровавым островом, мог бы прибавить к Плутарховым параллельным жизнеописаниям новую пару: пятьдесят восемь лет до нашего происшествия на этом же месте, приблизительно в то же время года, за такое же преступление понесли казнь два участника Магеллановой экспедиции, один из них – его вице-адмирал. Наши матросы нашли обломки виселицы, сделанной из соснового дерева, из мачты, довольно хорошо сохранившейся, а около нее – человеческие кости. Наш судовой бочар поделал из этого дерева кубки для матросов, хотя не все видели нужду пить из таких кубков. Мы вырыли на острове могилу, в которой вместе с этими костями похоронили тело Доути, обложили могилу большими камнями и на одном из них вырезали имена похороненных в назидание тем, кто придет сюда по нашим следам.
Впрочем, надо сказать, что не все так плохо думали о покойном Доути, не все поверили возведенным на него обвинениям и его, как говорили некоторые, вынужденному признанию. Среди друзей ходили и другие разговоры, о которых справедливо будет здесь хотя бы упомянуть. Говорили, что если и был заговор, то не со стороны Доути, а против Доути, что несчастный восстановил против себя часть своих товарищей, которые, может быть, завидовали ему и не могли простить того доверия, которое питал к нему генерал; с этой целью распускали темные клеветнические слухи, ждали случая, чтобы его погубить. Дело приняло дурной оборот после одного столкновения с генералом, в котором Доути стоял на страже чести своей и всего дела. Когда у африканских берегов было захвачено португальское купеческое судно, генерал назначил его капитаном Доути и приказал ему хранить доставшуюся добычу, не делая исключений ни для кого. Но, на грех, на этот же корабль был назначен и брат генерала Томас Дрейк, и будто бы этот Томас Дрейк нарушил запрет, взломал один из ящиков и запустил в него свою жадную руку. Доути узнал об этом и доложил по долгу службы своему начальнику. Фрэнсис Дрейк, говорили люди, пришел в неистовый гнев и кричал на Доути, что тот хочет запятнать честь не только его брата, Томаса, но и его лично, но что он, генерал, этого не допустит. Надо правду сказать, что характер нашего командира был властный и крутой.
Рассказывали случай, когда, рассердившись за что-то на судового священника, он заковал его в кандалы, отлучил от церкви и на шею велел повесить кольцо с надписью: “Величайший плут и мошенник на свете”. С этой ссоры, говорят, клеветники повели дело открыто, восстанавливая против Доути и генерала, и команду. Двое свидетелей рассказывали также, что, раз заподозрив Доути, Дрейк готов был приписывать ему все дурное. Так, во время бури он бранными словами кричал, что эту бурю наслал Доути, что он волшебник, ведьма и что все это идет из его сундука. Потом, позже, передавали даже такой слух, будто погубить несчастного упросил Дрейка граф Лейстер за то, что Доути распространял-де сказки о смерти графа Эссекса, при котором оба, и Доути, и Дрейк, служили когда-то в Ирландии, и говорил, что смерть Эссекса была делом Лейстера.
Что правда во всей этой темной истории, а что нет – трудно сказать. Пожалуй, самым правдоподобным может считаться такое объяснение. Генерал, говорят, подозревал своего помощника в том, что тот, еще в Англии, зная от генерала его план, передал его министру, лорду Берлею. Это грозило опрокинуть все расчеты Дрейка, потому что Дрейк стремился своим поведением сделать войну с Испанией неизбежной, а Берлей отстаивал политику осторожности и мира. Во всяком случае, дело Доути продолжало глубоко волновать генерала и после казни».
Историк К. Малаховский отмечает: «Скорее всего, Дрейк имел некоторые основания подозревать Доути в некорректном поведении. Но также несомненно, что передаваемые Дрейку факты, обвинявшие Доути, были сильно преувеличены. Нельзя не учитывать и того, что Доути вызвал сильнейшее раздражение адмирала тем, что сообщил ему о самовольном присвоении ценностей с захваченного испанского корабля, на котором находился да Сильва, братом Дрейка Томасом. Дрейк тогда отстранил Доути от командования этим кораблем и вместо него назначил Томаса. Представляется, что казнь Доути была вызвана совокупностью причин. Тут и возбуждаемая врагами осужденного подозрительность Дрейка, и его растущая неприязнь к Доути, а самое главное – желание полностью исключить какие бы то ни было возможности для внутренней оппозиции в экипаже накануне самой ответственной части экспедиции».
Конец ознакомительного фрагмента.